Аннотация: Рассказ, написанный специально для конкурса "Эпидемия"
Эксцесс исполнителя
Иван Павлович Стременной проработал на Севере тридцать два года, пока не решил - пора бы и честь знать. Оформил пенсию в родном геологоразведочном объединении, которое сначала восемнадцать полевых сезонов подряд благословляло его на тяжёлый маркшейдерский труд топографа, а потом предоставило маленький уютный кабинет начальника топографической партии на втором этаже своего гостеприимного чрева.
Персонала в объединении с таким опытом, как у Стременного, оставалось немного, потому ветеранов чтили и называли обычно по отчеству - неформально, опуская имя. Этим самым сослуживцы подчёркивали своё уважительное отношение к заслугам старой гвардии, но без пафоса и официоза. Когда в кулуарах офисного здания звучало "Палыч", все понимали, речь идёт о заслуженном топографе, а не о ком-то другом.
Квартиру, заработанную нелёгким геологическим трудом, Стременной оставлял сыну с невесткой и внуками, а сам готовился перебраться в тёплые края, где когда-то родился. Дом в Приэльбрусье Палыч купил уже довольно давно - лет пять назад, но лишь теперь отважился на переезд. Супруга уехала раньше и обживала владения с полгода, периодически поторапливая мужа с оформлением пенсии, когда выходила на связь по 'скайпу' или 'ватсапу'.
В свои пятьдесят пять свежеиспечённый пенсионер выглядел прекрасно - явно моложе своих лет. Молодцеватый, подтянутый. Лишним весом отягощён не был, но и субтильностью не отличался. Причёска - короткий седой ёжик ещё густых волос, усы аккуратно подстрижены. Взгляд орлиный и цепкий. Улыбка спокойная, полная достоинства.
Такого мужика оставить одного - обречь себя на перманентную тревогу запоздалой ревности, потому жена и подгоняла Палыча дистанционным манером, бомбардируя его подсознание на ристалище мирового эфира высокоточными женскими боеприпасами.
Палыч продал свою пятилетнюю "жестянку" от южнокорейского производителя KIA - не гнать же через всю страну немало отбегавшую лайбу, если на месте можно будет купить новенькую - и больше в городе, где прошла вся сознательная жизнь, его ничего не держало. Ничего с точки зрения дел. Но оставались ещё какие-то духовные связи с друзьями, знакомыми до мельчайших подробностей местами. Ослабить их, перевести в виртуальную область - дело не такое лёгкое, каким казалось в молодости. Север никак не хотел отпускать.
"Ещё недельку здесь побуду, и в путь!" - решал про себя Стременной, но проходила та самая неделя, и он снова давал себе несколько дней на прощание с городом, объясняя супруге свою неспешность какими-то неожиданно возникшими обстоятельствами административно-бюрократического и форс-мажорного толка: то юристы никак не могли переоформить квартиру на сына, то не удавалось быстро выписать Ивана Павловича с уже не принадлежащей ему жилплощади, то нотариус и делопроизводитель МБТИ, которые занимались делами Стременного, оба разом попадали в больницу с серьёзными заболеваниями, причём один из них совсем в другом городе, находясь в служебной командировке. Уж фантазировать-то ветеран умел.
Пока суть да дело, в стране начинал распространяться жуткий коронавирус. По первости Палыч не относился к новостям об эпидемии слишком серьёзно, как и большинство граждан. Сидя с приятелем Саней Семинантовым, а в рамках геологического управления просто - Петровичем, в кафе "Колибри" за рюмкой-другой напитка с белым отливом, он говорил:
- Хрень это полная, Сань! Что нам молодым да задорным тот вирус, если у нас на двоих тридцать пять лет полевого стажа, и за всё время ни одной простуды или маломальской болячки...
- Верно мыслишь, Палыч! Думаю, маски, перчатки и прочую мутотень торгаши придумали, чтоб на человеческих инстинктах нажиться.
Когда все бумажные дела с дарением, выпиской и оформлением северной пенсии подошли к концу, эпидемия разыгралась не на шутку. В результате чего вынуждены были прекратить работу кафе, рестораны и кинотеатры, крупные супермаркеты и модные бутики. Закрылись границы для обычных иностранных граждан; лишь изредка в страну прилетали самолёты, привозящие зазевавшихся в зарубежье туристов и однажды покинувших Россию ярых сторонников западных ценностей. Вот только отчего-то ценности эти оказались не такими сладкими и вожделенными в тревожную пору пандемии, и апологеты толерантности, нимало не смущаясь, оперативно пересмотрели свои взгляды и заспешили полюбить однажды брошенную ими Родину - we love Russia again.
- Ишь, потянулись назад, хитрованы, когда жареный петушок в жопу клюнул, - ворчал Палыч, наблюдая новости по "ящику", пока сын не вернулся с работы. Тот информационные программы не смотрел, только фильмы, чтобы "сберечь свой ум для клонирования здравомыслия после окончания пандемии". Невестка и внуки Стременному не мешали не только ворчать во время новостей, но и выражать своё отношение к увиденному более эмоционально. Они расходились по своим углам - кто в детскую, кто на кухню - откуда оккупировали виртуальное пространство интернета посредством вездесущего "вайфая".
