Если в шкатулке хранить всякие штуки, то она автоматически обязана изменить статус - превратиться из шкатулки в штукалку. А если наполнить её разными историями, то получится альманах. Вот я и сижу, открыв "штукалку" с набором литературных компонентов, перебираю их, будто чётки, перекатываю в воображении, пытаюсь соединить своё авторское эго с содержимым "чёрного ящичка" чьей-то затейной фантазии. Ну-ка, ну-ка, что там у нас сегодня?
А ничего там особенного нет. И не надейтесь даже. Я не мастак сочинять оригинальные названия, из которых потом можно будет нанизать бусы литературного эссе. Далеко мне до штабистов НАТО, чьему перу принадлежат такие замечательные кодовые названия операций "Несокрушимый ужас", "Несгибаемая скала", "Невыносимое мужество". Это, как говорится, не то, что безпропуска во лжи; это круче самого крутого пасхального яйца.
_ _ _
Табличка на въезде в город гласила "Четвёртый Рим". Впрочем, уже не гласила, поскольку была перечёркнута густым чёрным маркером и рукою сторонников наваленной в углу демократии.
Жил-был некогда в этом самом городе некий господин, которого за его красоту и неуступчивость называли зелёным. Да-да, не с прописной буквы (не имя, чай... хоть и не чай, чай), а простым строчным символом приветивши. А что в нём такого необычного, от иных-прочих отличного? Известное дело - о том всякая шавка - знай себе - тявкает. Любил зелёный животных до самозабвения, до колик животных же и озноба в зобу... кадыке, то есть.
А ещё он массаж любил. Не традиционный, а всё больше из разряда экзотических: и гавайский ритуал ломи-ломи, и тайский церемониал "Танцующий Будда", популярный в народе под псевдонимом "Затанцую всех в бубенцы", и мантрическое наложение рук, и ручная хиропрактика (не путать с онанизмом!) от синьора Феррандиса1. Причём - любил зелёный не получать удовольствие, расслабившись, а делать массаж сам - и себе, но чаще - по причине собственной невеликой гибкости - другим. И выстраивались к нему очереди. Впрочем, последняя сентенция - исключительно моя фантазия. Хотя - вполне возможно - не фантазия вовсе, а чистейшая маргинальная правда.
И поставили зелёному господину памятник в натуральную величину на месте рухнувшего в одночасье монумента Ивану Петровичу Павлову - сатрапу и мучителю собачьему, - снесённого по решению городского совета, оккупированного (не путать с купированием хвостов и ушей) группой зелёных сотоварищей того самого зелёного. Ещё при жизни поставили. Да не Павлова, конечно... Ну, вы поняли? Вот же... "Наберут детей в авиацию!" - как любил говаривать господин Можайский Александр Фёдорович, разглядывая то, что осталось после испытаний аппарата тяжелее воздуха. Не из лёгких ты, земное притяжение, не всяк аппарат тебя превозможет!
Приходил зелёный на бронзового себя полюбоваться - на закате дня приходил и на рассвете ренессанса, и в затухающей Кариоллисовой петле приноровился являться. Да и сейчас, говорят, приходит. Но уже больше в фантазиях загулявших по случаю юбилейных тезоименитств обывателей. Потому, наверное, монаршие особы не слишком-то любят, когда народ на их именины да дни рождений отрывается по полной да о стыде-то с совестью забывает напрочь.
Отвлекаясь от событий, ставших давними, следует заметить - монумент получился на диво эпохальным. Но в меру. Зато кондовым - безо всякой меры. Зелёный изображён в позе неистовой нечеловеческой грусти. В одной руке у него расстёгнутый собачий ошейник - как символ абсолютной свободы, а другая рука лежит на открытой странице "шешнадцать" "Кодекса Защитников Естественных Отправлений в неестественных условиях". А на странице той написано - и это знает всякий малолетний оболтус, умеющий читать, писать, лаять и писать в специально отведённых мэрией местах - что-то из Сенеки, или, может быть, Овидия. Хотя и Кафка, который больше, чем жизнь, мог оставит свой нетленный отросток... пардон, автограф... в бронзе церетельевого литья.
А в нынешних-то демократичных обстоятельствах забывать зелёного стали. До того дело дошло, что домашние питомцы прямо при своих хозяевах, потеряв всякое стеснение и остатки добродетели, ножку на монумент поднимают всё чаще. Того и гляди, скоро зацветёт площадка перед скульптурной композицией непотребством да монументалистику-то и прикончит самым зловредным химическим манером.
А ведь начиналось-то всё явно не сегодня. И так патетически!
Пришёл как-то к зелёному на приём пациент: Василий Петрович - по имени отчеству, православный священник - по способу изъятия денег у населения. Славный такой священник - в меру упитанный, в меру рослый. Но будто бы придавленный жизненными обстоятельствами - толстую короткую шею его украшала тяжёлая породистая голова, как у "железного канцлера" Отто фон Бисмарка.
Стал раздеваться батюшка. Снял рясу, подрясник, крест пудовый с груди стащил, потом жилетку и бельё нательное. Штанцы скинул и в одних подштанниках остался. Сделал зелёный массаж священнику, а потом сказал, покуда тот одевался, путаясь в одеждах, расслабленный процедурой:
- Василий Петрович, а не могли бы Вы как-то иначе в дальнейшем облачаться, когда ко мне приходите?
