Аннотация: Окончательная, как мне представляется, редакция...
СТАНЦИЯ БОРОВАЯ
Поезд уносил Трубецкого в тугую плоть упругого командировочного рассвета, едва наметившего в клубах первосортного почти английского смога румянец горизонта. Не спалось. Макар вышел в пустой коридор купейного вагона и чуть приоткрыл окно. Ароматный воздух из самой сердцевины лета, смешанный с маслянисто-техническим амбре железной дороги ворвался внутрь, задурманил сознание, оживляя воспоминания. И не было в том какой-то случайности. Просто за окном мелькали знакомые с детства места, вид которых заставлял сжиматься сердце...
В одну воду войти... та-там, та-там... не-льзя-не-льзя. Колёсные пары на стыках словно издевались, мешали сосредоточиться, вновь ощутить еле осязаемый запах перегревшихся на солнце стрекоз.
Умозрительно? Пусть так.
Трубецкой чувствовал, как яркие картины из прошлого кружат голову, уносят в безмятежное время - самое счастливое за все тридцать три года жизни. Он помнил. Он снова оказался там, куда нет возврата...
Умозрительно? А если всё-таки нет?
Промелькнула в тумане коротенькая - на три вагона - платформа, где останавливался кланяющийся каждому фонарю пригородный поезд; тогда, в детстве. Наверное, и сейчас ничего не изменилось. Небольшой домик с угрюмым обитателем - хромоногим мужчиной в заплатанном свитере и форменной железнодорожной фуражке на вытянутой огурцом голове. Нет, этот наверняка уже на пенсии... если жив. Зато всё остальное...
Когда бы Макар не знал, что в данном месте есть станция, то наверняка даже б её не заметил - не увидел, не обратил внимания на покосившийся фонарный столб и крохотный перрон, мимо которого железнодорожные составы дальнего следования пролетали, не притормаживая, будто и нет ничего здесь в помине: ни покосившейся сторожки, ни платформы, ни стрелки, заворачивающей рельсы в заросший высокой травой тупик. Один только лес и неизвестно зачем упирающаяся в железнодорожное полотно просёлочная дорога. Пустая никчёмная точка на карте, в общем-то.
Если не знать...
Станция унеслась мимо, растворилась в мареве новорожденного летнего утра. Так должно было пройти и детство... давным-давно. Оставив лишь фотографии в семейном фотоальбоме.
Но ничего не прошло. Всё до сих пор живёт вместе с Макаром - притаилось до поры, чтобы однажды вырваться наружу, защемив где-то под ложечкой то, что называют душой.
Взять, например, вот эту небольшую станцию со сказочным названием Боровая...
А там...
Тогда нынешнее "там" было прежним "здесь". Каждое лето.
*
Дача родителей мамы Макара находилась за высоким забором садово-огородного товарищества "Автомобилист" и представляла собой двухэтажный коттедж из бруса, обшитый доской "вагонкой", и летнюю кухню. Дедушка очень гордился домом, поскольку соорудил его самостоятельно по собственному же проекту. Больше года на это потратил, но сумел всё сделать "как полагается", не прибегая к помощи профессиональных строителей. И вообще, дед Макару достался очень умный, умелый и рукастый - пожалуй, не нашлось бы на свете прикладного занятия, с которым бы тот не справился.
К дому примыкал небольшой земельный участок. Ещё один находился за отгороженной забором территорией дачного кооператива, неподалёку от леса, полного грибов и ягод. А вдоль ограды - словно по ровнёхонько очерченной границе угодий косматого лешего - проходила высоковольтная линия электрических передач, загадочно потрескивая чем-то таинственным на большой высоте. Макар думал тогда, что именно в гроздьях белых изоляторов живут молнии от грозы до грозы. Он немного опасался электрических разрядов и поэтому предпочитал подолгу не торчать рядом с опорами ЛЭП без особой на то причины.
Здесь под непрерывное гудение блуждающих электронов, перемещающихся от одной опоры к другой, бабушка и дедушка выращивали картошку, капусту, морковь и тыквы фантастических размеров - почти с карету для Золушки. А возле дома росли яблони, вишни, одно сливовое дерево, ягодные кусты смородины, крыжовника. Рядом дедушка соорудил две стеклянных теплицы с вызревающими всё лето помидорами, огурцами, болгарским перцем.
Макар помнил, как дед с бабушкой, выходили встречать его и маму к самой станции, потом все вместе шагали они полем и лесом километра три по просёлку, а дед рассказывал встречным - хорошо и не очень хорошо знакомым, - что, мол, питерщики нагрянули. Питерщиками в этих местах обычно называли приехавших в гости родственников, независимо от того, прибыли они из Санкт-Петербурга (раньше - Ленинграда) либо из какого-то другого областного центра.
Сами же бабушка с дедушкой жили неподалёку - в маленьком городке, как сказали бы раньше, уездного значения, пыльном и неказистом, поражающим взгляд кривобокостью улиц и унылым видом невысоких кирпичных домов, которые дед презрительно называл "хрущобами". Они с бабушкой переехали сюда с далёкого Севера, где проработали много лет на комсомольской стройке.
Зимой в городке ещё можно было жить, но никак не дождливыми весной или осенью, тем более - знойным летом. Именно поэтому дедушка и решил построить дачу в живописном местечке вдали от автомобильных магистралей, подальше от цивилизации, как он выразился.
- Опять же и ребёнку будет, где летом порезвиться, а не в городской загазованности и пыли, - изрёк он многозначительно и погладил Макара по голове.
Парень только-только научился вставать на ноги. Он одобрительно гукнул, хотя и не понял, о чём речь, а потом шмякнулся на попу посреди комнаты, наделав небольшой переполох в женской половине семейства. Как рассказывает бабушка, дед только усмехнулся, сказал: "Вот видите, пацану даже упасть толком негде. Решено, строимся!", и дело закипело.
