Проснулся он с тем самым непереносимым чувством, которое появляется у человека, который перед сном крепко пил и к моменту пробуждения не успел ничуть протрезветь. Необходимо было срочно принять на душу.
Иначе окружающий мир казался уродливым, нелепым, гротескным, а свет слепил глаза.
Как он ненавидел эти стены, окружавшие его, ту постель, в которой проснулся, собственное жалкое непослушное тело.
Он долго смотрел в глаза отражению в зеркале, откуда на него смотрел опустившийся, несчастный человек.
И ничто в мире не способно было утолить его тоску. (Кроме, разве что, пары живительных глотков - недостижимых в данную минуту, как потерянный рай).
В кухонных шкафах ничего не было. Он обыскал все.
В горло ему впилась отвратительная тщетность бытия.
Жена ушла на работу, не оставив ни завтрака, ни денег. Последние пять лет она не утруждалась даже пожелать ему умереть, как бездомная псина, в грязной канаве. Судя по всему, у нее закончился запал. У него тоже.
Он обернулся на окно, чуть прикрытое безобразно-безвкусными шторками.
Было светло - толи ночь, толи день. Как же он устал взирать в это серое небо из безнадежной темницы собственного тела!
***
Всегда в таких безысходных ситуациях он заходил к соседке снизу. Это была пожилая сердобольная женщина, она кормила десяток бездомных кошек из подвала их дома и всегда находила мелочь и для него. Порой он отдавал, но чаще жена, смущаясь, возвращала его долги, а потом била и проклинала его.
Сегодня, на его беду, соседки не оказалось дома. Он был обречен на неминуемую гибель.
Налитые свинцом ноги понесли его к мосту. Он стоял и смотрел на воду, давясь отвращением к самому себе. Мимо спешили люди. Их жизнь была наполнена (и даже переполнена) смыслом. Они были тошнотворно-самодостаточны.
Он был пуст; как пустой пакет, который ветер гонит мимо автотрассы.
***
Он дошел до старого парка на набережной, где без сил упал на лавочку. Вот тут то и появилась она. Почему-то он совсем не удивился. Всегда, когда он или выпивал слишком много или недостаточно много, ему мерещилась разная чертовщина (или наоборот). Иногда являлись ангелы. По-видимому это был один из них.
Но эта женщина из его прошлого была совершенно реальной. Он не видел ее больше пятнадцати лет, хоть они и жили в одном городе, пусть разделенные парой мостов и мрачной свинцовой водой реки.
Она, как будто, совершенно не удивилась встрече.
- Ну... здравствуй, - сказала она с этой своей нежной полуулыбкой, которая снилась ему все эти годы. Он разрешил себе посмотреть на нее и удивился - она, словно, ничуть не изменилась, оставалась все-такой же красивой, только теперь красота ее стала более благородной, выдержанной и печальной.
Он невольно сравнил ее со своей женой, обрюзгшей (но постоянно боровшейся с лишним весом на боках и морщинами, безуспешно, кстати говоря) и затосковал еще больше.
- Здравствуй... - молвил он.
***
Время перестало существовать. Исчезли прошедшие годы. Они словно вновь были молоды. Они сбросили тягость жизненного опыта и снова беззаботно пили вино. Как пятнадцать (или больше?) лет назад. Такие крохотные под махиной низко нависших небес.
- Расскажи о себе, - по очереди просили они и каждый рассказывал, обходя лишь только то, что опасно было произносить вслух.
Он так счастлив был, что встретил ее в это безысходное утро! Он понял, насколько пустой была его жизнь до этого момента, как сильно ему не хватало этого - просто сидеть подле нее, говорить с ней и смотреть в эти глаза.
- Я прожил ужасные годы, - признался он, - я женился на женщине, которую очень быстро разлюбил. После твоей любви, которая была океаном, сияющим и прекрасным, ее любовь была мелкой грязной лужицей, где я барахтался; впрочем, пересохшей довольно быстро. Я ненавидел ее, оскорблял и унижал ее, изменял ей постоянно, пил и себя ненавидел... - голос его дрогнул, он замолчал.
Она понимающе погладила его по поседевшим волосам.
- Тяжело тебе пришлось, - заботливо проговорила она.
- А ты? - робко спросил он.
- Я была счастлива, - легко сказала она, отчего ему почему-то стало невыносимо грустно (он так мучился эти годы, когда как она была счастлива!) - вышла замуж за хорошего человека. Я уважала его. Все в нем было хорошо, но был у него один недостаток - он так и не смог заставить меня полюбить себя.