Улицы ставшего родным северного города опустели. Люди в продуктовых магазинах шарахались друг от друга, будто от чумных. Полицейские патрули методично отлавливали проезжих и прохожих, на которых не был оформлен электронный пропуск, и безжалостно их штрафовали. А накануне убытия Палыча в Москву, откуда расходятся пути 'на все четыре ветра', власти северного округа и вовсе ввели особый режим, во время действия коего на территорию муниципального образования имели права въезда только местные жители. Всем остальным предписывалось миновать населённый пункт транзитом или возвращаться обратно.
Меры вполне оправданные и понятные, поскольку через город следовало большое количество вахтовиков, а они во время ожидания транспорта к месту работы привыкли расползаться по кафешкам и магазинам или бесцельно фланировать по улицам, в результате чего могли распространить завезённую заразу. Так что в условиях особого режима эту категорию прибывших предполагалось держать в специальных карантинных зонах вплоть до отправки на точку базирования. Всех прочих граждан транспортная полиция заворачивала обратно.
Сын Стременного невесело пошутил, сажая Палыча в полупустой поезд:
- Теперь, батя, считай - путь к нам до конца эпидемии заказан: регистрации у тебя здесь уже нет, а собственность только в Кабардино-Балкарии. И как долго чёртов карантин продлится, одному богу известно.
- Фигня война, сынок! Соскучусь, никакие запреты-карантины меня не остановят - приеду! - приободрил не сколько сына, сколько себя Стременной и шагнул в вагон. - Обниматься не станем. Ненадолго же прощаемся... В общем, как договорились - летом ждём у нас на Кавказе. Минералочки натуральной попьёте в Долине Нарзанов, в горы походим. Такая там красотища...
- Твои бы слова, батя, да...
Поезд тронулся, конец фразы потерялся в стылом весеннем воздухе Приполярья.
До столицы Иван Павлович и ещё восемь человек - по одному на купе - доехали без приключений, если не считать, что бригада проводников три раза на дню измеряла пассажирам температуру, да без конца обрабатывала коридор, туалет и дверные ручки каким-то дурно пахнущим раствором: нечто среднее между хлоркой, формалином и техническим спиртом ужасного качества. 'Как в морге, - подумал Стременной, находясь в состоянии перманентной вселенской грусти. - Будто бы овцы - на бойню едем...'. Впрочем, долго расстраиваться Палыч не привык - не такие пердимонокли переживать доводилось! Вытащил из дорожной сумки планшет; занялся любимым делом - разгадыванием японских кроссвордов судоку.
Москва встретила заслуженного пенсионера неприветливо, без каких-либо почестей: холодный пронизывающий ветер и отсутствие горячего питания, поскольку все кафе на Казанском вокзале оказались закрытыми. Именно отсюда путь Палыча лежал до станции Минеральные Воды на фирменном поезде "Кавказ". Ему бы способней доехать или, ещё лучше, долететь до Нальчика, но самолёты - как потенциальные разносчики заразы - стояли на приколе, а расписание Северокавказской железной дороги вдруг настолько оскудело, что пришлось бы Стременному сидеть в столице дня три, дожидаясь нужного поезда. И где спрашивается, если гостиницы закрыты, а знакомых в столице Палыч за свою долгую геологическую карьеру так и не нажил? С выбором же Минвод транзитным пунктом на пути следования всё в столице срасталось очень хорошо: рано утром приезжаешь на Ярославский вокзал, пилишь по переходу на Казанский и - вуаля! - всего через пару часов мчишься в юго-восточном направлении.
Главное, добраться до Минеральных Вод, а там и до дома, где ждёт-пождёт любимая супруга, рукой подать - около ста километров: каких-нибудь полтора часа на маршрутке.
Рассвет уже довольно давно продрал веки косматых, как папаха джигита, кавказских облаков - время двигалось к полудню, когда Стременной неспешно соскочил с подножки вагона на перрон конечной станции. Добрались сюда со всего поезда десятка три пассажиров, не больше, остальные рассосались по пути.
Прибывших встречала компания в респираторах и специальных противовирусных костюмах. Рядом тёрлись двое патрульных полицейских. Тоже с закрытыми, как у восточных женщин, лицами. Приезжим измеряли температуру бесконтактным способом, разглядывали их документы, сверялись с каким-то списком в планшете у старшего группы - судя по всему, медика из МЧС - и отпускали с миром.
Иван Павлович наслаждался свежим воздухом, уже практически по-летнему тёплым, полным ароматами всеобъемлющего необузданного цветения и свежести, потому оказался в числе последних, кого подвергли процедуре идентификации. Температура у него оказалась нормальной, когда же дошла очередь до проверки документов, началась веселуха. Эмчеэсовец подозрительно долго рассматривал паспорт Стременного, а потом спросил:
- Вы откуда приехали?
- С севера. Вот вышел на пенсию и решил на родину вернуться.
- Это понятно, что на родину - место рождения я увидел. Но у вас же нет регистрации в паспорте. Не то, чтобы местной - никакой.