*
- Ты краску-то чередом намазывай, чередом. Слой за слоем, - учил Макара дедушка.
Красили забор вместе. Трубецкой водил маленькой кистью по штакетинам ограды и ощущал свою бесспорную необходимость этому миру. Разве без него кто-нибудь ещё поможет деду?
Где-то в пруду надрывались лягушки, одна из которых непременно окажется при ближайшем рассмотрении чьей-то сказочной невестой. Цикады пели a cappella, но невпопад, прерывая друг друга и сбиваясь на какофонию. Пожалуй, именно в тот вечер Макар впервые ощутил себя частью огромного мира, наполненного самыми разнообразными формами жизни.
И ещё пришло в голову, вспомнилось. Поздний вечер. Бабушка выводит Макара на крыльцо совершить невинные детские процедуры перед сном. Неподалёку брешет соседский барбос, выбежав на середину дачной улицы. Темнота скрадывает его обычные для дворняжки формы, обозначив лишь рыхлый абрис на фоне туманных кустов смородины. Мальчик делает своё дело и наблюдет за животным, после чего констатирует:
- Один глаз горит, а другой светичя.
Он, разумеется, имеет в виду соседского пса. Бабушка поднимает голову, оглядывается на дорожку и понимает, о чём речь. Она умиляется и целует Макара в маковку.
- Ой, ты моё чудо! - говорит она и ведёт его укладываться. Тёплое молоко выпито, обязательная сказка рассказана, теперь можно смежить веки и притвориться спящим, чтобы потом, когда бабушка уйдёт, наблюдать в окно за собакой. А может быть, и ещё кто-нибудь сказочный заберётся на крыльцо и споёт песню лесных жителей - без слов, но с волшебным переливом хрустальных колокольчиков. Дофантазировать Макар не успевает. Он уже летает в обнимку с Морфеем, сладко почмокивая во сне губами.
И ещё...
Дедушка возится со стареньким будильником, который Макар уронил на пол с высоты "птичьего помёта", как он сам выразился - ох, уж это детское восприятие. Множество блестящих деталек пробуждают в мальчишке инстинкт сороки. Он то и дело тащит со стола разные сверкающие металлическим блеском предметы. То шестерёнку, то малепусенький винтик. Дедушка по мере сил пытается пресечь это безобразие, но разве Макара может остановить ласковый подзатыльник тёплой руки, когда ему необычайно любопытно, из чего же состоит отсчитывающий секунды, минуты и часы механизм.
В конце концов, дедушка собирает часы. Они даже пытаются равномерно тикать, но в качестве будильника работать отказываются совершенно.
- Дедушка обезвонил часы, - докладывает Макар высокому собранию в лице бабушки, когда садятся обедать. Его двусмысленный посыл вызывает некоторое оживление, тщательно скрываемое представителями старшего поколения.
И ещё...
- Как думаешь, Макар, мама скучает без тебя? - спрашивает бабушка. Макар вздыхает и говорит печально:
- Скучает, скучает! Оба окна уже проплакала, теперь в кухню перебралась... Стоит, горюет, в чисто поле смотрит... Не идёт ли Макарушка с разбитыми коленками...
Трубецкой отчётливо почувствовал щекочущее запашистое волшебство мокрой травы после дождя. Воспоминания не оставляли. Дачное детство, полное счастья и любви. Разве такое забывается?
*
В глубине участка находилась летняя кухня с примыкающими хозяйственными постройками для хранения сельхозинвентаря. Она была оборудована невысоким крылечком, под которым кто-то кряхтел под вечер. А днём иногда из-под ступенек доносились другие звуки, напоминающие храп простывшего младенца. Макар представил себе, что там обитает домовой, и поделился своими предположениями с дедом. Дедушка усмехнулся в седые развесистые усы, в которых, как казалось мальчику, обязательно должны были жить добрые сказочные жучки, и рассказал внуку, что действительно под крыльцом облюбовало себе "летнюю квартиру" живое существо. Только не домовой, а самый настоящий пожилой ёж пенсионного возраста. И он не просто квартирует на летней кухне и питается хозяйскими объедками, а несёт нелёгкую службу.
Если быть точнее, ёж, кроме того, что снимал угол под крыльцом, ещё и работал на благо бабушки и дедушки. Днём спал, а вечером, перекусив тем, что оставляли ему в блюдце, принимался ловить огородных и садовых вредителей. Полевых мышей он душил и складывал возле крыльца в качестве доказательств своей ежовой доблести. Дескать, ещё рано ветерана со счетов списывать. А кротов ёж просто гонял по огороду, не давая им поживиться корнеплодами.
Макар сгорал от любопытства и нетерпения, желая познакомиться с ночным сторожем. Но днём никак не выходило. Колючий сосед дрых, будто нерадивый пожарный, не выражая ни малейшего желания вылезти из-под крыльца.
Мальчик пытался разглядеть ежа, ложась на живот и заглядывая под ступеньки, подсвечивая себе фонариком. Но щели в дощатом крыльце были узкие, и ничего, кроме паутины, оставшейся от бежавших в панике от обязательного соседства с млекопитающим прапраправнуков Арахны, не просматривалось.
Бабушка перед сном наливала в блюдце молока, накладывала в него хлебных мякишей, а рядом ставила эмалированную миску с остатками от ужина. К утру, вся посуда оказывалась идеально чистой, будто её помыли. Особенно ёжик любил лакомиться рыбными консервами в масле. Если б ему только дали волю, он бы, пожалуй, за один присест мог слопать целую банку.