- Не понял, сын мой...
- Всё просто, Василий Петрович. Очень много времени непродуктивно уходит, поскольку предметов одежды многовато, да и снимать её не так просто. А ведь и после Вас клиентов предостаточно - а Вы очередь задерживаете. Не могли бы полегче одеваться?
- Не могу, Александр Сергеевич, то есть, господин зелёный - сан не позволяет. Я ведь не какой-то служка средней руки. У меня целый приход под началом, паства, матушка, детки, что Бог дал. Мне примером для них служить надобно.
- Не думал, что у вас так всё строго. Тут ко мне на процедуры целый митрополит в прошлом году записался. Так он в спортивном костюме приходил на массаж.
- Неужели так всё и было, сын мой? Вы меня не разыгрываете?
- Как можно, Василий Петрович!
Вышел батюшка в коридор и - за смартфон, освящённый самим владыкой, схватился - видать, решил получить инструкции - не то из епископата, не то от Самого или даже, бери выше - оттуда.
А назавтра Василий Петрович прибежал на процедуру а тапочках-мокасинах на босу ногу, шортах нескромного покроя, маечке-распашонке, волосы сзади прихвачены в хвостик аптекарской резиночкой. Хиппи да и только. И лишь пудовый крест на пузе выдавал в пациенте служителя культа. Видать, испросив разрешение на вольный гражданский вид, Василий Петрович получил вводную - непременно отгонять остеопатическую нечисть основным артефактом христианского культа. Бог помочь массажисту, как говорится.
Ещё через сутки почти неузнаваемый в своём новом обличье батюшка - отец Василий - заявился к зелёному в гавайской рубахе и уже без креста. Кроме того, массажист внезапно обнаружил, что у пациента не две руки, а целых три пары - третья, правда, почти неосязаемая, похожая на крылья стрекозы-переростка, а вот предыдущие четыре конечности выглядели весьма органично на волосатой блестящей спине, напоминающей лопаточную область солнечного божества Митры.
"Ого, да он перерождается. Неужели даже ТУДА можно дозвониться?" - озадачился Александр Сергеевич, более известный как просто зелёный.
- Какого хамона тебе ещё надо? - Поставил на место впавшего в ступор зелёного посетитель. - Работай давай, чувак, be happy!
- Don't worry? - растерялся массажист.
- Dire straits2! - подтвердил его сомнения пациент.
И зелёный попытался сделаться счастливым, поскольку понимал, что вправе на это рассчитывать. Но в тот день массаж впервые за много лет не принёс ему положительных эмоций. Отдал куда как больше, нежели получил взамен.
А в наступившую следом ночь зелёный практически не спал - переживал свою нарождающуюся никчёмность.
Утро принесло пение соловьёв за окном, гудение пчёл в гнёздах, гнездование ласточек по берегам рек, восхождение теста в опарницах. Бывший православный батюшка Василий Петрович, как примерещилось зелёному, уже перестал быть собой. Лоб его оказался до зеркальных карпов выбрит, а сам он поменял гражданскую одежду на нечто вроде сэнъи3.
- А не нужен мне никакой массаж! - сказал вновь обращённый Вашванатан Прананд, впадая в транс прямо по ходу принятия позы "лотос". Дальнейшая левитация закончилась на удивление быстро. Новоиспечённое воплощение Будды шмыгнуло в форточку и вскоре растворилось в почерневшем дощатом небе города, которому так и не суждено было стать Четвёртым Римом.
"Эге, - подумал зелёный, - вот она в чём нирвана-то зиждется". После чего быстрым аптекарским почерком на левой манжете Булгаковской рубахи4 завещал поставить себе монумент на центральной площади и пропал между штакетинами небесного свода следом за бывшим своим пациентом, сделав предварительно три затяжки зелёного бальзамического сусла, забодяженного в любимом мамином кальяне.
В общем, обоих героев конкретно накрыло, и теперь они вполне себе счастливы где-то в иных астралах. Чего, собственно, нам остаётся пожелать всем послушным дядям и тётям, которые в детстве шалили в меру, по утрам ели кашу и не издевались над кошкой, навесив ей на хвост консервную банку из-под апельсинового сока "Hey, Greco".
А между тем, в упомянутой в начале истории шкатулке-штукалке была обнаружена духовная одного классика; в нёй он советовал пользоваться гомеопатическими методами: по капле, мол, выдавливайте из себя...
Давил дед, давила баба, и внучка с Жучкой давили, но пока заряженное ружьё на сцене ни бахнуло, никакой пользы не случилось. А ведь оно бахнуло - как раз в тот момент, когда наши герои возносились в астрал. И в этом то, часть чего есть ничто. И уже довольно длительное время. Ещё Эвклид Александрийский приметил.
1 - Феррандис - испанский врач-натуропат, разработавший методики мышечных "ручных" (отлатинского hiro - рука) массажей и открывший свою школу в Барселоне в 1936-ом году;
2 - Direstraits- в переводе с английского "отчаянное положение";
3 - Буддийские монахи носят широкие одежды, называемые кашая (кит. цзяша, яп. кеса 袈裟), в Китае такие одежды именуются также сэнъи (僧衣);
4 - автор, по всему вероятию, намекает на повесть Михаила Афанасьевича Булгакова "Записки на манжетах"; считается, что часть текста утеряна.