Чваков Димыч : другие произведения.

Забытая рукопись (роман)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    ...нереальная история, основанная на реальных событиях из жизни А.С.Пушкина... Моему реально-виртуальному другу Юрию Иванову и почти реальному другу Ивановичу Юрию посвящаю...

ЗАБЫТАЯ РУКОПИСЬ

(нереальная четырёхмерная история, основанная на реальных событиях из жизни А.С.Пушкина)

   Октябрь. Девятнадцатое...
  

"бродит Пушкин в лесу

удивительно лёгкий

словно нарисован

мазками тонкими

его ангелы точно несут

он смеётся неловко

декламацией очарован

губами этнически тонкими

где-то рядом летим мы

как сопровождающие лица...

в прорези перекрёстка

тополями нисходит

лист что в зиму

зелёным стремится...

удивительно просто

Пушкин в лесу бродит"

*Октябрь. Девятнадцатое...*, Чваков Димыч

"Слава - яркая заплата на ветхом рубище певца"

А.С. Пушкин

  

"Иные люди похожи на песенки: они быстро выходят из моды"

Франсуа де Ларошфуко

  

БРЕД&СЛОВИЕ

  

"невзначай отлетевший киот

образами украсил утраты...

я вернулся - к Исходу исход...

и конвойными - прежние даты..."

*возвращение ренегата*, Чваков Димыч

  
   Гамлет нёс свой гнев, в кулаках карманов пряча. Нёс, нёс... да не донёс. И теперь вот плачет. И это кажется вам смешным? У вас буквально колики от одной мысли, что кому-то сделалось невероятно зерново, когда он попытался рассказать правду о Пушкине?
  
   Вы не ослышались - именно так. Именно зерново... А как же иначе, как не через зерно, через эту странную почву Нечерноземья можно передать н е ч т о новым поколениям, идущим следом за нами.
  
   Никому из нынешних мастеровитых недосуг, вот и пришлось мне, кондовому певцу без голоса, без слуха транслировать самое бесценное, что есть у нас ("у нас" - это я о поколении) в руках, накопилось в головах.. То, что никогда и нигде нельзя купить ни за какие гонорары.
  
   Вы думали на подобные темы когда-нибудь? А мне пришлось.
  
   Все маститые оказались в отпуске. И это можно понять. У них, у мастеровитых, калашный ряд кредиторов, буквально - семеро по лавкам. Какая уж там литературная наследственность! За своей бы, оригинальной, биологической... уследить. Особенно - когда яблоко от яблоньки... да вопреки здравому смыслу... пословицу - ту и, вообще, ни к чему приплетать.
  
   А тут вдруг Пушкин... Да видали мы его в телевизоре, по областной программе! Подумаешь, там... "Князь Игорь о царе Салтане" и прочая ветхозаветная ерунда! Мы-то тоже не под забором деланные, не в капусте аистами найденные, так сказать...
  

* * *

  

1. ИЗЪ "ЯРА"

"Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
И с телятиной холодной
Трюфли Яра вспоминать?"

А.С. Пушкин

  
   Невидимкою луна. Мчатся тучи. Глаза закрываются сами собой. Лошади сыты, летят по накату столбовой дороги, что есть сил. Только снежные искры вздымаются с новорожденных сугробов, обдавая ямщика весёлыми белыми хлопьям, и похож он, родимый, не на бородатого ухаря с большой дороги, а на огромный пельмень, у которого сквозь тонкий слой теста проглядывает мясистый фарш лица.
  
   Или даже не так...
  
   На клюкву в сахарной пудре похож почтовый служащий, на клюкву, начавшую было кваситься посреди болота. Но тут добрые крестьянские руки деревенских баб бросили её в лукошко к собратьям или, скорее всего, к сосёстрам по болотным кислым интригам.
  
   Потом кондитер обвалял ягоду в сахарной пыли и отправил на козлы... Зачем, почему? Нет объяснения загадочной душе французских кулинаров, попавших в собачьи холода Среднерусской равнины. Это вам не в Версале после реставрации ублажать Бурбонов кремовыми лилиями на кондитерских изделиях к тезоименитству Шарля с каким-нибудь децимальным номером*. Здесь Русью пахнет. Поневоле из козьего копытца жажду утолишь и станешь неведомой зверушкой. И то - только в лучшем случае!
  
   Летит четверик запряженных цугом лошадей по главной дороге империи. Уносным нету удержу, да и пара дышловых им под стать. Одно загляденье, а не повозка. Никаких денег не жалко, если ждут тебя в столице дела важные и приятностью отмеченные. "Поспешным-то дилижансом" ** - оно куда как быстрее. Не на почтовых, согласно табели о рангах, прогонные получать.
   Дорого? Так что с того, коли друзьями богат, способными все места в дилижансе до самого Санкт-Петербурга выкупить.
  
   Кипенный морох уже почти не таял на дороге. Ранняя зима опустилась и, казалось, осела на ней основательно, вывалив на поля несчитанный табор кочевников-альбиносов, больше похожих на вырезанные из бумаги причудливые фигурки, побелевшие от холода. Снежинок чистых кто-то вязь под звонким небом вышивает. Не паст... ер... нак... И не е... сен... ин...
  
   Тишь.
  
   Красиво... но...
  
   ... ах, скушно, Саша, скушно... И ещё чёртов зуб ноет, и чернила грязной изморозью стынут по стенкам пузырька в дорожном саквояже, и трясёт на до конца не вставшей дороге до стольного города Санкт-Петербурга. Чернила - это святое. Без них никуда. Вдруг, какая сказка в голову втемяшится или строка изрядная. Жаль вот только - перьев с собой не прихватил, в спешке собираясь.
  
   Хотя, собственно, и не в спешке быть должно, поскольку давно свою поездку с издателем оговаривал на эпистолярном поле деятельности. Так ведь нет - как заранее начнёшь вещи в дорогу укладывать, обязательно что-нибудь позабудешь.
  
   Быстрей бы уже станция... как там, бишь, её? Болотное, что ли? Бологое? Всё-то нет душе покоя... Я уеду в Бологое... Бологое-Бологое - это между Петербургом и Москвой. Нет-нет, слишком просто... и не пристало приличному пииту этаким-то манером творить... Фу, стыдно, батюшка, Александр Сергеевич! И даже в жар бросило, да испарина по спине...
  
   А вот это... Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна... Непременно запишу на станции... Впрочем, что-то напоминает. Жуковский, Державин, Коленька Языков? Полно! Это ж моё. Точно моё, давеча ещё будто кто-то нашёптывал... А потом дрёма нахлынула, накатила тёплой волной, опутала, в свои сети ласковые прибрала.
  
   Надобно записать строчку, чай, на дороге не валяется... Летит над дорогой, как бес. Точно, так и назову потом - "Бесы". Вот уже и дымок над рощей показался - скоро станция. Там лошадей новых дадут, ямщика сменят и - снова в путь. Пе-ре-кла-ды-вать станут... А потом-то! За всё же заплачено...
  
   До самого Петербурга без остановок. Теперь и по ночам ездить стали, всё посветлей при раннем-то снеге. К утру до заставы доберёмся. А там уже прямиком к Плетнёву, к Петру Александровичу, благодетелю. Поболтать, помыться и - до издателя отправляться. Дело - прежде всего, а уж дружеский обед с вином на вечер оставить можно. Обещал Петенька, что "Северные Цветы" Дельвиговские пятую главу "Онегина" сразу в набор отправят. Хорошо бы!
  
   А пока надобно успеть строку записать...
  
   Только б перья были остро заточены в этом самом Болотном. Ничего нет хуже, чем царапать бумагу гусиным заусенцем или тупым наконечником. Мука сердечная - слушать его трагический скрип заунывный, похожий больше на жалобы несмазанной телеги в разгар поры сенокосной, когда солнце ярится, и слепни да мухи спуску не дают. Ах, лето красное, любил бы я тебя...
  
   И эту строку неплохо б... Жаль, не наделил Господь памятью, как братца Лёвушку. Тот полный лист мог с первого прочтения в голове удержать. Говорят, что и книгу целую... Но сие вымысел досужий на чью-то нетрезвую голову. Но страницу-полторы - такое бывало. И не на спор даже, а просто по воле провидения - будто само собой получилось. Но больше - ни-ни.
  
   Однако ж...
  
   Лёвушке никогда бы в голову не пришло записывать что-то в пути. Ведь, известное дело, на почтовых-то станциях разве кто-то умеет к принадлежностям для письма относиться аккуратно. Да там и гуси-то всё куцые да ободранные, если есть в хозяйстве таковые. А то ведь, зачастую и вовсе кроме курей да уток не держат иной живности. И в чернильницах - мух полнёшенько, будто специально туда их засовывают с невероятным усердием. В подобных-то условиях пожалеешь, что и грамоте обучен, вот ведь как.
  

* * *

  
  
  
   Бес его, что ль, попутал выехать после обеда... или друзья ли сподвигли? А темнеет-то нынче раненько - поздняя осень свои порядки привносит на землю империи. Снегу рано насеяло, ещё допрежь зимы. На сухую подмёрзшую землю его навалило, оттого и не таял, а лежал себе, как бы доказывая, что на Руси морозы да снежность - первое дело. Холодно. Но зато и в сумерках дорогу хорошо видать, если небо не сильно затянуто.
  
   Сидели в ресторации "ЯрЪ" ***, что в доме купца Шаванна на Кузнецком мосту, обедали плотно, закусивши преизрядно. С приятелями, если не сказать больше, вестимо - Павлушей Нащокиным да Петрушей Вяземским. Два друга: первый близок и любим ещё по лицейским временам достославным, а другой - старший товарищ и наперсник.
  
   Нынче уже Павел Воинович Нащокин - подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка, блестящий офицер, поэт, умница, каких поискать. А когда-то числился воспитанником Благородного пансиона при Царскосельском лицее, обучался вместе с младшим братом Лёвушкой.
  
   С ними, Нащокиным да Вяземским, Пушкин сошёлся очень близко, когда отозвали его из Михайловской ссылки в Москву по высочайшему повелению, чтобы принять участие в венчании на царство государя Николая Павловича сентября 3-го дня года 1826-го.
  
   Опальный Пушкин был обязан прибыть из ссылки и присутствовать на коронации, проходящей в Успенском соборе Кремля 27 августа, загодя. Александру Сергеевичу те слова так в голову и впечатались. Слова, переданные через фельдъегеря: "...под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта...". Государю поклон низкий за щедроты его непомерные... Только вот казнённых не вернёшь, а отправленных на муки адовы в каменоломни сибирские... Э-э-э... да что там и говорить-то... Сердце еле выдержало.
  
   В Москве Пушкин остановился на квартире у Сергея Соболевского, где потом ещё прожил наездами из Михайловского до середины 1827-го года. А следом - вновь Михайловское, милое именье. В столицу государь не велел ездить. Видно, опасался ещё духа вольнодумного, что витал в эмпиреях харизматичности декабристов, друзей-приятелей, единомышленников.
  
   Но нельзя же всё время отдаваться грусти и жить одним только мемориальным трауром по друзьям, тешить свою ненависть к самодержавию. Жизнь... Жизнь - она настолько многообразна, а помнить и передавать память потомкам лучше в обнимку с властью, как бы противно такой подход ни выглядел.
  
   В разгар своей борьбы с самим собой и службами имперскими, призванными поддерживать безупречный порядок, Александр Сергеевич решил отвезти рукопись пятой главы "Евгения Онегина" в Санкт-Петербург. Да-да, чтобы накоротке с издателем, лицейским своим приятелем Антошей, пообщаться, да и развеяться по дороге от быстрой езды. И какой же русский, скажите на милость, быстрого перемещения по империи не любит!? А чем тогда эфиоп-полукровка с душою славянина хуже?
  
   К тому ж, император помягчел уже к своему камер-юнкеру, не стал настаивать на негласном отлучении от столичных балов да приёмов. Ещё в мае сего года позволил Александру Сергеевичу посетить Санкт-Петербург. Три недели всего, но лиха беда - начало.
  
   Вот и выходит по всему - надобно ехать в Петербург с рукописью "онегинской". Самому ехать.
  

* * *

  
   Провожали Сашу в столицу, где редактор "Северных Цветов" Антон Дельвиг готов был издать пятую главу романа в стихах "Евгений Онегин" по предварительной договорённости с Петром Александровичем Плетнёвым, провожали в русских народных традициях. Именно!
  
   У самого Транкиля Яра в ресторации.
  
   В числе традиционных атрибутов оказались стерлядка, белужья и осетровая икра астраханская, мочёные грузди из Вологды, рыжики и лисички подмосковные, морошка зырянская, клюква холмогорская, спаржа сент-этьенская, капуста брюссельская из Брюгге, артишоки маринованные из Лозанны, лазанья миланская от шеф-повара Де Бюи Андре Мари Карваньяка, устрицы и лангусты со льда, из самого Парижа доставленные, чухломские караси из тамошнего хозяйства монастырского, молочный поросёнок с хреном - недавний ещё полтавский житель, в глине запечённый, перепела, фаршированные глухариным мясом, апельсины греческие, ананасы из королевства лаосского и, конечно же, король всех закусок - галичский солёный огурец, в лыве**** выращенный. Трюфель, говорите? Знаменитый трюфель от Яра? А чем он лучше осеннего нижегородского опёнка или обычных строчков и сморчков? Главное же - как ЭТО приготовить.
  
   О, насколько замечательно готовит строчки и сморчки, предвестники лета, Николенька Языков. Словами не передать! Сначала требуется отварить первые весенние грибы в солёной воде минут сорок, не меньше. А потом - можно и в сковороду к картошечке с луком на масле топлёном, томлёном в печи русской до образования солнечной желтизны. Да с укропом несмелым, только что из грунта проклюнувшимся, да с редиской разлапистой, да взаед с редиской мордастой... среднерусской. Ах, да что вы, судари мой, никакой трюфель и цугом не стоял, будто пристяжной супротив коренника, право слово, Богородица, дева радуйся!
   И это ещё ни слова об солёных да жареных опёнках сказано не было...
  
   Предваряли всё перечисленное выше многообразие закусок и блюд горячих обычным мозельским десятилетней выдержки (да-да, того самого, знаменитого "ледяного урожая" 1817-го года), брусничным морсом и троённым вином от Попова*****. Умеренность в застольных увеселениях - признак неплохого европейского вкуса, как же без этого. Никакого игристого или ликёров, боже упаси!
  
   Разговоры, беседы застольные... Конечно же о романе!
  
   Онегин, добрый мой приятель... Да-да, на брегах Невы. Вот и литературное рождение в столице надобно устраивать. Не в провинциальной же Москве печатать роман из современной жизни, в самом деле. Да и первые главы, к тому же, именно там - в городе Петра Великого - напечатаны были. Коней на переправе менять негоже.
  
   Когда уже произвели третью смену блюд, перед внутренним взором Пушкина явственно обозначилась картинка из беззаботных лицейских лет. Ныне сосланные Иван Пущин и Вилька Кюхельбекер, ещё Антоша Дельвиг... и он, Александр Пушкин, и ещё кто-то из лицеистов, сейчас уже и не вспомнить, сидят в каком-то затрапезном кабачке и спорят до хрипоты, существуют ли демоны, а если существуют, то, как Господь может допускать их присутствие в подлунном мире. И ещё спорят о преимуществе и недостатках крепостного права, а в сущности - рабства. О самодержавной власти спорят - является ли оная от Бога или изобретение мысли человеческой.
  
   Вильгельм, помнится, тогда ещё постучал ножом по штофу зелёного стекла, желая привлечь внимание дискутирующих и произнести тост, но его не услышали.
   - А пусть себе спорят, - прервал Кюхлю Иван Пущин, и уже смешливо-церковным басом добавил: - Ибо сказано: в спорах рождается истина, возлюбленные чада мои!
   - И ты сам присутствовал при родах? - полюбопытствовал Пушкин.- На мой взгляд, в спорах ничего кроме раздражения и неприязни рождено быть не может... Не должно... Поскольку спор есть бесовское измышление, чтобы отвратить человеков от Создателя и гордыней себя превознесть.
   Последние слова были сказаны совершенно серьёзным тоном.
  
   Да-а-а, молодо-зелено. Пожалуй, так с плеча рубить Александр Сергеевич нынче б не стал.
   Не с того ли спора и начался уход друзей в политические чащи, где на каждом шагу таятся опасности. Впрочем, Кюхля, верный друг Вилька, не в пример Пущину, не был последовательным борцом. Он, скорее всего, импульсивно поддержал декабристов, оказавшись волею обстоятельств в определённое время в определённом месте.
  
   Радикальное настроение сблизило Кюхельбекера с некоторыми участниками Северного Общества, но членом его Кюхельбекер не был и в дело 14 декабря замешался случайно, "охмелел в чужом пиру", как выразился потом Пушкин.
  
   На Сенатской площади Вильгельм покушался на жизнь великого князя Михаила Павловича, бежал из Петербурга, но оказался схвачен в Варшаве, судим и приговорен к смертной казни, замененной 15-летним содержанием в крепости и после того ссылкой на поселение. Проведя девять лет в крепостных застенках Европейской России, Кюхельбекер в 1835 г. был отправлен на жительство в Баргузин. Умер в Тобольске.
  
   Но об этом пока не знает верный друг Александр. И ещё предстоит им последняя в жизни встреча на дороге близ Петербурга, когда одного будут конвоировать из Шлиссельбургской крепости в крепость Динабургскую (расположена в окрестностях современного Даугавпилса, прим. автора), а другой будет спешить в столицу по делам издания своих трудов.
  

* * *

  
   Загрустил Александр Сергеевич, закручинился. Чуть слезу не пустил от избытка чувств. И ничего ж не исправить, не изменить. Теперь ему назначено свыше за троих этот крест, называемый творчеством, гражданским пафосом заряженным, нести.
  
   И тут же припомнилось из недавнего...
  
   Предстал перед глазами Пушкина ещё одна поездка в столицу, которая закончилась весьма неожиданно. Та самая! В декабре это было, почти два года тому. Накануне отъезда пошёл из Михайловского в Тригорское, к Осиповым (Вульф) наведаться, с тем, чтобы попрощаться и взглянуть лишний раз на хорошеющих день ото дня барышень. По дороге заяц два раза дорогу перебегал. Худая примета, что и сказать-то. Хоть обратно ворочайся. Но ничего, дошёл. Всё, вроде б, славно вышло. Напутствие и крестное знамение от Прасковьи Александровны получил, с Алёшенькой обнялся по-братски, Аннушке с Евпраксией ручки целовал и Николя Языкова увидел, тот как раз из Москвы заехал погостить.
  
   А когда в Михайловское вернулся, тут его и огорошил управляющий Карп Матвеевич Дубровин, мол, запил кучер, стервец, да так запил, что полный караул! В лёжку лежит, пальцем пошевелить не в силах. Послали за другим кучером. Оно, конечно. Да только времени много потратили. Хотел же потихоньку в Петербург нагрянуть, чтоб после смерти Александра Павловича внимания к своей особе не привлекать. Да, видно, не получится.
  
   Вся округа уже о предстоящем отъезде барина в столицу гудела. А слухи-то на Руси куда как быстрее конных экипажей ходят, никаких голубей (наполеоновская, сказывают, затея - птиц для почтовой связи использовать) не нужно.
  
   Но, коль решено, то ехать надобно. Только повозка за ворота имения родового в Михайловском, тут же священник местный ей навстречу. Просит Александра Сергеевича остановиться, получить благословление и напутствие.
  
   Не смог тогда Саша сладить с собой, с нервами своими расшатанными после длительного ссылочного затворничества. Эх, да не совладал, как певали раньше на Руси гусляры-сказители прохожие. Не совладал - лошадей распрягать велел.
  

* * *

  
   И вот уже снова перед глазами "ЯрЪ" и друзья московские - Нащокин с Вяземским.
  
   - А каковы были бы последствия моей поездки, - говорил Пушкин, закусывая мозельское мочёным яблочком-ранеткой, - я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком рано мой приезд, и, стало быть, попал бы к Рылееву прямёхонько на совещание 13 декабря. Меня приняли б с восторгом, полагаю. Вероятно, и попал бы с прочими и на Сенатскую площадь, а не сидел бы теперь с вами, мои милые!
  
   - Господа ещё что-нибудь желают? - неожиданно возникший в полумраке официант обозначил своё незатейливое присутствие еле слышным голосом.
   Вид его был не совсем традиционен. Длинные волосы собраны сзади в прямую косицу, какую обыкновенно любят носить жители стран восточных.
   Восходящее солнце, прохлада на восходе, утренняя свежесть... что ещё-то?
   Стоит малый, во весь рот улыбается, не учтиво, а нагло как-то. А из одежды на нём вместо полагающегося казинетового сюртука какое-то исподнее с коротенькими рукавами. На левом плече написано "F1", на правом - "F5", а посередине - "IN FAT WE TRUST". Бесстыдство сплошное. Не иначе англичанин подпивший наладился драку спровоцировать.
  
   Но ведь по-русски чисто говорит, без акцента. И трезвый... вроде бы. И поднос у него, и полотенце на руке висит. Половой - как есть половой. А на причёску взглянешь, не иначе - подданный Сюань-цзуна. Только вот с девизом императорским "целенаправленное и блестящее" плохо внешний облик этого человека соотносится.
  
   - Ну, так что, господа никак определиться не могут? Тогда я автографы ваши получить желаю. Вот вам моя визитка на хорошем картоне и ручка гелиевая, а то ваши чернила, небось, и выгорят скоро, а хвалёная гербовая протрётся на сгибах через неделю.
   С этими словами официант достал из заднего кармана своих чудных прошитых жёлтой ниткой тёмно-синих штанов кусочек белой плотной бумаги с какими-то странными записями, нанесёнными неизвестным способом - вроде б вензель, но написано не рукой, больно всё ровно, да аккуратно. Достал и вместе с какой-то стеклянной палочкой Пушкину-то и протянул.
   Но не судьба. Не удалось Александру Сергеевичу на предметы странные вблизи полюбоваться - руку официанта перехватил Павлуша, да и принялся выговаривать невеже.
  
   - Милый мой, - начал Нащокин, которому трудно отказать в такте даже при общении с вольными людьми из низов, - вы имели неосторожность подойти к нам так тихо, что могли услышать разговор. А это не является критерием воспитанной прислуги, распространяемым господином Транкилем в своём заведении. Кроме того, любезный, причёска ваша не внушает мне доверия. Вы в ней похожи не то, что на порядочного лакея, а только-то... выглядите, будто бы буканьер из Карибского моря... И, думаете, сей ваш сомнительный комильфос означает уважение и почтение к хозяину ресторации, служит укреплению торговой марки? А ну, как, милый мой, возьму я и доложу месье Яру свои пропозиции, как думаете, долго ли после того на службе своей останетесь?
   - Господа, не заморачивайтесь. Типа, всё гламурненько. Я тут вылез не особо, чтоб вас жрачкой уважить, а так... беспонтово, чтоб на Пушкина позекать в реале. Да вот ещё... автограф срубить хотел. Ну и хрен ли ж... ваш Пушкин. Пацан - как пацан. Тока навороченный по самые пилюли. Козырно, глянь-ка... по литературной фене... в натуре. Да и по беспределу тоже мастак ненормативному. Нормальный чел. В тему, я смотрю, не въезжает, но и не тормозит, что иные папики из вашего задроченного прошлого. Не блеск, конечно, но писака реальный...
   - Потрудитесь объясниться сударь, что вы в виду имели, иначе быть вам биту - батогов или шпицрутенов не хватит на ваше гнусное замечание. Пасквилишко какое-то, а вовсе не тема для бесед.
   - Футы-нуты, а это ещё, что за сказка? - подхватил разговор Александр Сергеевич. - Отчего вы, любезный, совсем уж неподходящим манером разговаривать изволите. Перед вами люди уважаемые, на государевой службе состоящие, а вы вдруг подобным афрунтом, да словами не сколько презабавными, сколько оскорбительными? Немедленно извинитесь, а не то получите такого леща, какового и представить себе не можете. Павлуша у нас хоть и смирный, да наказать за хамство своим долгом почитает.
   - Подумаешь, наше всё-то... Понтов больше, чем пыли на "клаве" у лоха. Да пошли вы! - с этими словами человек с косицей сделал непонятные пассы руками и отступил на пару шагов от стола.
  
   Пока возмущённый Нащокин конструктивно и гневно раздувал ноздри, странный официант испарился в почти не осязаемых тёплых струях кухонного дыма, и в зале воцарилась удивительная, не вполне понятная тишина...
  
   Сидящие за столом буквально оцепенели, не зная, как реагировать на увиденное и услышанное. Пришли они в себя, впрочем, довольно быстро - как только к ним снизошёл привычный официант... Да-да, тот самый, что обслуживал с самого начала. Не человек - воплощённая любезность.
  
   - Господа, вы видели... вы слышали то, что здесь происходило? Какой мужлан оскорбил приличных людей, а я ему даже по сусалам навешать не успел! - Павел Воинович весь бурлил от негодования, будто горный ручей в пору схода снегов. - Как офицер и гражданин я просто обязан довести дело до конца! Эй, человек, что это за засфертык перед тобой к нашему столу подходил?
   - Не могу-с знать! Не лицезрел я, барин, никого. Может, привиделось Вам чего после обеда сытного. Бывает-с. Обознались... У нас тут подобных случаев-с... приключается... чего греха таить... Тут хоть и благородия разные откушивать изволят-с, но бывалочи так в употребление рьяно ударяются - себя потом не помнят... Я не о присутствующих, разумеется, Боже избавь...
   - Поговори ещё у меня, гнусная штафирка (ШТАФИРКА, подкладка под обшлага рукавов, прим. автора)! - Нащокин неосознанно перенёс своё негодование на совершенно невинного. - Сказано тебе - был человек, значит - так оно и есть! Зови немедля хозяина.
  
   Появившийся на шум зарождающегося скандала, умело разжигаемого Нащокиным, месье Транкиль Яр попал в неловкую ситуацию, требующую решительных действий. И немедленных. Так и не поняв, о ком из его служащих идёт речь, ресторатор сдержанно извинился от лица заведения, после чего предложил наказать дерзкого служку. Хотя - не знал он описанного господами официанта, не брал на службу. Не брал!
  
   Через четверть часа конфликт сошёл на нет, после того как Павел Воинович лично осмотрел каждого из служащих ресторации. Он ещё некоторое время ворчал что-то, мол, какая может быть Клава у самца лососёвых, сёмужных рыб. Да, к тому же, ещё и пыльная...
  
   А потом и вовсе забылось недоразумение, оставив, правда, в душе Пушкина неясное беспокойство.
  

_ _ _

  
   ПРИМЕЧАНИЯ:
  
   * - имеется в виду Карл X (Бурбон), король Франции с 1824-го по 1830-ый годы;
  
   ** - богатые люди ездили и на ЧЕТВЕРКАХ, или ЧЕТВЕРНЯХ, -- четырех лошадях, запряженных в ряд, что было возможно только для широких дорог, а чаще запряженных попарно, одна пара за другой, то есть ЦУГОМ. ШЕСТЕРКИ, или ШЕСТЕРНИ, ВОСЬМЕРКИ т.д. также впрягались парами, в линию. Пары лошадей, впряженные справа и слева от ДЫШЛА, то есть одиночной оглобли, назывались ДЫШЛОВЫМИ -- правой и левой. Передняя пара лошадей именовалась УНОСНОЙ.
   В статье "Путешествие из Москвы в Петербург" Пушкин отмечает удобство "поспешного дилижанса " по сравнению с прежней почтовой каретой. С прокладкой шоссе рейс между двумя столицами -- 726 верст -- дилижанс стал проделывать в двое суток с половиной, вместо четырех -- четырех с половиной на перекладных до того. Мест в дилижансе было зимой четыре, летом -- шесть. Но существовала возможность ехать и одному. Для этого следовало выкупить все места. Как правило, пассажиров на "поспешный дилижанс" находилось не столь и много, посему те, кому была важна скорость шли и на такие финансовые затраты, чтоб не дожидаться попутчиков. В любом случае подобный вариант оказывался значительно дешевле, чем содержание своего выезда.
   В данном случае разговор не идёт о поездках по служебной надобности. Тогда затраты на проезд брал на себя соответствующий департамент. Чтоже касается почтовых лошадей, то по закону, в зависимости от чина и должности заказавшего, количество лошадей составляло: до трех -- для неслужащих и чиновников низшего ранга, до 20 -- для особ I класса табели о рангах. Важный сановник Каренин (вспомните "Анну Каренину") получал прогонные деньги на дюжину лошадей.
  