И каждый вечер Макар, отправляясь к себе в детскую комнату спать, долго выглядывал в окно, чтобы наконец-то увидеть ежа. А то получалось несправедливо: дедушке с бабушкой кухонный квартирант показывался, а ему нет. Но сумерки сгущались быстро, и ничего не было видно в кромешной тьме.
Только однажды Макару удалось разглядеть ЧТО-ТО. Через забор от соседей метнулась расплывчатая тень и начала тихонько подбираться к крыльцу. "Соседская кошка", - догадался Макар. Вороватой походкой завзятого рецидивиста хитрая бестия подкралась к блюдечку с молоком и принялась угощаться неосмотрительно оставленным ужином, но тут же отпрянула с диким мявом. Это ёж вышел на защиту своего добра. Собственно, саму схватку Макар не видел толком. Он только слышал кошачьи крики о помощи: "Караул, мяу! Погибаю во цвете лет! Мяулоко не даёт попробовать колючий мяучитель!" Мальчику не было жалко пострадавшее животное с соседней дачной улицы. И чего, в самом деле, по ночам на чужом участке воровством заниматься?! Теперь будет знать, кто здесь хозяин! Но это не главное, гораздо важнее - разглядеть ежа. Однако кроме тёмного силуэта в окне ничего не просматривалось. На кошачий визг поднялся дедушка, поскрипел половицами на втором этаже, вышел к летней кухне и зажёг электричество. Ёжика уже и след простыл.
Но Макару всё-таки повезло. Как-то раз, когда над дачным участком сгустились сумерки, бабушка занималась чем-то срочным по хозяйству и поручила внуку поухаживать за теплокровным пенсионером из просторных апартаментов под крыльцом самостоятельно. Макар налил молоко в блюдце, отошёл на несколько шагов в сторону и замер в надежде на чудо. И чудо случилось. Мальчику показалось, что кто-то деликатно кашлянул, после чего возле нижней ступеньки появился ОН. Это был очень большой ёж, размером и статью напоминавший упитанного щенка сенбернара, только ещё и в седоватых колючках.
- Ух, ты! - только и мог вымолвить Макар. - Ёжик-дедушко пожаловал!
Дедушко просеменил на коротких ножках к блюдцу и начал хлюпать молоком, погрузив в него длинную мордочку.
Мальчик забыл всё на свете. Ему не терпелось потрогать колючее чудо природы. Не задумываясь, что может напугать животное, он присел рядом с гостем. Тот на мгновение оторвался от еды, сердито фыркнул: "Уфф! Не дают спокойно поесть", но не убежал. Ёж смотрел на Макара с любопытством маленькими хитрющими глазками. Вероятно, ему тоже было интересно наблюдать за человеческим детёнышем. Свои-то внуки давно от ежа разбежались, вот теперь хоть с хозяйским пообщаться.
Капельки молока, повисшие на волосатой мордуленции, ничуть не портили ежовый анфас. Он выглядел чертовски симпатично. Макар осторожно дотронулся до иголок и тихонько погладил вечернего визитёра. Тот не стал сворачиваться в клубок, и милостиво позволил почесать себя за ушком, которое напоминало малюсенькое завитое печенье, какие мама обычно пекла к Новому году.
- Дедушко, милый. Какой же ты хороший, - приговаривал Макар, поражаясь тому, что с ним происходит что-то необычное.
Детская душа ликовала. У него появился самый настоящий друг, который преданно сопел, вылизывая блюдце еле различимым шершавым языком, извлекая из фарфора звуки гуляющего по керамике наждака.
С тех пор встречи Макара с Повелителем Огорода - Тем, Кто Живёт Под Крыльцом, стали регулярными. Мальчик приучился всякий раз кормить своего Дедушко прежде, чем отправиться спать. Он терпеливо ждал, покуда ёж поужинает, а потом они еще некоторое время наблюдали за луной. Вдвоём.
Иногда Дедушко разрешал пощекотать свой круглый тугой живот. Но недолго. Ему нельзя было расслабляться. Ночная охота не терпела потерю концентрации. Уши ежа ловили неразличимые Макаром звуки, он соскальзывал с мальчишеских колен и бежал по неотложным делам. А парень вполне счастливый и одухотворённый шёл в свою комнату, повинуясь бабулиному ласковому: "Макарушка, спать пора". Двигался он "по ощупу" (как сам сформулировал однажды), поскольку электричеством на даче по ночам пользовались крайне редко.
Следующим летом ежа под крыльцом не оказалось. Он или облюбовал себе другое место жительства, либо окончательно удалился на пенсию. Для Макара это событие чуть не стало трагедией. Но горевал он недолго. Детское мировосприятие не такое, как у взрослых. Новые впечатления заслонили собой, казалось бы, вселенскую беду, и жизнь продолжилась, радуя Макара новыми впечатлениями.
*
Со стороны всё выглядело так, будто грибы сами искали дедушку. Макару даже представлялось: когда дед отходит от внука в сторонку, лесные сидельцы вдруг начинают спорить между собой, в каком порядке им организованно выходить на тропинку, чтобы показаться пред дедовы очи с чуть ироничным дальнозорким прищуром. Прищур наличествовал, если дедушка забывал водрузить на нос очки в классической роговой оправе. В лесу он очками не пользовался вовсе, поскольку здесь дальнозоркость только помогала в отыскивании прикрывающихся листвой сыроежек да грибов с хлебным названием сухари из одного с сыроежками семейства.
Макар не один раз хотел рассмотреть процесс грибной капитуляции со сдачей в плен в дедушкину трёхведёрную корзину, но ему всё никак не удавалось. И тогда он просто представлял себе... Крепыши - белые грибы, иначе - коровки или боровики, а по латыни Boletus edulis (это название Трубецкой узнал уже в институте) стройными рядами взбираются на колени деду, присевшему на пенёк, и прыгают оттуда на дно знаменитой плетёнки необъятных размеров. Красномордые толстопятые подосиновики вытягивают тренированные ножки, готовые отдать честь опытному грибнику, подберёзовики (по другим данным - обабки), страшно гордящиеся своей иностранной фамилией Leccinum scabrum, еле поспевают за ними.
