Чваков Димыч. Из снов рождённый

ИЗ СНОВ РОЖДЁННЫЙ

такие снятся фреймы

под джаз подчас такие снятся фреймы,

что симфо-ритмы - прыг в виолончель!

от Альбионов до сердитых Рейнов

неси меня в нирвану, как качель,

моих мечтаний странное увечье -

себя любить не слишком комильфо...

я не теряю дар чудесный речи

и помню гад морских лавинный сход...

в ожогах тугоплавкого глагола

язык, что жало, прячу про запас...

я так давно здесь выступаю соло,

что стану тенью божия раба-с,

которому дано перед престолом

склонить главу, не поднимая взгляд...

а Бог стоит, как прежде, духом молод

и сущий всяк его улыбке рад...

Ночной полёт

Я выносил за скобки витражи,

наружный свет вычёркивая прочь.

Лежала на земле под слепком шин

в дежурный снег раскатанная ночь.

Теней порочных корчились дома,

в которых кто-то до сих пор не спит.

И я вдыхал кофейный аромат

ночных тревог и утренних обид.

Мои следы несло на стрелках вьюг

по картам арендованных дорог -

они балладу странника поют,

а я лечу ущельями тревог,

не достигая колдовских вершин,

и вдруг поняв, что далее невмочь...

...валялась на земле под слепком лжи

в дежурный свет заплатанная ночь.

почерк

между нёбом и небылью

граммов, видимо, тридесять...

кроет септима эболу:

вот и свидимся!

между страхом и норовом

три буханки брутальности...

вот бы сделалось здорово,

да без сальности.

между светлым и марочным

шесть бутылок палёного;

эх, прислали бы с нарочным

просветлённого...

между словом и делом ли

палачу да не спиться бы,

в небе солнце висело, блин,

инвестицией!

между прочим: и в голову -

два мизинца сомнения;

как расплавленным оловом -

почерк гения!

Сон Татьяны

(недалече от Пушкина)

Рука с плетеньем бурых жил

взлетает птицею в астрал,

вдоль звёзд сомнением бежит -

вуалью дымного костра...

...питает облаком надежд

мою вместительность грехов;

в астрале грезится мятеж

дырявым посвистом мехов...

Горнило гаснет невзначай,

сплетаясь с млечностью пути.

Рука с покатого плеча

к груди пытается сползти...

Татьяна плакать принялась:

"Ах, няня-няня, что за сон..."

В нём классик зла в который раз

шептал: "...quebrado corazon"*

Слезами спутанных зарниц

дышала призрачно земля;

луны коварство - полыньи

не зарастающая хлябь...

Река с сомненьем донной лжи

струится вафельной шугой,

по ней смятение дрожит

и сон уносит под рукой...

* - quebrado сorazon (исп.) - разбитое сердце;

горит моя звезда

поставлю на киот

огарочек свечи,

звездой украшу свод...

тоска в ночи горчит

и бьётся, словно нерв

в предсердие путей,

ей - непременно вверх,

где властвуют не те,

кого ты так легко

в кумиры обрядил...

и спит на лавке кот,

и не хватает сил

по стрелочкам дорог

бежать - вперёд-вперёд...

где кулаком добро

тебя нещадно бьёт...

там стелется метель

и царствует село,

где твой размыт удел

по олову из слов;

и есть, сказать о чём,

не ведая стыда...

киот свечу влечёт,

горит моя звезда...

Во прах строки

-- на вирш Светланы Герш "Горчица"

Гор чица - "чи-и-из",

из птички вон душа!

Не удалось прожить с дагеротипом...

Ты помолчи,

раз смысла ни шиша,

а вместо жизни не платан, а липа...

Грустить - грусти,

так Богом нам дано,

чтобы печалью смыть свои огрехи...

Он нас простит,

и в нить веретено

смотает впрок детишкам на орехи

печать души,

вознёсшейся... во прах,

как книжный червь в распавшиеся мысли.

И падежи

пронзает сталь пера,

и мудрость строк в мозгу твоём оттиснет!

призрак императора

император большеголовый

является статуей конной,

полцарства бросив на кон,

но!

не хватит его нам слова,

чтобы встать на рассвете

с доярками

и пудрить букли, и ветер

гонять по аллеям парка,

словно нету на это дворников

в целом свете

или юношей малохольных.

красотою неярких...

император большеголовый

статуей конной является

на рассвете, в броню закованный,

за двумя зайцами

гоняется -

за игрой в солдатиков

и за призраком счастья увечного...

укокошат касатика...

у нас вечно так!

кол готики

кол готики - фураж маньчжурских го;

гот клотика - жираф фокальных кофров.

рожу фузей журчащее арго,

оффорт - итог игры от юфти гофры!

жофрей по сути - только де пейрак,

а де ширак - лапши убойный фишер;

иван, рождённый с прозвищем "дурак",

на молоко кипящее не дышит,

снимает звёзд брутальный урожай -

тот сотни лет висит неизменяем...

кол готики - осины мне не жаль,

она иуду так напоминает!

Звонарь в режиме ожидания...

Колокольней звонил по натянутым нервам,

оборвавшейся страхом убитой души

Он хотел быть последним, а вовсе не первым;

он хотел ещё осень в тот год пережить.

Был услышан и, вняв наставлениям вечным,

пробивался героем в отмеренный век.

Только жизнь оставалась такой скоротечной,

как смешенье течений двух северных рек.

Продолжение вздорное вздорных романов

приходилось на время угасших страстей.

Колокольней звонил по окраинам странным,

вдруг воскресший звонарь в ожиданье гостей.

В прицеле

Глаза мутнее мутной ряски,

белки желтее янтаря...

