Боядир подошел к закрытой двери, сдвинул засов, взялся за скобу, вбитую в плотное почерневшее от времени дерево. Подождал внука и распахнул дверь перед ним. Сумрачная прохлада... темнота. Следом уже подоспел Аюзак, неся горящий фонарь со снятым колпаком, и вошел первым в темноту. Несколько секунд, и загорелся от фитиля смоляной факел, укрепленный в стене на высоте много выше роста мальчика. Тьма расходилась, отступала по мере того, как старший оружейный двигался, зажигая факел за факелом по периметру. Терпко запахло горячим еловником, стало светло. Эта комнатка была абсолютно пуста. Почти квадратная, шагов десять в поперечнике, ни мебели на полу, ни полок по стенам, ни ставен, прячущих окна. Бояр вошел внутрь, огляделся и удивленно обернулся к деду. Тот стоял в двери и с нескрываемой скорбью в глазах смотрел на ребенка. Чуя уже неладное и больше не желая никаких подарков, мальчик пошел к выходу.
Деда, что ты...
Старик вскинул ладонь, останавливая мальчика.
- Бояр, внук мой... Я многому научил тебя за те четыре года с тех пор, как ты впервые взял в свои руки боевую сталь. Еще большему ты научился сам. Ты никогда не считал это игрушками, а я никогда не считал это игрой. Уже сейчас твоему плясу позавидовал бы лучший из лучших элиуров, и я знаю - твой отец гордился бы тобой по праву. Сегодня тебе исполнилось десять лет, ты взял в руки настоящий клинок - бей-клинок элиура. С этого момента ты начинаешь заполнять новую страницу своей жизни. И сегодня, сейчас, с оружием в руках тебе осталось пройти то, что проходил твой отец, что проходил я, что проходили все мужчины нашего рода, получившие бей-клинок в свой десятый день рождения и стоявшие, так же как и ты, в этой комнате.
Ночь подарков закончилась внезапно, с горьким вздохом, невольно вырвавшимся из груди деда. Бояр молчал и ждал.
Что, дед, что?..
- Ворши. Полторы сотни их будет запущено сюда, и тебе предстоит доказать свое право на жизнь. И их право на смерть.
Мальчик похолодел, ноги дрогнули, становясь ватными. Поверить было невозможно. Дикие пчелы-ворши, живущие малочисленными роями в предгорьях Совиного хребта, отличались поистине беспредельно лютым нравом, не поддающимся пониманию. Вторгнуться в их вотчину любому животному было безумству подобно, здоровый медведь-трехлеток, сдуру возжелавший полакомиться их медком, после атаки небольшого роя околевал в считанные минуты в страшнейших судорогах, что уж говорить про более мелких тварей, чаянно иль нечаянно нарушивших границы владений пчелиной семьи и не убравшихся вовремя. Атаковать одна такая ворша могла многажды, играючи протыкая кожу или одежду до мыщц и вгоняя в жертву яд по частям или сразу - на свое уж усмотрение. Горные угодья ярких и ароматных листоцветов, которые обихаживали ворши при сборе нектара, заблаговременно обходил стороной любой здравомыслящий человек. Связываться с маленькими безжалостными убийцами было себе дороже и в любом случае смертельно. Немногие, ох немногие ходоки за воршиным медом, так баснословно ценившемся у лекарей, возвращались обратно. Обычнее - унавоживали листоцветы своими скрюченными в смертной агонии телами.
Сквозь восстающую в голове кошмарную картину пробивался севший голос деда.
- Полторы сотни ворш, - повторил он. - Это намного больше, чем требуется, чтобы умер такой маленький человек, как ты, Бояр. Никто не сможет тебе помочь, ни я, ни Аюзак, никто. Только ты сам. И твой, теперь твой, бей-клинок. Ты никогда еще не дрался за свою жизнь, малыш. Теперь тебе придется сделать это. Представь, как здорово потом будет выйти отсюда и увидеть солнце. Представь, что будешь об этом только вспоминать. Но для этого тебе надо будет встать за свою жизнь.
Мальчик видел, как с каждым словом серело лицо Боядира.
- Деда, но... но почему ты не рассказывал об этом раньше?
- Посвятить тебя в этот обычай до срока - означало непростительно нарушить наказ предков. Это - суровая традиция, передаваемая из поколения в поколение, и так наследовано веками. К тому же смерть никогда не станет тебя предупреждать, Бояр, ты должен привыкнуть к этому и быть готовым.
Страх стискивал горло, мешал дышать, предательски сползал к маленькому сердцу. Но ясные серо-зеленые глаза уже загорались вызовом, и мальчик вздернул подбородок выше.
- Я готов.
- Сними и отдай мне свою сорочку, - сказал Боядир. Теперь с каждым словом в его голосе словно ломались сухие ветки. - Даже одной ворши, попавшей за твой ворот или в рукав, будет достаточно, чтобы намного облегчить задачу остальным. И знай, малыш, - тебе будет больно как никогда прежде, тебе будет страшно как ни в одном из приснившихся кошмаров, тебе будет одиноко как ни одному из тех приговоренных, что ожидают казни. Но если ты перешагнешь все это, не сломившись, если справишься прежде всего с самим собой, не прося у судьбы пощады, то уже никакая сила впредь не сможет поставить тебя на колени и раздавить.
- Я понимаю, дед. Я справлюсь, - неистовый вулкан рождался в маленьком хрупком мальчике. - И я еще увижу солнце, обещаю тебе.
Молча стащил через голову рубаху, кинул деду. Затянул туже на штанах мягкий пояс. Выдохнул, полуприкрыл глаза. Качнулся на каблуках, перенося вес тела на внешние стороны стоп.
Гнать этот страх. И принять этот бой.
Мышцы бедер привычно напряглись, принимая на себя первый пируэт боевой растанцовки. Плечи расслабились, отдавая энергию кистям рук, стремительно увлекающим бей-клинок за собой. Острие еле слышимым шелестом описало сложную кривую, в несколько мгновений побывав в трех разных плоскостях.
Маленький элиур начинал свой пляс.
Седой старик смотрел на него, горько узнавая в плавных движениях волочок и переставку - пируэты, что зачастую предваряют распляс "один-на-многих" - единственно верную тактику в бою одиночки с превосходящими силами врага. Потом отступил от двери назад, глухо зарычал через плечо на всю оружейную, калясь от беспомощной ярости:
- Где носит твоих оболтусов, Аюзак?!
Словно бы ожидав грозного окрика, из подвального коридора ввалились близнецы Гноня и Ононя, торопливо неся невеликую плотно закрытую корзину. Тут же получили по крепкому подзатыльнику на брата от мозолистой ладони старшего оружейного, мешая друг другу, обогнули стол и с потупленными очами предстали перед Боядиром. Ничего не сказал, принял корзину в обе руки, отослал юнцов-подмастерьев коротким взглядом. Встряхнул ношу - и грозным утробным гулом отозвалась она. Повернулся к мечущемуся в четырех стенах Бояру, разгоняющему себя, атакующему свой страх. Поставил корзину на порог, поддел защелку, отмыкая крышку, но не открывая.
Мальчик увидел - и в танце начал смещаться к дальней стене. Бей-клинок в его руках причудливой вязью вспарывал воздух, не останавливаясь ни на чуть.
Дед выпрямился, молча положил руку на дверную скобу. Почувствовал, как сзади подошел и стал рядом Аюзак. И захлопнул дверь.
Мы вместе встретим солнце сегодня, малыш.
Или вечная ночь останется для нас обоих.
Со звуком падающей гильотиной задвинулся в скобы засов.
|