На дворе стоял Его величество - Май. Сияло яркое весеннее солнышко. Я бежал, раскинув в стороны руки и запрокинув к небу лицо,или нет скорее низко летел над яркозелёным полем чуть касаясь тёплой, как парное молоко земли и вздымая фонтанчики прохладной росы со свежих всходов травы. Мне сегодня исполнилось ВОСЕМЬ лет, уже целых ВОСЕМЬ лет. А как я сказочно богат, у меня есть фарфоровая кошка-копилка уже почти до отказа набитая медяками, всем известно что медные пятикопеечные монеты самые дорогие, ведь они такие большие и тяжёлые, а как они блестят если их натереть о мамин старый махровый халат. Ещё у меня есть немецкая железная дорога которую папа привёз из Москвы и полный ящик менее ценных ирушек. А сегодня меня с утра подняли, все смеялись целовали, тискали меня и в конце концов отпустили ОДНОГО на ставок искупаться перед завтраком. Теперь в-е-е-е-с-ь м-и-и-и-р М-О-О-ОЙ!!! Всё, это тёплое и мягкое как мамин живот поле и небо и ставок за холмом. Всё это моё и всё это Я...
Снова я, мне уже целых тринадцать лет. Мы все раскрасневшиеся и потные только что вывалили гурьбой из школы после урока физкультуры. Ранняя южная весна, лопаются почки на деревьях распространяя вкусный терпкий запах свежих листьев и ещё чего-то приятного. Свежий острый весенний ветерок раздувает полы незастёгнутой куртки и игриво забирается под рубашку приятно лаская разгорячённое тело. Воробьи, истошно вереща дерутся и катаются в пыли. Но мне не до того, я этого всего не замечаю. Ах скорее бы только добежать до дома ничего не расплескав. Ах только бы никто ничего не заметил, ни моих предательски пылающих щёк, ни мелко дрожащих пальцев, ни сбегающих с висков капелек прохладного пота. Проклятый Колян, ну неужели так трудно было расстаться с журналом, ну всего лишь на один денёк, ну что бы случилось? Назавтра я его вернул бы. А теперь осталось только воспоминание о томных сочных дамах с чувственно приоткрытыми губами, такими заговорщицки манящими полуприкрытыми глазами, налитыми грудями и а-а-а-х, такими пушистыми и кажущимися как будто на ощупь шелковистыми островками под круглыми как чайные блюдца животами. Ах только бы опять не случилось этого позора ночью, ведь если мама заметит предательское жёлтое крахмальное пятно на простыне я этого не переживу...
Я студент техникума, мне шестнадцать и я принципиально не брею пушок под носом. Пробовал брить не помогло, пушок так и не хочет превращаться в полноценные усы. Теперь вовсе не брею. На дворе ало-золотисто-коричневая хрустящая листьями осень. Я бреду по приморской аллее загребая перед собой опавшую сухую листву. Паутинки липнут к лицу, из порта доносятся гудки локомотивов и металлический грохот разгружаемых контейнеров. Полупустая спортивная сумка с парой конспектов висит на плече, подпрыгивает при каждом шаге развязавшийся шнурок. Мысли мои заняты неразрешимыми философскими загадками: Нравлюсь ли я ЕЙ? Но если да, то отчего она ещё вчера такая весёлая, благосклонно смеявшаяся каждой моей нелепой шутке, сегодня прошла и как будто равнодушно, в ответ на мой щенячий восторг при её появлении и невинный вопрос - "Пойдём ли мы сегодня куда нибудь?" бросила - "Привет, я сегодня не могу", и даже не попыталась объясниться или на худой конец хотя-бы просто улыбнуться. Правильно сказано у классика: "О женщины - имя вам коварство", или что-то вроде того. Пойду к друзьям, Колян обещал привезти из села от бабки отличного молодого вина. Дома скажу, что мне срочно понадобилось переписать конспект. А после натрём руки и губы ореховыми листьями, это отлично отбивает запах спиртного...
Неужели я в армии? Снова и снова я задаю себе один и тот же риторический вопрос. Как мгновенно и неотвратимо это пройзошло. Нет ну я знал конечно, что этот день наступит, но чтобы вот так внезапно, безо всякой подготовки, неотвратимо как летящий на тебя поезд. Повестка, военкомат, грохочущий вагонами состав, новенькое облицованное плиткой здание казармы, пахнущие краской скамейки и красные от удовольствия хохочущие и кривляющиеся рожи солдат предыдущего призыва напоминающие создания воспалённой фантазии Босха, истошно орущие с интонациями ведьминского шабаша: "Духи, вешайтесь!!!"...