На них опять гляжу с опаской,

хотя мне нечего терять.

От их прищура столбенею,

дрожу от выстрела ресниц,

и холодеет в иней шея,

в прицел морщинистых бойниц

неукоснительный мишенью

попав в который уже раз.

От ужаса длиннее тени,

и я в тени стеклянных глаз.

малышу

как печалью был сыт, да ещё не своею...

и грустил целый век - правил нервные строчки;

после поле костями военных усеял,

а потом отошёл, изнурённый, до точки.

как мечтами был пьян! будто вождь ирокезов

танцевал неглиже, сделав бусы из града;

прикрываясь листком, как продажная пресса,

избегая в быту стоэтажного мата.

как словами играл и жонглировал смыслом,

уводя за собою коллекторов стаи,

зацепивши наживкой луну к коромыслу,

вот теперь, словно Карлсон, к тебе улетаю!

полночные ангелы

Владимиру Бродскому с признательностью

посею серп - под выменем дорог -

молочного с нефритами сиянья;

пылает за околицей порог

восходом солнца, крови воздаяньем.

порок судьбы, утраченной в борьбе,

не кажется каким-то непременным;

и право ждать ответа на семь бед -

лишь отголосок траурного тлена.

когда за ним - всего факир на час

в одеждах обнищавшего монаха.

молчать молитву лучше, чем кричать

и рвать картинно стильную рубаху.

посеян серп подлунного литья

молочного с прожилками нефрита.

и мирно в полночь ангелы летят,

как в стену входит бур из победита.

Раздвинь!

подражание любовной лирике XIX-го века

Раздвинь альковы мирозданья

и заходи хоть в ночь-полночь!

Меня всё в небо тянет, тянет,

как нить любви веретено... т-ш-ш...

твоих незрелых форм наивных,

как откровенья хладных уст,

как смех камина после ливня

или любовницы укус.

Раздвинь скорее занавески,

а ставни я и сам раскрыл.

В окне - фигурки-арабески

и взмах твоих волшебных крыл,

мой несравненно дивный ангел,

или красотка из наяд...

Молюсь божественной осанке

и пью - любви покорный - яд...

фантом

Лилии Тухватуллиной с теплом и признательностью

в ночи пришёл неслышным шагом

фантом навязчивой любви...

клубилась сажею бумага,

довольно жалкая на вид,

да так, что сердце прихватило -

сгоревших строчек выброс в прах

забрал эмоции и силы...

лишь эвтаназия листа

сравнялась жертвенным пожаром

с рассветной тонкою чертой,

погасли звёзды, будто фары,

и неба серенький картон

вдруг рухнул наземь снегопадом,

и я, упав за ним в сугроб,

лежал невзрачною заплатой,

сломав казённое ребро!

на живца

Владимиру Бродскому

заколите барашка в предбаннике хлева,

уточнив, сколько порций сегодня в игре...

небо в нас опустило решительно невод,

неуверенный я нёс по улице бред...

а за мной волочился бредень здравого смысла

да блесна провокаций - спасения знак;

в перекрёсток упёрся светофор коромысла:

и моё подсознание - тоже блесна,

на которую сел, взяв взаглот, как мальчишка -

неумелый малёк, блудный сын косяка...

я поддался нарочно, сначала не слишком,

ну а после сломал в месте склейки закат!

ИЗ Парение

Среди птиц мне парить или париться в бане,

Я ещё не решил... нерешительный я.

Можно, правда, и в душ, чтобы после в нирване

Сизым соколом ясным твой испуг охранять.

Эротический стон - как предвестник раздора,

Ноги - словно бы лёд - остужают мой пыл.

Ты какого рожна босиком в коридоре?..

Хочешь, что ли, что б я после бани простыл?..

Здесь не место слезам. И раскаянья нету

Там, где шёлк пододеяльника снегом летит!

Я почти Казанова, почти что отпетый...

И рука моя нежным кинжалом скользит

В эту чистую рань, в этот трепетный сумрак,

Где эротика сказкою - плеск через край!

А душа, говоришь? Тоже... придумаешь...

Полетать захотелось? Так что же - летай!

Извини невысокую эту этажность,

И двора неумытого мусор прости.

Эх, куда без ночнухи, дитя эпатажное?!

Руки скользкие, в общем... не смог... упустил...

что в тебе...

Владимиру Бродскому

всё, что есть в тебе - то id est,

всё, что есть, то и пьёт запойно... яд...

в голове Шамбала-оркестр...

остальное - лесть недостойная;

всё, что спит в тебе, то и жесть,

а проснётся - дурная наклонность...

в голове больной зреет месть,

в повседневную лет монотонность,

завлекая своим шлепком

не по темени, а по заднице...

и бежишь в ночи босиком

угождая судьбе-развратнице;

увлекательный перестук

откровений венец медлительный,

видно сильного за версту,

слабака же ещё пронзительней!

Фазы обмана

по мотивам стихотворения Алексея Козлова Иосифу Бродскому. 1

"Мир создан был из смешенья грязи, воды, огня..."

И.Бродский

венеций конченных в канальях

непротыкаемых гондол

Иосиф бродит, аномален;

взлетает крыльями камзол

над кожей выделки отменной -

над аппенинами сапог...

прекрасный, нежный, вдохновенный,

как поэтический итог

отважно высказанной страсти -

прочь, проходная мишура!

европы распахнулись настежь,

с заокеаниею в ряд...

простывший след почти не дышит,

ньй-йорком запоздалых лет,

и только ангелы на крыше -

как записной кордебалет

бродвейских выспренних фантазий,

борделей с лейблом "reeperbahn"...

поэт раскрылся в каждой фразе,

и в каждой фазе скрыт обман!