- Велика беда - приеду и оформлю.
- Не получится. У нас третий день особый режим действует. Не имеем права принимать пассажиров, у которых отсутствует регистрация или недвижимость в крае.
- Так я ведь транзитом - в Кабардино-Балкарию направляюсь, мне Ставрополье ни к чему.
- Хорошо, а где свидетельство о госрегистрации вашего права на собственность там, куда вы едете?
- Нет у меня с собой. Дома оно.
- Извините, вам придётся пройти...
- Куда это?
- Ребята покажут.
И ребята патрульные точно показали, предварительно подхватив Палыча под локти и настойчиво сопроводив в здание вокзала - в помещение дежурного состава транспортной полиции.
- Добрый день. Капитан Елохин, - представился полицейский, вольготно развалившийся в кресле, когда его подчинённые доставили Палыча пред его светлые очи и коротко доложили обстоятельства задержания. - С какой целью к нам прибыли?
- Я не к вам прибыл. - Иван Павлович старался говорить спокойно, не высказывая раздражения. - Я транзитник, мне в Кабардино-Балкарию нужно попасть. Там у меня дом... И жена в доме.
- Так-так, а где доказательства, что у вас имеется собственность в Кабардино-Балкарии?
- Я уже говорил. Документы как раз в доме у жены - свидетельство на право собственности. Я сейчас позвоню, она вам скажет... Вернее, вы сами позвоните - телефон-то мой у вас.
- Слова, слова, слова - всего только слова, заметил в собрании своих сочинений товарищ Дзержинский давно тому назад. Подтвердит, говорите? А вдруг вы в сговоре.
- Тогда зайдите через сайт госуслуг. Там есть база данных...
- Нету у меня доступа к этой базе. Мы люди маленькие...
- Да вы просто не хотите. Можно с моего смартфона базу глянуть, логин и пароль я вам введу. Там и убедитесь, что я даже налог на недвижимость за прошлый год заплатил.
- Даже не пытайтесь меня в чём-то убедить. Сейчас хакеров развелось больше, чем людей.
- Какой из меня хакер, помилуйте! Я ж только по социальным сетям умею...
- Вот что, уважаемый. Не стану спорить. Ещё один очаг инфекции нам ни к чему. Лучше вам вернуться обратно... - Капитан заглянул в паспорт. - Иван Павлович.
- Так ведь там я уже выписан, и квартиру на сына оформил. И в том регионе тоже особый режим - назад меня не пустят.
- Понимаю, понимаю. Но мы тоже не имеем права. Тем более, вам и здесь не добраться никак до намеченного вами пункта: общественный транспорт не ходит, такси больше недели вне закона, а на личном авто никто вас не повезёт без нашего ("Ого, какое самомнение! Мы, Николай второй..." - подумал Стременной) разрешения.
- Так дайте мне его. Дайте, чёрт возьми, ваше долбанное разрешение!
- Послушайте, вам не кажется, что вы мне сейчас нахамили?
- Ничуть.
- А ведь нахамили, батенька. Ой как нахамили! - Елохин скорчил карикатурно-кислую мину и деланно строго погрозил Палычу пальцем. Будто в шутку. Впрочем, может быть, вовсе не в шутку - попробуй разбери самовлюблённых уродов, наделённых властью.
- Да не смешите. Неужели теперь вы захотите привлечь обидчика по гражданскому кодексу?
- Ни к чему мне это. Я вас просто задержу на семьдесят два часа. Имею полное право до выяснения личности.
- Послушайте, вот же паспорт. Какого рожна вы ещё хотите выяснить, твою-то дивизию?! - взорвался бывалый маркшейдер, не подозревая даже, что роет себе яму на ровном месте. Хотя... скорее всего, от Палыча ничего здесь не зависело: полицейский чин подсёк крупную рыбу и действовал по заранее отработанной схеме, вываживая добычу на поверхность.
- Какой паспорт, дядя, - внезапно перешёл на "ты" капитан, - не видел у тебя никакого паспорта. Чего рот раскрыл - не ожидал подобного поворота? Впрочем, я не злодей какой-нибудь. Захочешь вернуть документ, зашлёшь мне десять тонн зелени.
- Нету у меня валюты! - возмутился Палыч, не успев осознать величину вымогаемой взятки.
- Не боись, Ваня, по курсу Центробанка возьму.
- Не слишком ли жирно будет?! - вскипел Стременной.
- Кому-то может и жирно, но не тебе, старикан. Небось, сам жировал на своих Северах, пока мы здесь в 90-ых с голоду пухли. - Капитан откровенно издевался над пенсионером, вероятно, пытаясь вывести его из себя.
"Какие там 90-ые! Что он о них помнит, небось ходил тогда пешком под стол и говорил кошке: "Дяденька, подвиньтесь", всё туда же - мешками, мол, кровь проливал в окопах перестройки! - думал Палыч, едва сдерживаясь, чтоб не влепить оплеуху обнаглевшему менту. Но он прекрасно понимал, в какие неприятности может вылиться подобный взбрык, и только скрипел зубами от бессилия. - Хорошо, налички с собой только на билет до дома припасено, а то бы этот пёс уже давно всё выпотрошил до копейки".