Светло-оранжевая россыпь лисичек, величиной от горошины до вполне зрелых размеров небольшого хомячка, будто норовит выстелить перед дедом замечательный ковёр в тиши лесных тропинок, освещённых ласковым летним солнцем. Еловые леса одаривают деда деликатесными рыжиками с подтянутой фигурой и безупречным внутренним миром, без намёков на червоточину.
Чёрные грузди приподнимаются из перепрелых листьев, высовывая замаскированные головы, стоит им только заслышать дедушкины шаги где-то рядом. А уж про роты летних и осенних опят, выстроившихся на плацу пеньков и поваленных деревьев, и говорить не приходится. Они всегда становятся по стойке смирно и чеканным шагом отправляются в необъятную корзину, будто солдаты-первогодки, в казарму, уже полную старослужащими из семейства трубчатых и пластинчатых.
Макар прекрасно помнит, как потом замечательно пахли эти кругляши опятовых шляпок, которые бабушка высушивала на специальных лотках, выставленных под лучи ласкового летнего солнца. Грибы без тонких ножек походили на аккуратно нарезанные яблоки, которые слегка подвялили в русской печи. А запах! Невероятный запах просто пленил и вызывал обильную слюну, особенно когда Макар прибегал после длительных прогулок с друзьями.
А ещё и тонкие вечерние ароматы из сада...
Боже, как же не любить эти летние дачные денёчки, вечера с колдовскими закатами и кромешную бархатную прохладу, опускающуюся неведомо откуда перед сном! С ними было столько связано замечательного, а иногда - даже таинственного. Уханье филина лунной ночью; истеричные крики вороватой соседской кошки, застигнутой на месте преступления; шуршание ёжика под крыльцом, напоминающее кряхтение не то маленького старичка домового с бородой по пояс, не то гнома в колпачке из дедушкиного носка.
Как правило, жили на даче втроём, дедушка с бабушкой и внук, практически всё лето безвыездно, ещё и кусочек осени прихватывали. До той поры, естественно, пока Макару не приспичило идти в школу. Собственно, приспичило вовсе не ему, а министру образования, который, умело пересчитав подотчётных детей старше семи лет, спросил у своей нелепо покрашенной в цвета португальского флага секретарши:
- Почему это Макар Трубецкой у нас до сих пор на даче прохлаждается, если ему в школу за знаниями пора? Немедленно исправить просчёт!
Секретарша, нимало не смутившись, ответствовала:
- Бу сде, шеф!
Сказала и отправила Макаровой маме строжайшее предписание: доставить сына к 1 сентября пред выгоревшие на солнце Анапы светлые очи директрисы одной из средних школ райцентра.
В тот же день, только получив педагогическое предписание, мама приехала на дачу и забрала Макара в город. Счастливое детство, настоянное на клубнике, "натоптанной" с сахаром и молоком, ежовом помёте под крыльцом и запахе высыхающих яблок, нарезанных дольками, который, впрочем, ещё смешивался с удивительным ароматом лимонника (по-научному - мелиссы), подошло к логическому завершению.
Но пока мальчишке только пять лет, а, может, и того меньше. Он полной грудью вдыхает ароматы свободы, ведёт вольный образ жизни. Наслаждается, одним словом.
*
Неподалёку от дачного кооператива стояла деревенька, пустившая корни с незапамятных времён не только дофермерской, но и доколхозной эры. Не то Злобино, не то Незлобино - теперь и не вспомнить. Сюда Макар с дедом ходил через день за молоком. Молоко брали козье. Оно полезнее. Так считали мама и бабушка. Макар с дедом не возражали.
Парню нравилось выпивать стакан процеженного через марлю нектара от козы Маньки сразу же, на месте. Второй стакан - вечером перед сном, и ещё почти литр на следующий день оставался. Хорошо Манька доилась, нужно признать. Принадлежала шаловливая игрунья коза одной одинокой старушке, которую все взрослые величали Матрёной Матвеевной, или же просто Матвеевной. А Макар присвоил ей внеочередное воинское звание баба Мотя.
Первым делом в деревне Макар бежал к знакомому дому, распахивал никогда не закрывавшуюся калитку и пытался нелегально проникнуть на козью территорию. Но дед перехватывал его и объяснял, что сегодня все козочки, в том числе и Манька, ушли на выгон с вечно босоногим чуточку ненормальным парнем, служившим в деревне пастухом.
- Хочу посмотреть, как козочек нет, - капризничал маленький Макарка.
Дед вёл его в хлев и, подсадив на руках, давал возможность внимательно изучить жилище за загородкой. Оно было пустым, но оттуда очень приятно пахло парным молоком и немного кислой подстилкой, а ещё прошлогодним сеном....
Впрочем, про парное молоко Макару только представлялось. Бабушка Матвеевна доила коз с вечера, крестясь мысленно в оконный проём на разразившуюся не ко времени грозу со словами:
- Вона как освечает! Свят, свят, свят!
Запах к утру просто обязан был выветриться.
А ещё в деревне жил неприкаянный мужичок с вечно пьяными озорными глазами, растрёпанной, словно сорочье гнездо, пегой шевелюрой и безобразным шрамом через всё лицо. Ходил бесшабашный дядька в одной и той же холщовой домотканой рубахе, которая вечно топорщилась поверх некогда синих, но выцветших от долгого ношения, милицейских галифе, приобретённых по случаю у какого-то ветерана складского фронта министерства внутренних дел.