Дышится ровно

Я люблю жаркий секс, апельсины,

Чип&Дейла, лизать чупа-чупс,

молодые незрелые вина

и кричать тошнотворное "oooops"!

Я люблю охлаждённое пиво,

боевых, словно шашка, подруг,

очищаться сгнивающий сливой

и входить в чей-то праздничный круг.

Обожаю с похмелья лечиться

и друзей от запоя лечить,

я люблю возбуждённые лица,

или чтобы трудяги-врачи

понимали меня безусловно

и несли бы идеей вперёд!

Я люблю, когда дышится ровно...

не люблю лишь - когда не везёт.

сквозь...

лицо в линейку исцарапав,

явил себя на белый свет,

улёгся солнцем рыжим на пол,

свернув все мысли в голове

и отразился в амальгаме -

трельяж торжественно притих;

шептал как комплименты даме

напевной выдержки стихи...

стихия томно умирала

за пузырящимся стеклом,

стекала в прорву кинозала

под острым, как кинжал, углом;

очки "тридэ" культурно скинув,

я восвояси уходил...

а ты кричала: "вот же синус!

ему и аватар не мил!"

не мил мне мел - прощай эпоха,

я полюбил палеолит...

и в мезозое мне неплохо,

когда никто там не пылит

и не старается построить

сжимая круглые бока...

нет, я не зря разрушил Трою,

взломав упругие века

своим движением по кругу -

в спиралевидное кольцо...

а жить статистом - это скука:

как Фаберже снести яйцо!

Под звонницей

(опальный звонарь)

Слава бравая, слово-то бранное -

только "ПИ" из раскрытых окон.

Временами оно негуманное,

временами - в окладах икон -

богохульством неистовым полнится,

как кровавостью глаз бесовской.

Пропадай на Покров моя звонница,

занесённая заметь-рекой!

Пропадай, уходи, да помилуй мя,

я твой верный опальный звонарь.

Каторжанские цепи гудут-гремят,

пряча годы в мирской календарь.

Слава бравая, слово неброское,

но не барское гладкостью букв.

Полюбил на беду что-то Босха я...

на беду? Так и есть - на беду!

Искусство с жертвами

ответ самому себе на "Шелуху"

Я инженю упругие бока

ласкал чуть свет костяшками абака.

Мне помогал мой верный друг бекар,

не знаю на земле вернее знака!

Не то, что расфуфыренный диез

или бемоль некрупного помола.

Их ненавижу, к чёрту политес,

учителей-мучителей и школу!

Я сам себе весёлый педагог,

а не какой-то записной зануда.

Гордятся мной Дали, Гоген, Ван Гог,

и не гордится ренегат Иуда!

К Горацио

(отрывок из неизвестного монолога известного принца)

Есть многое на свете, друг Гораций,

что без бутылки вряд ли разберёшь.

Хоть нам с тобой не гоже удивляться,

но миром правит скаредность и ложь.

Они вдвоём меня с тобой разводят,

изводят до безумства день и ночь.

В глазах и голове нечистый бродит,

похожий на Горацио - точь-в-точь,

как брат-близнец, красавец alter ego,

как чёрте кто, влекомый чёрте кем...

Впрягу коня и лань в одну телегу

и мигом водомеркой по реке

умчусь отсель - туда, где больше света,

где без вранья привыкли люди жить.

Молчит Гораций - чудо полусвета,

молчит герой полупикантной лжи.

Ему молчать - как мне опохмелиться:

влудил стакан, а дальше - трын-трава.

Мой старый шут, мой Йорик бледнолицый,

в молчанье правды тоже виноват.

Поляны любви

На миру, на балу, в полутёмном алькове

я тебя вспоминал, ангел грешной любви;

ты подчёркнуто зло испытанье готовил нам,

испытанье разлукой - зови-не зови...

Ангел грешной любви непорочный инверсно,

ангел грешного чуда скандальных затей,

затяни-ка, пожалуй, растленную песню

и мелизмы прощаний на той высоте,

что возносится к Богу молитвою юной,

обними атмосферы дрожащую грудь.

Затяни эту песню, ударив по струнам,

и оплачем дуэтом большую игру,

где с тобой мы взлетали над твердью туманной,

наслаждения плоти друг другу даря.

Эти наши мечты, эти наши поляны

до сих пор островами на небе парят.

Вздор!

Бумага, нестерпимая, как пламя

однажды разгоревшихся надежд,

за словом слово в яростном цунами

срывала клочья, проедая плешь,

с лица и тела человека страсти,

гурмана автономных миражей.

Я не встречал ещё страшней напасти,

чем равнодушье в святочной душе.

Бумага жжёт словами, будто фаер,

как инквизиций ядерный костёр:

моя душа горит, не исчезает,

а остальное - безусловный вздор!

Явление

Явление Христа к разгару ночи

несёт по землям странные следы:

Иисус в миру опять сосредоточен,

он разметал фруктовые сады

по требе строк, по городам и весям -

опять цветёт весенняя земля.

Цветёт войной, но миром бренным грезит,

как заповеди Господа велят.

Явление Христа тому порукой,

раз мир восстал фундаментом Голгоф.

Любить толпу с креста - такая мука,

но всё скуднее дьявольский улов.

За кулисами

Без меня здесь героев полно,

просто время ещё не приспело.

Как созреет златое вино,

так пора будет браться за дело

и хвататься за полный стакан,

Диониса при том прославляя;

не напиться, а только слегка

еле слышно пробраться по краю -

между трезвым и тем, кто во хмель

окунулся уже с головою -

в превосходном и ясном уме,

как в бою рассудительный воин.

Без меня здесь героев не счесть,

что сражаются только словами

и вульгарную девушку-месть

наделяют крутыми правами.