Она тяжело вздохнула, но в ее глазах не было печали, один лишь только свет.
Она сама была свет.
***
Прошлое, будущее и настоящее сошлись в одной точке. Круг замкнулся. Вечное возвращение совершилось.
Время, прошедшее с момента их последней встречи, осыпалось песком. Теперь казалось, что это было вчера. Но этого вчера более не существовало.
Он открыл глаза, слепо щурясь на свет, льющийся из окна. Ему показалось, что он мертв или, вероятно, находится при смерти и все происходящее - сладостное, прекрасное видение; сейчас оно прекратится и Она обернется Хароном, переправляющим его хрупкий челн через Стикс.
Но она не исчезала. Она была рядом, крепко обнимая во сне его тонкими руками, напоминающими лебединые крылья. Ему впервые за эти пятнадцать лет было так тепло и спокойно. Так, как бывало только рядом с ней.
Но так быть не должно.
Он коротко поцеловал ее в затылок и высвободился из объятий, стараясь не разбудить ее.
Она проснулась, пока он одевался, и села на кровати.
- Я должен уйти, - вздохнул он.
- Я понимаю, - сказала она.
***
У подъезда его дома стояла машина любовника его жены. Он прекрасно знал о происходящем, но это ничуть не волновало его. К этой женщине у него не осталось никаких чувств, уж тем более ревности.
Если, будучи еще юношей, он взрывался от одной мысли, что к ней может притронуться другой, то очень быстро положение вещей изменилось, он готов сталсцеловать этого человека и умолять его забрать ее, избавить его от этого "подарка судьбы". (Удивительно, что она вообще кому-то понадобилась!). Другие мужчины были умнее - делить с ней постель они были не против, но в целом предпочитали держаться подальше.
Он поднялся по ступеням и каждый шаг давался ему с трудом.
Жена открыла дверь в своем цветастом безвкусном халате.
- Явился, - фыркнула она.
Больше ей нечего ему было сказать. За эти годы все слова уже были сказаны.Впрочем, в таком долгом сроке необходимости не было; им за первую пятилетку быстро стало не о чем разговаривать.
А с нейон был готов говорить ночи напролет. И сколько ему нужно было ей рассказать!
***
Он слышал ее пьяный смех и резкий голос ее любовника. В конце-концов он не выдержал и пошел к ним в комнату.
Был включен телевизор. Они смотрели какую-то глупую и вульгарную комедийную передачу, от каждой низкосортной шутки синхронно сотрясаясь от хохота и поросячьего визга.
- Сделай потише, - попросил он.
Жена усмехнулась.
- Чего тебе? - буркнула она.
- Сделай потише, говорю.
Она передернула плечами, но громкость все-таки убавила. Они оба уставились на него, грузные, неприятные, благополучные и целостные. Он почувствовал себя пустым и отчего-то голым под этими оценивающими взглядами. Кто он? Тварь дрожащая, бестолковый литератор, жалкий алкоголик и философ, блоха на теле земли; когда как они - вершители судеб. Жена то старший экономист фирмы, а любовник ее этой фирмы начальник. Они как прокураторы Иудеи над его ничтожной судьбинушкой.
- Ну че? - поторопил его любовник жены.
Он впервые за последних лет десять обратился к жене по имени (а ведь уже и стал забывать, как ее зовут!).
- Я ухожу, - сказал он, хотя в голове у него сложилась уже целая специальная речь по такому случаю с перечнем всех взаимных обид и недомолвок. В том не было необходимости. Все их отношения и строились из сплошных обид, скандалов и недомолвок, унижения, ненависти и тошноты.
Когда он выходил из дому, ему было так легко и светло, что он готов был взлететь, от переполнявшего его прекрасного чувства.
Свободен!
***
Он пришел на "стрелку", потому что приходил сюда всегда, когда в его жизни происходило что-то очень важное.
Людей в этот ранний час не было. Волны разбивались о камень, орошая его серебристыми брызгами.
Небеса медленно светлели. По только что сведенным мостам медленно ехали первые автомобили. Кричали чайки. Пахло морем. Он и забыл, как прекрасна свобода, как удивительна жизнь! Он словно вышел из тюрьмы. Долгие годы заточения закончились.
Узкая ладонь легла ему на плечо. Он накрыл ее своей. У нее всегда были холодные руки.