В то лето, помнится, бабушка прочитала Макару книгу о приключениях доктора Айболита и его верных друзей в Африке с миссией по спасению заболевших мартышек; и мальчишка не замедлил назвать незнакомца со шрамом - Бармалеем. А ещё и Карабасом иногда величал, вспоминая историю "золотого ключика" и похождения деревянного парня Буратино. Правда, бороду пугающий мальчишку деревенский житель никогда не отращивал. Разве что - двухнедельная небритость иногда украшала его будто вырубленное из камня лицо. Да, и кукольного театра этот человек не содержал. Зато внушал страх не хуже выдуманного героя сказки Алексея Толстого.
Впрочем, из двух прозвищ Бармалей оказалось более прилипчивым.
На самом же деле - Бармалея звали вполне обыденно Матвеем, так же, как и отца бабы Моти. Матвей служил механиком на МТС, машинно-тракторной станции. Но чаще всего не служил: бывал пьян настолько, что не мог держать инструменты. Зато гармонь наяривала в его потемневших от машинной смазки руках, будто оглашенная - без устали вне зависимости от дня недели и времени суток. Жила, как говорят, своей собственной жизнью, от которой сама приходила в свинячий восторг в районе фальшивого ля второй октавы.
Людей, подобных Матвею, в деревне называли дурноплясами. Бабульки обсуждали его на вечерних сессиях заседаний деревенского завалиничного парламента, мужики материли за необязательность, имея в виду игнорирование Матвеем служебных обязанностей. Но всё же непутёвого дурнопляса любили, как позднее догадался Макар, когда стал повзрослее. Интересно, за что? Потом и на этот вопрос сам собой нашёлся ответ - Матвей был безотказным. Не в том смысле, что всё делал немедленно. И не в том, что выполнял наряд-задание начальства в точности и с нужным качеством. Напротив, обязательная работа на МТС ввергала Матвея в скуку, и он принимался за эксперименты, пытаясь воспарить над... гранёным стаканом. Но это не мешало ему в работе творческой, приносящей славу местного Левши и немедленные дивиденды в виде натуральных, хорошо очищенных продуктов сильной текучести.
Он мог выкопать огород в десять соток один за световой день, запаять старинный угольный самовар тульской работы, починить электропроводку, часы-ходики и много чего ещё. Причём совершенно бесплатно (дивиденды выдавались благодарным населением исключительно по доброй воле). У механика работа спорилась в проворных руках, за что бы он ни брался. Просто потенциальному заказчику требовалось уловить момент, когда мастер своим видом ещё не напоминал падшего ангела, злоупотребившего безоткатной деревенской сивухой. Матвей был открыт для людей, старался нести им доброту свою и отзывчивость. Только портила всё неуёмная алкогольная жажда: спиртное его организм перерабатывал стремительно и с жадностью.
Это для взрослых Матвей числился кем-то вроде мастера Самоделкина. А вот Макару он казался записным злодеем - с жутко-зловещим шрамом на лице, полученным, скорее всего, в отчаянной схватке с такими же, как и сам Бармалей, лиходеями. Мальчик боялся Матвея-механизатора до ломоты в коленях и першения в горле. И когда перед сном бабушка в очередной раз перечитывала Макару одну из глав о Буратино, он прижимался к ней, вешался на шею и говорил трагическим шёпотом: "У Карабаша штрашный баш и штрашная гримаша", имея в виду конечно же деревенского Бармалея.
*
Была у Макара любимая игрушка, которую он неизменно привозил на дачу из города. Без этого огромного по мальчишеским меркам клоуна с музыкальным механизмом внутри, казалось, просто нельзя представить себе дачный сезон. Фантазия авторского коллектива фабрики детских игрушек разодела шута в разноцветный весёлый костюм и смешной колпак. При каждом движении куклы, она издавал звуки, которые, если напрячь воображение, напоминали заливистый хохот.
И вроде бы, ничего особенного в клоуне не было. Но для Макара эта игрушка ассоциировалась с отцом, памятью о нём. Единственный подарок сыну, как ни крути.
Облик родителя почти растворился в воображении мальчишки. Мама говорила, что папа уехал в длительную командировку на Южный Полюс, не успев даже сфотографироваться на память. И командировка его так затянулась, что Макар давным-давно забыл, как выглядит отец. Один только клоун и напоминал ему о родителе, сгинувшем на просторах земного шара, где-то в районе Антарктиды.
От частого использования клоун сделался разборным. Оказалось, что внутри он был практически полым. И голова пустая, и руки с ногами. Только где-то в глубине клоунского торса, там, где живот, безотказно работал музыкальный механизм. И Макару пришла в голову замечательная идея - использовать пустоты внутри игрушки в качестве копилки. Но не денежной, а совсем другой. И не копилки даже, а склада для лесных орехов. Эти орехи принёс дедушка, который имел обыкновение спозаранку бегать в лес за грибами. Вот во время одного из таких походов он и наткнулся на орешник.
А принёс дед любимому внуку почти полкорзины орехов. Целый день - до самого ужина - Макар колол их маленьким молотком на крыльце. Наелся досыта. Это ж вам не какой-нибудь арахис заграничный, а самый, что ни на есть, натуральный отечественный продукт. Сытный и вкусный. Орехов после их целодневного поглощения оставалось ещё изрядно. Вот тут-то мальчик и решил загрузить лесными дарами внутренности клоуна. Макар методично разобрал игрушку на части и наполнил их плодами лещины.
После того, как клоун оказался приведённым в первоначальное состояние, то есть, собран, вес его значительно увеличился. Орехи лениво перекатывались внутри игрушечного организма, создавая аккомпанемент для задорного клоунского смеха. Парень взобрался на стул и водрузил игрушечного паяца сверху платяного шкафа, который стоял в самой большой комнате. Пускай-ка, клоун посидит под потолком, пока он с пацанами на рыбалку сгоняет на соседний пруд.