Только я вот немного другой:

мне хватает любви... даже слишком.

И конечно - с избытком врагов

и порою подводят нервишки.

Но стою на своём всякий раз,

не прогнувшись под бременем страсти.

Наша жизнь - и театр, и игра,

и с рожденья прерывистый кастинг.

Отлипает сон

Отлипает сон

от сознания,

в красный цвет лицо

метят знания.

И кренится тын

вдоль околицы.

Столбовой версты

инок молится.

Размечусь-умчусь

в Лету щепкою.

От иных причуд

пьяный крепко я.

Ни к чему грустить,

коли вышло так!

Нас, Господь, прости

да пошли нам знак:

пусть бы дождь залил

нас чернилами...

Небо край земли

метит вилами!

_ _ _

Грешный ветер выл,

будто бешеный,

от разрыв-травы

тембром лешего.

Тени прошлых иллюзий

В окне мелькали тени прежних улиц:

названия, таблички и дома...

Они свистели в ветках, будто пули,

или цвели, как плесени обман.

И ждал их царь обманчивых иллюзий

в конце комплементарного пути:

он, шорами умело взгляды сузив,

готов был сплетни с миром отпустить.

Но вечер съел бикини от рекламы,

сразив её слепую карусель.

Я думал - мне приснилась эта драма,

ну, а она пришла во всей красе!

Мне нужно?

Она всплывёт... как истина в бокале,

моя почти утопшая мечта!

Как говорил всем нам товарищ Сталин,

незаменимый только лишь устав,

которым коммунисты тешат души,

её сразив писанием святым!

Я, чёрт возьми, душою той недюжен

и всё рублю поганые хвосты,

да рассуждаю, словно бы патриций,

хотя давно своих желаний раб...

Мне нужно на кого-нибудь молиться,

или всё это всё-таки игра?

Старание

Порядок разрушения порочен -

в порядке бреда! - есть иммунитет

от прободений капиллярной ночи,

когда рождён из тьмы лампадный свет.

Когда струится воздух под ладонью,

как тина вод под яростью весла;

оно, того гляди, вот-вот утонет.

В краю коварной нежности услад

живу один, порочностью заболтан,

как Казанова призраком любви.

Ах, эта бесконечная работа -

стараться свет лампады не забыть!

Либеральные семена

навеяно стихотворением Владимира Бродского Хлебать и зрелищ

расслоение - херес нервности,

населения тёмный дух -

инквизиция эфемерности,

хлебазрелищный виадук;

отложение проимперское,

либеральные семена;

увядание - дело мерзкое,

пипл хавает, стремена

оборвав у метели-времени,

отутюжив пространства гладь...

родничок на вселенском темени -

не гарантия, просто кладь

Ведро воспоминаний

Воспоминаний тлеет стая -

чуть не занявшийся пожар.

Коснёшься их, они растают -

попытка всё ещё свежа.

С листа ли стаю я листаю

или смешаю всё в мешке,

с листа на лист слетает стая -

как Капабланка "на флажке"...

Чугунный код альтернативы

по застоявшимся лесам -

гремит стальная перспектива:

над жизнью прожитой десант.

Причинно-следственные связи

разрушив нервною волной,

я ухожу из грязи в князи.

Верчу волчком веретено,

кручусь, как бобик перед случкой

или волшебница-юла...

Однажды шла к бабуле внучка,

с собою волка привела.

И дальше всё, как в старой сказке,

да только хуже во сто крат:

зубами время станет лязгать

у изголовья райских врат...

А мы, послушны, словно чада,

пойдём тихонько за Петром.

И за пустую жизнь расплата -

пустое с наледью ведро...

Две гримасы

Две гримасы любви, две скользящие тени

безвозвратного счастья улыбки в ночи...

Заклинанья шаманов меня не изменят,

колдуну подскажите - пусть тише кричит:

я уже отменил все затеи о счастье,

от желаний несбыточных в поле сбежал.

Пролетел по душе всё сжигающий ластик,

расколола судьбину разлукой межа.

Две улыбки любви, две забытых подруги

из далёкого марева выцветших грёз:

для просушки развешены радуги-дуги

на рассветном портале разбуженных ос.

Воспоминание о будущем коммунизме

Тапёр устал, тащите магнитолу!

Трещит проектор, будто бы костёр,

сеанс прикован выхлопом ментола,

киномеханик лепит чистый вздор.

Кинотеатр давно ушедших фильмов

горит рекламой, будто бы пожар.

Тапёр устал, хоть с виду очень сильный...

...а на экране поезд уезжал

в далёкую эпоху коммунизма,

эпоху предварительных посул.

"Россию не понять", - заметил Бисмарк.

Тапёр устал... смените караул!

Вдова

ассоциация на тему стихотворения

Ирины Грановской "Хотелось..."

она хотела жить в тепле,

и в Божьих лапах

тихонько ласково сопеть,

но... по этапу

идти, как видите, пришлось,

и метить мелом,

и плачет здесь от гнуса лось

по ночи белой...

и разлетелись покрова,

как совы сл[е]пы,

она - невинная вдова

врагов совдепа!

пируем

"Не освятили общей, смертной ямы -
Подумать мог бы я, что нынче бесы
Погибший дух безбожника терзают
И в тьму кромешную тащат со смехом".

А.С. Пушкин "Пир во время чумы" (из "Маленьких трагедий")

Веселье наше пахнет мышьяком,

и чуточку ещё пироксилином...

И попран здесь, как водится, закон,

и жабы дня вздымаются из тины.

А в круговерти заводных машин

да и людей от злости заведённых,

неистово-трагически грешим,

приняв за правду все понятья Зоны.