- Иди, Ваня, покумекай... пока. Пока я добрый. Надумаешь таньгу отмусолить с кредитки, свистни. Отвезу тебя в банк, после паспорт получишь. А если добавишь, не поскупишься, домой доставлю в целости и неизбитости. А как ты думал - за всё надобно платить, ибо так завещал великий Карл Марс.
- Да-да, и Фридрих Сникерс. Карл Маркс, неуч! - выпустил накопившийся пар Палыч. - Что, образование голову плющит, бедолага?
- А за оскорбление - ещё десяточку зашли сюда, мастер-фломастер, гидрограф, мать твою!
- Ничего вы от меня не получите, това... граж... капитан! Ведите в свою камеру. И не гидрограф, а топограф-геодезист.
- Один хрен, только вид сбоку. В общем, так: я сказал - ты услышал: тридцать тысяч по курсу ЦБ за весь пакет моих услуг, и ты будешь обнимать свою жёнушку ещё до вечера... Ваня. Подумай. А иначе...
- А что иначе?
- В бомжи без документов отправишься. Сейчас этим бестиям особенно тяжко: жрачки нет, бухла нет... Никакой благотворитель не накормит, никакой сердобольный обыватель копеечку не подаст. До своей родимой супружницы без телефона и денег ты не доберёшься. А заразиться в бомжатниках запросто. Как, думаешь, мы с подобным беспризорным биомусором поступаем? Везём на городскую свалку, там бомжи и обретаются в жутких условиях. Жаль, нет пока в их среде коронавируса. Живучие черти! Но стоит кому-то заболеть - пиши пропало: все разом на самоизоляцию в морг отправятся. Ага? Вот и я говорю - ага! Думай, фотограф!
- Я топограф.
- Да хоть фонограф, мне фиолетово, Ваня!
- Часик в радость, чифирок в сладость! - поприветствовал Стременной аудиторию где-то услышанной фразой профессиональных сидельцев, когда за ним клацнул замок на металлических дверях "обезьянника", который насквозь просматривался дежурным сержантом через прутья решётки.
В тесном пространстве камеры "открытого типа" помимо Палыча томилась ещё парочка заблудших душ: весёлый чудаковатого вида увалень лет тридцати в зачуханном "адидасе" с чужого плеча, представившийся Лёнчиком, и лохматый люмпен сильно помятой наружности, напоминающий поваленную ветром финиковую пальму-подростка с грязными корнями заношенных кроссовок и обилием родинок на лице и шее. Голова его формой и скукоженностью напоминала сушёный финик. А космы давно нечёсаных волос точно походили на засохшие пальмовые листья, торчащие во все стороны света. Стременной даже подумал, что несуразный мужичок, по-видимому, и откликается на прозвище Пальма или похожее, но не угадал. Лёнчик указал на недвижимое, но активно похрапывающее тело человека-финика и сказал:
- А это Геня-Электровеник, местный бомж. Приписан к железной дороге. Прошу любить и не обижать. Он всё ещё нетрезв, но скоро проспится и непременно покажет силу своего интеллекта. Ну а покуда Геннадий отдыхает, может быть, пообщаемся тет на тет? Нам сидеть вместе, похоже, не один час, раз Елоха на дежурстве рулит. Вот вас, как зовут? И за что задержали?
- Меня можешь называть Палычем, я так привык, - сказал Стременной. После чего коротко поведал историю своего незадавшегося переезда.
- Да, не позавидуешь, - посочувствовал Лёнчик. - И что, паспорт забрал?
- Не только паспорт, ещё телефон, пенсионное, трудовую и банковскую карту.
- Это ты влип по полной, Палыч. Теперь Елоха вцепится, словно клещ в подмышку. Пока ПИН-код от тебя не узнает, не отстанет. Он и раньше-то беспределил, а теперь под марку эпидемии может такого натворить... - Лёнчик незаметно перешёл на доверительный тон, который никак не предполагал обращения на "вы".
- Да ну... а где он меня держать станет без оснований-то? Тут же дежурные меняются... Свидетелей полно, - не поверил Стременной.
- А он тебя увезёт куда-нибудь, например, в личный гараж. К бабке не ходи.
- Ты уверен?
- С этого козла станется. Ничего не боится, а теперь, когда карантин, и подавно.
- Слушай, но меня жена начнёт искать. Она знает, что я должен приехать сегодня скорым из Москвы.
- Так в розыск тебя объявят только через три дня. Если по закону. А с особым режимом, может, и того позже. Вот попомни моё слово - завтра утречком у Елохина дежурство закончится, он тебя с собой увезёт.
- Но меня же нужно будет другому дежурному офицеру как-то передать. Протокол задержания капитан писал, я видел.
- А ты видел, как он его регистрировал? Думаешь трудно тот протокол порвать и все следы уничтожить, если никто кроме тебя ничего не сёк? А ты говоришь, мол, свидетели. Слова-то к делу подшивать ещё не научились.