   *** - Пожалуй, ни один ресторан Москвы не может похвастаться таким количеством знаменитостей, бывавших здесь и настолько богатой историей. Однако корни ресторана нужно искать не на Ленинградском проспекте, а на Кузнецком мосту. Именно там, в 1826 году француз Транкиль Ярд открыл свой ресторан "Яръ", и именно туда ездил Пушкин. Позже, уже во второй половине 19-го века "Яръ" был перенесен в загородный дом генерала Башилова, куда приезжали Савва Морозов, Распутин, Левитан, Репин, Плевако, Шаляпин, Чехов, Куприн, Горький, Никита Хрущев.
  
   Вошли в историю и особые "ресторанные забавы": гулять так гулять, с битьем бутылок о венецианские зеркала, с мазаньем официанта горчицей. А перегулявшим клиентам на спине мелом писали адрес - для извозчиков. Конечно, сегодня никто лицо официанту мазать горчицей не будет, но зато нередко гости порываются после опрокидывания разбить об пол подаваемую каждому клиенту у входа "серебряную".
  
   "ЯрЪ" - именно так... на русский манер, как и нынче. Это раньше - гостиница "Советская" с одноимённым рестораном, в которой автор этих строк имел необычайное удовольствие пребывать, о чём и написал в одной из глав повести "Всплытие Муму".
  
  
   **** - Издревле в столицу, везли знаменитые галичские огурцы. Речь идёт не о сорте, нет. Имеется в виду образ жизни грунтового овоща в определённом месте - в городе Галиче Костромской губернии Галичского уезда. Какой бы сорт ни был посажен, вымахивал огурец ядрёным и хрустящим, с совершенно особенным вкусом. Просто выращивали и до сих пор выращивают здешние "зелёные торпеды" не совсем обычным способом.
   А издревле делалось всё так. Со дна Галичского озера обычными вёдрами вычерпывали верхний осадочный слой, состоящий из перегнившего ила и земли какого-то особенного состава. Назывался этот продукт на местном говоре "лыва" и представлял собой нечто радикально чёрное и тягучее, похожее на нефть, но с другим и весьма пикантным запахом. Для каждого кустика огуречной рассады лепился отдельный домик из добытой "лывы", которая хорошо сохраняла тепло и препятствовала проникновению излишней влаги. Именно поэтому огурцы уже сидели "по домам" в пору затяжных весенних осадков и вырастали раньше своих собратьев.
  
   ***** - В XIX веке троенное вино применялось как основа для получения лучших заводских водок домонопольного периода, например водок завода Попова, более известных у потребителей под именем "поповка", или "тройная поповка". Крепость тройного спирта была приблизительно 70 градусов в неразведённом состоянии. Его-то впоследствии Д.И. Менделеев и признал классической основой для дальнейшего разведения водой до состояния водки.
  

* * *

  

2. БЕСЫ КРУТЯТ

"И страшно ей; и торопливо

Татьяна силится бежать:

Нельзя никак; нетерпеливо

Метаясь, хочет закричать:

Не может..."

("Сон Татьяны Лариной") "Евгений Онегин", глава 5, А.С. Пушкин

  
   Хороша нынче дорога от Москвы до Петербурга. Ровнёхонька. Вьются тучи, невидимкою... Никакой луны за ними не рассмотреть... А ведь полнолуние нынче.
  
   Извозчика не насторожили две сороки, неизвестно откуда взявшиеся. Они прошмыгнули буквально под брюхом у лошадей... и унеслись едва не цепляя хвостами индевелую обнажённость придорожных кустов. Да и в самом деле, не зайцы же. А, в конце концов, хоть бы и зайцы - так что с того? Мало ли их в лесу бегает. На всякую живность суеверий не напасёшься.
  
   Александр же Сергеевич задремал, укутанный шубой с оторочкой из полярной лисицы-песца. Какие там сороки, когда от монотонности езды и звука колокольчиков поддужных глаза сами закрываются. Да ещё и пригрелся. Те-е-пло.
  
   Вот и станция. Ямщик уже приладился перекладывать лошадей, чтоб следом принимающий от него эстафету смог быстро заменить их новой четвёркой свежих. Чего ж не переложить, коли оплачено. Примороженные колокольцы-бубенчики под дугой откликались низким простуженным звоном на каждое движение извозчика. Совсем как бубенец-глухарь*. Александр Сергеевич сладко потянулся и бодрым ужиком выскользнул из-под тёплой хламиды**. Теперь бы не озябнуть, пока до двора постоялого домчишься.
  
   Гусей, как на грех, на почтовой станции не оказалось вовсе, впрочем, как и порядочных перьев. Хотя было бы странным, когда б они наличествовали. Нет-нет, что вы. Служки писали кое-чем и кое-как, но назвать эти плохо заточенные огрызки настоящим пером для письма никто бы не осмелился. Понимаете, о чём я?
  

* * *

  
   Александр Сергеевич закусывал в романтичной рассеянности суточными щами, что подали к столу вместе с пирогом, начинённым зайчатиной; солёными груздями и пшенной кашей, залитой топлёным молоком с рыжеватым париком чуть пригоревшей пенки по ободу фарфоровой миски прусского завода "Tettau", основанного ещё при Фридрихе Великом. Пища простая, но сытная, для организма весьма изрядная. А вот миска фарфоровая, видать, ещё трофейная, времён Семилетней войны. Такую покупать навряд ли б и стали - не по доходам расход.
  
   Соседствовал с Пушкиным за трапезой какой-то замызганный штабс-капитан от инфантерии в отставке, молчаливый и крайне стеснительный. Очень ему было неловко за неумение владеть столовыми приборами, как предписывают правила столичного этикета.
  
   Он всё пыхтел и не сколько ел, сколько мучался, бедняга. Пушкин старался не подавать виду, что его раздражает поведение соседа. Он углубился в мечтания, представляя, как зайдёт в гости к Петруше Плетнёву побеседует за чаркой доброго грога с дороги о том, как идут переговоры с издателем, с типографией. Нет-нет, только с дороги чарку, а потом до вечера - ни-ни!
  
   Наверное, снова печатать станут "Северные Цветы", как Пётр Александрович уверял его в письме. Эх, было б своё издательство. Но пока не до "Современника", не подошло время. Быть бы живу, как говорится. Царь с замашками солдафона следит за каждым, кто осмеливается вольнодумствовать, не утруждая себя тем, чтоб вписаться в правила циркулярные. И уже больше года личным цензором Пушкина себя считает. Да не просто считает, а педантично к своим обязанностям относится. Впрочем, и так тоже сетовать не годится. Антону-то Дельвигу можно довериться, как родному. Даром, что ли, для них обоих день 19 октября не пустым звуком отзывается, а звенит голосами лицеистов первого выпуска.
  
   Пятая часть романа в стихах "Евгений Онегин", надобно сказать получилась знатная. Деревенская глава, где именье Лариных представлено точнёхонько таким, как и Тригорское. А сёстры Татьяна и Ольга... списаны с сестёр же Осиповых. Характеры? Цельные! Истинные русские барышни, не смазливые субтильные дурочки, каких много при дворе. Настоящие! Кровь с молоком! Только немного суеверные. Но право слово же, в том большой беды нет. Молодые ещё девицы, мнительные, в свет ни разу не выезжали. С них станется. Да и кто сейчас не суеверен-то, покажите?!
  
   В сенях раздался топот и невнятное сдержанное реготанье мужиков. Потоптались, снег с себя метёлкой-голиком обмахнули и внутрь станции вошли, поклониться не забывши. Сословное неравенство, чтоб ему. Если уж и во Франции мужланы носят богомерзкие штаны-санкюлоты из грубой, как язык верблюда, ткани, то нам-то "уж, где уж..."
   - Пора, барин, лошади накормлены, разогретые стоят. Как бы не застудить... - обратился к Александру Сергеевичу один из вошедших, по-видимому, ямщик или... возница. Так, кажется, стало модно в последнее время называть служащих при почтовых станциях. Европа. Хоть здесь-то своим славянским термином обошлись, не стали иноземного "кучера" или "кэбмена" к бородатым мужикам прилаживать.
  
   В спешке Пушкин не успел записать ни словечка из того, что ему в голову пришло в первой половине пути. Даже тем жалким подобием перьев, которые предложил ему ямской служка.
   Ничего - пару строк запомнить можно. Такое не забывается...
  
   Снег белеет по обочинам, дорога накатана. Хоть и ночь почти, а видать хорошо.
  
   Мчатся тучи, вьются тучи... Невидимкою... Будто сани сами мелодию исполняют.
  
   Стоп. А если всё же попробовать записать. Прямо на ходу. Перо-то на станции прихвачено. Чернила отогреть можно. Что ж, вполне резонно. Хоть волноваться не придётся, что забудутся строки. Так-так, где-то здесь была бумага...
  
   Подождите, а рукопись? Куда девалась рукопись? Нет нигде! Вы подумайте! Скандал! Потерял! По-те-рял... А почему, собственно, потерял? Оставил. Точно, просматривал черновики романа на почтовой станции... потом позвали во двор, мол, дилижанс в путь-дорожку снаряжён... Хотел перевязать бумаги да в саквояж убрать. Тут почтмейстер подошёл некстати с паспортом прогонным... Да, именно так. На крыльцо вслед за чиновником вышел, а рукопись на столе осталась.
  
   Возвращаемся!
  
   - Стой! Останови лошадей, любезный! - крик Пушкина уносился ветром назад, к Москве. Возница не услышал. Пришлось открывать специальное окошечко на передней стенке кареты и привлекать внимание ямщика лёгким похлопываньем тростью по заскорузлости спины тяжёлого овчинного тулупа.
   - Что случилось, барин? - глаза возницы с трудом продирали корку наледи на встревоженной красномордости. Он уже стоял, распахнувши дверцу почтовой кареты. Быстро остановил повозку, ничего не скажешь.
  
   Лошади, разгорячённые скорой ездой, только-только нашедшие свой ритм, недовольно храпели.
  
   - Как это ворочаться, барин? У меня тут ещё два мешка с письмами. Первостатейной срочности, по иноземному департаменту... почта дипломатическая. Как же так? Нельзя-с. Через сутки надобно доставить.
   - Ничего, брат. Недалеко же отъехали. Вернёшь меня на станцию. Бумаги мои найдём и - снова в путь. К утру до другой станции поспеем. А к обеду - и до заставы Петербургской. Решай быстрей. Я вот тебе и пятиалтынный дам.
   - Это понятно, барин. Бумаги ваши... оно - конечно. Да вот на посулы-то я не очень того... Одним словом, мне бы сразу... получить без посул... лошадям на прокорм, мне на пропой, ребятишкам на свистульки, бабе на пряники. Ну-у-... того... денежку-то. Не откажите в любезности.
   - На вот тебе. И поворачивай быстрей, а то, гляди-ка, уже волки в поле показались. Нельзя нам стоять.
   - Не пужайтесь, барин. То не волки. Козлы дикие. В запрошлом годе от деревенского стада отбились, теперь, слышь-ка, зимуют в лесу. Только где там корму-то напасёшься! Всю кору на осинах обглодали, теперь возле стогов, что в поле оставлены, вьются, блеют чисто трубы Иерихонские. А домой не идут. Одичали... Так одичали, что звери лесные к ним и подойти боятся.
   А, может, и не козлов тех опасаются, совсем иного. Что пострашнее всякого хищника будет. Верно люди сказывают, что будто бы появился в наших краях антихрист с телом человека и головой волчьей, конец света предрекал вскорости.
   - Поехали-поехали, родной. Время дорого. А конец света? Сколько раз его уже кликуши предсказывали... И два мешка писем у тебя. Какой может быть конец света, когда Петербург без корреспонденции остаётся!
   - Это - да. Письма надобно в срок! Н-но, мёртвые! Чего встали?! Ворочаемся!
  
   Кони, почуяв, что теперь их снова повернули к жилью, в тепло, мчались, что есть духу. Только ветер в висках у ямщика, только сквозняки по карете. И получаса не прошло, как в навалившейся, будто медведь-шатун, темноте показались огни почтовой станции.
  
   Пушкин влетел на порог, чуть не сшибив офицера императорской фельдъегерской службы при полном форменном облачении и с саблей на боку. Что-то в облике военного показалось Александру Сергеевичу подозрительным, но желание побыстрей найти рукопись не отвлекло его внимания от этой задачи. Он только успел подумать: "Вот ещё один путешественник летит в ночь-полночь по государственной надобности!"
  

* * *

  
   Искали все. Почтовая станция блистала великолепием свечного арсенал, как, наверное, никогда прежде.
  
   Искали там, где Пушкин перекусывал, ожидая, покуда меняют лошадей.
  
   Впереди всех носился начальник почтовой станции в заляпанном восковыми пятнами и следами работы личинок платяной моли гарусовом сюртуке. Он бестолково суетился и подгонял своих людишек визгливым базарным голосом. Пушкин отчего-то сразу подумал: "Ни за что бы ничего не купил у подобного мордоклюя фарисейского облика!"
   Ага, видно и в самом деле господину этому Господь назначил в храме негоцией заниматься. Только вот подзадержал его на скамейке запасных почти на два тысячелетия. Хотя, впрочем, для Вечности совсем даже недолго. Сущие пустяки для Вечности.
  
   Искали и там, где сидел ямщик, который привёз Александра Сергеевича из Москвы. Не этот ли, каналья, уворовал? Да вот же он спит на лавке. Ему с утра обратно ехать.
  
   Разбудили ямщика. Оказалось, что тот ничего не знает. И видно было по его выпученным, как у попавшего в кипяток рака, глазам, что не врёт!
   - Мы этта, таво... батюшка, не видывали ничё. Святыми угодниками клянусь! - жидкая бородёнка мужика напоминала Пушкину старинное мочало, с какого толку чуть, а выбросить жалко. Вырвать бы да выбросить - жаль не своё!
  
   Мысли жужжали, будто бы назойливые июльские слепни: "По-о-о-тер-р-р-ялись чер-р-р-рновики. По-о-тер-р-рряешь - не най-дёш-ш-шь! Не-е-е ве-е-е-рнёшь!" Ах, лето красное... Не вернёшь? Отчего, почему? Если никто бумаги не трогал, то, стало быть, всё должно быть именно там, где и должно - на столе, где он давеча трапезничал.
  
   Но видно, что посуду убрали недавно и столешницу тряпицей влажной протирали - ещё и просохнуть не успело толком. А бумаг нет... Хотя и деваться им отсюда более некуда было, кроме как в руки прислуги.
  
   - Если б вы все знали, что наделали! Где мои записки, черти? Сознавайтесь! Вернёте - прощу, не стану наказывать и хозяину вашему не дам. Да мало того - на полтину бумаги обменяю. Говорите, коли знаете!
   - Не погуби-те, барин! Отец родной, не погуби-те! - кричал начальник станции, тренированно прикрывая рот изнанкой ладони. Но это не особо помогало, поскольку тяжкий дух браги, кизлярки (не возлюби "ерша", печоночный прелюбодей сивушный!) и перекисшей капусты, годной лишь на корм свиньям, не обходил вниманием никого, с кем чинуше приходилось общаться. - Не видали мы вашей-с рукописи, как Бог свят, истинный крест православный-с!
   - Кто со стола убирал? Прикажите позвать, любезный!
   Прибежала неопрятная старуха в кацавейке, обильно линяющей не то кроликом, не то кошкой.
   - Отвечай их благородию, старая, не видала ль бумаг каких?
   - Ой, Матушка Пресвятая Богородица, были тута какие-то записи. Только я их собрать решила да в присутствие отнести, тут уж их офицерское превосходительство, господин фельдъегерь ко мне подошли. Говорят, мол, давай, старая перечница, немедля все бумаги забытые путником. Вдруг в них крамола, какая не то, таится. Я ему, мол, нельзя. Господин вернуться могут. А они мне строго так - дескать, не тваво ума дело, дурища неотёсанная! Сам, де, с усам и предписанием от государя ампиратора.
  
   Чиновник, заправляющий на станции, сообразив, что искать боле ничего не надобно, быстро ходил от стола к столу и гасил свечи, пока освещать унылость пространства не остался один огарок, напоминающий сточенный фаллический символ народов крайнего севера. И даже не сточенный, а переломленный возле основания.
  
   У Пушкина всё внутри опустилось - эх, не судьба. Где теперь того офицера искать? Его и след давно простыл, пока они по станции обыск учиняли всем миром, а в журнале гостевом - никаких записей: ни фамилии, ни чина, ни звания. Этим господам всё дозволено. Им и лошадей в первую очередь меняют, и комнаты самые лучшие для сна... Хотя, постойте, судари мой. У него же усы были. И не просто усы, а усищи. Стало быть, кто-то из господ улан или гусар***. Означенное обстоятельство сужает круг поисков. Хоть какая-то надежда! Не столь и много офицеров в Москве с этаким-то аксельбантами. Друзья сыскать помогут. А, ну, да выбросит он рукопись по дороге как малозначимую? Нет, об подобном исходе лучше даже и не думать вовсе. Всё должно образоваться. Иначе - никак!
  
   В каждом полку военных нерядового звания не так уж и много. Если отбросить штаб-офицеров (они в качестве курьеров не особо-то ездят), квартирмейстеров, адъютантов и казначеев, то останется человек пятьдесят от силы. А ведь кто-то из них безвыездно в Москве сидел, службу государеву изо всех сил неся. Если уж и это в расчёт принять, то и получится... Только вот сколько тех полков-то? А почему из Москвы, кстати? Мог вполне и столичным офицер оказаться - навстречу не попался, так в пурге да тьмище тмураканской могли его и не приметить. Да, к тому же, все гусары на окраинах империи служат, поближе к рубежам. Тогда улан? Кабы точно знать... Господи, помоги мне!
  
   И тут неожиданно поспособствовал соседствовавший давеча стеснительный штабс-капитан. Отец Вседержитель свою волю явил? Не бывает же в миру случайностей, давно известно.
  
   Оказалось, что решил отставник не ехать на ночь-то глядя. Спать было отправился, да шум услышав, воротился.
  
   - Что это вы, батюшка, так тут пылите, будто бы турка на нас войной идёт? Верно старуха вам доложила - офицер бумаги забрал, да в Санкт-Петербург и умчался. Отыскать его сможете легко. Преображенского полка вицмундир на приезжем был. Да-с, именно! Отменного, хочу отметить, сукна цвета глубокого нефрита. С малиновым нагрудником мундир, такие только у преображенцев. Ну да вы же с ним только в дверях... Могли и внимания не обратить. А султан-то роскошный на каске, неужто не видели?
  
   Султан? Да торчало что-то очень похожее на волчий хвост и пахнущее диким зверем, попавшим в дождь...
  
   - А как же усы? Усы ему лицо украшали... а Преображенский-то полк...
   - Так, господь с вами, милый мой. Уже года три тому прежний император высочайшим своим повелением разрешил гвардейцам, допреж того бакенбарды и усы не носившим, иметь оную растительность на лице. Это я со всей ответственностью вам говорю. Сам почитай последние десять годочков службы при штабе состоял - все указы да повеления через меня свою манёвру имели.
   А тот офицер проезжий генерала-адъютанта Исленёва Николая Александровича, недавно звание это заслужившего от прежнего ещё императора, сокол, верно говорю. Вы уж как в столицу-то приедете, сразу к генералу на приём и отправляйтесь к Камер-Коллежскому валу, где штаб Преображенского полка располагается. Там подробности и узнаете. Всё образуется, сударь мой. А пока отдохните, сделайте милость - на вас же лица нет!
  
   Александр Сергеевич ощутил, как реальная дева-надежда распластала над ним свои крыла. Реальная, а не какая-нибудь метафизическая дама, просвечивающая через тонкое облако благовоний, поступающих из кадила. Ангел-дева - хм, смело. У ангелов же нет деления на мужчин и женщин... Они вечны, им это ни к чему. Только если... прости, Господи, ради блуда. Мать Пресвятая Богородица, прости грехи мои тяжкие. Не по собственной воле, а только заради охлаждения темперамента африканского, предками в наследство даденного!
  
   Странно, однако - у ангелов нет полов, а Господь, вроде как мужчина. От женщины дева Мария понесла бы навряд. Тьфу, какие мысли богомерзкие в голову лезут. Словно Ивана Семёновича Баркова в исполнении шутов масляной недели на ночь наслушался. Тот и жил смешно, и помер грешно. А у меня-то отчего богохульство нынешнее?
  
   Наверное, от усталости; очень на то похоже.
  
   Да, кстати, об отдыхе. Гори всё синим пламенем! Завтра утром на свежую голову решу, что же делать, как найти офицера... в Петербурге. Известно же, что он именно туда направляется. Вдруг да в штабе и в самом деле удастся разузнать чего. У Плетнёва связи, поможет в случае крайней надобности.
  
   Главное - не терять надежду!
  
   - Всё... сил больше нет,- вымолвил раздосадованный Пушкин. - Дайте мне комнату на ночь, да чаю с вареньем малиновым, ситного хлеба, да свечей поболе. Чтоб до утра хватило - не люблю я в темноте засыпать, а пуще того - средь ночи просыпаться. В чай французской водки налейте. Есть у вас?
   - Как прикажете, барин. Как прикажете. Только больно уж та "хвранцуженка" крепка супротив нашей кизлярки цветной****...
   - Говорю - французской, ты и слушай, остолоп! Мало того, что бумаги мои потеряли, так теперь ещё и советы раздают: это пить, а это крепко!
  
   Начальник вмиг растворил свои мясистые ляжки, затянутые в заплатанные рейтузы бывшего белого цвета, среди таинственных причудливых теней, создаваемых на потолке единственным (вот жмоты!) свечным огарком, налитым жёлтой пузатостью, как созревший пшеничный колос после Ильина дня где-нибудь на Кубанских просторах. Ох, если свечей не дадут, устрою им здесь такое!
  
   Ямщик, переживавший за доставку дипломатической почты, был тотчас же отпущен, но с минуту ещё кланялся и пытался поцеловать руку своему недавнему пассажиру, который не преминул присовокупить к ранее данному вознаграждению ещё монетку в пять злотых. Досталась оная Александру Сергеевичу от Адама Мицкевича ещё в мае, когда тот провожал Пушкина в первое после ссылки дозволенное путешествие в Санкт-Петербург.
  

* * *

  
   Поднявшись наверх, в гостевой номер, Александр Сергеевич, не раздеваясь, принялся мерить шагами небольшую комнату. Пушкин не находил себе места!
  
   Подумать только - свой титанический труд и... и... и.... Коту под хвост. Да где там... коньяк-то? Вот же народец у нас. Нет, чтобы коньяк коньяком назвать. Нет же - французская водка. Шустова на них нет! Странно, а кто таков этот Шустов? Не знаю сего господина ни в лицо, ни по переписке. Только догадываюсь, что имеет он какое-то отношение к культивации коньяка в Российских землях. Что, виноград у нас, что ли хуже французского? Нимало! Возьми ту же Новороссию, Бесарабию, Нахичевань, Кавказ.
  
   И всё-таки - причём же здесь Шустов? Будто пророческое око Господь открыл. Вижу надпись Товарищество "Н.Л. ШустовЪ с сыновьями", основано в 1863 году. А сейчас, получается, не родился ещё Николай Леонтьевич. Откуда я отчество знаю?
  
   Странные какие-то фантазии. Наверное, от волнения. Вот и руки дрожат, кровь к лицу прилила. И что я завтра Плетнёву скажу? А завтра ли? Стоит ли поутру ехать? Может, лучше в Москву вернуться? Отчего я вдруг так быстро отставному штабнику-то поверил? Может быть, не по злому умыслу неправду сказал. Сам в потёмках ошибся, форму толком не рассмотрел. Эвон, свету-то в гостиной - кот наплакал. Экономят, черти, а сами, небось, воруют почём зря. Ничего не понять... Э-э-э... нет! Не мог старик ошибиться! У него глаз намётанный.
  
   - Эй, человек, коньяку мне! Живо!
   - О чём вы, барин? Никак в толк не возьму. Французскую водку принёс к чаю, как велели-с. Вот-с, извольте... А что такое як-конь, не знаю, вот те крест! Горблюд, ли чё ли? Видал я в Тифлисском городу, когда по служебной надобности туда езживал такого вот горблюда. С виду на битюга нашего похож, только весь в шерсти, и на спине горбы, как у карлы какого. Оттого горблюдом и кличут...
   - Эх ты, тетеря. Слышал звон... Не горблюд, а верблюд. Понятно?
   - Вам видней, барин, вам видней. Только вот мне всё никак в толк не идёт, однако ж, что за зверь такой - это самый як-конь? Не слыхивал что-то. Говорят, где-то в горах живут яки, навроде наших быков, но заросшие дюже...
   - Не слыхивал, значит, и ни к чему тебе. И не надобно знать. Ступай себе, любезный. Передай начальнику, чтоб велел к шести часам лошадей закладывать. В Петербург поеду. А до того времени не беспокоить меня.
   - Слушаю-с, ваше сиятельство!
   - Дурак, какое я тебе сиятельство! Шинель мою не видишь? Это надо же так глаза залить - камер-юнкера, титулярного советника с генералом спутать! Понимаешь?
   - Так точно, ваш...шество...
   - Да, не вашество, а ваше благородие, чурбан. Мне сиять ни к чему, а благородства не на одного графа хватит. Впрочем, тебе это ни о чём не скажет. Иди ужо, да смотри, чтоб лошадей сытых запряг. Мне в Петербурге завтра к вечеру быть надобно!
  
   И вот Пушкин остался один. Вернее, один на один со своими невесёлыми мыслями. Александр Сергеевич зажёг три свечи, принесённые начальником станции, скинул верхнюю одежду и принялся за скромный ужин путника, который не хочет простудиться в дороге.
  
   Сначала осушив бокал с французской водкой из местечка Коньяк, что во французском департаменте Шаранта, и заев его испанским толстокожим лимоном, он принялся пить чай с ситным хлебом, то и дело погружая краюху в глубокую миску с малиновым вареньем. Всё, теперь спать, чтоб не думать ни о чём плохом. Об этом утром, как говорила Скарлетт О'Хара... Странное имя, право... Что-то из Байрона, по-видимому. Ирландия, зелёный остров - проклятие английской монархии. Наверное, она тоже пока не родилась... как и Шустов. Да не монархия же... а... а-а-а, прости, Господи (крёстное знамение на зевающий рот), дева эта ирландска... я...
  
   Мысли путались, возникая из памяти лениво, ковыляя по сознанию, будто примороженные бойцы Наполеоновской гвардии по старой Смоленской дороге. Медвежья шкура, брошенная поверх пухового одеяла заботливой женой начальника почтовой станции, оказалась весьма кстати. Александр Сергеевич очень быстро согрелся, произошедшее с ним сегодня стало казаться чем-то далёким и второстепенным. Он закрыл глаза...
  

* * *

  
   Пушкин потянулся, выглянул в окно. Морозное утро за стеклом выглядело невероятно заманчиво. Мороз и солнце, чудесное утро... А ещё и день такой же предстоит. Причём, что характерно, вид поэту открылся вовсе не тот, с которым он засыпал накануне ввечеру. Странно даже.
  
   Перед Пушкиным суетился ранними неотложными делами двор имения в Михайловском.
  
   Александр Сергеевич накинул халат и вышел в залу, с трудом соображая, как же такое могло случиться - вроде же, спать ложился в каком-то богом забытом месте (как там, бишь, его - Болотное, не Болотное, а как тогда?), а проснулся у себя в имении. Чудеса. А рукопись, как же рукопись тогда? Стоп! Пятая глава написана уж никак не в Михайловском, а в Москве. Как он здесь оказался-то? Неужели заспал в дороге да всё путешествие-то и пропустил?
  
   Интересно, нашлась ли пятая глава? Или же всё сон, что до неё касаемо? И не было никакого курьера от нового государя, требующего явиться в Москву в срочном порядке. И самого нового государя тоже... Верно-верно, ведь по старшинству-то выходит, что в случае смерти Александра - быть на троне Константину. И при чём тогда Николай? Точно, сон... Привидится же такое! Вот что значит - в ссылке время проводить вдали от цивилизации. Этаким-то манером и свихнуться можно с нашим удовольствием.
  
   Размышления Пушкина прервала вбежавшая дворовая девка Клавдия. Глаза на выкате, грудь вздымается штормовым предупреждением, за спиной коса а' ля рюс. Голосом Создатель всего сущего Клавдию не обидел, только с тональностью не угадал. Одним словом, верещит она почище всякой сирены.
  