И подиумы в мрачной пустоте -

модели переехали в бордели,

и жрёт либидо промискуитет -

восставший апокалипсис на теле.

Веселье наше вроде мышьяка,

ещё оно разит пироксилином...

И на коне сегодня, кто рогат,

и кто плетёт умело паутину.

на божий свет!

Лилии Тухватуллиной

гуляет тьма, всю "третью стражу"

не проливая лунных дум;

как сон мне в руку тихо ляжет -

так я неслышно и уйду.

гуляет тьма сражений жутких,

и в ней полным-полно причуд;

бегут бесстыже стервы-сутки,

а я к ним - раненый - лечу!

я в топку тьмы входил три ночи,

но всякий раз на божий свет

был ангелом уполномочен,

волной багряной по листве;

её октябрь небрежно гладит,

меня от осени прибрав...

в постели я, как кот в засаде,

застывший сфинксом до утра!

Колос нот

в строки око - да выстрочено!

образами повынянчено

в обрамленье окладово -

глаз не колет, не радует,

лыко в строку скандалится,

бьёт об палец мой палицей

завихреньями святости;

и в отсутствии радости

я строчу в шов неистово,

попадая эпистолой

в завихренья пространственно

отголосьем забытых нот...

в запасе

мешок амбиций - непосильный труд

извилин нестареющего мозга...

ты был не скот, ты был брутально крут -

как претендент - блистающий - на Оскар,

но вот устал, не вынес гонки лет,

себя отправив в рыцари запаса...

но как Гобсек, заслышав звон монет,

пытался приподняться с унитаза,

чтоб ухватить все нити до одной

событий пролетающих астрально...

и чертит ночь асфальтом по Сенной,

и по Неве колонною ростральной,

и не даёт постигнуть мир людей,

которым дела нет до откровений...

ростральным плеском - вилы по воде,

по стрелке стали выцветшие тени!

сгорает ночь в шампанской мишуре

империей насыщенной столицы...

и спит "Аврора" в невской кобуре,

и Зимнему по-зимнему так спится,

что мчит земля, вздымаясь из-под ног,

лаская безутешностью потери -

за нас давно уже предрешено,

куда прибьёт, какой нам выбран берег...

звенит слезой капрельская сопрель,

превознося свои кантаты к тучам...

я постелю в твою молитву хмель -

коль во хмелю - в запасе даже лучше...

Диалог на рубеже тысячелетий

- Шаром покати

по шали, шаля, шельма!

Бог тебя метил?

Se bon аппетит!

Чего выкатил бельма,

здесь поют дети?!

- Бог тебя метил,

а мы отметелим просто,

как зима обметает поляны...

Попался в сети,

неудачник-апостол,

словно кот на наживку сметаны!

- Имя твоё - Иу... да?

Серебром меня дразнишь,

паскудник мой ласковый...

- Пойдём скорей отсюда

чтобы успеть на праздник

благословенной Пасхи!

маяки обретённых религий

филе фиалок факелом фороса

стирает смысл соосности Христа;

я третью жизнь тебе киваю носом

моста Мийо тарзанкою "с листа"!

фиал филейных факельных фракталов

блестит на солнце святочным бочком,

мне глаз твоих фатально не хватало,

когда упал в Евразию ничком...

флудит форматно фалдами Фемида,

комедия финитою смердит;

я заскучал значительно для вида -

мне так идёт медийный этот вид...

фантом факира фланцами фальцета

рисует в небе сплина ареал;

горит под суры Нового Завета

звездой Давида патовый финал.

В детство дверь

Бог по углам не прячется сегодня,

он нимбом духа радужно горит.

А города большого старый сводник,

ночной бульвар, до утренней зари

неоновыми бледными тенями

по лужам строк затеял листопад.

И этот феерический орнамент

вплетает в грязь минорная толпа,

бредущая сквозь время на работу,

как стрелка механических часов.

Бог унесёт твой образ самолётом

и в детство дверь закроет на засов.

Сон в луже

Светлане Герш с теплом

Нет мороки лишь там, где мороки нету;

наблюдать за тобою, конечно, иное дело...

Слышу, рядом на цыпочках бродит лето

по аллеям, украшенным чем-то прощально белым.

Где-то около что-то беззвучно плачет,

создавая преданий безумную атмосферу.

Неужели ты пьян, мой печальный мачо,

потерявший, как стать, так и просто - остатки веры?

Испытаний и выстрелов стоило ли бояться,

если всё это сон, опустившийся в нашу лужу?

Избегал порицаний и громких, как взрыв, оваций,

а теперь в сотый раз никому из людей не нужен!

Жить в эпоху перемен...

Дни далёкие залихватские

примеряю на вечер-облако.

Мысли путаю в сеть рыбацкую -

извлекаю на волю волоком.

Достаю и на нитку нижу их -

вспоминайте, друзья хорошие,

наши с вами закаты тихие.

Сколько вместе мы с вами прожили,

сколько пели в кустах сирени мы:

соловьями так лето славили

в те далёкие воскресения,

когда сила сильнее правила!

Возомнил себя всяк мессиею,

всяк вещал сладкогласым демоном

да куражился над Россиею:

словно молотом - да по темени!

Расходилися - биты ссорою,

да словами друзей обидными.

Стали гадкими те, кто дороги:

мы не слышим друг друга, видимо.

Пролетело потом, умчалося

много очень лохматых месяцев.

Счастье зеброю, но казалось нам

время скоро не перебесится.

Но однако всё вышло иначе -

будто братьями стали сызнова.

Подходите, дыханьем вылечу

и душою своей капризною...

Библейский срок

Владимиру Бродскому

на его "Рождённого ползать"

шагал в окно в летальном смысле,

а не - как сапа - тихо в дверь...