Прошло дня четыре. Макар закрутился по своим мальчишеским делам. Ходил с ребятами за душистой земляникой в лес, помогал бабушке пропалывать грядки и собирать садовую малину (две ягоды в рот, одну в литровую банку), с дедом совершал молочные экскурсии в деревню. За этими нехитрыми заботами клоун оказался на время оставлен в одиночестве. Но не навсегда. Как-то утром Макар, забывшись, потянулся за игрушкой, которая обычно находилась на прикроватной тумбочке, и не обнаружил своего весёлого клоуна. Недоумение было недолгим. Мальчишка вспомнил, где отбывает почётную ссылку его импровизированный склад с орехами, и помчался к шкафу, не одеваясь. Когда уже эвакуация клоуна подходила к концу, дверь в дом отворилась, зашла бабушка. Макар повернул голову на звук и не смог удержать в руках своё сокровище.
Клоун рухнул со шкафа, будто невезучий парашютист - плашмя, и развалился на части. Орехи рассыпались по полу и выкатились бабушке под ноги. Она даже чуть не упала. Макар спрыгнул со стула, поднял отвалившуюся руку куклы, заглянул внутрь и спросил строго:
- Ну, что, ещё есть желающие?
Бабушка, готовая было повысить на внука голос, улыбнулась. Желающих вывалиться из клоунских конечностей больше не нашлось.
Макар с трудом сдерживал слёзы, когда понял, что теперь весёлого клоуна заново собрать не удастся. Падение с высоты явно не пошло тому на пользу. Пластмассовые руки и ноги покололись, а голова, вообще, развалилась на три фрагмента. Однако следует отдать должное парню - он не заревел а просто сильно огорчился, приняв свалившееся со шкафа несчастье стоически.
Позднее история с клоуном и орехами стала известна маме Макара, и она частенько использовала фразу сына "Ну, что, ещё есть желающие?", когда впору было заплакать. И ей становилось значительно легче.
*
После того случая, когда обессиленное тело фигляра и шута с музыкальной начинкой превратилось в кучу обломков, Макар, повздыхав, решил, что такая игрушка ему больше ни к чему. Рук нет, ног нет. Голова, и та отвалилась. Хорошо, ему не нужен сломанный паяц, а вдруг кому-то и пригодится. Раз клоун в виде деталей утратил свою первоначальную привлекательность, можно, конечно, и выбросить его на свалку. Это было бы самым простым решением. Но!
Но, вероятно, найдутся люди, которым очень необходим музыкальный механизм от сломанной игрушки. И тогда самый прямой смысл не просто отдать столь нужную кому-то деталь, а продать её по сходной цене или выменять, на худой конец.
Несмотря на падение, акустический агрегат клоуна всё ещё оставалась в рабочем состоянии, хотя звучавший ранее весело смех стал напоминать скрип расстроенной шарманки. Но для кого-то и эта композиция могла показаться звоном хрусталя в небесных сферах. Не все же граждане наделены идеальным музыкальным слухом, не так ли?
Дрожащей рукой мальчик выводил на вырванных из альбома для рисования листках карандашную фразу: "Продаеца музыкално туловищо спрасит Макара улиця 1 дом 9". Половину дня он посвятил тому, что приклеивал эти объявления к заборам дачных участков на своей и соседних улицах. Ближе к обеду альбомные листы с рекламой кончились. Макар плотно покушал вместе с дедом и принялся ждать прихода покупателей. Он расхаживал по двору, многозначительно держа руки скрещенными на груди. Товар был спрятан под крыльцом. Так, на всякий случай. Макар же не лопух, какой, чтобы сразу демонстрировать всё клиентам. Сначала пусть покажут свою заинтересованность в покупке и предъявят имеющиеся финансовые возможности.
Но никто не шёл к дому N9, чтобы приобрести замечательный и такой необходимый в быту предмет обихода, как "музыкално туловищо". Макар начал разочаровываться в людях, загрустил и даже отказался от предложенного бабушкой абрикосового компота, который имел обыкновение употреблять после обеда.
В разгар "коммерческих страданий" внука домой вернулся дедушка - он ходил окучивать картошку на дальнем участке. Лицо его сияло, он с трудом сдерживал смех. Ничего не сказав Макару, дед позвал бабушку в дом и сообщил ей что-то вполголоса, отчего бабуля залилась хохотом. А это с ней происходило не так часто. Макару сделалось интересно, о чём идёт речь, и он открыл дверь в дом. Дедушка даже не успел спрятать за спину альбомный лист, так неожиданно начинающий предприниматель оказался на веранде, и тут уж Макару стала понятна причина веселого бабушкиного настроения.
Смеялись над ним, над его объявлением о продаже. "Ну, и ладно! Ну, и пусть! - думал Макар, пулей вылетая с кухни. - Нет, чтобы помочь правильно написать... Так они ещё и хохочут!" Нанесённая обида была настолько большой, что в душе Трубецкого, казалось, не хватит для неё места, и она вот-вот разлетится на мелкие осколки - как злополучный клоун. А тут ещё из глаз Макара побежали слёзы, хотя он давно уже дал себе слово не разводить сырость, словно какая-нибудь девчонка. Ему хотелось провалиться сквозь землю или, что лучше, улететь на Луну немедленно, чтоб его не нашли. Но ни тому, ни другому не суждено было случиться. Вместо этого дедушка подхватил Макара на руки и прижал к себе.