   Живи Клавдия в Гомеровской античности, никому бы из спутников Улисса, включая самого царя Итаки, не удалось бы до родного острова добраться. Не придумали ещё люди такого воска, чтобы уши от Михайловской девки уберечь.
  
   На этот раз Клавдия голосила не слишком громко и прерывисто, поскольку запыхалась. А кричала-то она следующее:
   - Батюшка барин, Ляксанра Сергеич, запил Антипка, чёрт! А заместо его барыня из Тригорского сваво кучера прислать изволили. Только вы спать легли, как от Осиповых-то вернулись, она и прислала. Повозка уже излажена, самовар закипел. Прикажете к завтраку собирать?
   - А что, Клавдия, отчего такая спешка-то? Рано ж ещё, я чай.
   - Но то не нам решать - вы сами вчера упредить изволили, что ни свет, ни заря в дорогу сбираться начнёте, чтобы до почтового яма засветло доехать. Ночи-то нынче длинные, день короток. А дороги наши такие - не приведи, господи!
   - Тогда накрывайте в столовой.
   - Уже, Ляксандра Сергеич, умываться на крыльце будете?

_ _ _

  
   Садясь в карету, Пушкин всё не мог понять, что же творится. Решительно не оставалось никаких сомнений, что это уже с ним происходило. Александр Сергеевич даже не осмелился взглянуть на календарь, догадываясь, что нынче тот самый декабрьский день 1825-го...
  
   И он прекрасно знает, что произойдёт дальше. Не будет ему дороги в Петербург... И там в его отсутствие друзья выйдут на площадь, чтобы открыть России путь в светлое будущее... Но не случится им победить, а вместо светлого будущего вместе с Европой - белые каторжные дорожки Сибири, и пять четвертованных предводителей... Именно четвертованных, а не повешенных... Пушкин точно знал и это. Будто нечистый нашептал...
  
   Наваждение? Когда бы нет, то выезд обойдётся без происшествий, а в противном случае - жди слугу божия.
  
   Сейчас должен появиться отец Леонтий Раевский, если ничего не меняется. А-а-а, вот и он. Спешит батюшка, суетиться, чтоб крестом осенить в дорогу... Духовный наставник поэта в ссылке, как-никак. Удержать от сумасбродного шага не в силах, а без благословения отпустить не может.
  
   Оцепенение, напавшее на Александра Сергеевича, никак его не оставляло. А впору было кричать и отчаиваться... Бесы, не иначе бесы... Их происки.
  
   Пушкин ощутил, что поверх желудка, там, где, по мнению древних, располагается душа, начал гулять ледяной ветер. Ужас сковал челюсти, на смуглом лице выступила полотняная бледность. Неужели?
  
   Неужели за таланты литературные приходится платить так дорого?
  
   Зайцы перед повозкой вылетели, как по расписанию. Интересно, та же самая пара, что и выскакивали перед ним, когда он к Осиповым накануне прогуливался? Или там не пара была, а один и тот же два раза дорогу пересекал?
  
   Пора возвращаться. Приметы сработали, ждать боле нечего. Пушкин попытался сбросить оцепенение и крикнуть извозчику, чтоб поворачивал, но не мог пошевелить ни языком, ни мизинцем на руках.
  
   И тут его поглотила огромная, чёрная, будто квадрат (о, боже, причём здесь квадрат?!), длань ужаса. Нет, не длань, а медвежья лапа. Отчётливо пахнуло диким зверем, и мир провалился куда-то под ноги... земля же осталась на месте. Состояние дикое и пронзительно мерзкое...
  

* * *

  
   Пушкин с огромным трудом продрал веки. В глаза, будто песку насыпали. Он обнаружил себя лежащим в крайне неудобной позе: лежал Александр Сергеевич на боку с поднятыми вверх ногами. Пошевелился - тело болело, будто его били розгами не только по нижней части спины, но и по самой спине, и по конечностям. "Видать, карета перевернулась", - сообразил Пушкин. Иначе, чего бы так тут лежал, а снег колючим укором проникал в полуоткрытую дверь и таял жалкими ручьями позабытого лета.
  
   Выбрался в сугроб. Сугроб хлипкий, неокрепший, пополам с землёй. Мигом всю одежду угваздал. Шинель - не шинель, а сплошное недоразумение. Больше на половую тряпку похожа... когда об неё дюжина мужиков ноги обтёрла.
  
   Ямщика нигде не видать. Наверное, посчитал бедолага, что барин мёртв, отвязал лошадей и уехал куда-то. Скорее всего, обратно в Михайловское. Или в это, как его... Болотное? Причём здесь Болотное? Совсем же в другой стороне. Всё смешалось в доме Облонских. Странно. Кто такие, Облонские? Никогда раньше не слыхивал.
  
   Да-а... нет же. Нет! Не может быть, чтоб его здесь бросили. Где-то рядом должен быть возница. Антипка! Антипка, где тебя носит, каналья!!? Ах, да - его же не Антипка вёз. А напротив - Семён, дородный такой, обстоятельный мужик из Тригорского. Этот бросить не мог. Тогда где он? Куда пропал?
  
   Вот... же чёрт! Лежит в снегу с проломленной головой, не дышит. Слетел с козел и головой о сосну ударился. Насмерть. А вот и бревно, на которое сани налетели. Будто кто-то специально на дорогу вытащил да снегом присыпал, чтоб не видно... Лошади дёрнулись, повозку перевернуло, постромки порвались.
  
   Теперь - поди, найди тех лошадей.
  
   И вот что странно, если б разбоем кто озоровал, то непременно б ограбили, раздели до белья. А так... Даже к карете никто не подходил. Ни следочка не видать. Выходит - не лихие люди бревно поперёк дороги выложили. А кто ж тогда? Бесы! Бе-е-сы?
  
   Чур меня, чур меня, чур! Матерь Пресвятая Богородица, спаси и помилуй. Знаю, грешен. Но... Отмолю, искуплю, только не оставь одного, помоги, согрей своим участием! Отведи беду, коль нечистый крутит!
  
   Никого вокруг не видать, только ветер начинает позёмок от наката отрывать ледяными клубками. Будто вьюга затеивается.
  
   Нет никакого резону сидеть при дороге - здесь редко, кто ездит. Не столбовой тракт. Помощи не дождаться. Значит, нужно двигаться куда-то, чтоб не замёрзнуть. Хотя бы - чтоб не замёрзнуть... для начала. До тепла бы добраться, а там видно будет.
  
   Голова кружилась, подташнивало. С трудом Пушкин достал из кареты оба свои саквояжа. Поддел дополнительное исподнее. Взял самое необходимое и отправился в путь. Шёл в направлении, куда ехала карета. Там где-то, верстах в десяти-пятнадцати, должна была находиться почтовая станция.
  
   Минуло четверть часа. Александр Сергеевич начал согреваться от быстроты собственных движений. Вновь приобрели чувствительность пальцы на ногах, спина перестала соприкасаться с ледяным панцирем рубахи, а, наоборот, пропитала её потом, и теперь казалось, что внутри шинели находится какой-то отдельный от зимы оазис благословенного Ближнего Востока... или, бери ближе к экватору, близ Эфиопского нагорья, словно родина предков помогала своим посильным участием на каком-то умозрительном пределе подсознания.
  
   Впереди из сугробов неожиданно проклюнулось совсем невеликое строение, издали напоминающее охотничью избу. Стояло оно чуть поодаль от дороги, но разглядеть его мог лишь внимательный взгляд. "Там, верно, кто-то должен жить, - решил Пушкин, ощутив ноздрями еле различимый запах дыма и чего-то жареного. - Пожалуй, здесь можно будет и обогреться, и переночевать до утра".
  
   Дверь в избе оказалась незапертой. Пушкин прошёл внутрь, ожидая увидеть хозяев, но никто на его оклик не отозвался. Русская печь с радостью пожирала смоляные поленья, часть из которых, ещё не успела толком познакомиться с пламенем. Оплакивала свою участь тающим снегом. Рядом с распахнутой чугунной дверцей, слегка краснеющей (будто нетронутые деревенские девки) императорским чугунным вензелем, покоилась другая охапка дров со снежными же заберегами вдоль надорванной коры, словно невидимый хозяин жилища только что собрал её в лесу, да кинул на пол, едва войдя. Поэта сразу бросило в жар. И от ощущения тепла и от чувства мистической недосказанности...
  
   Кто-то совсем недавно заходил в дом, растопил печь, оставил дрова, с которых ещё не полностью стекла, оттаяв, снежная короста, а потом исчез. По всей видимости, Пушкин должен был увидеть того человека, когда подходил к избе, если только тот не притаился где-то рядом. Только зачем? Зачем прятаться? Чтобы присмотреться к незнакомцу? Пожалуй.
  
   Стряхнув шинель на лавку, Александр Сергеевич присел к на удивление дорогому дубовому столу и... через минуту уже спал, положив голову на руки.
  
   Ему снилось...
  
   ...что-то из 5-ой главы (ага, значит, всё-таки он её написал!) "Евгения Онегина". Сам Александр Сергеевич, а не Татьяна Ларина бежит, спасается от медведя... По мосткам через ручей, чуть не поскользнувшись в быстрый поток. И вот - избушка. За столом сидят странные существа, похожие на нечистых в лубочном исполнении.
  
   Тихонько Пушкин отворил дверь, и потому никто его появления не заметил. А были среди присутствующих такие экземпляры, что не в сказке сказать.
  
   Пёсьи рыла с кабаньими пятаками, бородатые бородавчатые старухи с ужасающим оскалом жёлтых клыков, бесхвостый кот-кугуар, голова которого напоминала человечью, но без ушей и на длинной, будто у жирафа шее. Скелет, принадлежащий некогда взрослому мужчине, украшала ослиная голова, а возглавлял всё это безобразие молодой парень с длинной причёской в странном исподнем без воротника и рукавов.
  
   На груди проступали дьявольские символы, по-видимому, означающие скорое наступление Апокалипсиса (всё-то неймётся дурацким кликушам!). Символы были следующие: "Яandex" в зеркальном варианте посередине, на левом плече "F1", на правом же - "F5", вверху под самой шеей - змея, проглотившая собственный хвост, перекрученная в виде символа бесконечности (упавшая на бок восьмёрка, если кто-то не помнит, прим. автора), а на животе, внизу - корзина для мусора. Вместо портков или, там, рейтуз каких снизу - что-то омерзительно короткое. Даже колени не прикрывающее. Чорт! Шорт...
  
   Ба! Да это же давешний официант из "Яра". Точно он! Вот и косица верёвочкой перетянутая, как у китайских крестьян. Только бесовская одёжа на сей раз несколько иная. Сидит холоп, в какое-то зеркало пялится. Не холоп, впрочем. Да и не зеркало перед ним вовсе. Там у него всё время картинки меняются, а бес этот длинногривый ухмыляется и по дощечке, к зеркалу прилаженной, стучит и говорит непонятные заклинания:
   - Вот ведь, блин, опять исходник компилить придётся. Говорил же этому духу, чтоб не совал свои сучки корявые в реестр. Две ветви запорол, конь педальный, лось недоенный.
   Тот ещё геморрой - упавшую "винду" с ушей на ноги ставить, а потом по новой интерпретатор бубенить, drag&drop ему в дышло и поперёк кадыка в копчик! Я демон, кричит, мне всё доступно, а простых вещей не стрижёт!
   В следующий раз хрен он у меня к ноуту подойдёт, урою... и не посмотрю, что демон одиннадцтого порядка. Тоже мне герой! Одиннадцатый из тринадцати. Вот Нифилимыч - тот молодца, как говорится, второе лицо в своём ауле Соломоновом. Тревожный дядька, но правильный. А этот выпердыш повивальный так и норовит лизнуть помягче своего шефа и других тому же учит.
  
   Нечисть играла в карты на какие-то предметы... господи, да на кону же кости. Настоящие. Человеческие. Вой и ор стоял такой, что ушам было больно. Верещали и лезли в драку по каждому незначительному поводу. А длинноволосый никого не разнимал, знай, себе какой-то подушечкой на привязи по столу елозит, да посмеивается недобро.
  
   И вот над головами и конечностями ужасных созданий пробежал шёпот:
   - Он идёт! Он пришёл!
   Александр Сергеевич ощутил чьё-то горячее дыхание у себя над ухом. Да, горячее, но не только. Зловонное. Страшное.
  
   Пушкин в ужасе оглянулся и увидел себя. Будто в зеркале увидел. В настоящем зеркале. Одет точно так же, кисти с нервными извивами пальцев и обгрызенным мизинцем на левой руке... Только вместо лица - маска не то волка, не то собаки. А на голове каска офицера Преображенского полка с роскошным султаном грязно-серого цвета.
  
   Вошедший схватил его за плечи и принялся трясти так, словно хотел добыть все внутренние органы поэта, как зерно из туго набитого мешка пшеницы через маленькую прореху.
   Гость орал:
   - Как ты смел, ничтожный, одеть мой костюм?!! Это я поэт, меня знают люди, меня они читают! А кто ты, самозванец?!
   Чудища в комнате зарычали, зашипели, завыли, засопели, зачавкали, заскрипели, заблажили, ... и ринулись к Пушкину... Он потянулся к маске своего двойника и сорвал её. Перед ним дико хохотал... совершенно незнакомый человек... с неправдоподобно большими веками и пустыми глазницами под ними.
  
   Поэт ещё успел осознать сей факт, прежде чем был растерзан... жадной бесовской толпой...
  

_ _ _

  
   ПРИМЕЧАНИЯ:
  
   * - Приближение почтового экипажа оповещал звон КОЛОКОЛЬЧИКА, прикрепленного под дугой коренника. У пристяжных лошадей, ходивших без дуги, к сбруе подвешивались БУБЕНЦЫ. Крупные бубенцы, издававшие глухой звук, назывались ГЛУХАРЯМИ.
  
   ** - 1). Хламида - небольшой плащ овальной или прямоугольной формы, сколотый на груди или на плече пряжкой;
   2). Хламида (от греч. chlamys) - первоначально древнегреческий прямоугольный плащ из мягкой шерстяной ткани (предположительно с начёсом), в 19-ом веке вариант такого плаща, сходный с буркой, был распространён в офицерской среде России;
  
   *** - Бороды и усы, ношение их строго регламентировалось. Ещё Петр I приказал брить бороду, оставив ее только крестьянам, купцам, мещанам и духовенству. Этот указ очень долго оставался в силе. Усы до 1832 года могли носить только гусары и уланы.
  
   **** - в начале 19-го века действительно крепость кизлярской водки была не выше 45-50 градусов, а ввозимый в Россию коньяк (так называемое "французская водка") обладал крепостью свыше 60 градусов;
  

* * *

  

3. ВАССАРГИН И КОМПАНИЯ

  

"исполать да по твёрдой стезе

нашим молодцам... тем что в купаж...

и глазурь поменяв на глазет

я сознательно искренне ваш...

на твоих леденцовых губах

остаётся от сладости блеск...

и несут мимо пепельный прах

а чуть дальше эбеновый крест

нам вестимо везёт исполать

славим искренне древних богов...

если время придёт умирать

каждый помнит ВСЮ сотню шагов...

и твоя не тягучая кровь

не останется в ране скорбеть

ты потир для смешений готовь

разгуляется впредь моя плеть

по спине... по осколкам костей...

я не стану оттягивать срок

для невинно убитых идей...

есть для каждой - непризнанный бог..."

*сто шагов до жертвенности*, Чваков Димыч

  
  
  
   Разбудил Пушкина посторонний звук, будто кто-то в сенях загремел чем-то металлическим, скачущим по половицам, как ведро, рассорившееся с подойником. Отдалённым раскатом грома отозвалось это в разбуженной душе. Он поднял голову и обнаружил себя раздетым и уложенным в кровать. Стойте-стойте, не было в избе никакой кровати. Одна лавка, стол да пара табуретов. Ещё кадка в углу и сундук с тяжёлой крышкой и коваными углами.
  
   Александр Сергеевич огляделся... Что такое? Он же находится на почтовой станции... И... это самое скверное - рукопись утеряна... А поездка из Михайловского в Петербург? Приснилось, пригрезилось? Удивительно, как всё выглядело реально, словно морок, порчу кто-то напустил...
  
   Где шинель? В ногах брошена, будто в спешке.
  
   Вот оно! Не пригрезилось! Так и есть - вся заляпанная шинель-то... И бок ноет, и руки в синяках, будто и в самом деле переворачивался вместе с каретой.
  
   Не поддаваться, не верить! Наваждение это! Так, сейчас стоит лишь покрутить головой, интенсивно, а не абы как. Полстакана коньяку. Уф-ф-фф... Где-то был лимон. Вот теперь всё должно встать на места. Вот теперь.
  
   Ага, всё точно. Никаких синяков, шинель чистая. При-гре-зилось, Саша, привиделось. Но... стоп! Это что за каска с султаном? Да не с султаном - хвостом волчьим? Не моё... точно - не моё. Нет, показалось. Всего лишь кот пристроился на шкуре медвежьей. Вот бестия!
  
   Итак, нынче по календарю 1827-ой. Поздняя осень... Скоро будет два года, как открылся ресторан "ЯрЪ" в Москве и полтора - как казнены предводители декабристов. Практически совсем зима. Уже и снег летит святым укором, надменной осени стараясь вопреки. Мысль? Не моя... Строфа какого-то таинственного Чвакова... Кто он? Бог весть... Не Чаадаев, не Радищев... совершенно точно!
  
   Бывает и такое. В нынешний XIX-ый скандальный век... Но, Боже, отчего же пахнет какими-то восточными благовониями?
  
   Погодите, а тут же ещё сундук. Он точно был в ТОМ САМОМ сне. Это, наверняка знак, перст Судьбы. Пушкин вскочил на ноги и босиком подошёл к махине с крышкой, напоминающей щит средневековых витязей. Не там ли рукопись? Хотя... с чего бы вдруг, коли ему вчера рассказали... Рас-ска-зали-и-и? А если сейчас не явь, только сон... во сне?
  
   В любом случае сундук следует осмотреть, поскольку... Короче говоря, не зря же эту махину ОН ТАК ПОДРОБНО ВИДЕЛ минувшей ночью.
  
   Сундук оказался полным восковыми свечами, а сверху свечей - что-то подобное гобелену, и на нём не то вышито тонкой нитью, не то нанесено диковинными красками изображение твари с волчьей головой... Интересный тип, существо, так сказать. Тело похоже на человеческое... Де-мон? Демон!
  
   Пушкин взглянул на стол. Там тоже должны быть свечи. Горящие... Нет, прогоревшие... Хотя бы одна... Странная логика, а почему ж не три, коли он все три и зажигал, когда ложился? Нет. Пуста столешница. Так что' - не было никакой почтовой станции... на пути из Москвы в Петербург? Это приснилось? Его нашли в избушке и привезли сюда, когда кибитка перевернулась на лесной дороге из Михайловского?
  
   Кто-то привёз! Кто-то?
  
   Два зайца, перебежавшие дорогу... А всё остальное привиделось? Или один и тот же заяц... два раза. Но почему тогда ему - Александру Пушкину - известно, что случилось со столичными друзьями после выступления на Сенатской площади, ведь этого ещё не случилось?
  
   Не случилось!? Да и не Михайловское это. Нет там таких комнат. Хорошо, следует сосредоточиться и понять главное.
  
   Све-е-ча! Све-чи! Вернее, свечи! Они были точно. Освещали комнату почтовой станции, предназначенную для приезжих, когда путник ложился. Может быть, прогорели, а прислуга убрала застывший причудливым манером воск, пока постоялец спал?
  
   Пушкин вновь поворотился в сторону шинели. Туда, где она только что лежала. Её не оказалось... Где?!!
  
   Шинель висела на вешалке при входе, там, куда накануне вечером сам Александр Сергеевич её и повесил. Накануне? Накануне чего? Вероятно, накануне того, как начались видения. А разве есть уверенность, что шинель была повешена ДО того, как возникли разные странности вокруг личности поэта? Совсем нет...
  
   Но, однако ж, шинель оказалась чиста. Да и висела на ТОМ ЖЕ САМОМ КРЮЧКЕ, что и накануне, а не валялась скомканной тряпкой в кровати со стороны ног... Слава Создателю - всё в порядке. Неужто закончилось, Матушка Пресвятая Богородица?
  
   И вдруг за спиной у окна что-то полыхнуло с каким-то ужасающим треском, будто загорелась петарда на дворцовом празднике в Летнем дворце.
  
   Быстрый поворот, и вот Пушкин уже сделал шаг навстречу неизвестности.
  
   Свечи на столе потухли (чёрт возьми, получается, они всё-таки были; мало того - только что горели?!!), и в окно сделалось явственно видно, как ночь озабочена полной луной с макушки до пят, хотя буквально только что казалось, будто на дворе раннее утро.
  
   Если б автор сих строк считал себя поэтом, то непременно бы заметил, что в кавернах луны блинолицей таинственной синевой бродили тени рваных обещаний скорого снегопада. Ветер таился в складках свежеизданных грядущими святками сугробов, собираясь, как следует, с силами. Отсвет огня из дежурного помещения на первом этаже успокаивал, обещая, что всё реально, никакой мистики, а потому - непременно закончится прекрасно.
  
   Только совсем вдали, за рощицей, присыпанной белой крупой, еле слышно... кто-то пытался вступить в диалог с широкоскулым заспанным светилом ночи, тревожно подвывая в его сторону. Дворовые псы не отвечали, видать, привыкли.
  
   Полно, Саша... Это всего только видение. То, что так беспокоит... Полно? Полно... луние! Вот, оказывается, в чём дело!
  
   Пушкин ещё раз выглянул в окно и обнаружил, что во дворе сидит злая взлохмаченная собака чёрного окраса в... о, Боже мой (!), подряснике и скуфейке. Будто церковный служка... Или на дворе вовсе не собака, а какое-то другое существо?
  
   Интересно-интересно... У попа была под рясой... У поп-арта папуасы. Уп-са бы под рясой. Не мысли, а мусор какой-то словесный.
  
   Кого оно, это существо, ему напоминает?
  
   Точно, того самого офицера фельдъегерской службы, с которым в дверях столкнулся, когда с полпути на станцию вернулся в надежде рукопись отыскать. Преображенца, как выяснилось...
  
   Александр Сергеевич ощутил, что ноги буквально заледенели. Он взглянул вниз, ожидая обнаружить продуваемый сквозняками плотно сплочённый сосновый пол, а увидел край стола и собственные пальцы ног, выглядывающие из-под одеяла. Поэт лежал в кровати! Вертикальный мир опрокинулся относительно озадаченного постояльца почтовой станции. Пушкин мог поклясться, что ещё секунду назад стоял у окна. А тут такой конфуз. Неужели сон пришёл настолько скоро?
  
   Сон? Постойте, причём здесь сон. Он же определённо не мог заснуть, стоя с ледяными ногами у окна, а потом просто дойти до кровати, не открывая глаз.
  
   Всё, тихо. Надобно расслабиться и попробовать снова отправиться в гости к Морфею. А то этаким-то манером недолго и разума лишиться.
  
   Правда. Прежде не худо бы...
  
   Александр Сергеевич хотел было позвать кого-то, а то деревянного "ночного" ведёрка (фарфоровые вазы в таких местах наверняка ещё не дошли вместе с прогрессом и тягой к прекрасному) в его "нумере" не оказалось, верно - не принесли, запамятовав в суматохе из-за пропажи бумаг. Рука потянулась за колокольчиком, ступни ног синхронно этому движению кисти скрылись под пуховым раздольем одеяла. Странно, отчего ж раньше-то не умещались под ним? Колокольчик издал жалобный звук, напоминающий плач младенца, и...
  
   И...
   ...лунный свет залил всю комнату равномерно, будто кто-то невидимый раздвинул драпировку над театральными подмостками по сигналу антрепренёра. Хотя не было никаких занавесок и раньше, а вот такой устойчивой яркости не ощущалось. Пушкин даже привстал от неожиданности на постели, а потом позвонил ещё раз.
  
   Но никто не поспешил прийти на его зов в почти музыкальной тональности. Вместо этого за окном сверкнула молния, и послышался отдалённый раскат грома. Среди зимы! Почти наступившей зимы.
  
   Сделалось неуютно, жутковато и тревожно. Пушкин позвонил ещё раз.
  
   - Полно-полно, милый Александр Сергеевич, шуметь-то почём зря. Всех мышей распугаете, кто ж вам тогда рукопись-то сыщет, а? Молчите? Удивлены? Не пугайтесь, пусть это будет вашим сном... Точно так-с, и путешествие ваше в декабре 25-го года тоже...
   Да-да, вот именно, - как у Татьяны Лариной. И не смотрите на меня ястребом, любезный, будто я ваше сокровище умыкнул! Просто знаю много. Нет у меня вашей пятой главы. Не-е-ету! Понятно? Сюжет помню, а вот рифмы так и путаются, как на дредах у Боба Марли...
   - Вы кто? И почему позволили себе войти ко мне без стука? Я на службе его величества состою... И что за марлю вы упоминаете сударь? Извольте говорить на русском!
   - Да знаем-знаем, какой вы, милый мой, камер, извините за выражение, юнкер! Уже двадцать восемь, вы всё в юнкерах прозябаете... в таких-то солидных летах. Не дело гениальному литератору служить государю. Да ещё Вы для народа пишите. Впрочем, всё равно... Не стану на мелочах ваше драгоценное внимание заострять. А относительно специфики языка... Тут спору нет. Виноват, исправлюсь. Желаете на русском? Извольте.
   Зовут меня Васс... Вассаргин Нифилим Агарестович. Демо... Демограф и географ, член Королевского Географического Общества Великобритании. Действительный тайный советник департамента Сыска и Находок Российской державы. Чиновник второго класса. Да, дорогой вы мой Александр Сергеевич, есть и такой в наших эмпиреях. Многое ещё вам неведомо, как же, как же-с.
  
   Александру Сергеевичу показалось, что видел он совсем недавно насмешливые лукавые глаза, больше похожие на звериные, нежели на человеческие. Постойте-постойте, уж не тот ли это офицер, с которым в дверях судьба столкнула? И не тот ли пёс, что во дворе ходил недавно тому, словно с цепи сорвавшись. Нет... Преображенец, вроде бы, помоложе выглядел. А сей господин... будто отец ТОГО императорского порученца. Летами старше значительно. Чудны дела твои, Господи!
  
   Или... вот. Во сне о Михайловском и поездке в столицу, когда он маску-то с незнакомца сорвал. Вот-вот, сон во сне. То же лицо, только там бельма были вместо зрачков...
  
   Незнакомец в маске! Точно, это он...
  
   - И да, и нет, дорогой вы мой Александр Сергеевич, - будто угадав мысленные сомнения Пушкина, заговорил человек, уютно устроившийся на краю кровати. Я и тот, и другой, и третий. Вместе с тем, я никто из перечисленных вами. Здесь всего лишь фантомы, которыми я могу управлять, менять им форму и даже черты характера. Так уж повелось издревле, хе-хе... С кем не бывает, дорогой вы мой.
   - А как это получилось? Вы... вы... с нечистыми знаетесь? Или вы сам... Вы демон?
   - В некотором роде, если угодно. Только представления ваши о мироустройстве давно и безнадёжно устарели. Всё совсем не так, как вы себе навоображали. И не удивительно. Пообщаешься с подобным духовником-сатрапом, каковым является ваш Леонтий Раевский, в итоге можешь получить превратное представление о чём угодно. Теолог и тюремщик, священник и лизоблюд имперских воззрений, цензор и недоучившийся философ в одном лице - чего, извините, можно ждать от такого несочетаемого сочетания, кроме полного и несомненного заблуждения относительно материального и духовного! И это не вопрос, дорогой мой Александр Сергеевич, а утверждение. Да и гуманитарный склад ума, которым вы обладаете в данном конкретном случае не лучший советчик.
   Вот, скажем, что вы, мон шер, знаете о науках естественных? Не трудитесь отвечать, мне ведомы ваши лицейские успехи... э-э-э... в данной области. А вот на этот мой вопросец ответ дайте, пожалуйста, милостивый государь, сделайте одолжение. Как вы считаете, что означает понятие - свинец?
   - Свинья, мужеского полу, - ни секунды не сомневаясь, ответил Александр Сергеевич. - Только очень странно, батюшка... что никогда ранее не доводилось мне в этакой-то манере о свиньях рассуждать... Всё боровы да хряки на уме у нашего народа... А тут, скажите пожалуйста, - свинец... Экая прелесть!
   "Издевается... гений... Да ещё с явным предподвывертом", - нерадостно констатировал сумрачный незнакомец. А вслух продолжал гнуть свою прямую демоническую линию.
   - Что и требовалось доказать!
   - Кому, господин Вассаргин? - засомневался Пушкин.
   - Да вам же и требовалось. Видите теперь, насколько поэтический, совершеннейшим образом изощрённый склад ума вашего. Естествознание такому интеллекту не показано, мягко говоря, поскольку всё равно вы не сумеете запомнить ни единой формулы. Зато легко сможете произвести какие-то невидимые миру метафорические параллели и преспокойно восстановить то, что другие не смогут воссоздать никогда.
   - В том числе и свою рукопись? Вы намекаете, что мне её следует переписать наново? Сначала надежду дарите, ваше сиятельство, когда на помощь мышей намекаете, а потом сами же её и отнимаете. Нехорошо.
   - И опять, любезный Александр Сергеевич, вы всё неверно трактуете. Действительно, речь о восстановлении утраченного фрагмента вашего романа пойдёт. Но я предложу вам совершенно иной способ, о нём поговорим немного позже... А пока - смотрите!
  