и замирали в гугле числа

необратимостью потерь

неосквернённого развратом

почти святого жития...

да только брат зарезал брата...

окон подрамники таят

и не такие натюрморты,

где morto* - в морду пыль веков

и очертанья - абрис чёрта,

и срока сорок сороков...

* - morto (итал.) - мёртвый.

Искупление за...

Растянется небесная цепочка

не уходящих попусту затей;

от пяток Ахиллеса к уха мочке

живём мы муравьями на кресте,

который был воздвигнут на Голгофе:

на месте лобном для людских причуд,

где наш Спаситель свой подставил профиль

карающему Римскому мечу.

Язычество, алкающее жертву,

доставило Курносой женихов;

апрель, начало... искупленье смертью

всемирных человеческих грехов.

Один из трёх, без орденов и званий

и без какой-то видимой вины,

пошёл на муки пыточных терзаний,

как патриоты гордые страны

идут на смерть без страха и сомнений,

без трепета, истерик, зная срок...

Плетут историй призрачные тени

и преподносят молодцам урок

конфессий разных псы-апологеты,

и нет у них единства ни черта...

...а на Голгофе вечно будет Лета

струить пространство именем Христа!

Змееносец

в спиралевидное кольцо

упрятал страсть к Прекрасной Даме

подставив космосу лицо,

вращая лёд, сдувая пламень

с модальности унылых свеч,

своё презрение таящих,

готовых всех вокруг вовлечь,

прикрывшись прошлым, в настоящее...

а звёзды весело поют

и пролетают мимо цели...

вселенная, пригрев змею,

под Змееносцем цепенеет!

операция

судьбу латали три хирурга,

потом зашил тупой скорняк,

я ж - по указке демиурга -

сменял трёх жён на пол-коня...

и на распутье оказался,

где камень вечности лежит...

менялся ветер, вился галсом

в страну кошерных пирамид,

пирамидон ему подмышку

и три горячих прямо в пах...

скреблись в песочницах детишки,

давя мозоли на руках

кровавым росчерком созвездий

на черенки своих совков,

блестел нательно медный крестик

печатным пряником оков...

Образ

Анна... стоит босиком на платформе...

теребит машинист тормоз...

стынут от ветра жандармы по форме...

со школы знакомый образ...

а у Толстого в Поляне неясно

теплится свечки огарок...

родиной черти играют негласно

как ураган Икаром!

Анна босая на рельсах корчится

машинист, нашатырь, горе...

...стрелки разводит судьба-наводчица

ходиков-снов истории...

мишени

бесплатна ночь, как записная блядь,

алкающая страсти и соблазнов;

пришита к небу матовая гладь

и много звёзд, мерцающих и разных.

горит венерой пьяной на плече

усталого похмельного восхода

очередной банальный пиночет

и пентагон кровавых кибер-ботов.

над дроном дней витает бес-пилот -

исчадье беспилотного движенья;

он в сущности такой же кибер-бот,

всё остальное - в сущности мишени.

всё остальное - образ миража,

пустых идей модальный заменитель

узлом вожжи мой нежный клон прижат

к в нирвану отплывающей элите.

а я мишень и двигаюсь слегка

по линии огней святого чёрта,

болят мои намятые бока,

натёртые рейсшиной звездочёта.

Хризантемы разлук

Хризантемы в саду отцветали,

провоцируя горечь разлук...

На губах твоих хладная наледь

услаждает рыданьями слух...

Ни о чём эти громкие всхлипы,

я простить их однажды готов...

Тихо-тихо мне снегу отсыпал

православный Господь на Покров.

пол день затмения

тень избавилась от тени,

старовата стала тень,

в жизненных хитросплетеньях

у сороки на хвосте...

...улетал в просвет осиный

синим дымом под киот

день дремучей паутиной,

скрипом старомодных бот...

солнце в небе, подгорело,

лезет в тучу - отдохнуть...

по его большому телу

корчит синюю луну...

лишь небритых вспышек гало

выступает как жабо

ты его нарисовала

с отрешённостью рабов...

ты его не любишь страстно,

предпочтя ночной покой...

солнце временно погасло,

за небесною строкой...

там приходит жизни опыт,

в этом лежбище чудес...

день затменья - день особый,

день не сватанных невест,

день не выметенной блажи,

день пустых дежурных фраз...

кто-то солнце мажет сажей,

приводя людей в экстаз!

Герой нашего безвременья

на тему стихотворения Алана Эббота

"Встреча с Законом"

Имел с Фемидою обычай -

развлечься утром на заре

под гомон несравненный, птичий,

как древнеримский... этта... грек,

как необузданный патриций -

своих страстей любезный брат,

в тюрьму с сумой, как говорится,

готов, но очень уж не рад!

Не зарекался, не стремался,

не забывал ходить с бубей,

носил, как денди, модный галстук,

играл на саксе и трубе.

Такой законник, право слово,

что вам, ребята, не чета -

и политически подкован

во все проблемные места.

Обретающие нирвану

Мы по плану сидим на плане,

кокаин надоел конкретно.

Катят с горки стальные сани,

свет насилуя когерентно.

Мы вдыхаем ноздрями Будду,

принимая его на веру.

Улетает, летит рассудок

в океан ядовитой серы.

Там его помещают в блюдо,

мнут ладонями нежных пери:

верных девушек Голливуда -

неглиже и в боа из перьев!

Мы мздоимны и так латентны,

как мучители драных кошек.

Басни слишком амбивалентны:

пережить их - себе дороже.

Мы - пустые компрачикосы,

дети мрачного средневековья.

Нет ответов одни вопросы

с подковырками наготове.