Палыч не нашёл аргументов против доводов Лёнчика и сразу загрустил. Расставаться с деньгами, заработанными за годы честного труда, никак не входило в его планы. Это была личная "подушка безопасности пенсионера", которая придавала уверенности в завтрашнем дне; ему и его жене. Отдавать обнаглевшему от безнаказанности полицейскому свои кровные никак нельзя.
- И что теперь делать? - спросил он, ни к кому, собственно, не обращаясь. Сам себя спросил.
- Что делать, что делать? - передразнил Стременного внезапно пробудившийся Геня. - Снять штаны и бегать. Бежать надо, вот что.
- Куда бежать? - озадачился законопослушный Палыч.
- Не куда, а откуда. Из-под стражи, ясный перец, - пояснил человек-финик. - Заварил кашу - не жалей масла.
- А как же документы? Без документов я домой не смогу добраться. И деньги тоже нужны... И вообще - не я эту бодягу заварил.
- У тебя на карте 'бобосы' имеются, Палыч? - спросил Лёнчик, оттирая возрождающегося ясным перцем-Фениксом Геню на обочину событий.
- Ну, да, есть немного денег на пенсионном счёте, - осторожно ответил Стременной спокойным тоном, дабы не дразнить не то простых интеллигентных алкашей, не то и вовсе конченных бомжей кругленькой суммой - мало ли какие фантазии втемяшатся в их не слишком размятый разум. Но рассудок и сознание Лёнчика оказались на удивление живыми и в тонусе. Он развил свою, видимо, уже давно сформировавшуюся идею:
- А карта твоя у подлеца Елохи, как я понимаю. Стало быть, так, Палыч, слушай сюда! Мы с Геней помогаем тебе сорваться из этого гадюшника, прихватив все документы, а ты нам по десять штук отстёгиваешь, идёт?
- А вы не оборзели, друзья мои?! - возмутился Стременной. - Чем вы лучше капитана, черти?!
- А тем мы лучше, дорогой наш заслуженный пенсионер, что просим за работу, а не просто из алчности. И не валюты, а рублей. Верно излагаю, Геня, раб божий?
- Ясный месяц, - охотно отозвался Электровеник, почёсываясь в интимных местах своего рыхловатого тела. - От овса кони не рыщут, а от добра добра не ищут.
- И каким же образом отсюда бежать, если кругом решётки и сержант через коридор на нас пялится? - понизил голос Палыч, будто помянутый выше дежурный сумел бы что-то разобрать сквозь шум орущего, как потерпевший на пожаре, телевизора.
- Не отсюда, Палыч. Не отсюда. Ты скажи - согласен с нами поделиться денежными знаками?
- Согласен, чего там. Давай уже - огласи свой план и мои действия при этом.
- План прост, как и всё гениальное, Палыч. Скоро нас с Геней выпустят на волю. Сутки нас здесь продержали, больше нет смысла. "Палочку" доблестные транспортники за профилактику мелкого хулиганства срубили, и будет с них. Под зад коленом теперь схлопочем и с чистой совестью на свободу.
- Ясный перец, - вставил свои пять копеек Геня, поправляя пальму на макушке. - Что было, то прошло; что будет, то придет.
- Так вот, - продолжил Лёнчик, - нас выпустят, а тебя Елоха до завтрашнего утра продержит. Потом тихонько к своей "приоре" отведёт - он ведь известный приораст, любитель Кавказского тюнинга, когда машина брюхом по асфальту волочится - и в свой личный гараж доставит. А там уже мы в масках и балаклавах с дубьём, как говорится. Место нам известно. Лёгкое движение наших с Генычем рук, и капитан полиции превращается в мешок с дерьмом. Камер рядом нет. К тому же - раннее утро, карантин, мы в масках. Ничего потом Елоха не вспомнит.
Заберём мы с Геней документы, тебя освободим и ходу оттуда всей толпой.
- Не пойдёт, ребята! Это уголовка по полной. Капитан Елохин потом на говно изойдёт, чтоб меня найти. Он паспорт мой в руках вертел - наверняка данные запомнил, даже если протокол уничтожит. Вас-то он, может, и не узнает, а меня вычислит на раз. Хотя я сбегу из-под незаконного удержания, но доказать ничего не смогу. Тут уж, как мент акценты расставит, так и будет. Вплоть до покушения на жизнь сотрудника. Не годится. Не подписываюсь на ваш беспредел.
Лёнчик озадачился, а Геня-Электровеник настолько интенсивно закачал "пальмой", что Палычу даже показалось, будто оная "пальма" сорвётся с головы хозяина и улетит в тёплые края без поводыря с иноземным именем GPS.
- Если останешься - они тебя достанут, если убежишь - они тебя тоже достанут... ясный месяц, - резюмировал Геныч сложившуюся ситуацию.
Стременной вдруг понял - где-то уже слышал эту фразу, наверное, в телевизионном боевике. Вспоминать, где именно, не стал, поскольку на душе было тошно и гадко. Не до того, в общем.
В "обезьяннике" воцарилось тягучее напряжённое молчание. Ивану даже показалось, будто на фоне трэш-мелизмов орущего на стене телевизора он слышит звуки ранних мушиных свадеб, знаменующих наступление лета.