   Внезапно комната преобразилась. Дальняя стена в ней завибрировала бесшумно, покрылась волнами ряби и... пропала. На её месте будто выросло другое помещение... Словно бы сцена без кулис...
  
   ...а там, как в театре китайских теней, только объёмно и чётко, будто в жизни... происходило нечто...
  
   И если б не знать, что в этом как раз месте рубленая стена! Пушкин потерял дар речи, с удивлением и некоторым страхом всматриваясь в открывшееся новое око, проецирующее из иного мира. В том мире был виден растопленный камин, который чадил сизым дымом. Однако запаху от дыма невесомо забирающегося под самый потолок не имелось вовсе, словно и не угар от чадящих поленьев шёл, а эфир струился, подкрашенный каким-нибудь ловким пиротехником в ангельском облике. Лицом к очагу и спиной к Пушкину сидел господин в странном одеянии, по-видимому, иностранец, поскольку на Руси такого точно не носят: укороченный сюртук с немыслимым воротом, рубашка апаш с куском чёрной матери, обмотанной вокруг ворота, и подобие мужицких штанов вместо лосин или рейтуз, только уже и изящней. На ногах - туфли, похожие на дамские, но без каблука.
  
   Человек угрюмо шевелил затылком, поправлял что-то на лицевой части головы, похоже - повязку на глазу. Потом он повернулся почти анфас в сторону Пушкина-наблюдателя, и тому сделался видным лорнет... Нет, не лорнет. Две линзы каким-то чудесным образом сидели на носу этого господина без посредства дополнительной ручки. Ах, вот оно в чём дело - к стёклам приделаны заушники. Очень удобно. Помнится, брат Лев Сергеевич рассказывал, что видел нечто подобное на голландском посланнике, но самому поэту такого технического совершенства видывать не доводилось. Заушники - вот, оказывается, как всё просто!
  
   Человек бросал скомканные листы в камин. Бумага вспыхивала ярким пламенем, но, представьте себе, не горела...
   - Эх, Михаил Афанасьевич, Михаил Афанасьевич, - сетовал некто незримый, но очень властный. - Сколько же раз вам говорить, любезный мой человек - рукописи не горят... даже когда сгорают физически. Уж вы-то могли бы, наконец, определиться! Ведь современник Вернадскому Владимиру Ивановичу, слава... э-э-э... Создателю! Неужли, ничего о ноосфере не слыхивали, голуба моя? А ещё просвещённым господином слывёте в своём кругу. Не зря, ох, не зря Сосо - он же Коба вас нюней и слюнтяем величал.
  
   Креста, конечно, на нём, бесстыднике, нету! Да и зачем ему собственно, коли семинария отвратила от данного теологического атрибута. И то сказать - дай этому чёрту кавказскому волю, да отвороти от дел государственного значения, он бы всех пиитов да прозаиков на одну иголочку нанизал... и потом ... Ах, да... Демьяну Бедному там бы места не нашлось...
  
   В темноте отчётливо прорисовывались силуэты двоих, одного, сующего листы в очаг, и второго, пеняющего первому на его непонятливость. И тут же, Александр Сергеевич и глазом моргнуть не успел, как людей в ДРУГОМ мире, примыкающем к спальному номеру на постоялом дворе, стало трое. С удивлением Пушкин констатировал, что собеседник, с которым он совсем недавно общался, перенёсся ПО ТУ СТОРОНУ, не производя никаких движений и преспокойно оставаясь рядом с ним, сидючи в кресле. Разделился, как прооперированные сиамские близнецы...
  
   Преображенцев теперь было двое!
  
   - Вы не таращитесь так, дорогой мой. ТАМ тоже я. Теперь не фантом, а настоящий. ЗДЕСЬ иные координаты пространства, поэтому я преспокойно могу быть и там, и здесь. Только нельзя мне одновременно в одних и тех же пространственно-временных координатах находиться, оттого и фантомы появляются. Впрочем, вам до конца всё равно не понять. Лучше просто поступим следующим образом, любезный Александр Сергеевич: вы отправите свою нижнюю челюсть на подобающее ей место и попробуете послушать разговор, какой наблюдаете на галосфероидном зерцале.
  
   Внимательно слушайте... Может быть, поспособствует мироощущения в нужное направление подать, как экспресс TGV "Париж - Турин" к платформе Лионского вокзала (Paris Gare De Lyon), а не, скажем, Gare Saint-Lazare (вокзала Сен-Лазар), плюс-минус трамвайная остановка, как завещал Фёдор Аполлонович Пироцкий - изобретатель передвижений по рельсам на электрической тяге.
  
   Что-что, милейший Александр Сергеевич, не понимаете, о чём я? Так и не стоит даже и напрягаться. Слу-шай-те! И не пытайтесь боле суетить здесь разных неадекватных движений ни руками, ни ногами, ни другими частями тела. Ничего, что бы могло быть трактовано, как попытка скрыться из этого гостевого номера. Не поможет! Покинуть себя, избежать своих невесёлых переживаний, не удаётся даже самоубийцам после сознательного ухода, что называется, в мир иной, поверьте мне...
  
   Пушкин с трудом сдерживал нервную дрожь. Но отреагировать иначе, отлично от того, как попросил его Вассаргин, он не решился... Просто понял - в этих обстоятельствах лучше всего подчиниться демону... Да, точно, демону. Никакое Вассаргин не сиятельство, а нечисть, ловко принимающая любую личину, оборони, Господи, от лукавого, к греху нас толкающа, да непотребствам наущаша!
  
   Тем временем, тот, кого старший (судя по повелительной манере разговора Нифилим Агарестович и считался старшим из нечистой парочки) назвал Гамором, стал виден ещё отчётливей. А когда свечи, неведомо как оказавшиеся на столе (мгновение назад их ещё не было в той далёкой и, в тоже время, близком мире), вспыхнули и осветили комнату густым маревом ярких сквозняков, дополняя контраст каминного пламени, то Александру Сергеевичу удалось разглядеть этого господина более хорошо.
  
   Редкозубость Гамора была сродни редкозубости престарелых браминов - чуть погуще зубы росли, чем у кобры, но акулой его назвать определённо нельзя - язык не повернётся. Лицо (а лицо ли перед ним?) казалось вытянутым в скорбную неподвижность маски землистого цвета. Фигура приземистая, кажется неповоротливой, неловкой, но, по всей видимости, Гамор был проворен даже и в столь неуклюжем теле, точно так же, как великолепна в охотничьей грации широкая в кости росомаха. Коричневая фрачная пара из английского твида делала его похожим на лесного зверя ещё более.
  
   - Клянусь, Барабасом! - вскричал Гамор. - Вы струсили! Вы боитесь опубликовать свой роман только по причине своих, мягко говоря, нелюбезных отношений с одним замечательным горцем? Вы же потом себе не простите. Неужели вас оставит равнодушным тот факт, что никто из современников не узнает о НАШЕМ существовании... пусть даже и в такой гротесковой манере?
   Ах, сафьяновый вы мой, не стоит мне рассказывать, что никто ваш роман не напечатает в ЭТОЙ стране... Ай-ай-ай, вы же прекрасно понимаете, о чём речь веду. Вот именно - за границей, там будут рады издать, если преподнести материал как следует-с, с соответствующими комментариями... А вы испугались! Так-то, сударь.
  
   Гамор красовался на фоне пылающего камина, походя на заправского беса, хозяйничающего в преисподней. Он прохаживался вдоль вибрирующего водораздела между двумя мирами, поигрывал бровью, победно цыкал зубом. Фалды фрака развевались раздвоенным змеиным языком, временами напоминая причудливый хвост. Складывалось впечатление, что Гамор исполнял номер на публику. Причём с явным удовольствием.
  
   А старший же, тот двойник Вассаргина, который находился по ту сторону зерцала, умудрился оставаться в тени даже при такой иллюминации, какая бы украсила и бальную залу в дворянском собрании какого-нибудь уездного городка.
  
    - Мужчина... настоящий мужчина - это стайер, которому всё время передвигают финишную ленточку! А если он ещё и беллетрист... если он гениальный беллетрист, то ему придётся бежать к самому горизонту, упираясь в его край, но никогда не достигая. А вы, Михаил, свет, Афанасьевич, вдруг отчего-то решили, что имеете возможность стать посредине пути и никуда не стремиться. Да-с-с...
   - Хорошо, вот вы, герр Гамор, говорите, мол, не горят рукописи. А как же быть со вторым томом "Мёртвых душ"?
   - А вы сами-то видели сеанс этой литературной пиромании? Вот то-то! А может быть, и вовсе не было никакого второго тома, Гоголь просто придумал его. Ну написал кое-какие наброски, а дальше кишка тонка оказалась. Вот он и тронулся будто скорый поезд "Воркута - Ленинград", хи-хи.
   Без Александра-то Сергеевича у нас и крокодил, как говорится, не родит, ни кокос не почкуется... Верно излагаю, господин камер-юнкер (Гамор повернулся в сторону зыбкой стены воздуха разделяющей "актёров" и "зрителей", словно был уверен, ЧТО ЗА НИМ НАБЛЮДАЮТ, и знал, КТО ИМЕННО наблюдает)? Ты смотри-ка, застеснялся. Головой задёргал. Ну уж ни к чему своим-то ребятам впаривать, что, мол, не ваших чудотворных рук дело! Хотя... в каком году мы Александра Сергеевича прихватили? Конец 27-го... Тогда верно, о "Мёртвых душах" ещё и речи не шло. Это после "Онегина" уже...
   И не смотрите на меня своим ястребиным взором, милейший Михаил Афанасьевич, будто бы вам моя печень улыбнулась с Прометеевой подачи Кавказского разлива. Так оно всё обстоит, как я здесь изложил. А вы говорите, мол, Гоголь... Враки-с. И похоронен вовсе не он на Даниловском-то кладбище. Кто-кто? Двойник-с... Для чего так-то вот? Не уполномочен-с. Не пришло ещё время обо всём вам докладывать. Потерпите. Он (многозначительно скосил глаза вверх) терпел, а вы-то - чем лучше?
  
   Тут первый Вассаргин, щёлкнул пальцами, и стена вновь восстановилась в гостевом номере, затянувшись мгновенно. Никого, вроде, и не было вовсе в помещении ещё мгновение назад.
   - Зачастую мир умозрительного влияет на реальность больше самой реальности... - произнёс ночной гость тоном, не терпящим возражений. Даже тараканы перестали шуршать за комодом от этого тона.
  
  

* * *

  
   - Как вы это проделали? - спросил Александр Сергеевич, примерно представляя себе ответ. - Кто вы? Ответьте, прошу вас прямо. Кто вы: демон, бес, ангел, посланник Господа, Создателя нашего... сам Сатана, наконец?
  
   - Кто я, да кто я. Мелочи, как раз не существенно. Скажу одно: я тот, кто помогал сыграть Николо Паганини на одной струне... Своим личным синтезатором "Yamaha" пожертвовал... Впрочем, вам не понять, что такое синтезатор... Я тот самый, кто палил костры с еретиками в Толедо и учил Торквемаду петь пионерские песни. Я - это тот, кто наводил стрелу Вильгельма Телля при помощи датчика тепловых излучений, кто знакомил Казанову с дамами, влияя на них телепатическими средствами. Ни одна из прелестных особ не отказала Джакомо! Этим горжусь. Я - существо, не давшее Веничке Ерофееву загнуться раньше времени в электричке Владимирского направления и помогшее его больному воображению сверстать рецепты коктейлей не на живую нитку, а в типографской свежести офсета!
  
   Я - это тот, кто маскировал портрет папы Юлия Второго (в миру - Джулиано Делла Ровера), полуулыбкой Джоконды, кто почти три года позволял простой арабской труженице Шахерезаде не стать наложницей похотливого, но жалкого в своих простатических потугах Шахрияра, кто облучал... пардон, обучал Марию Склодовскую-Кюри управлению "невидимыми лучами герра Рентгена", знакомил со свойствами полония и радия, наивно полагая, что человечество станет лучше от полученных знаний. Я - тот, кому царь Соломон, великий повелитель демонов и победитель Китовраса, доверял самое тайное и позволил нанести на свою ЧАШУ четырёхмерные координаты пространства-времени*.
  
   Демоны, ангелы, Создатель... Вы хотите знать о Создателе? Так я заставлю Вас содрогнуться. Какой же ОН создатель, если сам сотворен был силою ВАШЕГО, человеческого воображения! И мы тоже - и ангелы, и демоны. Мы также порождение коллективного человеческого разума.
  
   Мысль материальна, куртуазный вы мой Александр Сергеевич. И не просто материальна, но и способна создавать материальные объекты, которые, сами творения вашей человеческой мысли, тоже могут созидать силою интеллекта. Вы, люди, это делаете неосознанно, а мы творим то, что пожелаем, только нематериальное... умозрительное... вот беда. Осязаемое, физическое не про нашу честь. Только видения. Один лишь морок...
  
   Но мы нетленны и хотим большего... И для того, чтобы воспользоваться своими возможностями, соединив их с мыслями людей, мы, чистые и нечистые, привлекаем смертных для воплощения своих затей... Что поделать - бодливому демону рок рогов не дал, к сожалению...
  
   Вы, люди, создали нас бессмертными, закрыв себе дорогу в расширенную вселенную, где время может быть изменено в обоих направлениях, как и любое другое измерение. Своими противоречиями, заблуждениями и трусостью замуровали себя в трёхмерной клетке. Теперь в четырёхмерье живут только те, кого вы явили в мир силою своего воображения. И здесь обретается ОН, якобы Творец... Но его никто никогда не видел. Демонов, ангелов, домовых, леших - сколько угодно, а ЕГО - нет. Никто и никогда не видел этого, с позволения сказать, Создателя! Понимаете, Александр Сергеевич, как же страшно, когда ты БЕССМЕРТЕН, а тебя НИКТО и НИКОГДА?.. Вот то-то и оно... Если бесконечно долго смотреть на Вечность, в один прекрасный момент начинаешь постигать, что она наблюдает за тобой и потешается над твоей беспомощностью...
  
   Когда-нибудь наше поганое мироздание улетит в тартарары, когда кто-то из нас, нечистых, захочет прекратить своё бессмысленное существование... Но когда? Даже у бессмертных нет возможности переноситься по оси минк сколь угодно далеко. Выбрасывает назад, к точке начала путешествия. Посему нельзя достоверно установить, ГДЕ это случиться, в какой точке четырёхмерного мира.
  
   Ось минк, что за термин? Ох, Александр Сергеевич, что вам сказать, наивная вы душа. Если б вы ещё о трёхмерном пространстве что-то помнили. Абсцисса, ордината, аппликата. Так вот, есть ещё и четвёртая ось - ось Минковского, сокращённо - минк. То, что вы, люди, называете временем. Время - такое же координатное понятие в четырёхмерье. Ничем от прочих не отличается. Вот поэтому мы, демоны, можем появиться в практически любой точке, как вам кажется, необратимого исторического процесса.
  
   Необратимость... Да, это есть, существуют ограничения. Не позволяющие бессмертным самостоятельно вмешиваться в трёхмерные процессы людей. Наблюдать - сколько угодно, а вмешиваться не получается. Для чего? А чтобы не нарушить причинно-следственных связей, ибо транзакционными** процессами мы переводим мир из одного состояния в другое не частично, а ЦЕЛИКОМ. Правда, теоретически такое вмешательство возможно, но для того чтоб его оказывать, необходимо оказаться в пространстве Минковского кому-то из вас смертных. Раньше подобный фокус-покус умел делать царь Соломон, которому я служил в образе демона Вассаго.
  
   Но Соломон очень щепетильно соблюдал правило табу на внесение изменений в трёхмерности из четырёхмерного пространства. И нам, демонам, спуску не давал, владея тайнами заклятий. Держал нас, таких ретивых, амбициозных, самоуверенных, что называется, в узде при помощи древних заклинаний. Вот он-то, царь царей, понимал, что бессмертные - суть порождение смертных, их разума, который вечен. В отличие от плоти, подверженной процессам тления... Из праха в прах, как говорится.
  
   Вот вы, небось, думаете, mon cher, будто бы совсем невозможно прекрасно себя ощущать, коли только наблюдать дозволено (не знаю, каким уж хитрым манером, однако), когда сделать ничего невозможно. Пожалуй, да. Скукотища ещё та. Попробуй-ка, живи себе безо всяких шалостей. Так ведь и загнуться можно с тоски в одночасье. Но нет!
  
   Знаете, порой и наблюдение за миром смертных очень интересно. Именно оттуда я и узнал содержимое вашей рукописи. Да-да, милостивый государь, через плечо вам порой заглядывал. А потом ещё текст, тот, что в вашей рукописи в будущем, ВАШЕМ, человеческом будущем, читал. Так что - получается, сможем мы вам помочь, милый вы мой Александр Сергеевич.
  

* * *

  
   ...православный программист Кока Ледоставов носил серебряный крест поверх футболки с изображением комбинаций символов "F1" и "F5" слева направо не просто так. В стилистике "Тотал Коммандера" и другого рода коммандеров от Питера Нортона это означает (в Юникоде) "Спаси и сохрани!"
  
   Однако нарочитая гламурная набожность не мешала Коке оставаться суеверным мракобесом. Поэтому он нимало не удивился преображению демона, героя игры "Demonic fight", которую Ледоставов сам и писал. Его нимало не смутило то обстоятельство, что нечистый повёл себя вовсе не по сценарию, презрев алгоритмы. Парень просто принялся компилировать новую версию "исходника", про себя подумав, что не следует так много пить энергетического напитка "Was born" перед тем, как начать загоняться на продвижении кода для очередного фрагмента.
  
   А потом уже было поздно. Ресторан "ЯрЪ" с его посетителями. Пушкин? А что Пушкин? Подумаешь тоже навороченный чел - сидит себе, типа, дон Браун с бакенбардами, глазищами вращает... полный пипец. А задвигали его так, будто сильно продвинутый "папик"... Хоть и молодой, но всё путём... Будто бы с нашим народом в унисон поёт.
  
   Ни фига! Как яйцеголовый из правительства разговаривает... будьте любезны, не жмёт ли лифчик? не болит ли голова? Чмо ещё то - болотное, одним словом! А с ним-то, с поэтом чокнутым рядышком два придурка сидели. Одному можно и по рогам врезать - только квакнет и всё, ответку пришлёт навряд - ботаник ботаником, потому как. А второй - борзый, сучара... Почище ОМОНовца! Сразу ручонки свои распускать... С виду мелкий, а за грудки схватил - жизнь с овчинку от Армани показалась, хренасе...

* * *

  
   - Так вот, Александр Сергеевич, после царя Соломона долго никто не мог в астрал Минковского (этим именем мы про себя своё четырёхмерье называем) проникнуть. А тут он... Прошу любить и жаловать - Кока Ледоставов по прозвищу Сальмонелла, проше говоря, Салимон!
   - Это что ж, Николя? - не понял Пушкин. - Так, что ли, разуметь... э-э-... уменьшительность сию?
   - Типа того, - протянул ему пятерню Салимон. - Нехило с самим Асом Пушкеным поручкаться.
   Рука Коки выглядела крайне неаккуратной, и была совсем уж не аристократичная - на коже цыпки от чрезмерного употребления пива и энергетических напитков, две неудачных татуировки - одна Че Гевары, вторая - Курта Кобейна во время ломки (это не Пушкин догадался, а автор настоящих строк подсмотрел). Довершали картину рыжеватая пушистая поросль на тыльной стороне ладоней и обгрызенные ногти на пальцах правой руки. Типичный гений от объектно-ориентированного программирования, потенциальный хакер малых форм.
  
   - Выходит, это вы, Николя, к нам в ресторации в качестве служивого человека подходили?
   - Ага, подходил. Глянуть хотел на "солнце нашей поэзии"... и всё такое.
   - Ваше счастье, что Нащокин был в добром расположении, закусивши изрядно, а не то бы беда могла случиться. Не поручился б я, сударь за целостность вашей головы, как полагаю, очень мудрой, коли даже демоны у вас в услужении, коли бы Павлуша...
   - А чё? Эти сами напросились. Мне-то всё равно, кто за прогу бабулинские выкатит. Тут нечистые подвернулись. Я с них и срубил "зеленушек" влёгкую, да ещё и на XIX-ый век насмотрелся вдоволь. Ну, вы, брат Пушкин, конкретные лохи... те, которые без офицерской формы.... Перчатку в лицо в случай чего, вместо того, чтобы раскатать пролежни клюшкой для гольфа. Тяжело бы вам тут пришлось - в нашем современном мире.
   Хотя, ежли из такой мальтуки, как у вас (я сам в шкатулке дорожной видал, осмотрел самострел, типа), палить наблатыкались, то б и у нас вовсе не пропали. Заказ - хлопок - камера хранения - упал-отжался - на нары... Шутка!
  
   - Всё, парень, ступай! Иди своё бабло (или как там у вас зовётся?) осваивай. А мы тут с Александром Сергеевичем покудахчем о нашем, о ветхозаветном... О золотом веке русского поэтического слова. Всё-всё, сгинь, кому сказал, а то премиальных лишу! - очень настойчиво известил Вассаго. А потом, когда длинноволосый хлюст исчез, продолжил:
  
   - Что-нибудь поняли, ущучили за плавник ускользающего понятия челюстями обновлённого сознания? Вот видите... Я всегда говорил, что вы, Александр Сергеевич, самый настоящий гений... раз так ловко всё на интуитивном уровне осознали, даже не имея представления о физике пространственно-временных перемещений.
  
   - Ага, господин Вассаргин, вы хотите сказать, что можете вернуться на сутки назад и забрать у меня мою рукопись пятой главы с тем, чтобы доставить её прямо сюда?
   - Нет, мой дорогой. Совсем уж просто не получится. Мне самому нельзя. Табу. Я уже объяснял...
   - Разумеется, разумеется. Не вы, а этот ваш Николя...
   - Взял бы... Но тут... Ну, допустим, заберет наш юный друг ваши бумаги, как только вы покинете почтовую станцию (нам-то, демонам, подобное вовсе нельзя никак, помните, надеюсь?), принесёт сюда. А дальше начнётся что-то непонятное. Подумайте, Александр Сергеевич, хорошенечко. Есть одна рукопись у нас, но есть и другая, которую забрал офицер. Но как он мог забрать то, что взяли ДО НЕГО? Не мог... Но, тем не менее. Рукопись у него... парадокс? Парадокс! И, в этой связи, неизвестно, как поведёт себя система (сиречь - мироздание наше) на переходе из одного состояния в другое.
  
   А если ещё и учесть, что возврат процесса развития в исходную точку станет невозможным по той простой причине, что исходных точек окажется сразу две... Для пространства Минковского нет понятия раньше или позже, есть только две четырёхмерные точки, равнозначных... И куда будет откатываться мир в своей динамике? Вы сможете сказать? Вот и я не могу. Параллельные миры? Что ж... Гипотеза неплоха, ха-ха... Но ведь тогда всякий раз при подобном откате будут плодиться новые пространства, а, стало быть, и нас, нечистых, да и вас, смертных, станет больше... Хотя... мысль сама по себе... Да-да, после соображу, как ею воспользоваться. Нет-нет, что вы, Александр Сергеевич. Это я не вам...
  
   Говоря коротко, не вдаваясь в подробности процесса, скажу только - напрямую перемещать физические предметы мы не станем, душа моя, дабы не разрушить заведённый порядок, в котором существуем.
  
   Так что поступим мы с вами, милейший Александр Сергеевич совершенно иначе. Что называется, без каких-либо переносов материальных объектов через четырёхмерное пространство. Всё будет значительно проще.
   О способах говорите? Сейчас, минуточку...
  
   Что значит, не можете от тёмных сил принять этот подарок? И не тёмные мы, хоть и демоны. Сами же нас такими придумали, а потом боитесь. А разум у нас точно - светлый!
   Что, вы говорите, будто и чистые смогут что-то предпринять. Ах, помилуйте, Александр Сергеевич, нежнейшая вы душа. Отпетые слюнтяи, они никогда ни на что не отважатся. Будут хворать от тоски и безделья, а и кончиком крыла не пошевелят, чтобы положить конец всему этому... безобразию...
  
   Внезапно Александра Сергеевича потянуло в сон. Он не стал сопротивляться, полагая, и в его догадках имелась некоторая доля здравого смысла, отдадим должное интуиции поэта, что в данных обстоятельствах хороший полноценный отдых - лучший способ прекратить затянувшееся общение с нечистой силой. Не стал сопротивляться, а просто смежил веки.
  

* * *

  
   Тригорское... Милый сердцу уголок... Пушкин с трудом открыл глаза. Где он, кто?
  
   Туда, туда, друзья мои!
   На скат горы, на брег зеленый,
   Где дремлют Сороти студеной
   Гостеприимные струи... ***
  
   Николенька Языков написал... дружок Алексея... Осипова. А я? Я жил по соседству. В Михайловском. Нет, не жил, живу... Это моё имение... Просто... просто устал, заболел... Где я? Что со мной?
   - Господин... Ваше благородие! Экипаж запрягать прикажете?
   - Какой экипаж?
   - Так поспешный же дилижанс. Сами вчера ввечеру изволили распорядиться.
   - А-а-а... Ну да, верно. Всё верно. Запрягайте, а мне умываться и завтракать. Только яйца вкрутую не варите, я "в мешечек" люблю! Да смотрите у меня, черти, чтоб вода не ледяная была, а не то бить стану. Без жалости!
   - Слушаюсь, барин! Сейчас изладим вам четверик, будьте любезны!
  
   Чёрт его дери, как всё же прекрасно облиться ни свет, ни заря ледяной водой, ощутив себя совершенно новым человеком и пропеть себе под нос песню молодости, полную энергии, оптимизма, веры в счастье...
  
   Как, скажем, вот этот его гимн, который, бывало, исполняли с бокалом мозельского в руках...
  
   Боже! вина, вина!
   Трезвому жизнь скучна,
   Пьяному рай!
   Жизнь мне прелестную
   И неизвестную,
   Чашу ж не тесную,
   Боже, подай! ****
  

_ _ _

  
   Статская служба была не для Льва Сергеевича Пушкина: уж слишком много времени он проводил в развлечениях, увлекаясь женщинами и вином. Декабрист Николай Иванович Лорер вспоминал: "Лев Пушкин вечно весел, находчив и остер в своих ответах, пьет одно вино... Он не знает вкуса чая, кофе, супа, потому что в них вода... Рассказывают, что однажды ему сделалось дурно в какой-то гостиной, и дамы стали кричать: воды, воды, и будто бы Пушкин, услыхав это ненавистное слово, пришел в чувство и вскочил как ни в чем не бывало".
  
   А ещё народная молва на свой вкус перемолола эту историю. Так появился известный в самых разных кругах русского общества анекдот.
   В меблированных комнатах некоего домовладельца начался пожар. Слуги, постояльцы, хозяин бестолково снуют по коридорам и кричат: "Воды! Воды!". Распахивается одна из дверей, и весёлый куражливый голос оглашает задымлённую атмосферу оптимистическим воплем: "А в пятнадцатый нумер - ШАМПАНСКОГО!!!"
  