Огорчение будто растворилось в большом дедушкином теле. Макар перестал плакать и с удовольствием отведал молодого гороха, предложенного в качестве компенсации за невольно нанесённую обиду. Через полчаса Макар рассказал бабушке о своих намерениях пристроить останки клоуна в хорошие руки, а та ласково гладила его по голове и приговаривала:
- Что ж ты, дурашка, разозлился? Что ты, милый. Мы совсем не хотели тебя обидеть. Мы с дедом смеялись оттого, что никто из соседей никак не хочет понять, какую превосходную вещь ты им предлагаешь. Слушай, а может быть, тогда в деревне, кто-то захочет получить такой замечательный предмет, как музыкальный автомат в футляре? Ты об этом не думал, Макарушка? И, кстати, совсем не обязательно продавать своё богатство. Можно просто подарить, а?
Макар не спешил соглашаться с бабушкой. Как же это - дарить свою собственность незнакомым людям! Если бы, скажем, друзьям в день рождения, тогда куда ни шло. А так - нет!
Бабушка настаивать на своём не стала. Она даже помогла Макару следующим утром написать целую стопку новых объявлений, прежде чем внук отправился в качестве коробейника в деревню Злобино... или Незлобино, разве теперь вспомнишь.
Макар шёл сегодня без сопровождения. Дедушки с ним не было, поскольку козье молоко ожидалось только назавтра. Внуку дед так и сказал:
- Иди, Макарушка, один. Это твоё дело. Не бойся ничего. Волков в лесу нет. А дорогу ты знаешь, не заблудишься. Главное - никуда не сворачивай.
Волков в лесу действительно не было. По крайней мере, они ни разу не высовывали своих серых наглых морд, когда Макар ходил в деревню со взрослыми. Чаще - с дедом. Ну, конечно, дедушка большой и сильный. Волки его боятся. А теперь, когда Макар один, ничто не сможет помешать серым зверюгам выскочить на просёлок и напасть на него. От подобных мыслей становилось жутко, впору возвращаться на дачу. Но Макар шёл и шёл, стараясь глядеть только вперёд, куда вела его лесная дорога.
Обошлось. Никто даже не зарычал. Или эти волки испугались соседской собаки, увязавшейся за мальчиком? Вскоре Макар вышел на окраину деревни, вздохнул с облегчением и приступил к своему купеческо-рекламному занятию. Объявления о "музыкалном туловище" легко развешивались рядом с почтовыми ящиками. Дело двигалось споро. Только один раз мальчика остановила тихая старушка.
- Ой, сынок, война ли чо ли? - протянула она с тревогой в голосе.
- Нет, бабушка. Просто я продаю своего клоуна, - отвечал Макар с гордостью.
Старушка перекрестила его со словами "Бог помочь" и засеменила к своему дому. "Поди ж ты, такой махонький, а уже продаёт чего-то", - думала она незлобиво. Старушка подспудно понимала, что звериные законы капитализма ступают на нашу землю, и даже не помышляла сопротивляться этому.
Когда у Макара осталось в руках последнее объявление, перед ним совершенно неожиданно возникла фигура Бармалея. Матвей был в изрядном подпитии. Он подмигнул мальчику, клацнул ядрёными, как подсушенная ядрёная фасоль, зубами и спросил:
- Ну, чё, пацан, хочешь с дядей на лодке покататься?
Макар задрожал и попытался сбежать, но тяжёлая рука Матвея-Бармалея опустилась ему на плечо, придавила к земле и не позволила немедленно покинуть место неожиданной встречи. Макар, не осознавая, что делает, задал, казалось бы, странный вопрос:
- Дяденька, а вы, вправду, Бармалей?
- Точно! - расхохотался механизатор, и шрам на его на лице из нежно-розового сделался ярко-пунцовым, оттого что кровь прилила к голове.
- Настоящий? Из сказки? - с трудом сдерживаясь, чтоб позорно не описаться, спросил Макар.
- А то! Таких, как я, Бармалеев, по всей земле больше не сыскать! - почти закричал Матвей в лицо мальчишки, упиваясь своей дурашливостью.
Несомненно, Матвей шутил, ощущая какой-то пьяный кураж, но на Макара эта шутка произвела удручающее впечатление. Он рванулся изо всех своих мальчишеских сил и понёсся, куда глаза глядят. А глядели они совсем даже не в сторону дачного кооператива, в другом направлении. Макар сам не заметил, как оказался за деревенской околицей, где ему ещё бывать не доводилось. Возвращаться обратно мальчишка боялся - там его ждал Бармалей, а пройти незнакомым лесом тоже представлялось совершенно невозможным. Там непременно ждал его какой-нибудь дикий зверь с недвусмысленными пищевыми намерениями. Тут ещё и соседская собака где-то отстала, когда Макар летел, не чуя под собой ног. Совсем неважнецкие дела.
От печальных мыслей мальчика отвлёк посторонний звук, неумолимо усиливающийся, будто к нему двигалось что-то огромное и очень шумное. Макар посмотрел в сторону кустарника на опушке леса, где паслись деревенские коровы, и увидел пыльный столб, который явно приближался, причём - с огромной скоростью. Оттуда, из столба доносились матерные слова и нечеловеческое мычание низкой тональности. Мальчик замер парализованный страхом. На него неотвратимо, будто судьба, нёсся здоровенный бык производитель с серьгой в ноздре.
У Макара, будто увеличительные стёкла в глазах образовались от испуга. Он явственно видел налитые кровью зенки коровьего ухажёра, хотя тот находился ещё на изрядном отдалении, из бычьей пасти разлеталась по пыльной земле взбитая масса, напоминающая пену для бритья, которую разводил дедушка раз в три дня, когда собирался привести себя в порядок. Периодически зверь яростно мычал, наслаждаясь нежданно обретённой свободой. Два мужика, нёсшихся за внезапно одичавшим животным, постоянно поливали беглеца трёхэтажными матерными конструкциями первой категории сложности, но в поимке производителя это не помогало. Наоборот, сбивало им дыхание, мешало бежать.