- Хорошо, Палыч, - заговорил Лёнчик, - не хочешь под статью угодить, дело твоё. А если я тебе документы подгоню без криминала, заплатишь двадцаточку?
- А каким образом ты это сделаешь?
- Не твоя забота, Палыч. Всё будет чики-пуки. Даже не сомневайся.
- Но мне документы не нужны за решёткой. Как насчёт свободы?
- Само собой, - ответил Лёнчик уверенно.
- Ясный хрен, - захихикал Геня. - В мире людей нет смысла, и тот, кто узнает это, обретет свободу1.
Иван Павлович улёгся на жёсткую скамью, отвернулся к стене и попытался заснуть. Сокамерники обещали ему вернуть статус-кво не позднее следующего утра, когда заступит новая смена, так что времени было предостаточно. Дежурный сержантик попытался возразить, мол, в "обезьяннике" лежать не положено, но Лёнчик уговорил служивого. И скоро заслуженный работник геологии задремал.
Проснулся он от криков и перепалки. Поднялся и обнаружил следующую картину: с той стороны решётки, где гуляли сквозняки свободы, придавленные карантином, стоял капитан Елохин, часть лица его, которая не была прикрыта медицинской маской, отливала бордовым цветом. А Лёнчик вопил так, что заглушал своим ором работающий телевизор:
- Вы совсем с ума сошли, товарищ капитан - незаконно задерживаете пенсионера из Заполярья, деньги у него вымогаете! Это вам не сойдёт с рук! Он нам всё рассказал, и мы с Генычем молчать не станем! Верно, Геныч?
- Ясный ситец! - подтвердил Геня-Электровеник. - Пенсионеры - соль земли и сахар поднебесья!
- И товарищ сержант сейчас всё слышит и не станет за свой оклад жалованья покрывать взяточника! Правильно я говорю?
Сержант суетливо заёрзал за стеклянным окном своего рабочего места.
- И не нужно на нас так смотреть, товарищ капитан! Всех не перебьёте! А мы ещё постовым всё расскажем для пущего шика, если вы нас всех немедленно не выпустите.
Через полчаса троица бывших арестантов стояла у банкомата, и Палыч, потеряв на радостях бдительность, вводил ПИН-код. Не успели Лёнчик и Геня спрятать ранее обговоренное вознаграждение по карманам, как из-за угла появился капитан Елохин, недавно оставленный в здании вокзала в состоянии жуткого огорчения. И не один, а в сопровождении двоих патрульных. Вид его был торжествующий.
- Ну, что, архаровцы, срисовали код?
- А то как же, - не слишком весело ответил Лёнчик, вероятно терзаясь угрызениями субстанции, некогда называемой совестью. А человек с головой-фиником покачал давно немытой "пальмой" и завистовал свершившийся факт универсальной фразой про ясный перец/месяц/ситец (нужное подчеркнуть), а затем добавил сакраментальное:
- Перезрел апостол на осине... будто слива - синий.
Капитан едва заметно кивнул подчинённым и те аккуратно обыскали Стременного, изъяв недавно возвращённые документы и банковскую карту.
- Оказывается, вы все в сговоре, сволочи! - взорвался Палыч. - Не мытьём, так катаньем! А я, дурак, думал, что есть ещё относительно честные бомжи... О ментах уже и не говорю!
- Ничего личного, Палыч... Просто мы с Геней давно на крючке у этого... капитана...
- Эй, ты, сявка - поддувало прикрой! Тебе слово не давали. - Елохину явно нравилось чувствовать себя режиссёром разыгранного театрально-рэкетирского действа с иезуитским подтекстом. - Дело сделал - вали смело! А ты, Ваня, сам виноват: не хотел поделиться частью, теперь всего лишился. Надеюсь, не помрёшь. Документы и карточку потом восстановишь: а пенсии тебе на прожитие хватит - у северян она немаленькая. Телефон тебе тоже не отдам. И не от жадности, а чтоб не вздумал глупостей натворить.
А без бумажки и гаджетов - ты какашка, родной; никто тебе не поверит. Да, собственно, никуда и не доберёшься, ни в какие двери не достучишься. Эпидемия в стране, помнишь, надеюсь? В общем, катись, куда хочешь. Если повезёт, сумеешь до дома добраться. А нам некогда с тобой нянькаться - у нас служба.
Стременной пошарил по карманам. Денег на автобусный билет хватало, но никакого в том толку не вытанцовывалось, поскольку без паспорта его всё равно не продадут. Кроме того, на автостанции проще всего нарваться на эпидемиологический патруль, проверяющий пропуска на право передвижения в зоне действия карантина. Оставалось одно - договориться с каким-нибудь частником. Алгоритм поиска автомобильного фрилансера прост. "Если в машине есть водитель, и она свободно перемещается по городу, - рассудил Палыч, - значит, у человека за рулём имеется на то разрешение". Теперь бы ещё какой-нибудь намордник смастырить из подручных средств, чтобы не бросаться в глаза на фоне редких прохожих, строго соблюдающих масочный режим.