   Но вернёмся к младшему из братьев Пушкиных. Сергею Львовичу - папеньке - в один момент сделалось очевидно, следует как-то переменить жизнь повесы. Переменить кардинально. Встал вопрос о службе в армии. Александр Сергеевич писал о брате: "На седле он все-таки далее уедет, чем на стуле в канцелярии". И в 1827-ом году Лев попал в действующую армию на Кавказ, где принял участие в сражении с Аббас-Мирзой. Лев Пушкин оказался храбрым воином. Его любили решительно все: и друзья-сослуживцы, и командиры, и нижние чины. Имидж кутилы и бонвивана забылся на время.
  

* * *

Project "losted manuscript", ALPHA version

  
   Юнкер Нижегородского драгунского полка Лев Сергеевич Пушкин принимал гостя в доме армянского купца Назаряна, где квартировал после захвата Эривани войсками под командованием Ивана Фёдоровича Паскевича. Гостя незваного, полуношного и донельзя странного, назвавшегося Нифилимом Агарестовичем...
  
   Представление господ друг другу не затянулось, поскольку прибывший знал наверное, к кому шёл, а свои кондиции предъявил в виде дорожных бумаг с императорским вензелем и двухголовой печатью "в ногах". И только опытный взгляд мог бы обнаружить пиксельную зернистость, особенно по краям документа, что свидетельствовало о небрежении при работе с программами обработки изображений - дескать, для первой трети XIX-го века и третий сорт не брак, извините за каламбур.
  
   - Бешбармек удалой, где же совесть твоя? - выводил на удивление чистым и красивым баритоном Вассаргин... или, нет, наверное, не Вассаргин. Какой ещё Вассаргин? Не бывало в дворянской среде подобных фамилий сроду. Нету никакого его сиятельства Вассаргина, да и департамента Сыска и Находок не существует.
  
   Лев Сергеевич знал это так же точно, как и содержимое собственного планшета, поскольку ему была ведома структура державного управления Российской империи - не один раз видел уложение о государственной службе и с табелью о рангах сталкивался впрямую, а не понаслышке.
  
   Не мог действительный тайный советник, чиновник 2-го класса, сам лично заниматься таким деликатным делом, как восстановление главы из романа в стихах (Нифилим Агарестович сразу о том речь повёл). Сам, а не через порученца рангом пониже. Ну, на худой конец, велел бы доставить Льва Сергеевича в сопровождении жандармов в свой кабинет департамента. А тут... Самолично через половину империи на Кавказ мчался. Тут явный конфуз, пожалте бриться. Видать, нечисто дело-то. Может быть, Третье отделение за работу взялось со всей жандармской прытью легавых псов.
  
   Нечистое дело-то. Ох, нечистое!
  
   Невелико число чиновников ведомства Александра Христофоровича*****, а дело они своё знают отменно. Не зря же сам Наполеонов победитель в походе на Париж генерал-фельдмаршал Барклай начало этому департаменту положил.
  
   Лев Сергеевич, сам зажёг свечи в зале (не будить же среди ночи горничную Дуняшку, неизвестно каким зигзагом судьбы попавшую в услужение к армянскому купцу Назаряну) и принялся искать приборы для письма по настоятельной просьбе тайного советника. Он хоть, может быть, и не советник вовсе, но, по всему видать, не последний чиновник в империи. Наверное - засекреченный... сотрудник жандармского ведомства.
  
   А гость, тем временем, болтал что-то мало вразумительное, проще сказать, нёс чепуху:
   - У нас ведь как в державе заведено... Никакого уважения к классикам. Чего только в сочинениях не прочтёшь... какой только ерунды. Вот, скажем, о Николае Васильевиче... "Нос Гоголя наполнен глубоким содержанием..." Впрочем, вам, Лев Сергеевич, пока непонятен смысл вышесказанного. Разумение глубины этого вопроса... а не носа, кстати сказать, придёт к вам позже.
   Или... вот ещё каламбурчик, извольте полюбопытствовать. Ямщик сидел на козлах кареты. Он был закутан в шубу из овчины, а внутри сидел барин. Каково? Впрочем, здесь уже не о классиках... Так, безделица - единый государственный... от господина Профурсенки...
  

_ _ _

  
   ПРИМЕЧАНИЯ:
  
   * - Чаша Соломона, согласно преданию, была инкрустирована таинственной надписью, содержавшей предсказания об Иисусе Христе и указывавшей на число лет от Соломона до Христа, а также другими таинственными символами;
  
   ** - Транзакция - в информационных системах - последовательность логически связанных действий, переводящих информационную систему из одного состояния в другое. Транзакция либо должна завершиться полностью, либо система должна быть возвращена в исходное состояние;
  
   *** - отрывок из стихотворения Николая Языкова "Тригорское", посвящённого Прасковье Александровне Осиповой (в девичестве - Вындомской);
  
   **** - куплет из гимна "Боже! вина, вина!.." Николая Языкова, написанного в августе-сентябре 1823 года;
  
   ***** - здесь Пушкин имеет в виду шефа жандармского отделения Александра Христофоровича Бенкендорфа.
  

* * *

  

4. ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

  

"...я отгорал, как зарево в степи,

   поссорившись с закатом, догорает;

   как на костре порой фольга блестит,

   иль тень от спички на стене играет...

  

   ...скупой рукой водил по облакам,

   а милостыни нету и в помине...

   ...на видеокассете BETACAM

   свой жребий нёс изгнанником в пустыне...

  

   ...отплыл ноябрь от пристани тоски,

   в которой осень дряблая купалась...

   ...я так желал (зачем?) её спасти,

   что даже ты, мой друг, засомневалась:

  

   а может, я с рассветом буду прав,

   что в зиму не спешу душой ворваться,

   что не хочу учить её... устав...

   ...и по Уставу лжи тренироваться...

  

   ...я снисходил по ледяной земле,

   и в эту землю метил вялым задом...

   трамблёр, похоже, сильно не задет -

   подумаешь - великая награда...

  

   ...увянет вдохновенье навсегда,

   как только ты начнёшь его бояться...

   ...к чему потом нервозно поднимать

   свой рейтинг у гламурной популяции?

  

   ...я догорал как грустный мотылёк,

   строка к строке сегодня не ложилась...

   ...и всё сжимал последний уголёк,

   в котором что-то пламенное билось..."

"Не отгорит", Чваков Димыч

  
   Ночь недавно-то и минула, а будто не с Пушкиным было. Но память прихотливо и ненавязчиво предлагала свои услуги, в красках и полутонах расписывая события на почтовой станции. Да, именно тогда Вассаргин, хотя какой там Вассаргин... бес, демон по имени Вассаго, предложил свои услуги по поиску рукописи...
  
   Пушкин вспомнил... как задремал тогда и будто на волшебных волнах тёплого океана покачивался под монотонность голоса своего ночного гостя.
  
   Вассаргин Нифилим Агарестович вдруг принялся откровенничать, вспоминая службу у царя Соломона... Оказывается, и демонам свойственно такое чувство как ностальгия. Хотя, какая может быть ностальгия, когда ты можешь заново всё пережить. И причём "одновременно" (достаточно некорректный термин для пространства Минковского) в разных точках ноосферы?
  
   И вдруг нечистый резко сменил тон, в голосе его послышались деловые нотки, отчего Пушкин немедленно пробудился.
  
   - А теперь - к делу, любезный мой Александр Сергеевич. Скажите мне, готовы вы заплатить самой своею жизнью за эту рукопись? Только подумайте хорошо.
   - Да... если буду уверен, что допишу роман до конца. Потом уже и умереть не так страшно. Будет за что...
   - Хм, смело! Очень даже. Надеюсь, вы понимаете, с кем имеете дело, мой отважный поэт? Я обладаю очень большими возможностями. Мне дозволено то, что разрешено очень узкому кругу демонов.
   - Понимаю.
   - Что ж, тем лучше. Будем вести разговор более предметно. Так-так... 72 месяца, бонус - Болдинская осень 1830 года. За минусом комиссионных... А потом уже, как водится, не в нашей власти. Спасибо товарищу Бенкендорфу за наше счастливое Геккеренство, хех. Не обращайте внимания, господин камер-юнкер о своём, о небесном припомнил.
  
   А далее Вассаргин говорил что-то уж совсем непонятное... О какой-то дуэли на Чёрной речке, о пистолетах от Лепажа с серебряной инкрустацией, о проникающем ранении в брюшную полость...
  
   И тут случилось странное. Кто-то запел удивительный романс. Но не цыган - и гитара играла без надрыва и дребезга, а напористо, как кавалеристский рожок во время атаки, и голос не отливал пронзительным, а мужественно декламировал... И язык был русский, а не говор кочевого народа...
  
   А в Донском монастыре
   Время птичьих странствий.
   Спит в Донском монастыре
   Русское дворянство.
   Дремлют, шуму вопреки,
   И близки, и далеки
   От грачиных криков,
   Камергеры-старики,
   Кавалеры-моряки
   И поэт Языков*
  
   - Что это за мелодия Нифилим... э-э-...
   - Агарестович.
   - Да-да, Нифилим Агарестович, что за песня? И Коленька отчего в ней похороненным числится?
   - Всё так... один бард из академиков развлекался во время дальнего путешествия. А Языкова, видно, для рифмы приплёл...
   - А позвать вашего академика нельзя ли? Я ему выскажу, что негоже про живых-то подобным-то вот образом писать. Грешно сие.
   - Нельзя позвать, батюшка Александр Сергеевич, это не самого мы барда слышим, а лишь его голос, на диск записанный.
   - Голос? Помилуйте, Нифилим Агарестович, нечто можно звуки записью фиксировать? Никак невозможно-с, душа моя... Что-то вы совсем мне какие-то странные мысли говорить изволите. Или бесовство ваше уже и на такое способно?
   - Хорошо, хорошо, дражайший Александр Сергеевич. Не стану я ничего объяснять, чтобы психику вашу не травмировать. А на вопрос отвечу, что нельзя сейчас певца к нам пригласить. А потом я с ним встречусь и передам ваше сетованье. Непременно передам, будьте покойны, любезная душа!
   Да вы уж, видно, запамятовали, что я вам давеча битый час толковал. Ну, да... конечно. Сложно с непривычки-то непонятным оперировать. В большом энергетическом масштабе пространственно-временного существования. Эта песня была (для вас - будет) написана много позже, после смерти вашего знакомца Языкова. Так что никаких противоречий.
  
   - Давайте вернёмся, Нифилим Агарестович, к вопросу возвращения рукописи пятой главы. Если я верно понял, её у вас нет, но вы можете каким-то образом вернуть содержимое, то есть сам текст, правильно?
   - Верно-верно. Только не спрашивайте меня ничего о подробностях. Почему да отчего именно так. Всё равно не поймёте всех деталей, а с ума свихнуться можно будет за милую душу. Вам нужно не это, так же?
   - Мне нужен текст, поскольку в начале следующего года предполагается печать пятой главы отдельным изданием.
  
   - Вот и хорошо. Давайте, пожалуй, поступим следующим образом... Слухи же ходят, Александр Сергеевича, о небывалой памяти брата вашего. Вот и не станем народонаселению, так сказать, перечить. Наоборот, потрафим Льву Сергеевичу, дадим ему возможность в веках прославиться. Это он вашу рукопись по памяти и восстановит. Как вам данный ход, уважаемый? На мой взгляд, очень даже неплохо. Для легализации, так сказать, опознания.
  
   - Да как же возможно, позвольте? Лёвушка всего один раз и слышал-то. Я ему сам читал. Но вокруг народу было приизрядно: вино пили, разговаривали... Да ещё и перебрали тогда немного. А там, почитай, почти шестьсот строк, никак не меньше - в главе той пятой. Как тут запомнить? Никак невозможно, милейший Нифилим Агарестович. Только расстраиваете меня еще сильнее, батюшка. Нехорошо.
  
   - Не трудитесь, дражайший мой Александр Сергеевич, техническую сторону вопроса беру на себя. Где там братец ваш нынче служить изволит? На Кавказе? В Эривани квартирует. Так и не мешкайте, письмо ему пишите. На обстоятельства посетуйте, которые вам не позволили рукопись в Петербург довезти. Глядишь, всё и сладится. Да не зыркайте на меня пронзительно своим эфиопским зраком! Точно, всё хорошо будет. Клянусь семенем годовалого дракона-индиго!
   Это - во-первых. А, во-вторых, разрешите вам доложить, что ходить в чужой устав со своим монастырём, хе-хе, - совсем уж поперёк нот, любезный вы мой! Что-то не так сказал? Ах, да, может быть, и перепутал. На мой взгляд, несущественное замечание. Знаете что, если нет у вас никакого конкретного плана относительно возвращения утраченного, то лучше послушать совета старших товарищей... которые, впрочем, не совсем и товарищи, ха-ха-ха...
  
   А дальше - вы проснётесь, мой неверующий Фома, и сразу припомните, что братец ваш нечеловеческой, фантастической зрительной памятью обладает. Вот-вот... именно так. И обо мне вы толком и сказать ничего не сможете. А через пару деньков - и вовсе позабудете. Всего лишь - ночной кошмар, лёгкое наваждение, не более того. За замять лет, за призрачность видений умчит меня на шёлковом коне... что называется? Не помните, чья строфа, Александр Сергеевич? Оно и понятно, коли нет. Не сталкивались с этим наглецом, автором, так называемым, выходит... хе-хе... Как говорится, бог миловал.
  

* * *

  
   Вот и на тебе. Обещал демон, что не припомню ничего, а я всё прекрасно осознаю и понимаю. Выходит, не такой уж он и всемогущий? А вот относительно рукописи... Поверить ли ему? А что ещё остаётся-то? Всё-таки сам он бумаги-то и умыкнул с этим длинноволосым Николенькой. В Петербурге начнёшь искать, ничего не сыщешь, всё равно, что вчерашний день в подполе шарить.
  
   Для чего демонам автограф 5-ой главы, его, Пушкина, рукой написанный, вдруг да понадобился? Совсем непонятно... А надежда на её возвращение всё ж остаётся, что нечистые текст вернут, не напакостив. Правда, совсем небольшая надежда. Иначе, зачем бы им самим к нему являться, да ещё демонстрировать примерно-показательно, что не горят рукописи? Удивительно - бумага, а не горит!
  
   А писатель тот, что сидел давеча у камина, кажется, очень знаменитый. Но не из нашего времени. Не врут, стало быть, демоны о перемещении в любую точку исторического развития. Не врут.
  
   Займёмся делом, однако. Пока к завтраку не накрыто можно и письмо брату написать, да отсюда со станции и отправить. Только, чёрт возьми, где перо взять приличное? Эге, так вот же лежит парочка. Благовониями от них за версту разит, как от Вассаго. И здесь всё предусмотрено. Так-так, где-то был мой дорожный пузырёк с чернилами...
  
   Дорогой, родимый брат мой, Лёвушка**. Фу, сроду этого завзятого гулёну, любителя выпить, повесу не называл подобным-то манером. Эвон как судьба распорядилась. Тут вам не куры госпоже Воронцовой вместе с госпожой Дурново и жгучей южной красоткой Мариолой Балш вместе взятым строить, впрочем, о последней даме даже в дневнике не записал. Опасное дело. До дуэли и ареста дело дошло, спаси, Христос. Лёвушку-то Бог миловал...
  
   А, вот и к завтраку зовут. Успел как раз письмо закончить. Теперь - собрать вещи и вниз. Посмотреть - ничего ли не оставил часом. Всё! Присесть на дорожку с саквояжем в ногах... Удивительная всё же эта гостевая комната. Вот и стена, на которой видение было. Ничем от прочих стен не отличается, а взглянешь на неё - мороз по коже.
  
   Однако... что это там господин в необычном лорнете о каких-то "Мёртвых душах" говорил. Вот тоже мне забавный анекдотец - рукопись не горит. Надо будет рассказать кому-нибудь... Сюжет можно очень даже развить. Самому-то писать недосуг. С романом бы об Онегине разобраться.
  
   И, кстати, кто этот... как бишь его... Гоголь... Фамилия очень странная, малоросская, похоже. Хм, не знаю такого... Не помню. У него, как я понял, что-то с носом... не в порядке. Сам Вассаргин будто бы говорил братцу Лёвушке, а я - словно рядом присутствовал. Впрочем, верить ли? Сон, всё сон. Но какой-то странный. Как у Татьяны. Вещий?
  
   Так, может быть, оно и получится? Чтоб глава романа к своему автору вернулась...
  

* * *

Project "losted manuscript", BETA version

  
   Юнкер Нижегородского драгунского полка, принимающего участие в войне с Персией за влияние в регионе и присоединение Эриванского ханства к Российской империи, Лев Сергеевич Пушкин привечал в доме гостей. Незваных гостей, полуношных: одного донельзя странного, назвавшегося Нифилимом Агарестовичем, действительным тайным советником, хозяин в дверях даже остановить не успел - так он был напорист и уверен в себе и своих полномочиях.
  
   Второй же посетитель, невысокий, широкий в кости и с раскосым взглядом маленьких медвежьих глаз, именовал себя Георгием Валентиновичем Гаморовым, поручиком по особо важным делам. Коричневая фрачная пара из английского твида делала гостя похожим на небольшого, но очень хитрого барибала. И если бы не лорнет в нервной руке, то и дело к глазам приставляемый, то уж точно Гаморова за зверя принять не мудрено.
  
   С формальностями покончили быстро.
  
   - Хан Муграб удалой, где же VISA твоя? - выводил на удивление чистым и красивым итальянским тенорком Вассаргин... или, нет, наверное, не Вассаргин. Какой ещё Вассаргин? Не бывало в дворянской среде этаких-то вот фамилий. Нету никакого его сиятельства Вассаргина, да и департамента Сыска и Находок не существует.
  
   Лев Сергеевич был уверен в этом наверняка, поскольку по долгу службы знакомился со структурой государственного управления Российской империи - много раз видел уложение о державной службе да и табель о рангах также ведал не понаслышке.
  
   Не мог действительный тайный советник, чиновник 2-го класса, сам лично заниматься таким деликатным делом, как восстановление главы из романа в стихах. Сам, а не через порученца рангом пониже. Хотя б того же Гаморова взять. Ну, на худой конец, велел бы доставить Льва Сергеевича в сопровождении жандармов в свой кабинет департамента. А тут... Что-то явно не так. Видать, нечисто дело-то. Может быть, Третье отделение за работу взялось со всей жандармской прытью легавых псов? Не успели город от перса освободить, а эти господа уже тут как тут.
  
   Видит бог, тайное дело-то. Ох, тайное!
  
   Немного чиновников в ведомстве Александра Христофоровича Бенкендорфа, но дело своё знают они отменно. Не зря же сам Наполеонов победитель в походе на Париж генерал-фельдмаршал Барклай первый, как говорится, кирпичик в основу департамента и заложил.
  
   Меж тем Нифилим Агарестович чувствовал себя вольно, нимало не стесняясь. Уселся на оттоманку, накрытую роскошным ковром ручной работы, и говорил что-то мало понятное:
  
   - Вот ведь у нас что происходит... Никакого уважения к классикам. Чего только в сочинениях школяров обестолоченных не прочтёшь...какой только ерунды. Вот, скажем, о Николае Васильевиче... "Нос Гоголя был наполнен глубоким содержанием..." Или ещё, того круче, о героине графа Льва Николаевича... "Анна спешила на электричку, сломала каблук и свалилась на рельсы..." Впрочем, вам, мой милый, пока непонятен смысл вышесказанного. Постижение глубины этого вопроса... а не носа, кстати сказать, и не глубины железнодорожных путей относительно платформы Николаевского вокзала придёт к вам позже. Не станем уточнять, когда именно.
  
   Или... вот ещё "шедевр художественного слова", извольте полюбопытствовать. Ямщик сидел на козлах кареты. Он был закутан в шубу из овчины, а внутри сидел барин. Барыня ездила на коляске с приподнятым задом. Каково?
  
   Хотя, как говорится, не удивительно это, когда литературой управляются разного рода верхогляды с техническими воззрениями на структуру душевного устройства, когда одним из существенных литературных вопросов считается такой - какого цвета платье было на Наташе Ростовой во время её первого бала...
  
   Вы не смотрите на меня, будто на свихнувшегося, любезный Лев Сергеевич. Это информация, которая вам ещё неведома. И вообще-то мне и говорить не следовало. Много я тут чего болтаю, что бы вам знать не положено. Но характер у меня такой. И будь на моём месте дем... чиновник помельче, можно было бы заработать... на орехи, ха-ха. Помните каламбурчик: и с тех пор о нём говорят, что, мол, пропал в Пуччини, и Тоска следовала за ним?
  
   Вассаргин всё болтал и болтал без умолку, а его спутник тихонько стоял в углу с видом покорного ожидания, не подавая голос и не издавая ни малейшего звука. И вот Нифилим Агарестович внезапно сменил игривый тон на более официальный, едва заметив, что действия Льва Сергеевича по поискам письменных принадлежностей увенчались успехом.
  
   - Однако к делу! Смотрю, бумаги у вас вполне хватает, чтобы всё уместить. Приступим, помолясь, как говорится в русских селениях.
  
   А дальше началось испытание. До самого утра Лев Сергеевич записывал пятую главу романа "Евгений Онегин" с дребезжащего стылой жестью на морозном ветру голоса Гаморова. Георгий Валентинович диктовал, размеренно прохаживаясь по комнате и заложив одну руку за спину, а второй держал перед глазами раскрытую книгу, из которой и читал. Надобно отдать ему должное - чтец из Гаморова получился бы отменный.
  
   Георгий Валентинович тщательно скрывал ото Льва Сергеевича обложку, но один раз неловко дёрнул затёкшей кистью, и Пушкину удалось прочитать. Что-то вроде "Хрестоматия для 9-ых клас...". Там было ещё что-то написано, но Лев Сергеевич уже ничего не видел, поскольку Гаморов крутил у него перед носом указательным перстом, напоминающим сильно располневший баварский копчёный деликатес к пиву, и говорил, словно нарезал слова от неприятного вида фразы-колбасы:
   - Вот ведь как-с, милостивый государь, мы к вам со всей душой-с, а вы-с подсматривать удумали! Будто мизерабль какой, прости господи! Нельзя же так-то вот-с надменно не уважать их сиятельство (кивок в сторону Вассаргина, с усердием поглощающего лафит с мятными пряниками)! Ай-ай-ай... Придётся после хорошенечко ваши мозги-то промыть, батенька мой.
  
   Видно было, что Гаморову, собственно, никакого дела нет до того, ЧТО увидел Лев Сергеевич, а блажит он просто по привычке как-то себя развлекать, вероятно, чтоб не уснуть от монотонного чтения. Таким образом, вскорости инцидент оказался исчерпанным, а потом работа возобновилась
  
  
   С третьими петухами исчезает лишь литературная нечисть, а действительные тайные советники, пусть и подложные - никогда. Нифилим Агарестович покрутил головой, отчего-то временами напоминающей волчью, и спросил:
  
   - Вот что, свет мой, Лев Сергеевич, переписать изволили? Что ж - и славно. Так-так, я же просил вас несколько исправлений показать, позачёркивать кое-что. Для правдоподобия, говорю же вам. И гению нашему, опять же поле для вдохновения... Новые рифмы, новые образы...
  
   Да и оригинал, автограф гения, что называется, отличный от первого издания, дорогого стоит... Это, знаете, собственно, теоретические рассуждения. Впрочем, вам знать абсолютно ни к чему... Ни к чему, я сказал! Ох, дошутитесь у меня, Лев Сергеевич, доиграетесь! На таможне одесской как бы не очутиться с вашими-то выдающимися способностями. А там заливы, лиманы, плавни, болезни всякие: малярия, водянка, что там ещё...
  
   Та-а-а-к, прекрасно. Вот это место мне особенно нравится. За подобного рода находку на аукционе можно... Впрочем, опять я не о том. Вы спрашиваете, что вам делать? Так ведь оговорили уже. Вот получите письмо от брата, где он вам станет на Планиду сетовать, неожиданно лишившую его пятой главы романа, сразу ему сей опус и отправляйте. А про встречу со мной забыть придётся сразу же после того, как исполните оговоренное.
  
   То есть как это, не забыть похожей встречи? Не забывается такое никогда, песенный вы мой? Не смешите меня. Я же из воздуха перед вами не материализовывался, серой не вонял, давненько нас царь Сол... государь император Николай Павлович к благовониям приучал, чтобы с людьми приятное общение было, а не страх животный наружу бился от мракобесия. Вошёл я, как все приличные господа, через парадный вход. Даже сторожу полушку на чай спонсировал. Что, слово незнакомое? Так это иностранное. На каком языке? На языке гламура, вам его знать ни к чему.
  
   И какого рожна, спрашивается, вы меня забыть не захотите, коли я обыкновенный чиновник... но тайный. Уловили, ущучили?
  
   Ладно ужо разговорами-то пространство пустопорожнить. Давайте поглядим, что вы там такое написали, всё ли ладно, всё ли замечательно. Любопытно, что у нас получилось в самом начале. Посмотрим-посмотрим... Итак...
  
   Зима!.. Крестьянин, ног ни чуя,
   На дровнях обновляет путь;
   Его лошадка, снег трамбуя,
   Влачится рысью как-нибудь;
   Бразды пушистые взрывая,
   Летит карета удалая;
   Ямщик сидит на облучке
   В тулупе, в красном пояске.
   Вот бегает соседский мальчик,
   В салазки жучку посадив,
   Собой коня изобразив;
   Шалун уж заморозил пальчик:
   Ему и больно и смешно,
   А мать грозит ему в окно...
  
   Прелестно, право слово, прелестно! И, что характерно, неточности имеются. Ай, да Лёва, ай, да... хотя, конечно, пустое. Не по чину-то честь... быть сыном кобелиной подруги. Не напрягайтесь, вам не к лицу морщинить лицо, да и Болдино не для вас на Руси выстроено.
  
   Ну-у-у вот, дорогой мой Лев Сергеевич, о встрече со мной вам лучше забыть добровольно. И - никому! Упаси боже - сболтнуть! Понятно? А начнёте память напрягать, дежа вю, дескать, и всё прочее, предупреждаю - плохо вам придётся. Про малярию с водянкой помните? Так вот - и не забывайте!
  
   Мы, разумеется, сможем задуть свечу вашего излишне памятливого сознания, но такая поспешность может впоследствии сказаться на нервах, умственных способностях и прочее. Нежелательно. Вот с братцем вашим всё проще... Он, как оказалось, сам готов всё на мистику списать. Суеверие, вещие сны, фатализм... и прочие дремучие понятия. Это нам и на руку - сам себе всё внушит, что потребуется. Вы же - другое дело. Так и норовите в кулачки кинуться или наперекор выступить, когда не по-вашему то выходит. Сильное противодействие всегда вызывает сильное же воздействие, порой, настолько ассиметричное, что лучше б вам и не знать...
  
   Гаморов засобирался уходить, засовывая книгу, с которой надиктовывал, во внутренний карман шинели. Однако Вассаргин ещё никуда не спешил, он продолжал свой монолог человека, которому редко удаётся излить широкую демоническую душу существа нечистого на сознание собеседника:
  
   - Вот вы, наверное, теряетесь в догадках, дорогой мой, кто же мы с Георгием Валентиновичем такие? Да не тушуйтесь, я насквозь вижу!
   И отвечу я вам, Лев Сергеевич, со всей прямотой, на какую способен. Мы - демоны. Нечистая сила, если рассуждать как обычные смертные. Видите, вы даже испугаться не в силах. А почему, спрашивается? Потому, голуба моя, что мы по своей сути являемся порождением вашего разума, то есть - одной крови, а, вернее сказать, одной мысли с людьми. Интересно, правда? Про кровь... я так - для пущего эффекта. Не нужно никаких клятв и долговых обязательств, написанных дрожащей рукой. Это сказки для егозливых неслухов, как вы понимаете. На самом деле - всё будет иначе.
  
   Вассаргин сделал паузу, глотнул разок-другой, припав к принесённой с собой фляге в форме черепахи, затем, выпустив три вокальных булькающих ноты из области диафрагмы, продолжил:
  
   - Душа, бессмертная душа - за автограф самого Пушкина. Обмен совсем даже неплохой... Как считаете? Откуда я его, это автограф, возьму? Со стола в той самой почтовой станции, где остановится ваш братец во время путешествия в столицу.
   Вы говорите, как я, мол, сумею? Так для нас демонов не существует понятия времени... Мы путешествуем по нему, как вы, трёхмерные, по своему весьма несовершенному и ограниченному пространству... Для нас нет проблем с перемещением назад и вперёд по этой координате... которую вы и координатой-то не считаете, почитая за нечто особенное, за какую-то субстанцию эфира. Да-да, именно о времени я и говорю. А что тут представлять-то, милый мой? Вот, скажем, будь вы двухмерным и плоским человечком, не смогли бы, небось, вообразить, как подпрыгивать поперёк себя, да ещё и вверх. Вот так и в нашем случае.
  