Мужики отставали всё сильней и сильнее. Помощи от них ждать не приходилось. Трубецкой видел всю картину, как в замедленном кино. Время для Макара почти остановилось. Движения быка сделались размеренными и плавными, будто при повторе голевых моментов в телевизионной трансляции футбольного матча. Мысли сбивались и путались в голове мальчишки. Он приготовился к самому худшему, почувствовав, как отвратительная тёплая влага потекла по ногам. Макар закрыл глаза, не в силах пошевелиться, чтоб хотя бы уступить дорогу яростному быку. Тогда бы животное наверняка пробежало мимо. Но даже подумать о таком манёвре Макар не мог. Он слышал, как мужики орали ему:
И вдруг всё прекратилось. Вернее, не всё. Орущие глотки пастухов продолжали изрыгать ядрёные термины, большей частью относящихся к наследию Золотой Орды, но топота не было слышно совсем. Топот затих, резко сошёл на нет. Зато к голосам мужиков добавился ещё один, будто бы знакомый. Он не матерился, а издавал нечленораздельный вой. Что-то типа: "А-а-ы-ыхх!" Макар открыл глаза и увидел следующее: совсем рядом, в двух шагах от него, крутился разъярённый бык, на рогах которого, как на гимнастических кольцах висел Бармалей. Это именно его голос показался знакомым. Бык ничего не видел и зверел от своей беспомощности. Как же, конечно, ему не дали прогуляться там, где возжелалось медалисту-производителю! Он тряс головой из стороны в сторону в тщетных попытках сбросить пьяного механика. Но хватка у Матвея оказалась мёртвой. Бармалей цеплял ногами землю и не давал быку двинуть передними конечностями, попинывая их, наподобие грубого футбольного защитника, только не бутсами, а тяжёлыми кирзачами. И, если бы на месте животного оказался форвард соперника, его давно бы уже унесли с поля на носилках.
Однако для быка дополнительной экзекуции оказалось мало. Он мычал и ярился, и вот-вот готов был сбросить в дорожную пыль, растоптать своего незадачливого укротителя. Но тут подоспели мужики. Они ловко спеленали быку ноги, а потом, когда обессиленный Бармалей соскользнул вниз, накинули на голову животному сдавливающий ошейник. Макар не слушал орущих на него пастухов. Они таким образом, как бы, пытались переложить свою вину на пятилетнего мальчишку. Будто это он позволил вырваться быку производителю из-за собственного разгильдяйства, а вовсе не они - здоровые дяди. Подобные попытки уйти от ответственности зачастую происходят в жизни, и не только в деревенской.
Макар подошёл к лежавшему в пыли Матвею и присел перед ним на колени.
- Дяденька Бармалей, не умирай, пожалуйста, - взмолился он, - я очень тебя прошу. Не умирай. Я не буду тебя больше бояться. Честное слово...
Матвей открыл один нетрезвый глаз и прохрипел:
- Теперь веришь, что нет больше на земле таких Бармалеев, как я? Ничё, пацан! Ничё! Не помру. Рано мне пока. Я же траву не всю скосить успел... Васильевне ещё с утра обещался ж...
После этого из груди Матвея донеслись булькающие звуки, отдалённо напоминающие смех. Через лохмотья его порванной мазутной рубахи сочилась кровь - задел всё-таки бычок рогами, хоть и не сильно.
Тем временем пастухи привязали производителя в стреноженном состоянии к ближайшей берёзе, а затем один из них побежал в деревню за подмогой. Матвея увезли на колхозном УАЗике в ближайшую больницу, располагавшуюся в доме-интернате для одиноких стариков. А Макар кое-как доковылял к себе на дачу, перебирая непослушными дрожащими ногами, скорее, по инерции, чем осознанно.
Спал он в ту ночь ужасно. То и дело просыпался с криком, убегая то от быка с волчьей мордой, то от Бармалея с рогатой головой. Назавтра Макар уговорил деда навестить отважного укротителя крупного рогатого скота, и там, в больничной палате, подарил Бармалею "музыкално туловищо", оставшееся от любимого клоуна.
Более простодушного и бескорыстного подарка Матвею не приходилось получать за всю свою жизнь. Я бы сказал, что и более дорогого, но в это, пожалуй, мало кто поверит.
*
Макар вытер внезапно заслезившиеся глаза - видно, ветром надуло - закрыл окно и зашёл в своё купе. Сон пришёл внезапно.
Этой ночью...
...ему приснился Матвей-Бармалей с модной причёской ирокез вместо привычного сорочьего гнезда. Он сидел за столом, забавляясь простенькой мелодией "музыкалного туловища", а красавец ёж отплясывал на задних лапах танец пожарных (два прихлопа, три притопа). По другую сторону стола сидели дедушка с бабушкой, пили чай из огромного пузатого самовара с блестящими медными боками и сапогом на трубе для раздувания углей. Они улыбались и стучали по столу деревянными ложками в такт движениям ежа...
*
Проводница еле разбудила Макара за пять минут до прибытия. "Молодой парень, сон отменный, отчего бы, не поспать?" - добродушно позавидовала она про себя.
Макар сошёл на перрон, поезд же двинулся дальше по большой ЭмПэЭсовской надобности. А станция со сказочным названием Боровая осталась во вчерашней ночи. И туда следовало непременно вернуться. Вот только сначала необходимо закончить дела по командировке...
Дайте только время, дайте только срок... Будет вам и белка, будет и свисток... Так говорил дедушка, когда находился в весёлом настроении. Макар улыбнулся. Он представил себе, как удивятся старики, когда он в своём дорогом городском костюме подойдёт к их дому по просёлку и скажет: "Принимайте питерщика, хозяева! К вам внук в гости пожаловал!"