Зрелость

Отфонарный аккорд

недоношенных лет

переулками вен

вытекает наружу -

будто шёпот рессор

по покатой земле -

в элитарных измен

коматозную лужу.

Отлитаврен парад

несозревших идей

по крутым площадям

богоданной планеты.

Через хладность карат

по замёрзшей воде,

свою долю щадя,

отметая приметы,

прорываемся в круг

тех, кто верит не в нас.

И кричим, и поём

о забытом наследстве...

В эту чудо-игру

вовлекла нас луна -

нас с тобою вдвоём -

как когда-нибудь в детстве.

Впадая в детство

посвящение Лилии Тухватуллиной

Туда, туда, где шмель блажит крылами,

бурчит под нос, как будто вертолёт...

Где соколы срываются орлами,

и пчёлам снятся люксы новых сот...

Туда, где детство прячется за угол,

и "штандар мёртвый" нас к себе манит...

Замри-замри, любимая подруга,

и вспомни с чувством давешние дни...

И вспомни этот двор - почти игрушку -

такой огромный в давние года.

И в нём себя попробуй, обнаружь-ка...

И слейся с детством... раз и навсегда.

Симптоматика синдромов

Синдром Джульетты.

Инженерный замок

и ботик венценосного Петра...

Сияет лето,

будто бы реклама,

доступная осадкам и ветрам.

Дождливый плен -

синдром синьора Росси,

в разрезе геометрии тревог;

преодолей

синдром Каварадосси,

не подводя под пулями итог.

Синдром похмельный

верная примета -

дела идут не лучше, чем всегда.

Князёк удельный

Грязного Завета -

Пьеро - безумный*, как и Люк Годар.

Шумит ковыль,

густою паутиной

повязаны пустеющие дни;

иду на Вы,

мой путь ужасно длинный,

и колокол неистово звонит!

* - имеется в виду фильм Жана-Люка Годара "Безумный Пьеро"

Нас терпит Бог...

и не мечтай в местах, где был ты счастлив...

"нельзя войти..." - так люди говорят...

гремят судьбой несбыточные ясли,

и не болит усталый аппарат,

что на плечах мы носим безутешно

и головою буйною зовём;

и терпит Бог нас безусловно грешных,

нам чудо-жизнь сдавая в поднаём...

струим эфиром вдоль по подворотням,

приглушен песен белоснежных свет,

а завтра будет лучше, чем сегодня

быть ангелом... но их давно уж нет!

Руки

Операцию прекратите!

анестезия внезапно кончилась...

Санитарки меня взбесили

телефоном "служебным" испорченным.

У стола двое с лишним суток,

усталый скальпель с руками не дружит;

нет, сегодня мне не до шуток...

Помолчите, смеяться вам нужно ли?

...

От эфира как будто пьяный,

Гавриил открывает ворота.

Спирт не лечит душевной раны,

не поднимется в битву "двухсотый".

Операции по зачистке

в этот раз посильнее наркоза,

посочувствуй родным и близким

и останься в прискорбной, брат, позе:

ты один виноват, посланец

вседержителя и драматурга.

Бог сегодня не иностранец,

божий промысел - руки хирурга!

*в поле воин*

...из палаты я был самый первый

кто признался, что он "из шестой"...

пузырились канатами нервы

по нервюрам горящих мостов...

пустораннее небо апреля

отзывалось дождём в полутьму...

вентилятором вместо метелей

выдуваю исходники смут!

Не полюбившие луну

Проснувшись, землю изучаю

и все окрестности её,

в Чумацкий Шлях неслышно стаю,

прервав божественный полёт.

Здесь вакуум внутри крепчает -

порой похлеще, чем маразм...

С утра по лужам замечаю...

вселенной, в общем, не до нас...

Вселенной, в общем-то, до фени,

что мы устроим здесь войну...

Вслед за луной растают тени,

не полюбившие луну...

каланхоэ до небес

(ода разделу/переделу)

я видел мавра... мавр - со мной на "ты" -

всё говорил о бдениях бессонных...

на фоне разливного самогона

цвели непохмелённые цветы...

земля твердела, гумусом полна,

от засухи, увы, немного толку...

без влаги я давно завыл бы волком,

кабы не грела разум белена...

от атропина на тропинках бренных

вознесся каланхоэ до небес,

иным лианам не хватает мест,

чтоб сельве заменять собою вены...

забор застрял на подступах к весне,

а я давно устал с собой бороться,

- гори огнём! - скажу вам, как ведётся,

на сантименты ни секунды нет!

нет ни секунды, здесь уклад иной -

не хватит - где там! - робкого дыханья,

кружит дурман-страна над беленой

в туман приватизированной рани...

Когда светает

Толпа взвилась от криков ночи,

пришла с готовностью убить!

Так Нострадамус напророчил.

Не может быть! Не может быть!

Горела божия лампадка,

киот таинственно блистал -

передавал скрижали кратко.

Из уст в уста! Из уст в уста!

И приходил рассвет на землю,

чтоб озарить унылость лиц.

Ему теперь "и виждь, и внемли".

Поверх границ! Поверх границ!

фантомные дымы

Чертог истёк неоновой зарёй

сургучного - под пенкою - заката.

Прервав полёт воздушною струёй,

жужжит в кустах усталый шмель пузатый.

И всюду строк расплывшихся дымок

размыт по лесу белым транспарантом.

Ах, жил бы день, да был бы я игрок...

Но здесь с тобой пока мы эмигранты.

Нам не понять, какие дерева

встают в закат с улыбчивым покоем,

и как бруснику вяжут на слова,

и как любить... и что мы сами стоим.

И как унять фантомные дымы

давно отжившей... не любви, а страсти.