   Нет-нет, успокойтесь. Невозможно нам, демонам, вступать в материальный контакт с артефактами трёхмерного пространства. Видит око, да зуб неймёт... Так что не тронем рукопись вашего братца, не сумеем попросту...
  
   Да господь с вами, дорогой вы мой, не делайте из меня монстра... Я всего только один из слуг Соломоновых. Вассаго, слышали, наверное? То есть, как это - давно умер? Для меня никто не умирает. С точки зрения демонов человек существует одновременно во всех своих ипостасях - от младенца до глубокого старика... Только вот отрезок его существования по четвёртой координате всегда конечен. Ну да, ну да... Бесконечных отрезков не бывает, здесь вы верно изволили заметить...
  
   А относительно души пошутил я. Ну, кому, скажите на милость, нужна душа? Какая от неё может польза в хозяйстве случиться? Зачем тогда стараюсь, брату вашему помогая? Считайте, что из соображений альтруистических, сиречь - меценатских. Следуя, так сказать, за Креативным Творцом всего сущего, а не за тем добреньким дедушкой, каким вы себе мыслите Создателя - плод человеческого воображения.
  
   Вот, скажем, с какой целью Создатель, как вы его называете, придумал для людей, для смертных разделение на полы? А чтобы они чувствовали эрзац-бессмертие при помощи продолжения рода, в своих потомках, так сказать. Ангелы и мы, демоны, бессмертны и потому бесполы... Нам ни к чему размножаться... Обитатели небес и геенны огненной вечны... как сама вселенная, к которой они принадлежат...
  
   Впрочем, и небеса эти и полыхающий жаром ад - по своей сути не более, чем художественные образы, выдуманные теологами и мракобесами... ха-ха... Бесы - суть бесы. А вот мракобесы - сиречь бесы-пустышки, квазибесы из числа смертных. Путь их во мраке, поелику знания слабы и узкоспециальны. Следите за моей мыслью, любезнейший Лев Сергеевич. Я просто один из многих.

_ _ _

  
   На сером и набухшем от обилия влаги утреннем небе Эривани вдруг возникла огненная надпись. Она посияла с минуту-другую, никого не потревожив, поскольку увидел её один только сторож с купеческих складов мануфактуры, да муэдзин, собравшийся призвать правоверных воздать хвалу Отцу Небесному с высоты минарета, построенного в годы династического расцвета Меликов Агамалянов***. Надпись ненадолго озарила окрестные дома, лабазы и лавки, а потом исчезла, оставив после себя необъяснимый и сладкий аромат Востока.
  
   Сторож отнёс видение на счёт своей сонливости и того обстоятельства, что в прошлое воскресенье не пошёл в церковь на службу, перекрестил зевающий рот и отправился открывать контору - вот-вот должны были пожаловать господа управляющий, счетовод и два оптовых покупателя - интенданты русской армии Паскевича. Муэдзин же оказался настолько старым, что поразить его воображение чем-либо представлялось совершенно невозможным. Он просто приступил к ежедневной процедуре подъёма на минарет.
  
   А надпись, так никого и не удивившая, была следующей:
  
   "...и тают нежно в небе корабли...
   ... и тихо Болдиным под ложечкой саднит..."
   ....................................................................................................................
  
   ПРИМЕЧАНИЯ:
  
   * - куплет из песни Александра Городницкого "Донской монастырь" (1970, НИС (научно-исследовательское судно) "Дмитрий Менделеев", Атлантический океан);
  
   ** - И действительно, письмо брату с детально описанными подробностями пропажи рукописи 5-ой главы романа в стихах "Евгений Онегин" Александр Сергеевич написал. Обстоятельное и подробное. Жаль, скрижали истории не сохранили этого текста. Только сам факт существования такой эпистолы от старшего брата младшему уже никем не оспаривается;
  
   *** - Непосредственными руководителями армян Еревана был род Меликов Агамалянов. Мелики имели полную административную и судебную власть над местными армянами, за исключением права приговаривать к смертной казни (которым обладал только сардар). Город делился на три квартала (махала): два мусульманских и один армянский. Армянский квартал назывался Конд; он располагался в северо-западной части города; в нем располагались четыре старейшие армянские церкви города (всего в Эривани их было десять). Там же находился роскошный, окруженный садом дворец Меликов Агамалянов. Население тогдашнего Еревана (на конец 1827-го года) составляло свыше 20-ти тысяч человек;
  
  

* * *

  

5. ПРЕДАТЕЛЬСТВО

  

"И никто не найдёт (в добрый час) ни пера, ни стила, ни следочка

На путях-перепутьях изрядно расхожих моих...

Вы уверены, милая Леди, я нервный поэт-одиночка,

Вам легко будет брать и небрежно расходовать их...

...моих мыслей отвальных дескриптор отвязно-фартовый.

И отважных сентенций, которых вовек не продам...

И взлетит, накуражившись, рядом мой ветер портовый,

Когда я вдоль Виана* бреду по безмолвным рядам...

_______________

...когда сам ухожу близ могильников старого склепа,

И на склепе могильников вижу фамилий итог...

Не боюсь, что вдруг буду я выглядеть как-то нелепо,

Будто принц, притащившийся в Спящей Царевны чертог...

Мне нелепость - за счастье увидеть активность созвездий,

Мне обследовать прошлое, нагадали, с открытым огнём.

И, наверное, знайте, моя лучезарная Леди,

Я вас видел всего лишь мгновенье, а далее - вместе уснём..."

  

"Путеводитель по Аиду", Чваков Димыч

  
  
   "К двухсотлетию со дня дуэли Александра Пушкина с неким Дантесом Жоржем Шарлем, хвастуном и щёголем, состоялся специализированный аукцион Сотбис, посвящённый раритетным артефактам, связанным с жизнью и гибелью великого поэта.
  
   Главной сенсацией торгов стало появление в числе лотов автографа Александра Сергеевича - рукописной версии пятой главы романа в стихах "Евгений Онегин". Ранее этот автограф считался безвозвратно утраченным поздней осенью 1827-го года на одной из почтовых станций между Москвой и Санкт-Петербургом. Сам текст был позднее восстановлен по памяти братом поэта Львом Сергеевичем Пушкиным, а рукописный автограф автора объявился спустя почти двести десять лет.
  
   Господин, продавший рукопись, пожелал остаться неизвестным, поэтому все операции, связанные с выставлением лота на торги, проводил посредством Голонета (голографическая версия медийной части сети Интернет, одна из новинок фирмы "Квёлый Паккард", пробивающей дорогу своему бренду объёмным способом по всему миру).
  
   Вы прослушали новости культурной жизни из Лондона".
  
   Стереофоническое рэндом-пространственное радио начало передавать что-то из классики. "Братья Гниль" снова хлопали накладными ресницами в тщетных попытках взлететь... над землёй... хотя бы чуточку... как дикая курица дрофа, предпочитающая бег парению в воздухе. Братья давно уже не пели своими голосами, предпочитая брать их в аренду у студентов "Гнесинки". Скорее всего, именно поэтому их ещё кое-кто слушал, и даже заполнял своей аморфной массой ретро-меломанов концертные залы больше, чем на четверть.
  
   Вассаргин, развалившийся на оттоманке с чудесным персидским ковром ручной работы конца XVIII-го века, цокнул языком. Казалось, всё шло по его демоническому плану. Но он уже знал, что дело обернулось не так, как он задумывал. И всё этот недостойный хлюст Гамор!
  
   Левое ухо зачесалось. К деньгам! К огромным деньгам! Это Вам не ладошки... Левая - к деньгам, правая - к мордобою... возможно, за те же банальные купюры. Ладошки, хех. Там всё невероятно скромненько. Деньги, деньги... дребеденьги... Зачем они демону? Это пусть Кока Ледоставов по прозвищу Сальмонелла радуется. Заслужил...
  
   Всё никак невозможно привыкнуть к такой простой мысли, что информация и эта придуманная людьми плохо отмываемая субстанция правит миром. А как же тогда возможность перемещаться вдоль оси... э-э-э... Вдоль оси минк? Оси, названной так в честь её изобретателя - немецкого математика Германа Минковского в начале 20-го века.
  
   Ха... изобретателя. Звучит более чем смешно. Это всё равно, если утверждать, будто человек придумал Солнце или теорию относительности. Нельзя придумать то, что существует помимо человеческого сознания. ОНО ПРОСТО ЕСТЬ!
  
   Оно есть... и оно пить... и оно спать. Если вы, конечно, всего только - жалкий человек, не более. А то, что создано этим сознанием, тоже материализовано и наличествует в четырёхмерье. Неплохо, надобно отметить. Да-с.
  
   Но когда, к тому же, тебе свыше пожалована способность - жить параллельно в разных точках временной транскрипции Вселенной, то понимание особенностей мироустройства - это не награда, а тяжкий крест. Вечный - как память. Как тяжесть мировой скорби. Хотя, отчего вдруг свыше? Смертный не может быть выше бессмертного, даже если и создал последнего силою своего воображения. Я, Вассаго, не согласен с подобными обстоятельствами. Не хочу плестись в арьегарде соглашателей! Хватит с меня одной только встречи с великим, но смертным... бумагомаракой... с моей неудачной попыткой дискредитации гения в глазах потомков. По крайней мере, в ЭТОМ мире...
  
   И разве нужны такому бессмертному (и оттого бесполому) существу деньги, огромные деньги? Потешить своё чрево и тщеславие лучше и без подобной жалкой атрибутики всемогущества. Даже смешно, когда кто-то из демонов начинает уподобляться людям, перенимает их дурные привычки и скверные манеры. Не зря же говорят... да-да... у них, у людей (нужно отдать должное этим жалким особам - они умеют иногда ухватить самую суть), что при длительном общении в ограниченном коллективе однополых существ (к ангелам и демонам сей посыл относится на все сто процентов!), все разумные и смертные создания начинают нивелироваться под самую недалёкую и никчёмную особь.
  
   Так вот, разве есть какой-то высокий смысл в получении ничего не значащих фантиков, которые дают тебе власть над тебе же подобными лишь потому, что ты более удачлив, беспринципен, жесток, прагматичен? Такие действия всего только симулякр настоящих отношений. Фата-моргана, ускользающий образ чего-то важного.
  
   Не-е-е-т. Это ускользающее как раз таки и не важно. Куда главнее то, что у тебя внутри...
  
   Тьфу, сбился. От кого поведёшься. Нам, демонам, нельзя подолгу быть в кругу общения этих жалких, приспосабливаемых к любой гадости людишек. В человеке всё должно быть прекрасно? Ну-ну, видать, давно вас не заносило на современные дискотеки... и дома с общаковой терпимостью.
  
   Кстати, отчего я всё время перевожу стрелки на людей? О! и заговорил-то как бандит. Форменный. Не пристало демонам Агарестова семени подобным образом себя унижать. Впрочем, что за бред я несу? Какого-такого семени, если мы все однополы? Зарапортовался, однако ж.
  
   "Агарестова воинства" - так будет правильней! Однополое существование - вот наша ипостась.
  
   Обидно? Ну что вы, ничуть. Цветки же не обижаются на то, что необходимо порой заниматься самоопылением, привлекая сторонние силы в лице насекомых и ветра в качестве подсвечников? А если речь о клейстогамии идёт, то и вовсе весь процесс автономен в полном смысле этого слова. Нам же проще. Нам и стремиться не к чему. Да-да, а стрематься - и подавно. Извините за жаргон. Ничего не поделаешь - такие нравы у нынешнего демонического истэблишмента.
  
   Мы плоть от плоти Господней, мы - многообразие его всемогущей сущности в мире? Да-а-а-... И нам стрелки на часах - НИ К ЧЕМУ! Что для зайца алюминиевый жилет, прости... ну, да... и Господь тоже! Зачем он нам, если никто этого Создателя не видел никогда, его деяниями не был облагодетельствован?
  
   Итак, вроде бы ни к чему демонам жить по уставу, людьми заведённому. Но не всегда получается. Просто от скуки многие собратья Нифилимские томиться начинают, в людские страсти с головой уходя, будто ничего нет лучше да слаще, чем юдоль смертного. Вот и я не удержался... Ввязался в историю с автографом пятой главы "Евгения Онегина".
  
   Да, а мне-то зачем Пушкинский манускрипт понадобился? К чему? Что хотел доказать и кому своей дерзкой выходкой? Хорошо, как верно отметил литературный герой, рукописи не горят. А вот почему не пояснил. Позвольте за него ответствовать? Хотя, вероятно, и ни к чему мой аксельбант на вашем мундире, коли вы и сами обо всём... горазды...
  
   Верно-верно, раз мы, демоны, можем свободно вдоль оси минк в четырёхмерном пространстве передвигаться, то нам ничего и не стоит в любое мгновение ВАШЕГО ВРЕМЕНИ оказаться и рукопись-то из огня извлечь. То-то и оно!
  
   Всё, что было; всё, что будет и что происходит сию секунду, существует одновременно в ноосфере, области Мирового Разума, частью которого является каждый локальный разум всякого смертного. А уж бессмертного - и подавно!
  
   Никогда, мои родные верхогляды и эгоисты, не обращали внимания, как будто шорох еле слышный по портьерам просквозил? Словно ветерок дунуть по плинтусу в угол дальний собрался, а потом и передумал.
  
   Это мы, демоны, по каким-то делам неотложным являемся и что-то там такое вершим за вашей спиной, каверзу какую-нибудь устраиваем. То в зеркале тёмной тенью мелькнём, то душу разбередим тревогой неясной, то свечи задуем, то проводкой заискрим, а то и скрипом половиц опростаем загашник дальний своего воображения.
  
   Вы нас создали, а теперь мы умело манипулируем вашими страхами и предрассудками. Впрочем, не о том хотел...
  
   Вернусь к рукописи... Для чего мне, великому Вассаго, рукописи Пушкина? Не для денег же, в самом деле?
  
   Объяснюсь. Попробую. Я - бессмертный демон, герцог Восточных областей Ада, Третий дух "Lemegeton"... просто завидую подверженному тлену и гниению куску жалкой плоти. Этому хилому созданию, которому не суждено дожить до сорокалетия. Я завидую той незримой части Господа, которая может стать самостоятельной и вырасти до таких вершин, что мне повелителю бессмертных и не снилось...
  
   Да, мы, наше адское воинство, служили царю Соломону. Но потому только лишь, что стало ему известно заклятие. Не по своей воле. А тут...
  
   Я метался по времени, избороздил координату минк от дня рождения арапчонка эфиопского и до того момента, когда человечество погибло. И везде я узнавал о том, что ОН - ГЕНИЙ. А про меня, бессмертного, знало едва ли сотая часть электората (ф-фу, слово-то какое мерзопакостное!).
  
   Углубившись на много лет вперёд после катастрофы на Земле, думал, что и следов от похотливого пачкотника бумаги гусиными перьями не останется... да где там! Сохранили имя Пушкина те самые индивиды, которым я доверял более всего. Сухари, технари и люди сугубо физиологической сущности нравопорядка, улетавшие с планеты в поисках иных миров, оказывается, захватывали ЕГО произведения... и несли ЕГО СЛОВО... прости меня, Создатель (если ты всё же не вымысел этих придурков, ангелов), Божие по Вселенной. Божие... хм... Причём тут божие-то... Всё, хватит обманываться - нету Создателя. Создатель - единственно - мысль человеческая. Как в резонанс мысли человеческие сойдутся, так и создатель получается...
  
   Короче говоря, и тогда понял я, что не будет мне покоя в жестокой, утомительной и глубокой, как Вселенная, Вечности. И заплакал я, хоть и нет у демонов желёз для проливания бесполезной, но такой нужной сейчас, влаги. Не как люди заплакал, зверем диким завыл.
  
   И азмЪ взалкал! Справедливости высшей взалкал. И принялся поносить словами последними плоть от мысли вашей, человеческой - мифического создателя всего истинного. И доказать решил для себя, что ничтожны людишки по своей сути... Хотя, собственно, очевидное доказывать ни к чему.
  
   Запрещено нам, демонам, от Господа Всемогущего, коей является, материализация совокупных мыслей человечества, менять что-то, материальные объекты, по оси минк перемещая. Что-то, что нарушило бы пространственно-временные транзакции в трёхмерном мире. И не было никакой возможности преодолеть такое сильное заклятие...
  
   Только смертный мог помочь мне в задуманном. Смертный, который бы сумел управлять пространство-временем и при этом оставаться наивным, чтоб не осознать, какой силы инструментарий у него в руках. Царю Соломону достало мудрости и воли, чтоб связать нас, демонов, по рукам и ногам заклятием... А мне нужен был человек, которым бы я сам мог манипулировать, чьими руками бы вершил своё высшее демоническое правосудие.
  
   И он пришёл! И звали его просто - Николай Ледоставов. Кока Салимон, если быть проще. Тот самый программист, который в процессе создания компьютерной игры "Demonic fight" попал в нужное измерение, случился прорыв... Он сумел легко установить связь с четырёхмерным пространством не магическими действиями, а при помощи двоично-шестнадцатеричной системы.
  
   Я уже говорил, что мысль материальна. Мысль смертных. Что способна она сотворить бессмертных существ, каковыми являемся и мы, демоны. Но это ещё не всё. У некоторых людей ещё имеются способности мысленно управлять созданными их воображением существами. Таким был царь Соломон. Таким оказался Кока Ледоставов. Причём Салимон пошёл дальше. Он умел локализовать некоторый объём четырёхмерного пространства, населить его реальными личностями и позволить существовать отдельно от БОЛЬШОГО мира. Нечто вроде лабораторного полигона. Причём полигон сей довольно легко сопрягался с реальным мирозданием по желанию его создателя.
  
   Таким образом, Салимон оказался тем самым индивидом, который мог мне помочь при определённых условиях. Нужно было действовать...
  
   И откуда-то он узнал заклинание. И произнёс его:
  
   - О ты, великий и святой Vassago!.. Который лучше всех знает секреты Elanel, который лучший наездник на крыльях ветра, который облечен искусством надлунного движения, спустись и будь здесь, я молю тебя...
  
   И я был у его ног немедленно! Нету в том никакого чуда, ибо один из моих фантомов сидел сутками у перспективного программиста дома, маскируясь под хитиновую шкурку засохшего в клавиатуре таракана, и "дал отмашку", В КАКОЙ ТОЧКЕ четырёхмерного пространства мне следует очутиться.
  
   Вы, конечно же, догадались, что заклинание оказалось в руках Коки совсем не случайно. Именно! Гамор, мой верный помощник и... предатель, помог пересечься нам с Ледоставовым в его трёхмерном пространстве, к которому он привык.
  
   И потом уже я понял, что этот странный юноша с хвостиком-косичкой, такой, какую носят китайские крестьяне, именно тот, кто мне нужен. Превратиться из слуги в господина не составило труда - наивность Коки в вопросах житейских просто не знала границ.
  
   А следовательно, стал я повелителем незамутнённого никакими лишними знаниями из области беллетристики ума. Причём Салимон даже не догадывался об этом, поскольку был не искушён в вопросах больших и малых интриг. Про таких, как Кока, говорили - святая, мол, простота.
  
   Получив инструмент (в лице Коки) для осуществления своего плана, я приступил к его воплощению в жизнь. Прожект мой не считать каким-то сложным, думалось вашему демонически непокорному слуге, и легко будет приведён в исполнение. Действительно, чего в нём сложного.
  
   Салимон описывал часть нашего мира в рамки своей компьютерной игры, смоделировав двое суток из жизни Пушкина при его перемещении из Москвы в Петербург, а заодно и разные варианты его, Александра Сергеевича, поездки в столицу из Михайловского двумя годами раньше. Потом в этот новый пространственно-временной объект помещались сам поэт с его рукописью, фантом Михаила Булгакова с его сомнениями, ямщики, служащие почтовой станции и мы с Гамором.
  
   В реальном мире нам, демонам, нет никакой возможности перемещать предметы и объекты внутри четырёхмерного пространства по оси времени, а в модели - возможно всё!
  
   Обратившись офицериком, явился я на почтовую станцию, да рукопись-то и выкрал. А чтоб шуму Пушкин не наделал, от которого б меня к ответу призвали, через Гамора ввёл его в транс в области вирутального компьютерного мира. Очень мне было любопытно, сможет ли там нас невидимый, но вездесущий Господь упредить... Не смог...
  
   А дальше-то что? Сначала просто решил я похищенную рукопись у себя оставить навсегда, спрятать, что называется, под сукно Вечности. А потом понял - не остановит это Пушкина. Погорюет он с недельку, а потом наново напишет свою пятую главу. Не уесть мне его никак в таком разе.
  
   А потом другая идея, позабавнее да позаковыристее первой, пришла в мою голову. А ну-ка, пусть Лёвушка, брат поэта, напишет под диктовку всю пятую главу "Онегина", а потом Александру-то Сергеевичу и передаст почтовой оказией с Эриваньского города. А в чём фокус, спросите? Фокус прост до невероятности. Вместо подлинной главы обязал я Гамора надиктовать Льву Сергеевичу вариант с изменениями. Небольшими изменениями. Да плюс к тому - вменил я Гамору ещё одно задание: надобно убедить драгуна Льва Сергеевича в том, что очень полезно было б братцу его гениальному немного поправить текст относительно первоначального варианта. И что, скажете, ерунда, мол?
  
   И вовсе не ерунда, а следующий кандибобер в духе интриг при дворе короля Людовика с любым двузначным номером!
  
   Получив письмо от брата, Александр Сергеевич, немедленно побежал бы к издателю. Не платить же неустойку, в самом деле. Откуда у бедного камер-юнкера деньги возьмутся, чтоб покрыть убытки типографии? Вот и я говорю о том же! Так правленый нашим с Гамором велением и добавками от Льва Сергеевича экземпляр угодил бы в тираж. И явился б миру на свет совсем иной "Евгений Онегин". Допускаю, что сумел бы Александр Сергеевич обнаружить некоторые несоответствия, исправив оные, подведя к ранней редакции, но таки не все! И, к тому ж, очень уж хорошо мне удалось убедить Пушкина, что текст будет восстановлен дословно... А тут ещё сроки поджимают. Поневоле засуетишься, заспешишь, занервничаешь...
  
   Короче говоря, через полтора века население России, да и не только её имело бы совсем не тот текст, что знало до этого... а, точнее, сказать в той же точке пространства-времени, но в другом варианте...
  
   А что касаемо до искажения картины мира, вплоть до его уничтожения, то её, культурной сферы условно разумного человечества, ничуть не жалко.
   И думал я - пусть лучше мир летит в тартарары вместе с его строителями, наделяющих простых смертных такими способностями, чем я буду ощущать себя изгоем... Да... мои действия могут привести к этому. Пусть... Равновесие нарушится, и погибнет всё.
  
   А коли уж обществу со всеми его заблуждениями, подлостями и... чего скрывать... великими индивидами существовать и далее предстоит, коли не рассыплется оно от подобного моего деяния, то тут уже я вволю покуражусь, разделив людей по принципу, кто таков этот Пушкин, и нужен ли он дальше в качестве гения и светоча русского слова. Тут главное - сомнение в души заронить, данное чувство взлелеять и до абсурда довести. Ложь - не сказка, а чудовищная правда! Помните, что доктор Йозеф заявлял перед лицом отправляющихся на казнь низших рас? Мои слова транслировал, а вы как думали?
  
   И ещё!
  
   Давно уже мной во искушение мужичок один Швыдкой введён. Говорит о Пушкине что попало, всё с поэтического пьедестала его скинуть норовит, да ненормативной лексикой высокохудожественную литературу побаловать, чтобы до люмпенского понимания оную возвысить, едва от помойного зева оторвав. Не за идею, за металл презренный. Ну, да ладно, не об этом господинчике речь...
  
   Расскажу, в чём мой замысел заключался. Вот, положим, в трёхмерном мире пролетят годы, начнут в очередной раз Александра Сергеевича чествовать в связи с какой-нибудь годовщиной, а тут и мой ставленник Николка Салимон подоспеет с оригинальной рукописью (мне-то самому нельзя, если не в рамках компьютерной модели).
  
   А уж людей, чтоб скандал подняли, что украл Пушкин своего "Онегина" у какого-нибудь, скажем, Вассаргина Нифилима Агарестовича, найти труда не составит. Думаете, не поверил бы никто?
  
   Ещё как бы поверили! У людей инстинкт с рождения в крови - затоптать того, кто талантом наделён с отменным удовольствием! Будет, гад такой, умничать! Будет выпендриваться перед нами! Подумаешь - талант! Подумаешь - гений! А мы его стадным-то инстинктом по самому плинтусу копытцем подкованным! Вот тебе, получи!
  
   Причём здесь Вассаргин, спросите? Так ведь найти записи предстоит его далёкому предку Николаю Ледоставову, который тайник отроет да почерк пра-пра-пра-дедушки и узнает, поскольку очень любопытен по натуре и занят восстановлением генеалогии своей семьи. Через него документов с автографами пращура полтора гектара с четвертью прошло.
  
   Александр же Сергеевич всё время рукописи у наполовину парализованного разорившегося землевладельца Вассаргина воровал и за свои выдавал. А Дельвиг, шкура продажная, всё и печатал по дружбе старинной... и легенду о гениальном Пушкине тоже он придумал. Вот такая мыльная опера с участием БЫВШЕГО классика - обрыдаться и не встать!
  
   Когда же до пятой главы романа "Евгений Онегин" дело дошло, не удалось вороватому Александру Сергеевичу автограф Вассаргина получить. Только и успел, что переписать с ошибками, а в спешке рукопись-то и забыл. Она под кровать закатилась, а потом её перепрятала верная дворня по просьбе обнищавшего хозяина.
  
   А чего, спрашивается, Нифилим Агарестович рукописи свои отдавал Пушкину? За здорово живёшь ли, али от страха, какого? Так камер-юнкер ему деньги за рукописи платил. Сумму-то невеликую - как раз, чтоб не окочуриться с голоду нищенствующему и почти недвижимому дворянину "вместе с дворовой девкой Малашкой и протчими крепостными, числом в семь персон". Вот и рукопись пятой той главы злополучной бы отдал непременно, да больно уж Александр Сергеевич спешил на встречу с друзьями-пьянчугами - Нащокиным-забиякой, да Вяземским-плутом.
  
   Что - доказательства? За ними дело не станет, с нашими-то демоническими возможностями! За нами с Гамором не заржавеет! Так я думал, в наивности своей ничего не подозревая. А тут... Но давайте по порядку об этом.
  
   Поначалу всё шло, как и мыслилось. Отправил нас с Гамором Салимон-программер в наш родной мир-инкубус четырёхмерной заточки, а бумаги украденные "преображенцем" мы в "трёхмерье" оставили. На программно-лабораторном полигоне, так сказать.
  
   То бишь - рукопись ту, автограф пушкинский, пришлось прятать среди смертных... виртуальных смертных, или, как их Кока неучтиво величал, - ботов.
   У себя же в демонических сферах хранить манускрипт, автограф пушкинский, никак нельзя. Из виртуальной модели мира к себе в реальное четырёхмерное пространство выносить не возможно. Это каждый демон знает, как "отче их, ижи еси..." А в среде живых людей - тоже не нахранишься: много там всяких желающих до литературных раскопок. Сам я не раз становился свидетелем престранных явлений. Попадёшь в одно время пространства трёхмерного, к окружающему антуражу присмотришься, всё для себя отметишь честь по чести, ан, в следующий-то раз - что-то иное всплывёт.
  
   Нюансы всякого рода. Не нашёл я этому объяснения пока. Так что хранить реальную рукопись в виртуальной модели мира - самое милое дело. Салимон мне зуб на отсечение, хе-хе, давал.
  
   Путешествуя в смоделированном Кокой пространстве вперёд по оси времени, уточнил я, что будет стоять почтовая станция нетронутой аж почти до второй войны Отечественной. Вот и закопал её в погребе на той модели мира, что Кока разработал. Думал, он снова потом новый вариант мира сварганить, когда придёт пора рукопись на свет божий извлекать и решать, что же делать с нею дальше.
  
