Ни людей, ни мебели. Только брошенные одеяла, в одно из которых он и был завернут. Тут он дрогнул. Что-то задело окно, и он подошел посмотреть. Там, на улице, бушевал ветер, от чего несколько черных елок, стоявшие рядом с домом, могли наклониться так сильно, что дотягивалась своими иголками до оконной рамы человеческой души.
И таскался он бесприютным псом всюду, куда его мог завести мокрый нос. И нигде тот не находил себе места: ни в себе собственном, ни в любви прежних хозяев.
Химера - в греческой мифологии огнедышащее чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом в виде змеи; порождение Тифона и Ехидны. Но так ли ужасно развлечение Химеры - вмешательство в человеческие жизни и самовольное решение о Жизни и Смерти? Она - непредсказуемая, хитрая и властная, заболтает кого и что угодно, перехитрит самого хитрого и победит самого сильного.
День за днем преследует невероятной высотой и глубиной она - Панна Тревожья. Ни женщина, ни человек, лишь ты собственный, обращенный ко всему Сущему лишь с одним вопросом - так ли важна Истерия?
Из темноты лишь два красных глаза смотрели Ивану в душу, канатом вытягивая из неё самое честное и сокровенное. Перед ним на черном кресле, в черной шляпе, куря свою большую черную сигару и выпуская белоснежный едкий дым, сидел он - Без Имени Отчества.
Это было утро декабря, холодное, жестокое, прекрасное. Ведь всё, что видишь - прекрасно до невыносимости, до той великой обиды, что всё это сотрется в труху, превратится в пепел и камни, станет новой звездой, что взорвется однажды от своего сокрушительного отчаяния и одиночества. Бродячие кошки, собаки, безнадежные человеческие души, холодный асфальт и машина удушения - всё, всё будет снесено апрельским ветром, сожжено июльским солнцем.
Раньше он играл на сцене, да был актером. А как играл! Никто другой так не сумеет, порой и не поймешь - взаправду плачет, иль сейчас он рассмеется? То станцует польку, то умрет, затаив дыхание, и, приглушив свое сердце, приткнется мертвым; но лишь ты отвернешься - вскочит на две ноги, да спросит, тронув за плечо: - Милый гражданин! Который час? Спешу в могилу, да все никак, смеюсь, не успеваю...
Раньше он играл на сцене, да был актером. А как играл! Никто другой так не сумеет, порой и не поймешь - взаправду плачет, иль сейчас он рассмеется? То станцует польку, то умрет, затаив дыхание, и, приглушив свое сердце, приткнется мертвым; но лишь ты отвернешься - вскочит на две ноги, да спросит, тронув за плечо: - Милый гражданин! Который час? Спешу в могилу, да все никак, смеюсь, не успеваю...
Каждое явление в Дурацком Городе N - уникальное, и мало просто об этом сказать. И говорю: Иван Иванович, человек, про которого я рассказываю, очень и очень любопытный. И взаправду ли все, что с ним случилось в ту неясную осень, такую холодную, больную, как если бы на тебя упало, скажем, окно, и все его осколки впились в тебя, как в родного, будто ты - новая рама? - Довольно, - вмешался Темнов. - Просто скажи им, что я хотел умереть, да встретил Петра Ивановича - существо с другой планеты, что сотворило из меня Отца Всех Звезд на Небе. Так будет честнее, и для тебя, и для читателя. Расскажи им про моих попутчиков, про Собаку, про Черную Дыру, что скурила все сигареты Петра Ивановича, ты расскажи-расскажи. Для этого эту аннотацию и читают. Разве нет?
Бессонница вещь серьезная, жестокая. Это дело гиблое, и подобно смерти; но смерти медленной и мучительной. И умираешь ты сначала где-то внутри, а потом наяву, и с тобою вместе погибают все остальные. Но резко ты просыпаешься, и даешься диву: как это? Главный герой, вместе со своим родным Дурацким Городом N, испытал невероятное мучение, и увидел то, что, наверно, есть в действительности. Но все просто выспались, и не увидят ужасов из-под асфальта. Никогда. Не почуют этого концами своих пальцев...
- Если аннотация есть способ привлечения, не тем ли оно ужасно? Я считаю, книги нужно давать читателю без нее, чтобы открыл, поговорил с писателем тем языком, который ему близок - и понял сразу обо всем. Ибо книги, что пишутся ради выгоды, славы или денег - плохие книги. Это сразу чувствуется, когда писано не для удовольствия, а ради заманивания, ради... - Пошел вон, - сказал мне глава редакции.
Дурак, как бы не казалось по его монологу - пес очень вежливый, важный, деловой, наверно. И, пожалуй, хитрый. Задолжав Скрибонию белую Косточку, местную собачью жемчужину, пришлось ему ввязаться в авантюру, в результате которой он похоронил всех: себя, своих сообщников, черных Доберманов и обычных Дворняг. Стоили ли их души хоть капли пролитой крови? Конечно же стоили. В Дурацком Городе N ничего не происходит бесследно. - Ты и впрямь написал про меня? - спросил меня ночью Дурак, шляясь по городу. Встретились мы совершенно случайно. - Ты же этот, ну, как его там... - Дурак почесал за ухом, удобно усевшись, - ну вроде мэра, да? Я тебя иначе представлял как-то... Про тебя столько всего рассказывают! - Наверно, потому, что я сам про вас говорю не меньше, - был весь мой ему ответ.
- Это было великое событие в нашем Городе, - сказал мне старичок, что укутался в свою черную, потрепанную шинель. - Мне тогда и десяти лет не было, уж мало что вспомню. Но, что по-настоящему в моем сердце останется навсегда - это их глаза. Они горели самым ярким пламенем, самым живым, что только можно найти во Вселенной. Я не слышал, но чувствовал, что сердца их бьются в унисон, и все они - как один. А, собственно, ты почему спрашиваешь? - был мне вопрос. - Да так, интересуюсь историей Города N. Интересно узнать, как много здесь изменилось, когда я сжег его дотла.