Однако ничего придумывать не пришлось. Рядом с вокзалом работал передвижной благотворительный пункт питания для бездомных. Здесь не просто кормили обездоленных, но и выдавали им минимальный противовирусный набор: пять одноразовых медицинских масок, защитный пластиковый козырёк на лицо, две пары перчаток - "В них, наверное, удобно и безопасно вести поиск в мусорных контейнерах", - подумал Стременной. Получил свой комплект и Палыч - из рук субтильного субъекта духовного звания в марлевой повязке и резиновых перчатках совсем не в тон монашеской рясе. Благотворитель перекрестил бывшего топографа и действующего атеиста в одном лице, сопроводив процедуру благословением: "Поможи тебе Господи! Vaya Con Dios. Ступай с миром".
Однако напутствие священника-латиниста не слишком-то помогло.
Иван Павлович еле-еле уломал водителя грязно-серой "Нивы" с заляпанными номерами довезти его в нужном направлении, гарантируя тройную оплату по прибытию, а пока предоставляя в качестве залога старенькие "командирские" часы, которые почему-то не изъяли при вторичном задержании, и небольшую сумму денег, отложенную на автобус. Владелец авто согласился на сомнительные посулы от безысходности - пассажиров, судя по всему, было не густо.
Путешествие начиналось неплохо, но на выезде из города "Ниву" затормозили сотрудники совместного блокпоста МЧС и национальной гвардии. Все объяснения и увещевания Палыча оказались напрасны: человек без документов - существо бесправное и подневольное.
После того, как водителя "Нивы" отпустили, выписав штраф за неправомерную коммерческую деятельность в условиях карантина и грязные номера государственной регистрации, командир патруля, как мог, успокоил Стременного: "Не переживайте. Посидите на обсервации пару недель. Когда заболеете, вас лечить станут, а если повезёт - дождётесь конца карантина и все свои дела уладите".
И это благословение не спешило сбываться - Палыч за две недели так и не заболел, о чём свидетельствовали результаты тестов, сданных в разное время.
Находясь на обсервации, Иван Павлович всё просил, чтоб ему предоставили право на звонок - сообщить супруге, что он жив и здоров. Но в изолированный бокс мобильник не давали, а сами дежурные медики звонили или нет, неизвестно. Только однажды сказали, мол, никто не берёт трубку.
И вот строгий карантин позади. Стременному разрешили покинуть палату, на выходе из которой его ожидал усталый человек среднего возраста в белом халате. Он сказал:
- Здравствуйте, меня зовут Николай Степанович, заведующий отделением. С успешным выходом в мир здоровых людей! Я связался с вашей женой, Иван Павлович! Отправил ей фото. Она подтвердила вашу личность. Так что теперь всё в порядке. Кстати, я хотел бы сделать одно предложение. Раз уж вы попали в неприятную ситуацию с документами, в нынешних обстоятельствах восстановить их будет чрезвычайно непросто. А без этого и домой никак не попасть, и жить вам, Иван Павлович, негде.
Перехожу к сути предложения: оставайтесь-ка, вы, батенька, в нашем инфекционном отделении больницы. Не просто за красивые глазки, разумеется. У меня в штате имеется свободная вакансия санитара. Харчи бесплатные, жильё тоже. Ещё и денег заработаете. Правда, на улицу выходить запрещено, но данное неудобство в вашем случае, думаю, не критично. Дождёмся конца карантина, потом помогу вам восстановить все документы. А пока остаётся только набраться терпения.
Оставляю вам свой мобильник; можете взять себе, он хоть и старенький, но вполне рабочий. А мне второй не нужен. Позвоните супруге, успокойте её. Ну, как - по рукам?
- Хорошо, Николай Степанович. Я понимаю, всё сразу разрешить не получится, поэтому буду работать в меру сил и ждать встречи с женой. Спасибо за то, что поверили.
И потянулись дни и недели, полные тяжёлого изнурительного труда. Иван Павлович так не уставал даже в свою бытность топографом, когда в составе бригады всё лето валил лес, расчищая профиля для зимних геофизических работ. Или это сказывался возраст - всё же не мальчик уже Стременной, а вполне себе зрелый пенсионер.
Как-то раз, заступая на смену, Палыч в списках тяжёлых больных, помещённых в реанимацию под аппарат искусственной вентиляции лёгких, вдруг увидел фамилию Елохин. Неужели тот самый капитан?
Зайти в реанимационный блок Стременной имел право только в сопровождении врача или дежурной медсестры. Если по инструкции. Но кто соблюдает инструкции мирного времени, когда идёт война - самая настоящая война с коронавирусом, когда нехватка квалифицированных кадров заставляет людей работать до полного изнеможения? А кроме того, Иван Павлович зарекомендовал себя ответственным работником, схватывал на лету всё, чему его учил медперсонал инфекционного отделения. Наверное, поэтому заведующий отделением разрешил трудолюбивому санитару посещать все помещения больницы, кроме операционной
"И до тебя рука судьбы дотянулась, сучий потрох, - подумал Палыч, убедившись, что в палате действительно лежит человек, сломавший его судьбу - капитан Елохин. - Но шанс выжить у тебя, гадёныш, остался... Чёрт! Незаслуженно! Лучше б сдох... А если... Нет, нельзя мне этого делать - он больной... Но я же не давал клятву Гиппократа".