Картины наплывают друг на друга, причудливо смешиваясь и порой обгоняя одна другую.
Вот я солидный с усами и ленинской бородкой вхожу в наш отдел конструкторского бюро одного из "секретных заводов". Отчего то официальное название завода на котором я отработал столько лет не вспоминается, вспоминается только данное каким-то местным остряком: "Секретный завод имени Полишинеля". Вхожу, снимаю шляпу и вешу её на рогатую вешалку, туда же вешу пальто и шарф. Прохожу на своё место, сажусь и доставая из портфеля бумаги оглядываю комнату. Ольга Семёновна делает вид что припудривает носик, глядя на меня в зеркальце краем глаза. Так она делает каждое утро. Может с ней поговорить? Может поймёт наконец-то что я не хочу её? С другой стороны пусть себе, это иногда даже удобно - то чаю подаст, то бумаги вызовется в соседний отдел отнести вместо меня...
Вот свадьба, лихо отплясываю с невестой, пью коньяк с друзьями. Вот рождение первенца: пелёнки, распашёнки, пар от вываривающегося белья заполнил крошечную кухоньку, запах детского поноса, мыла, крема и мокрого белья въелся во все вещи, в стены и вошёл во все поры кожи...
***
Открыл глаза, я глубокий старик, лежу на кровати в маленькой комнате с зелёными обоями, старая потускневшая полированная мебель, потёртые кресла. Возле меня, на скрипучем раскладном дачном стуле сидит полная заплаканная пожилая женщина. Косынка её сбилась на бок, из под неё выбиваются пряди русых волос. Как странно, женщина эта - моя дочь, а ведь только-что я видел её совсем маленькой девочкой. Я подхватывал её на руки и подбрасывал в воздух, а она звонко и заливисто смеялась, пукала и оттого хохотала ещё громче. Женщина что-то говорит, часто прикладывая мокрый платок к глазам, тонкие подведенные красной помадой губы её дрожат, но я её уже не слышу, мне безразлично, что она говорит. Зачем-то хочется выпростать руку из под одеяла, потом и это проходит. Взгляд мой прикован к ползущей по стене мухе, она раздувается увеличиваясь в размерах и скоро заслоняя собой всё пространство превращается в огромный дирижабль-Цеппелин.
Вскоре сознание проясняется и вещи возвращаются на свои места, я медленно и плавно поднимаюсь над своим телом и всплываю под потолок как сорвавшийся с ниточки воздушный шарик. Взгляд мой устремлён вниз, я снова вижу комнату, мебель, кровать и свою дочь. Так вот значит как умирают, появляется в голове мысль. Эмоции отсутствуют, страха нет, есть лишь лёгкое удивление как всё легко и банально. Меня сносит к окну и вытягивает наружу. Я начинаю взлетать, покачиваясь всё выше и выше. Тут меня подхватывает потоком ветра и несёт над городом, после над полем и рекой. Какая красота, река широкой серебрянной лентой вьётся среди разноцветных лоскутков полей, отороченных мехом лесопосадок, по полям медленно ползут трактора-жуки, по серым лентам дорог спешат куда-то цепочки крохотных машинок-муравьёв. Тут вдруг меня подхватывает и несёт куда-то вверх. Мчусь некоторое время ввысь, вонзаясь как диковинная стрела пущенная чьей-то сильной рукой в яркоголубое небо и пронизывая барашки белых, как манная каша облаков. Небо начинает темнеть, выгибаться гиганской подковой и вдруг разом сворачивается в трубу в которую меня засасывает с невероятной силой. Туннель, приятная непреодолимая сила мчит всё вперёд и ввысь к яркому свету.
Свет...
***
Странно, приснится же всякое. Яркие картинки сна, проплывая на прощание над глазами вереницей уносятся куда-то вверх и вправо, вместе с ними уплывает понимание увиденного. Вот я уже ничего и не помню.
Припекает яркое весеннее солнышко, в желудке приятная сытая тяжесть. Хорошо всё-таки, что я сбросил со стола банку со сметаной, мне же её и отдали, хоть и досталось прежде метлой.
Я спрыгнул с подоконника, потянулся выгнув спину, отчего солнце заиграло и заблестело золотом на ухоженной рыжей шерсти, выпустил когти и довольно заурчал. А после удобно уселся на коврике укрыв пушистым хвостом задние лапы и широко зевнув, начал приводить в порядок растрепавшуюся за время сна шерсть.