   Но тут не так что-то пошло. Буквально через полгода сгорела та почтовая станция очень престранным манером. Говорят, будто жаркое лето стояло, солома, что во дворе слежалой бесформенной массой валялась, возьми, да и вспыхни. Вроде бы потом стекло какое-то нашли на том месте... вроде увеличительного, или какие на лорнетах используется. Вот, якобы солнечный луч на стекло попал, а потом и пожар случился.
  
   А ещё клочок коричневого твида на заборе обнаружили, будто зацепился кто-то, да и дёрнул посильнее, в запале не обнаружив прорехи лоскутной. Тогда я значения этому не придал, не догадываясь о том, что слуга мой Гамор сам научился программно миры моделировать. Без помощи Салимоновой.
  
   Но в тот раз, о пожаре узнав, нимало я о том не озаботился.
  
   Чуть не провалилось задуманное. Как теперь рукопись искать? Да и нет её, наверное - от температурных перепадов испортилась. Неужели придётся ещё раз мир моделировать, чтобы автограф Пушкинский у самого себя перехватить на почтовой станции, чтобы спрятать бумаги-то более надёжно? Хотя, собственно, как угадаешь, ЧТО будет БОЛЕЕ НАДЁЖНЫМ, если уж и в первой попытке всё предусмотрено было... да реальный мир после экспериментов с моделированием изменился...
  
   Но тут подфартило!
  
   Вот уж воистину - не знал, не чаял такой-то радости... Нашлась рукопись, отыскалась. На пожарище сундучок раскопали, а там, на самом его дне, она и лежит себе целёхонькая...
  
   Не сожгли её затем в русской печи на дворе постоялом (так, чтоб мы того не ведали), на растопку пустив, не растащили мыши по своим норам... Поговаривают, передали пушкинские бумаги квартальному уряднику люди служилые, что комнаты на ямской станции убирают за проезжающими. А тому, борову, малограмотному что: не стал он разбираться долго, запер рукопись в шкатулке несгораемой, измыслив назавтра запрос в Москву и Петербург писать, как с документами поступить лучше. А утром спозаранку попадья местная двойню родила. Не до службы уряднику стало. А следом богомаз, что в монастыре иконы писал, преставился, царствие небесное, со святыми упокой. Почитай до девятого дня его поминали и после опохмелялись до дня сорокового, помянуть также не забывая. Оно и понятно - человек уж больно хороший да отзывчивый был.
  
   Потом... Хм, потом? Да, следом за упокойными хлопотами барин из соседнего поместья на охоту пригласил. Славно на медведя сходили, из берлоги косолапого подняли рогатиной... а дальше дня три с разных сторон к имению ворочалися. Уж больно матёрого зверя разбудили. Никто с ним встретиться в смертельной схватке не пожелал.
  
   Вдогонку за тем уж? Ай... да разве упомнишь. Пошло потом, поехало. Успевай поворачиваться. Вот так и оказался автограф Александра Сергеевича, как говорится, в долгом ящике. А когда уж нового квартального в местечко сие благословенное назначили, то все и думать о найденных бумагах забыли.
  
   Осмотрел урядник перед тем, как дела новому назначенцу передать, содержимое ларчика несгораемого, да и велел половому Прошке отнести шкатулку в архив. С глаз долой. Архив располагался в пристроенном к присутственному зданию флигельке. Зимой там держали гусей и уток. Нет-нет, за перегородкой. А то ж, сами понимаете - нагрянет какая-нибудь ревизия столичная - греха ж не оберёшься. Пернатой живности не должно гадить в присутственном месте. Для того там чиновный люд посажен.
  
   А пространственно-временной континуум продолжал крутиться, будто пчёлка в колесе. Что говорите? Белка? Хорошо, пусть будет белка. Не в этих деталях дело.
  
   Когда уж революция случилась (а что вы думали - и в моделях всё, как в реальном мире), экспроприаторы награбленных народных ценностей, присовокупляя оные ценности к возвращаемым народу, шкатулку ту снесли в местный музей. А куда ещё-то? Ящичек от времени почернел, выглядел неприглядно. Внутри какие-то бумаги, писанные быстрым почерком - ни черта ж не разобрать. И что прикажете с таким богатством делать, как не в музей снести? Там директором бывший писарь из земского присутствия, пусть разбирается.
  
   На беду у того писаря очки накануне разбились при раскулачивании местного богатея. Вошёл он в раж - за дубьё схватился, припомнив заповедь какого-то основоположника, мол, война дворцам, грабь награбленное, а очки свалились с носа и под сапог председателя Наркомбеда упали. Бе-е-да!
  
   Вот и не стал писарь толком сослепу разбираться, что за рукопись, - кому-почему - а просто отнёс в чулан до лучших времён. Назавтра шкатулку завалили образцами местного деревянного зодчества, сорванными с дома раскулаченного покойника. Ему уже и ни к чему, вроде бы. А новоиспеченным хозяевам тоже, поскольку не успели они порадоваться, как следует, благоприобретённому жилью. Сгорело оно, жильё, то есть, случайно вместе с хозяйственными пристройками, когда они самогон по пьяному делу на печь разлили. Хорошо, что живы все, живы да здоровы. Так только руки да брови прихватило жаром. А могла бы и вся округа запылать да пустынею обратиться.
  
   И это есть житейская правда. Ничего кроме. А легенда вновь отсылает любопытных к истории о жарком лете, лежалой соломе и раздавленных очках.
  
   Дикая ненависть к инакомыслию, пролитая в души смертных и называется классовой борьбой, как учит нас товарищ Сталин с высокой трибуны различных съездов. А ещё товарищ Вышинский... Товарищ Вышинский - друг советских реципиентов. Помните? Не забыли?
  
   Впрочем, отвлёкся от основной-то темы. А вернуться к ней - запросто! Да не запросто, а запростец! Так этот паренёк с новомодным хакерским хвостиком говорит. Ага, с кем поведёшься, от того и забеременеешь... Тьфу, вот же присказеньки приставучие! Никак от них не отделаться. К делу, однако! Ого, вот вам и повтор однокоренных вопиющий, хе-хе... Не ждали, не ведали.
  
   Гамор извлёк рукопись, как условились, и передал её Салимону при переходе из модели трёхмерного мира в мир реальный уже через двести лет после гибели поэта. И вот спонсируемый из демонического "общака" Кока появился в Лондоне с автографом Пушкина и выставил его на торги.
  
   И тут должен был состояться мой выход. Благо - вся доказательная база собрана, свидетелей и свидетельств разного рода сфабриковано с избытком. Но...
  
   ...в стройную схему мести вмешалась братоубийственная бойня и этот самый горе-подручный Гамор, возомнивший себя настоящим комиссаром... вернее, командиром "красных" партизан. И ничто человеческое оказалось ему не чуждо. Вот ведь бес непутёвый!
  

* * *

  
   Гражданская война. Старая брошенная почтовая станция. Бойцы крестьянской освободительной армии находят тайник со старинной рукописью. Отрывок. Из какого-то стихотворного произведения. Написано малоразборчивым размашистым почерком. И какой в этой бумажке прок. Вон и чернила почти выцвели. На самокрутки, разве что, пустить...
  
   Командир партизанского отряда атаман Георгий Гаморов по прозвищу Батька Сатана, с партийным мандатом от боевой группы левых эсеров, анархист по убеждениям и методам ведения военных действий, заметно нервничал, беседуя с начальником штаба, который обликом и повадками напоминал герцога Синию Бороду в минуты эмоционально-психических обострений. А на самом деле? Не подослан ли он Вассаго, чтобы держать под контролем действия своего порученца? А что - вполне вероятно, поскольку вид у "Бороды" уж очень демонический.
   - Я считаю, что населённый пункт взят по всем правилам военного искусства...
   - Слушай таки ко мне сюда, мой сладкий сахер. Мне больно тебе говорить этих грустных слов за атаку. Она была. Таки да - была. Но экая непутящая, шо теперь уже не будет повод сказать пану командиру за новых успехов.
   - Ладно тебе, не каркай! Слу-у-шай... Говорят, бойцы передали тебе какую-то странную рукопись, которую нашли в тайнике...
   - Таки да - есть у меня этих бумаг. Впрочем - безделица. Не стоит беспокойства...
   - Взглянуть-то можно?
   - Думаешь себе, будто самый умный? Мы тоже кой-каких университетов видывали. Понимаем, чай, что рука Пушкина стоит больших денег. Война войной, а знатоки за автограф такого уровня отвалят в золоте... будьте любезны! Не получишь, Жорик, ни хрена! - для пущей значимости начальник штаба продемонстрировал качество своего видавшего виды нагана. Пистолет оказался переполнен эмоциями, коими был набит барабан.
   "Это не демон! - сообразил Гамор. - Демон за оружие хвататься не станет. Что ж, тем лучше..."
  
   Георгий Валентинович уронил свинцовость своих пронзительных глаз прямо на дно желудка штабного визави. Тот попытался собраться, сконцентрироваться, а вместо этого медленно поднялся из-за стола, прошёл в сени и достал припрятанный в солому планшет.
   - Вот, здесь всё...
   - Очень хорошо, давай сюда. А сам засыпай. Когда проснёшься, всё забудешь, - сказал Гамор, сам же подумал: "Точно не демон. Да и гипнозу поддаётся легко. Не герой, не гений, не талант... Вот Александр Сергеевич - другое дело. Сам Вассаго не мог его толком заморочить, смутить, превратить в послушное орудие. Оттого и бесится шеф... Хм, демон бесится - хороший каламбурец".
  
   Если б кто-нибудь из бойцов спустя полчаса решился заглянуть в хату, где стало на постой руководство партизанского отряда, то обнаружил бы довольно странную картину. Начальник штаба, тупо выстеклив свои бельмастые очи, сидел за столом и храпел самым настоящим образом. Спал, как говорится, не смежив век.
  
   А Батька Сатана вязал из уздечки петлю, будто собрался ловить в неё какое-то крупное животное.
  
   - Кошки кушают мышьяк, мыши лопают коньяк... - мурлыкал батька непонятную странную песенку.
  
   А чуть позднее...

_ _ _

  
   Повесившийся всегда кажется коротким, поскольку его ноги не достают пола...
  
   На закорючке трубы от буржуйки висел... Георгий Валентинович Гаморов. Он сошёл с ума несколько раньше, чем повесился, прямо в костюме чёрного ангела... Не выдержал. Комиссарствовать с секретным предписанием ВЧК - врагу никакой пощады! - ни один здравомыслящий не способен... пусть и демон.
  
   Пусть хоть сам Батька Сатана.
  
   Так думалось бойцам, обнаружившим начавшее коченеть тело.
  
   Готовь сани летом, а продразвёрстку продналогом упрощать не моги!
  
   В кармане усопшего по собственной воле нашли записку такого содержания: "Русская литература спасена. Пятую главу "Евгения Онегина" удалось восстановить по тексту хрестоматии для 9-го класса... издания... и передать автору. Михаил Афанасьевич Булгаков был... удалось убедить, что рукописи не горят... Гоголь признался, что никогда ничего кроме "Господи, спаси и помилуй!" по сту раз на дню во время урока закона божьего не писал ничего. Это всё А.С. Пушкин... Жалел беднягу... Широченной души человек, ничего не скажешь... Ухожу из жизни, убедившись в том, что петля времени затягивает не на шутку... Прощай, товарищ Вассаргин!"
  
   Посреди хаты ярился человек с мандатом, он, сей господин, вернее - товарищ, появился в отряде немедленно после обнаружения караульными командирского трупа и храпящего за столом начальника штаба. Будто стоял он в сенях, дожидаясь своего выхода к нужной мизансцене.
  
   - Пошли все вон! - заорал прибывший тоном, не терпящим возражений. Бойцы немедленно освободили помещение, даже не попытавшись возроптать или прокомментировать ситуацию, как это бывает принято у партизан анархистского толка. Начальника штаба унесли с собой. Он так и не проснулся.
  
   Тот же, кого раньше называли Нифилимом Агарестовичем Вассаргиным, внезапно преобразился. Из человеческой голова его сделалась волчьей, повадка стала звериной, а речь потеряла членораздельность.
  
   - Не выдерржжжал! Демон наззывввается! - оглашал окрестности рык Вассаго, второго по значимости метафизичесчкого слуги Соломонова. - Душа у него, видишь ли, слабая! И ведь не тринадцатый демон иерархии, а всего-то - одиннадцатый, а так низко пал... Тьфу, вернее, взлетел... невысоко... В потолок, видать, упёрся.
  
   Знал, гадёныш, сколько я сил положил, чтоб гения нашего в существовании того, настоящего Господа, а не умозрительного эрзац-создателя, убедить! И все мои старания Максвелловым бесам под квант. Удушил бы... коли б он сам не повесился. Мерррзавец!
  
   И что думаешь, Гамор ты, Гамор, так и стремишься сдохнуть здесь, в эрзац-мире, тобою же созданном, в оправдание теории своей, гонора своего чертовского. Из каких только мыслей-идей подобных идеологических придурков клепают?
  
   И ведь знает, собака такая, что бессмертен, а туда же - вешаться удумал. Ну не дурак ли? Сейчас снимем, эфиром оболочку закачаем - живи и здравствуй, гражданин Гаморов Георгий Валентинович... и дальше в душу к смертным лезь, в доверье втирайся. Учи их пресмыкаться перед вышестоящими... а нижестоящих - с пищей воробьёв смешивать.
  
   Ишь, как сопротивляется, мерзопакостник! Человеком себя вообразил. Но ничего-ничего, дорогой мой, вдохнём мы ещё бесовской жизни в твоё арендованное у вселенной тело.
  

* * *

  
   - Говорил я тебе, Гамор, нужно было программистом не пренебрегать и моделировать трёхмерный мир в квадрофоническом убранстве Коке Салимону, раз сам ни бельмеса не смыслишь...
   - А чего не смыслю-то? Всё честь по чести сварганил. Исходнички - залюбуешься. Развели, как говорится, поэта на царстве Морфеевом. Милое дело. Не зря я, мессир, у нашего юного друга учился, как самый прилежный школяр.
   - Милое-то оно милое, да вот опять ты что-то с операторными скобками напутал. Раскрытий больше, чем закрытий, вот и получается нелепость полная - сон во сне раскрыт три раза, а закрыты только два опоясывающих. Это ли не глупость, друг мой? Получается нечто странное и неадекватное, как дракон с недооткушенными крыльями. С виду - Летучий Змей, а по своей физиологии хуже престарелого больного крокодила.
  

* * *

  
   Вассаго, безжалостно выброшенный из виртуального пространства компьютера, немедленно переместился в здании того самого штаба, где повесился комиссар Гаморов. Покойного не оказалось в петеле. Всего только галифе и кожаный реглан, набитый соломой. Коричневая фрачная пара с дыркой на рукаве валялась на полу... Хм... шутка; шутка прохвоста, шутка бесовская.
  
   А проучить его как за подлость и предательство? Отправить на полвечности в карцер? Смешно же, честное слово! Демон, бес по натуре своей таков, что готов сподличать в любое мгновение своего бессмертного существования. За что ж тут наказывать, помилуйте! Он кругом прав, каковы бы ни были движущие мотивы.
  

* * *

  
   - Давно замечено, кажется, ещё античными сторонниками Диогена Киника, подглядывающими из кустов за встречей Основоположника с Искандером Великим, что когда перестаёшь к себе относиться с иронией, то из тебя начинает высовываться мраморный пьедестал. Но лучше ходить всё же ногами, а не пьедесталом. По крайней мере, удобнее.
   - А если нерукотворный? - возразил Александр Сергеевич.
   - Памятник-то?
   - Да уж никак не амбар с овином... господин самозванец!
  
   Сон... И опять какой-то чудной сон! Господи, не вводи мя во искушение!
  

* * *

  
   О Льве Сергеевиче Пушкине... Позднее писали...
  
   Обладая феноменальной памятью, запоминал стихи и целые поэмы с одного прочтения. Распространить это явно преувеличенное мнение было совсем нетрудно. Никаких масс-медийных средств не нужно. "Сарафанная почта" начала XIX-го столетия нашей эры сколь угодно много очков вперёд выдаст любому информационному каналу века XXI-го.
  
   "С ним, - как утверждал после его (Льва Сергеевича, прим. автора) смерти П.А.Вяземский, - можно сказать, погребены многие стихотворения брата его не изданные, может быть даже и не записанные, которые он один знал наизусть". Хм, вот и Вяземский попался. Подсел на иглу наших демонических влияний.
  
   ...напиться стоит непременно...
   когда вокруг не ЛЮДИ - стены...
   и только в грязь посконным рылом,
   и только будет то... что было...
  
   и только есть лишь то... что будет,
   и неуверенность на блюде
   остывшим чудом разговенья
   а по камину бродят тени
  
   скрипят резными изразцами
   забыв что рукопись мертва
   а живо то, что рядом с нами
   и возрождается листва
  
   и не горит бумага мыслью,
   овеществлённою стилом...
   и где-то слово в слове виснет
   и кто-то скажет: "Поделом!"
  
   и где-то снова мук обилье
   и лень чуть раньше родилась
   такая жуткая напасть
   нам поперёк тройных усилий
  
   и остаётся то, что было,
   и то, что есть, никак нейдёт...
   и будет то, что напоёт
   нам демон мерзости постылой!
  
  
  

* * *

  
   Постоялый двор, век XIX-ый, первая половина. Компьютерная модель... Всего-то. Виртуальный мир, выполненный по моему, Вассаго, демоническому заказу.
  
   Почтовая станция опустела. Стоит ослабить удила и помыслить о вечном. Не находите?
  
   Кто с поклоном к нам придёт, тот от вина и погибнет! Да, такова правда российского хлебосольства. И не спорьте со мной. Не один иноземец попался на кажущейся открытости и благостном обхождении.
  
   Я - вечный демон вечных сомнений. Но я не человек! Нет! Мне не понять этих терзаний, которые жгут, выворачивают наизнанку... Вы послушайте.
  
   И кому достанутся наши мысли, наши имена? Именно - имена! Ведь нельзя ж даже помыслить себе, что всё, чем мы жили, чем питали друг друга, приводя в действие огромный маховик литературного бурлящего котла, чтобы однажды всё пропало, сгинуло в пустоте... и только б оживающие в воображении нездоровые фантазии наши продолжали существовать в этом вечном, как мысль пространстве. Мысль... Чья мысль? Почему же такая несправедливость? Мысли, наши же мысли остаются жить только тогда, когда они связаны с бесовщиной? А всё другое оседает на дно вселенского колодца и лежит там никем не востребовано...
  
   Нет, быть того не может. Должно же существовать что-то такое, какой-то механизм, что позволит грядущим поколениям добраться до нашего мыслительного капитала, воспользоваться им без того, чтоб наново шишки себе набивать...
  
   Рассуждалось весьма не кисло. Но, с другой стороны, камин не грел, исполняя лишь декоративно-иллюстративную функцию.
  
   - Дождь пошёл, - отвесил тот, кого называли Михаилом Афанасьевичем, как бы, в пустоту метеорологический трюизм, - дождь со снегом.
   - Как пить дать, не поднимется нынче зябь, - ответило оттуда (как бы из пустоты) голосом незнакомца, откликающегося на прозвище Гамор.

_ _ _

  
   - Мазепа пули дарит небу... - пропел Вассаргин довольно приятным баритоном, какой обычно принято называть бархатным. Или же речь идёт о теноре? Впрочем, ничего удивительного демонические персоны ещё и не такое могли себе позволить... Смена тембра голоса - достаточно простое упражнение... А вот трансформация мыслительного процесса... А кому это, вообще говоря, нужно?
  
   Пьяному Мазепе? Раненому небу? Дымящимся пистолетным стволам, вынужденным отдаваться похотливому грязнуле-шомполу?
  
   И снова материализовались мысли, потерявшие хозяина...
  
   Не пристало мне... погибнуть на морозе, где воск звенит, как камень, а камень воска колется, как лёд.
  
   ...не могу носить в себе позорную тайну... тайну незаконного рождения... бастарду бастардово... а литературный бастард и невежда - ненавистен мне вдвойне... хоть мы с ним и одной крови...
  
   Что это? Опять Пушкин во сне нафантазировал?

_ _ _

  
   Лишь дурак радуется победе над своим теоретическим оппонентом, причём не важно - в какой области, когда сумел втоптать его в грязь и унизить. Да и что здесь за победа, когда твой визави превращается в непримиримого врага твоими же усилиями?!! Победа заключается в том, чтобы из противника сделать союзника, дав ему почувствовать, как тебе понятна его ненависть к тебе и что ты уважаешь его мнение. Кто не знал такого триумфа, тот никогда не испытывал вкуса настоящей победы.
  
   И я понял и простил. Простил предавшего меня Гамора. Понял его отношение к непобеждённому гению.
  

* * *

   После того, как демон второго порядка, Третий дух "Lemegeton", растворился в пространстве, оставив после себя непередаваемый запах благовоний, атмосферный столб ещё некоторое время украшала немного странная надпись. Чёрным по голубому с ядовитым извивом вязи древнеславянского курсива:
  
   "...сберечь себя, и мухи не обидев...
   не удаётся, кстати, никому..."
  
   И что ещё добавить? Язык не повернётся славословить... Париж и смерть... Полмессы за Париж!

....................................................................................................................

  
   ПРИМЕЧАНИЯ:
  
   * - Чезаре Борджиа похоронили под алтарем церкви Святой Марии в Виане. На мраморном могильном камне высечены слова: "Здесь покоится тот, кого боялись все, ибо держал он в руках своих мир и войну".
  

* * *

  

6. КОНЕЦ НАВАЖДЕНИЮ

  

"не уходит чужая интрига...

а душа раскрасивая жжёт...

ароматами полнится рига,

тебя к лету травою прижмёт,

за околицу выкатив копны

молодого с горчинкой сенца...

чтоб я братцы немедленно лопнул -

это ты затаилась в сенцах!

в волосах от цветов нет покоя,

а глаза - изумруд с молоком!

что-то нынче случилось такое,

отчего мне не хочется в дом...

не уходить чужая интрига...

я тебя не могу отыскать...

и часы в голове моей тикают,

и выводит морзянкой кровать,

что граница любви и разлуки

по безумию струн пролегло...

ты не прячь свои белые руки -

неутешности дуплексный плод...

это всё мне привиделось как-то

за кордоном, за дальним леском...

ты опять дорогая заплакала...

и с крыльца прямо в снег босиком..."

*в театре теней*, Чваков Димыч

  
  
   Тьфу, привидится же такое, прости господи! А всё от беспокойства безмерного, от суеты пустой и нервности необычайной. От неё даже дрёма выглядит фантасмагорическим действом. А, кстати, чьи там были строки, в этой полудрёме? Смысл проглядывается, а лёгкость и красота слога очень уж спорны, весьма и весьма.
  
   Иэ-хх! Встряхнуть головой, чтоб больше не слышать - не видеть, проклятой бесовщины. А она, как видно, снова готова подкрасться тихой сапой... будто НАТОвский флот к Колхиде. Опять что-то непонятное, матерь божья! Не спать, не думать об этом!
  
   Хо-тя... Почему, собственно, не думать? Сон дал надежду. Это как мистическое предзнаменование, как намёк на то, что всё закончится славно. Брат пришёл на помощь брату! Сам Вяземский говорил... Чёрт, откуда такое в голову лезет? Вяземский... после смерти Лёвушки сказал... и моей... Пригрезится же! ...будто остатки давешнего видения. Надо будет в другой раз объезжать стороной злополучную почтовую станцию. Как там, слышь-ка, её называют - Бологое, Болотное?
  
   И, в самом деле, что за сон такой являлся сегодня?.. Просто мистерия какая-то, а не сон. Надо будет по приезду Антоше Дельвигу рассказать с Плетнёвым. Лучше за ужином под шампань, под игристое с ананасом. Или, вообще, под хлебное вино от Попова, а то засмеют, не поверят... черти...
  
   Невидимкою луна... Мчатся тучи... Глаза закрываются сами собой... Лошади сыты, мчат по накату столбовой дороги, что есть сил. Спит в карете гениальный поэт, сморило его после кошмарной ночи... И не видит он, как два зайца пятятся задом на пути его повозки, обращаются легкокрылыми сороками и улетают в сторону низких туч, одна из которых напоминает голову Льва Толстого в младенчестве.
  

* * *

  
   Пройдёт, пролетит неслышно почти три года по оси минк, и 6 сентября 1830-го года Александр Сергеевич извлечёт из памяти обрывки того давешнего вещего сна, который приключился-привиделся с ним в злополучную поездку в Петербург с рукописью 5-ой главы "Евгения Онегина". Демон Вассаго, конечно, постарался, чтобы поэт забыл всё начисто, но разве можно полностью быть уверенным в успехе, если речь идёт о гении. И вот оно... стихотворение - "Бесы"...
  
   Хотите, чтобы я прочёл? А сами наизусть не помните? Стыдно, мои любезные!
  
   А ещё до этого, едва подъехав к заставе на въезде в Санкт-Петербург, Александр Сергеевич благополучно забудет и демонов Вассаго с Гамором, и собаку в скуфейке, и офицера-преображенца, забравшего рукопись на почтовой станции... Останется только надежда, что брат Лёвушка запомнил слово в слово всю пятую главу, единственный экземпляр которой Пушкин утратил где-то по дороге. Собственно, так оно и случится...
  
   А сны? Один из них, как окажется, станет для Пушкина явью. Тот самый сон, в котором предстоит ему последняя в жизни встреча с Кюхлей, когда Вильку будут конвоировать из Шлиссельбургской крепости в крепость Динабургскую.
  
   Отличить видения от яви, поверьте, другой раз столь же трудно, как отыскать удерживающий дужку очков какого-нибудь литературного корифея винтик, что упал на дно океана мечты. Вы говорите, что нет дна у этого океана? Так я и не спорю... Просто отмечаю, что трудно... порой... отличить...
  

* * *

  
   Но это происходило в трёхмерном пространстве, а на поле деятельности демонов и прочей элитарной нечисти всегдашний (читай - вечный) слуга Соломонов Вассаго что-то выводил остро заточенной палочкой, очень сильно напоминавшей оброненную кем-то в ресторане "ЯрЪ" гелиевую ручку. Выводил по воску, нанесённому на пергамент (а на морозе воск звенит как пули дуэльных пистолетов, господа!):
  

*наше всё сидит за чаем...*

(Пушкинские чтения на острове Буяне)

  
   наше всё сидит за чаем
   и тихонько примечает:
   - чай остыл и не душист...
   а в лесу раздался выстрел...
   Женя в Ленского стрелял...
   в глаз конечно не попал...
   только... блин... попортил шкуру...
   ах... какие бабы дуры!
   Вовке жить ещё б... да жить,
   а не голову сложить...
   тут Сергеич засмущался,
   с Гончаровой обвенчался -
   чтобы ночью не скучать,
   нацпроекты привечать...
   материнский капитал
   гений Пушкина питал!
   ай-да*... в общем... президент -
   угадал такой момент...
   ну а Палкин Николай
   сел поутру на трамвай
   и уехал в Эрмитаж...
   там сказал: - я цезарь ваш!
   ...и отправлен был в дурдом
   где узнал тотчас о том...
   что зовут его Салтаном...
   и под островом Буяном
   ждёт его ручная "белка"
   та... что се[р]ет очень мелко
   с Бенкендорфом спит "валетом"...
   Пушкин отвечать за это**
   не желает ни за что...
   здравствуй... Агния Барто!
   _______________________
  
   наше всё сидит за чаем
   и дитя ногой качает...
   остальные же в сенях
   на проезжих сеют страх...
   второпях зовут отца -
   камер-юнкера с лица:
   дескать... сети притащили
   залежалый чахохбили
   где Балда чертей гонял...
   получается - скандал...
  
   у попа была собака...
   поп под рясой был босым...
   с кобелями жизнь - не сахар!
   где тут сука***?.. кто чей сын?..
  
   Слава гения ввергла могучего демона из рода Нифилимов, слуги Соломонова и Агарестова сподвижника в соблазн - стать банальным графоманом.
  
   Кто-то скажет, мол, побольше бы нам таких демонов - глядишь, и возродили б славу русской литературы. Скажет, и будет прав, потому что у всякой мысли найдётся хотя бы один сторонник. Другое дело, готов ли он, адепт сей, умереть за эту мысль...
  

* * *

  
   Тот же, кого Нифилимы и прочие демоны именовали с презрительной интонацией Создателем, наблюдал. Процесс распараллелился не совсем удачно. В одном из полученных миров автограф пятой главы отыскался, как ему это и положено было. Причём Пушкин произвёл правку сознательно внесённых демонами изменений именно так, как первоначально значилось в рукописи, посрамив тем самым надежды Вассаго на появление каких-либо разнотолков. Гений - он не только из Африки гений!
  