Здесь эмигранты, друг мой, это мы -

и ты, и я, и тридцать три несчастья...

Марш н Историческая, беспокойная

(страдания)

От римлян устаю, как от соседей

угрюмо-коммунального двора...

Этруски, словно белые медведи,

им тоже был, увы, не слишком рад.

А тут ещё, представьте, император,

затейник и конкретный педофил,

затеял в спальне свой поход на брата,

употребив нубийского графин!

Калека инфернального либидо

и суицида спальни мелкий бес;

самозабвенно-мерзкая элита,

самозабвенно-мерзостен прогресс!

От гуннов третий век покоя нету,

сарматы затоптали наш удел.

А османиды стали против ветра...

и двор мой очень быстро опустел!

Марш новобранцев

Мы на горе либералам

и адептам всех мастей

будем верны идеалам,

даже если на кресте...

Даже если в плен попали,

тихо молимся в плену.

Помнит нас товарищ Сталин -

уходящих на войну;

помнят жёны и мальчишки,

и собак бездомных рать.

Умираем, это слишком

это, братцы, не игра,

никакая не забава,

а суровая печать -

сшит солдату скромный саван

с сатанинского плеча.

Бой местного значения

(полуживая картинка времён Первой Мировой)

...прострочил я исподнее кровью

пулемётом по имени "кольт" -

был в дозоре на изготове

и вживался в бредовую роль

беспощадного нинзи-убийцы

от которого веет бедой...

...я не видел их скорбный лица,

я не слышал предсмертную боль,

вылетавшую в синие губы

камнем серости взятого рта...

...и лежали бездушные трупы

вдоль хранимого мною поста...

...слёзы, сопли и рвотные массы

проливая на снега поташ,

я спускал пулемётные трассы,

как собаку, вошедшую в раж,

с поводка отпускает охотник,

сам бледнеет, меняясь в лице...

...месяц полный - трагический сводник,

не мигая, хохочет в прицел...

Отражения "Глобуса"

Театр гремел аншлагами аллюзий,

томился за кулисами жнивьём.

Нам тесно в нашем маленьком союзе,

в котором мы непуганно живём -

уверены в себе и благородстве

нас беспричинно предавших друзей...

Угомонись и больше не юродствуй

в плену иллюзий, в праздности бесед,

коль час пришёл разбрасывать каменья,

чтоб после их, как водится, собрать

без слов любви, без нежности и лени,

не сотворивши ближнему добра...

В театре тихо, душатся Шекспиром

шикарных дам досужие стада;

звенит в пространство позднего ампира

в объятьях бубна бедная беда!

Упыри

И водитель не тот - у него не хватает извилин...

и рессоры разбиты, как будто щипцами орех.

А бушлат этот, помнится, раньше солдаты носили

в уголовном далёком слепом и глухом октябре.

И новелла не та, Мопассану не снилось такое,

Мериме окривел бы увидев рабочий патруль.

Локис смотрит на небо с усталой литовской тоскою

и не может понять, что напрасно затеял игру.

Он хотя и медведь, но не слишком, зараза, лохматый

и вообще-то, конечно, на зверя совсем не похож.

И водитель не тот, да и лыжи, нацелены к аду,

а крепления к лыжам - избитая наглая ложь!

И бушлат цвета хаки сто лет уже черти носили,

кровь засохла коростой на чьих-то вампирских губах.

Мериме бы вздохнул, опустил бы вдруг руки бессильно,

обнаружив канкан упырей в авангардных гробах.

Небо - не Бог

Евгению Ильичёву на его "Молитву без слов"

Небо - не Бог,

небо - как блог Бога,

само собой,

не в нашу ещё эпоху...

Бонусом Богу Блок -

тоже не Бог, гений

слов золотых - слог

с рождения до вознесенья.

Богу труднее всех -

он не висит в твиттере,

и не ведёт бесед

в протёртом в локтях свитере,

не учит, как нужно жить,

сам занимаясь распилом...

Бог не ханжа рыжий,

а в небе - его сила!

На люциферме адских глинозёмов

Багаж давно отстал,

и сталью дышат рельсы,

натруженные, будто бы битюг...

Не поминай Христа,

когда, обтяпав дельце,

пытаешься сыграть судьбе этюд

своей неубедительной свободы:

тебя взрастили вряд ли для того,

чтоб ты, умнея быстро год от года,

друзей бы находил среди врагов;

и, им прощая прегрешений массу,

создал здесь свой неповторимый мир.

На люциферме вечно жарят мясо

и веселится пакостный кумир;

Геенны глинозёмы пышут жаром,

не оставляя никаких надежд.

Сам Люцифер здесь нанят кочегаром.

Он не жесток, хоть режь его, хоть ешь,

а попросту, ты знаешь, безучастен,

как камень на дороге или дождь.

А быть собой - такое, право, счастье,

что ты его сначала не поймёшь.

Повышая ставки

Завис меж небом и землёю

и просочился между строк

к ногам усталым аналоя,

сломав в беспамятстве тавро

не осязаемого рабства

неотвратимости и лжи...

Катала прячет в картах крап свой,

а мог бы череп размозжить.

А мог бы просто - финку в сердце

или заточку под ребро.

Катала-время - строгий цензор,

а наверху предрешено:

кому кричать, кому смеяться,

последним в очереди грёз...

Всё так же гадят папарацци,

всё так же смерть выносит мозг!

Комментарии: 14, последний от 31/08/2019. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 28/02/2018, изменен: 28/02/2018. 136k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2
Аннотация: Теней порочных корчились дома, в которых кто-то до сих пор не спит. И я вдыхал кофейный аромат ночных тревог и утренних обид

Чваков Димыч : другие произведения.

Из снов рождённый