Рука Стременного, замершая было в воздухе, после небольшой паузы продолжила движение и отключила аппарат искусственной вентиляции лёгких от сети. Медсестра на посту спала сном праведника, хлебнув "особого геологического чая". Звуковая сигнализация из реанимационного бокса не сработала, а камера видеонаблюдения была заранее отключена - топографы со стажем умеют обращаться с современной аппаратурой. Оставалось только вновь подсоединить ИВЛ и видеокамеру через пару часов, а затем вернуть на место ключи от палаты. Что ещё? Ах, да - поменять тонкие медицинские перчатки, выбросив старые в ёмкость для термической утилизации. Теперь даже если кто-то и заподозрит злой умысел, обнаружить биологические следы на одной паре из сотен других перчаток не рискнёт. Хоть в чём-то эпидемия оказалась кстати.
*
Иван Павлович Стременной аж вздёрнулся, когда кто-то настойчиво постучал в двери.
- Кто там ещё? - с трудом сообразил он, что нужно говорить, ещё не вынырнув из такого реалистичного сна.
- Это я, товарищ капитан, сержант Смирнов. У нас проблема.
- Заходи, докладывай.
- Тут мужик один с московского поезда сошёл... Документы, это... вроде, в порядке. Пенсионер с севера. Бывший геолог, пожилой такой. Говорит, будто едет домой, но регистрации нет, выписан дней десять назад.
- Хм, домой... Куда именно?
- Говорит, транзитом - в Кабардино-Балкарию. Дом там, это... у него, вроде бы.
- Понятно. Вроде бы, дом, а вроде - хрен за бугром. Документов представить не может, стало быть, следует мужика заворачивать назад. У нас по всему региону особый режим - всех выпускать, никого из посторонних не впускать.
- Так в том-то и штука, товарищ капитан, там, откуда он едет, тоже особый режим недавно ввели, а он, это... без регистрации...
- Да, задачка. Что ж, веди его сюда... Кстати, фамилия-то есть у твоего мужика?
- Ерохин... или Елохин, в темноте плохо видно.
Палычу будто свинчаткой по затылку несильно тюкнули - сознание сделалось тугим и малоподвижным, кровь прилила к голове. "Елохин - это тот самый капитан из моего сна, стало быть - я сам. Что ж, получается? Что ж, получается? Голова совсем не варит. Ерунда полная! Что же всё-таки получается?' - Ответ был где-то рядом, но никак не находился. А потом - будто что-то щёлкнуло: "Получается, прибывший московским скорым Елохин-Ерохин, если его не отправить, куда он стремится - то есть в Кабардино-Балкарию, после моей операции "чистый бумажник" станет бомжом, угодит в больничку, а потом меня же и грохнет в реанимационном боксе... Сон в руку. Или нет? Может быть, всё же стоит подоить богатенького северного пенсика, развести на бабки, а потом отпустить с миром?"
Размышления капитана прервал сержант Смирнов:
- Товарищ капитан, это... что делать с задержанным прикажете? Вести?
- А где он?
- Я его... это... в "обезьянник" пока определил, чтоб не скрылся никуда, чего доброго.
- Молодец. А есть ещё кто-нибудь в камере?
- Так это... синьки местные - Гена и Лёня, что раньше на местном рынке промышляли... до карантина ещё.
"Всё точно, как во сне, ёлки зелёные! Нет уж, нет уж, не нужно тормозить приезжего, тем более - доить его. Пускай катится ко всем чертям! Впрочем, если где-то его патрули тормознут, а он всё расскажет - меня моментально вычислят. Со службы попрут с милым удовольствием за несоблюдение карантинных правил - много у нас желающих вокзал окучивать. Придётся помогать старпёру до конца..."
- Слушай приказ, сержант Смирнов. Сейчас я оформлю временный пропуск задержанному пенсику, а ты вызови ему такси. Проследи, чтоб он был в маске и перчатки выдай из нашего резерва. Заслуженный человек всё-таки. Пусть едет себе, куда ему нужно.
**
"Вот что обычный генератор снов с "оборотнем в погонах" делает. Струхнул мальца Иван Палыч Стременной, - подумал неприметный господин в чёрном (по российскому паспорту Александр Петрович Семинантов2), наблюдающий за происходящим в кабинете капитана транспортной полиции с помощью скрытой камеры. - Теперь наш человек без проблем преодолеет всю систему контроля и посеет штамм вируса даже в удалённых от цивилизации местах. Причину впоследствии легко установят - эксцесс недобросовестного исполнителя, и никак иначе. Не станут же слушать компетентные органы детский лепет капитана полиции о вещих снах, да он и сам не будет о них упоминать. Слова-то к делу подшивать ещё не научились, как говорит привокзальный бомж Лёнчик. И главное - никто и не вспомнит о теории заговора, а это самое важное в нашем нелёгком деле!"
1 - фраза "В мире людей нет смысла, и тот, кто узнает это, обретет свободу" принадлежит французскому писателю и философу Альберу Камю;
2 - фамилия Семинантов происходит от латинского seminanti - сеятель.