   В другом же мире, где имел место системный сбой, произошли незначительные флуктуационные изменения в начальной точке отсчёта, которые привели в дальнейшем к сильнейшему рассогласованию с канонической версией развития, чего, собственно, и следовало ожидать. Четырёхмерный разрез пришёлся на конец 1827-го года, после чего основная пространственно-временная склейка пришлась на год 2037-ой. Хакера и гения от компьютерных игр по прозвищу Сальмонелла забросило волею судеб во вторую половину XX-го века на один из островов Тихого океана, где решалось будущее человечества. Решалось членами элитного клуба в лице нескольких олигархических лиц с невероятно неприметной внешностью, которые готовилось вступить в права управления собственностью, сиречь - землёй, в планетарном масштабе этого не слишком яркого слова.
  
   Дела у них, у замасоненных по самый корешок кукловодов, двигались не шатко не валко, пока вдруг не объявился наш компьютерный гений, обладающий знаниями, которые опережали знания ЕГО НОВЫХ современников на полвека. И всё в мире пошло не так.
   Впрочем, данную перверсию развития цивилизации мы рассматривать не станем, оставляя её на откуп профессиональным писателям-фантастам.

_ _ _

  
   Где-то в квадрофоническом пространстве по оси минк, наглым образом свернувшемся в большую петлю, похожую на некоторые транспортные развязки ОДНОЙ развязной столицы начала XXI-го века, происходили акустические и видео явления, искажающие атмосферу странными метео-концептуалами.
  
   - ...русалка на ветвях сидит...
   - Кто сидит? Что за птица?
   - Не птица, а русалка.
   - А это кто ещё?
   - Морского конька знаешь, болтун?
   - Знаю... помню...
   - Так вот, русалка - тот же самый морской конёк, только баба. Понятно?
   - Понятно-то понятно, а на ветви чего взгромоздилась?
   - Сказка потому как...
   - А-а-а... Народная?
   - Говорят, какой-то Пушкин, из гастарбайтеров.
   - Куда мир катится? Тут сплошные проблемы с экологией, а гастарбайтеры совсем распоясались: стихи пишут вместо того, чтоб мусор убирать самым тщательным образом.

_ _ _

  
   - Батюшка барин, не сочти за грех! Нацеди толику малую... да не сквозь зубы цеди-то... не кашалот же, право слово!
   - Сам ты батюшка! Я из транссексуалов буду.
   - А чего тогда одет под мужика?
   - Сегодня у нас что? Правильно - пятница! Так в женское я по воскресеньям, вторникам и четвергам...
   - А нацедить?
   - А по ушам? С ума сошёл? И так антиалкогольная полиция обложила... На-ка, вот лучше - кокаинчику нюхни. Глядишь, до темноты отпустит, а там и наши подойдут, ха-ха... Ну да, дилеры. А кто тебе виноват, что они "палёнку" бодяжат? Бери у проверенных, в гаражах катанную? Что, дорого? Тогда работать иди. А то привыкли жить на одно пособие, поубивал бы!

_ _ _

  
   Возле магазина "Хамея" толпился народ. Раньше этот продмаг назывался "Камеей", а потом кто-то остроумный разогнул неоновые трубки рекламы, и вышло очень жизненно. Продавцы пищали от восторга, реализуя в творческом экстазе задекларированный способ общения с народонаселением.
   Какие покупатели? Кто там всегда прав, когда у нас демократия и для работников сферы обслуживания тоже. Тут уж менеджер на менеджере. Всякому сумеет показать, кто на что учился. И не беда, что учился кое-как, зато диплом в красивой рамочке на стене висит, как в иноземных офисах принято. Вау!
  
   А "Энеида"? Так кому она нужна-то, ветхозаветная брехня, когда не всякий раз новые гениальные комиксы успеваешь просмотреть!
  

* * *

  
     Спорно, спорно, любезный мой Кока по прозвищу Салимон!
   Я, вообще говоря, обнаружил лишь "Клуб пустынешественников" с элементами картографии. Вот-с, милостивый государь... И не думайте меня перчаткой по мордясам отхреначить! Вызов ваш не приму, не потому, как трус, а только из соображений безопасности... Вот так-с... В этаком вот разрезе социальном.

_ _ _

  
   Эт-тта... ничего не смыслю я в высоких инфузориях... или сферах? Точно, в спермах! Или в термах?
  
   Прочитал давеча одну историю... Говорят, из жития сына Божия. Прочитал и сразу захотел поделиться впечатлением.
  
   арестован был в кустах
   за распятье Христа...
  
   не хотел же распинать
   распинался всё и пел...
   потому и не успел
   от ареста убежать
  
   Немного не так... Сначала распинаешься ты, а потом уже и тебя - на Аппиевой дороге мироздания. Жисссть, зараза!
  
   Да. Забавная реакция на бегущую ленту событий, свойственная людям, знающим себе цену и любящим её набить, поскольку набивать карманы стыдно, а бить по лицу - больно!
  
   Закралось жуткое сомненье
   По отголоскам бытия.
   И ангелов багровых пенье...
   Там где-то молодость моя.
  
   И небеса обетованны
   Друзьями, что ушли давно.
   А нам с тобою, впрочем, рано
   Наивно отпускать в окно
  
   Души неясное мерцанье
   И гения мятежный след.
   Я был на крыше мирозданья,
   Но там давно поэтов нет...
  
   Лишь пыль садится вековая,
   Автограф чей-то "...сукин сын",
   Висит замок на вратах рая,
   Да о степи поёт акын...
  
  
   И опять...
  
   Гражданская война. Старая брошенная почтовая станция. Бойцы АВОТК (армия всемирного освобождения трудового крестьянства) находят тайник с рукописью. Отрывок. Поэмы. Татьяна, Онегин. Вещие сны.
   И какой в этой бумажке прок. Вон и чернила почти выцвели. На самокрутки, разве что, пустить...
  
   Но командир партизанского отряда атаман Георгий Гаморов по прозвищу Батька Сатана думал иначе.
  
   - Кошки кушают мышьяк, мыши лопают коньяк... - мурлыкал батька какую-то странную песенку, внимательно изучая рукопись. В голове его зрел план.
  
   Вновь построенная Георгием Валентиновичем по рецепту Салимона трёхмерная модель мира трепетала в четырёхмерном пространстве вибрирующим облаком неясно-серебристого оттенка. Внутри него можно было разглядеть лишь детально прорисованную избу, служащую штабом партизан АВОТК. Всё остальное, что попадало в поле зрения за окнами, представляло собой неясную мутную субстанцию. А к чему трудиться, на частности пиксельные байты тратить, когда и того, что есть, вполне достаточно?
  
   Гаморов принимал решение. Оно ему давалось с трудом. Но, судя по всему, обдумывалось и ранее. Обдумывалось тщательно... Руки интенсивно теребили уздечку. Самый подходящий материал, на верёвку надежды нет. А тут натуральная кожа...
  

* * *

  
   Повесившийся всегда кажется коротким, поскольку его ноги не достают пола...
  
   На деревянной балке болтался... Георгий Валентинович Гаморов. Он сошёл с ума несколько раньше, чем повесился, переодевшись в костюм чёрного ангела... Не выдержал комиссарства с секретным предписанием ВЧК - врагу никакой пощады! Сдвинулся! Так рассуждали бойцы.
  
   Готовь сани летом, а пулемёты всегда!
  
   Да-а-а, не всегда массовые зверства притупляют сознание... Совесть уговорить зачастую не удаётся...
  
   В кармане самоубийцы нашли записку такого содержания: "Русская литература спасена. Пятую главу "Евгения Онегина" удалось восстановить по тексту хрестоматии для 9-го класса... издания... и передать автору. Михаил Афанасьевич Булгаков был ... удалось убедить, что рукописи не горят... Гоголь признался, что никогда ничего кроме "Господи, спаси и помилуй!" по сту раз за день на уроке закона божьего не писал ничего. Это всё А.С. Пушкин... Жалел беднягу. Широченной души человек, ничего не скажешь... Ухожу из жизни, убедившись в том, что петля времени затягивает не на шутку..."
  
   Внезапно внутренность хаты заискрилась, засверкала странным светом, больше похожим на мерцание фосфора, нежели на открытый огонь. Партизанам показалось, что человек возник ниоткуда... прямо из воздуха. Они в ужасе бросились во двор.
  
   Тот, кого раньше называли Нифилимом Агарестовичем Вассаргиным, а появившийся в хате субъект оказался именно этим гражданином, внезапно преобразился. Из человеческой голова его сделалась волчьей, повадка стала звериной, а речь потеряла членораздельность.
  
   - Не выдерржжжал! Демон наззывввается! - оглашал окрестности рыком Вассаго, второй по значимости метафизический слуга Соломонов. - Душа у него, видишь ли, слабая! И ведь не тринадцатый демон иерархии, а всего-то - одиннадцатый, а так низко пал... Тьфу, вернее, взлетел... невысоко... В потолок, видно, упёрся.
  
   Знал, гадёныш, сколько я сил положил, чтоб гения нашего в существовании того, настоящего Господа, а не умозрительного эрзац-создателя, убедить! И все мои старания Максвелловым бесам под квант. Удушил бы... коли б он сам не повесился. Сссскотина!
  
   И что тут скажешь, Гамор ты, Гамор, так и мечтаешь сдохнуть здесь в трёхмерном эрзаце в оправдание идеи своей, гонора своего чертовского. Из каких только мыслей-идей этаких вот придурков клепают?
  
   И ведь знает, собака серая, что бессмертен, а туда же - вешаться удумал. Ну не дурак ли? Сейчас снимем, эфиром оболочку закачаем - живи и здравствуй, гражданин Гаморов Георгий Валентинович... и дальше в душу к смертным лезь, в доверье втирайся. Учи их пресмыкаться перед вышестоящими... да нижестоящих топтать с усердием сапогами коваными.
  
   Ничего-ничего, дорогой мой, вдохнём мы ещё бесовской жизни в твоё арендованное у вселенной тело.
  
   А вот с душой твоей предательской что делать?
  

* * *

  
   И в очередной раз рассыпалась временная версия мироздания на несколько новых, не выдержав экспериментов Салимоновых. И по склейке новой исторической действительности, моделирующей один из вариантов, беседовали два ф а н т о м а знакомых нам демонов.
  
   - Говорил я тебе, Гамор, нужно было программистом не пренебрегать, раз сам ни бельмеса не смыслишь... Не лезть самому, а Салимона пригласить...
   - А чего не смыслю-то? Всё честь по чести сварганил. Исходнички - залюбуешься. Развели, как говорится, поэта на царстве Морфеевом. Милое дело. Не зря я, мессир, у нашего юного друга учился, как самый прилежный школяр.
   - Милое-то оно милое, да вот опять ты что-то с операторными скобками напутал. Раскрытий больше, чем закрытий, вот и получается нелепость полная - сон во сне раскрыт три раза, а закрыты только два опоясывающих. Это ли не глупость, друг мой? Получается нечто странное и неадекватное, как фараон без пирамиды. С виду - нормальный Аменхотеп, а по своему загробному статусу хуже престарелого раба, издохшего на оросительных работах.
  
   Вассаго, с трудом скрывая раздражение, начертал в воздухе пентаграмму, слабо отдающую сандаловым деревом, вымоченным в лавандовом масле и... остался один...
  
   Модель трёхмерного мира исчезла. Демон очутился в своём четырёхмерном доме, где никому бы не позволил потревожить собственные невесёлые и... вечные мысли.
  
   Расстелив ласкатерть самобранку, он принялся отдаваться пассивной демонической неге. Ласкатерть умело всё сделала сама, не забывая, впрочем, о предрасположенности хозяина к нетрадиционному мазохизму в акустическом диапазоне. Ругалась самобранка отменно. Не всякий оторва-шкипер из мрачного средневековья способен был поддержать многоэтажность подобных пассажей.
  

* * *

  
   А тем временем в другом варианте пространственно-временного континуума...
  
   Вассаго, безжалостно выброшенный из памяти компьютера, немедленно оказался в здании того самого штаба, где повесился комиссар Гаморов. Покойного не оказалось в петеле. Всего только галифе и кожаный реглан, набитый соломой. Хм... шутка, прохвоста, шутка бесовская.
  
   А проучить его как за подлость и предательство? Отправить на полвечности в карцер? Смешно же, честное слово! Демон, бес по натуре своей таков, что готов сподличать в любое мгновение своего бессмертного существования. За что ж тут наказывать, помилуйте! Впору награды раздавать!
  

* * *

  
   Конец 1827-го года. Постоялый двор... Номер, где ещё недавно провёл ночь Александр Сергеевич Пушкин.
  
   Где колокольчик, кстати? Позвонить нельзя. Никого в номер не позвать. Герр Гамор объяснил, правда, что вопросы телефонизации, как, впрочем, и квартирный, не будут решены и два века спустя. Что это за вопросы такие, непонятно. А с колокольчиком - беда! И странные тени на стене...
  
   - Дождь пошёл, - отвесил тот, кого демоны представляли Михаилом Афанасьевичем, как бы, в пустоту метеорологический трюизм, - дождь со снегом.
   - Как пить дать, не поднимется нынче зябь, - ответило оттуда (как бы из пустоты) голосом незнакомца, откликающегося на прозвище Гамор.
  
   Пушкин решил больше не обращать внимания на происходящие в номере необъяснимые события, отнеся их к сфере действий разыгравшегося от болезненного состояния воображения.
  
   Но мысли о демоне в человеческом облике по имени Вассаргин не давали покоя. Что он там говорил-то о событиях, которые существуют одновременно ВСЕГДА?
  
   Тогда получается - он, Александр Пушкин, может при определённых обстоятельствах оказаться в собственном прошлом и изменить его? Чудно!
  
   Нифилим Агарестович утверждал, что нет ничего удивительного... просто гениальным (вот это комплиман, извольте не упасть!) людям иногда удаётся перемещаться вдоль по времени в небольшом диапазоне. И он, Пушкин, увидел бы то, чем бы всё закончилось в Питере лично, не прикажи он поворачивать в Михайловское в декабре 1825-го?
  
   Но нет!
  
   Нельзя поломать то, что назначено Судьбой, иначе говоря, - накрепко заказано кардинально изменить события, хранимые в пространственно-временном архиве событийном в качестве базовых.
  
   В любом случае не поспел бы Пушкин к известному ночному совещанию у Рылеева. Или бы у разъезда караул задержал, или бы телега сломалась, или б дорогу по дороге перемело, простите за тавтологию.
  
   Нельзя против божественного провидения идти. Никак нельзя.
  

* * *

  
   Год 2037-ой... Одна из версий...
  
   - Давно замечено, кажется, ещё античными сторонниками Диогена Киника, подглядывающими из кустов за встречей Основоположника с Искандером Великим, что когда перестаёшь к себе относиться с иронией, то из тебя начинает высовываться мраморный пьедестал. Но лучше ходить всё же ногами, а не пьедесталом. По крайней мере, удобнее, - голос с менторскими нотками очень напоминающий интонацию развесёлого министра культуры, напоминающего шоумена с просроченным сертификатом качества.
   - А если нерукотворный? - возразил Александр Сергеевич.
   - Памятник-то?
   - Да уж никак не амбар с овином... господин самозванец!
  

* * *

  
   Год неизвестный. Версия неустановленная. Скорее всего, самая неудачная модификация развития пространства-времени. Что-то вроде мусоросборника искажённых идей.
  
   - Кролик по-венски. Видали ль вы краше?
   - Видали ль вы?
   - Газели тоже?
   - Ехали газели****. Приехали и сели...
   - Как будто скис араб Хафиз. Но кролик есть кролик. Рубаи***** раббита гасили.
   - Это когда прямо возле офиса кролики скачут на лужайке и даже "Данке шён!" говорят... в перерывах между едой, сном и порочными связями в духе красавчика Казановы?

_ _ _

  
   Трибуна. Съезд. Возможно, писателей. Говорил. Один. Горел при этом пламенного и условно праведного гнева:
   - Когда я начинаю читать роман, а он полным полнёхонек разными гоблинами, хоббитами, эльфами, гномами, драконами и прочими карликами от папаши Толкиена, мне хочется взять мухобойку и методично очистить литературное пространство от чуждой нам иноземной нечисти.
   Из зала раздались крики позитивного и жутко демократического протеста:
   - Не позволим!
   - Толкиен и Мураками - близнецы братья!
   - Кастанеда с Тунцовой - величайшие писатели всех времён и народов!
   - Даёшь Коэльо вместо загнивающего Достоевского!
   - Джойса на мыло! Байрона в баню!
   - Толстому и Джойсу не место в приличном литературном обществе! Шекспиру с Бэккетом позор народов!
   И тут в среде зрителей - тире - участников произошло странное шевеление. Толпа отпрянула, из её чрева возник некий субъект в старинной полосатой каскетке и коричневой паре, похожей на фрачную, по всей видимости, из твида.
  
   - О, трубадуры и трибады моей души! - вскричал Гамор. - Хватит уже козлячить на чужом величии! Пора привнести в литературу что-то своё и что-то новое. Доколе?!!
   - А за козла ответишь! - отозвался из зала глухой хриплый баритон взволнованным тенорком простуженного солиста оперы... ну, того... блондина... раньше он ещё славился своими кудрями.
   - Ой, что вы, господин Велевин... Я не хотел обидеть ваше нежное естество эзотерической... м-м-м... как это будет по-русски?.. литературной гейши звёздного гламура второго рода...
   - Создатель! Куда я попал?! - изумился Александр Сергеевич, с трудом подавляя в себе инстинкт поднятого охотниками медведя.
   А ещё он подумал, что Гамор, скорее всего, не настоящий, а всего только его голо... голо... графическое изображение. Нет, данное явление, кажется, фантомом называется. Хотя, какая, собственно, разница...
  
   Прошло время, прежде чем он, Пушкин Александр Сергеевич, освоился в новом для себя мире...
  
   Пахотные угодья и пастбища полнились предметами и артефактами бывшего человеческого культа. Их не убирали, казалось, с античных времён. И ничего удивительного - градоначальники менялись, будто в калейдоскопе, а воз всё оставался на своём месте. Экскременты даже не пахли, поскольку электорально воспитанное народонаселение давно к ним принюхались.
  
   Мир не перевернулся. Нет. Просто стал прагматичным. И что это значит? И для кого... это значит?

_ _ _

  
   - Я правильно пришёл? Здесь место, где можно найти издателя?
   - Издательский дом "Хижина дядюшки Мнимуса"! К вашим услугам старший менеджер главного офиса.
   - Странно, а почему ваш дом хижиной называется? Он очень маленький...
   - Почему же... Холдинг как холдинг... Просто хижина звучит как-то по-домашнему. Ну-у-... рекламный ход. Помогает. Мы и Велевина издаём, и Марья Тунцова, благодетельница, у нас печатается, и господин Эм Ил&Я Kopnoff заходит с новыми творениями бессмертными. Правда, раньше лучше бывало - пьянки, блядство, блевотина, засраные подъезды. Нынче не то. Готические сусальные сказочки. Но теперь уже на скандальное имя клюют. Так что - всё прекрасно. Главное - рекламный ход вовремя в нужное дышло воткнуть, и тут же заворочается, зашкворчит, как в котле у порядочной ведьмы.
   - Какой-какой ход? - переспросил Александр Сергеевич.
   - Да бросьте вы, дорогой мой, неучем-то прикидываться. Вот где вы образование получили, скажем?
   - В Царском Селе, уважаемый.
   - А-а-а... Знаю... В педагогическом колледже старших менеджеров мерчендайзинга имени Пушкина...
   - Имени - кого?
   - Пушкина... Александра Сергеевича. Вы что-то совсем не того... не въезжаете? Ну не в военном же училище вы грызли, мой милый, гранит науки. Очень уж хлипкой ваша масть мне показалась...
   - Масть бывает у животных!
   - Извините, неверно выразился. Не масти, так наружности. Хорошо, а всё-таки, где учились-то?
   - В Царскосельском лицее.
   - Ага, снова шутить изволите? Ну и как ваша фамилия? Небось, Кюхельбекер, ха-ха?..
   - Отчего же, сударь, Пушкин я... Александр Сергеевич, внук Абрама Ганнибала.
   - Вот, ей-богу, затейник. Учился в педагогическом колледже имени себя... Ну, шутник... В КВН не играли... как там вас... сударь?
   - В баккару играл. В штос, девятку и дурака. А в... эту... не доводилось...
   - Вот и ступайте себе, любезный. У нас не благотворительное общество для социально неадаптированных графоманов. Здесь приличных господ печатают, а не какую-нибудь макулатуру.

_ _ _

  
   - Привет, цурипопики! - поприветствовал предполагаемое (ошибочно, кстати, в этой вариативной редакции всемирной истории) солнце русской литературы первой половины XIX-го века и господина Велевина, транквилизатора человеческих душ методом эзотерических камланий, Митюня Пригрешенев, нимало не заботясь о том, что попадает в историю. Именно о нём позднее упомянет потом Иван Пущин в письме к сестре, не то Анне, не то Евдокии, как о мещанине Ленинбургского уезда Каталонской губернии Николаяна Пригоршнева.
  
   - Даст или не даст - вот такой, пацаны, квест... чин-чин! А если даст, то даст ли фантастишЪ! - нарочито задорно пошутил Велевин, который и привёл Александра Сергеевича в редакцию, оказывая ему несвойственное для себя покровительство
  
   Не в прямую, разумеется Митюня приветствовал посетителей, а разглядывая их неопрятную ершистость на зерцале глобовизора.

_ _ _

  
   И чуточку позднее.
  
   Главный редактор Митюнюшка Пригрешенев сидел в центральном парижском офисе мультимедийного картеля "Хижина дядюшки Мнимуса" и внимательно рассматривал рукописный вариант какой-то древней книги, напечатанной старинным офсетным способом на низкокачественной бумаге с неаппетитными вкраплениями целлюлозы. Сон Татьяны... смотри-ка - какие забавные стишата. А чьи, интересно? Вот и подпись - А.С.Пушкин.
  
   Постойте-постойте, что-то фамилия очень знакомая. Не встречался ли когда с этим господином раньше... Точно, так и есть. Вот напечатался у них в периферийном издании "Московские стозвоны" какой-то Пушкин... Не тот ли? Его ещё Велевин в офис ради смеха с собой приводил. Славно тогда с метром эзотерики оттянулись, простака на суперских комиксах о Шкипере Галактики разведя. Ну и лох попался - настоящего искусства не нюхал. Да-а-а... уж, не очень успешный автор, похоже, этот Тушкин, раз на такой бумаге...
  
   Ага, вот и стихи нашёл. Название какое-то нарочито странное, вопросительное.
  
   Счастье? Полёта?
  
   А такое ли счастье полёт,
   Как считается в мире подлунном,
   Если рыбою бьётся об лёд
   Моя мысль в окружении гуннов?
   А такое ли счастье мечта,
   Коли ей режут крылья на старте,
   Если бьют новорожденных так,
   Что царь Ирод завидует Спарте?
   А такой ли в полёте исход,
   О каком каждый ангел глаголет...
   И о чём нам синица поёт...
   ...или вольная воля неволит?
  
   Кто этот Ирод? И почему не "Спартак" (любимый, кстати, бейсбольный клуб Митюни), а какая-то странная Спарта, непонятные гунны? Может быть, вовсе не гунны, а гоблины... тогда ещё хоть какой-то смысл появляется. Надо будет наказать выпускающего редактора... чтоб не подписывал всякие заумности к печати!
  
   И, вообще говоря, не стихи, а дикость жуткая. Разве может неволить воля или ангел что-то глаголить? Ангел же не учитель письменной речи - слава Минковскому! - а всего только специальная игрушка для украшения Новогоднего Дерева. Вся беленькая и с крыльями, на летучую мышь похожая.
  

* * *

  
   Создатель наблюдал за тем из вариантов так называемого будущего, который представлялся ему наиболее удивительным. Проделки Вассаго и его подручного не остались без внимания. Далее жизнь покатилась в огромном многообразии вариантов, но демонам был оставлен доступ лишь к одному из них. За этим-то Демиург всего сущего проследит, будьте покойны!..

_ _ _

  
   Александр Сергеевич уже давно привык, что его талантов едва хватало, чтоб продать два-три рекламных слогана какому-нибудь третьесортному производителю губной эротической пасты для сексуально доминирующих меньшинств или выпускающему исторические комиксы концерну "Мы наш, пра-а-тивный мир состроим".
  
   Питался Пушкин впроголодь, но держал себя в форме. Человеку в его преклонных летах - сорок два года иначе нельзя в современном обществе повышенной сексуальной морали - не менее трёх с половиной десятков совокуплений в неделю в противорвотном костюме с приёмной частью аппарата искусственного осеменения, и тебе будет разрешено свидание с эрзац-мулаткой из стриптиз-бара "Глоки-токи".
  
   А для новогоднего рандеву с девушкой по вызову необходимо было продержаться не менее десяти недель подряд. О том же, чтобы выиграть совместный отпуск с "реальным объектом противоположного пола" приходилось только мечтать. Общество пеклось о собственной нравственности, как никогда за всю свою историю.
  
   Стихи в последнее время никого не интересовали, а проза вышла из моды уже лет сорок назад. Теперь все бывшие писатели записывали видео-блоги на Глобал-Нете о виртуальных ощущениях после принятия дозы андро-героина: в основном приключения в духе космической одиссеи унтер-штаб-офис-капитана Ржевского (прозвище Шкипер Галактики для него самое подходящее оказалось) в тылу у Чужих, разумеется с "картинками" и "открытками".
  
   Причём чужие, простите за каламбур, ощущения никто смотреть не желал, поскольку это стоило невероятно дорого. Ненамного дешевле оказалось нанять хакера для "взлома" защиты, поскольку отдел борьбы с преступлениями в области интуитивной голографии работал оперативно, а наказание по суду временно присяжных, как правило, оказывалось очень суровым - вплоть до лишения сексуального статуса с полной стерилизацией и принудительного лечения от эрзац-алкоголизма.
  
   Пушкин с сожалением смотрел на рукописный лист со своим старым стихотворением трёхгодичной давности.
  

*зимняя... конная...*

  
   ...пенится стужи бокал забубённый...
   это моя растекается жизнь...
   мчит по дороге детинушка конный
   рысью... галопом... карьером... держись!
  
   стали полями душистые снеги
   лёг на дорогу их нежный накат
   встали широкие быстрые реки
   всадник летит прямиком на закат
  
   тень укорачивать нету причины
   день удлиниться - зима на мороз...
   едет по лесу огромный детина
   пар поднимая... Иисусе Христос...
  
   стонут сурки от земли сотрясенья
   всадник тревожный им спать не даёт
   сосен верхушки прикосновеньем
   солнце литое упрятали в лёд
  
   эх да весёлое время приспело
   треском сосулек растущих из крыш...
   я ли ... не я ... всадник тот оголтелый?..
   ...шпорит коня и туманностью дышит
  
   волосы по ветру... клочьями... мгою...
   взглядом хрустальным глядит в полутьму...
   волк ли голодный в чащобине воет?
   ведьма ли чёрту мастырит хомут?
  
   конь индевелый несётся по кругу...
   круто спираль забирается вверх
   только б не стёрлась о стремя подпруга
   только бы ветер меня не отверг...
  
   Неужели, неужели он мог когда-то считать такие слабые стихи неплохими? Боже, как стыдно! Что этот опус в сравнении с голографическим опусом о Шкипере Галактики? Ничего особенного, всего лишь невнятные потуги графомана. Как всё-таки полезно иногда взглянуть на себя критическим взором.
  
   Нет, нельзя ему заниматься литературным творчеством, никак нельзя-с. Не его сия стезя. А ведь чуть не ошибся с выбором. Хорошо, Господь миловал.
  
   В результате вышеозначенных обстоятельств Александр Сергеевич решил переквалифицироваться... получить патент на изготовление аппаратов по производству неядовитой строительной пены или несладкого сахара из отходов от производства андро-героина. Об изготовлении самого АГ речи быть не могло. Здесь существовала монополия Мирового Закулисного Правительства (МЗП), как говорят, выращивающего сырьё на острове Новая Земля, где специально для этой цели были растоплены льды и возведена огромная оранжерея с обогревом от атомного реактора.
  
   Как раз сегодня подошёл черёд Пушкина на собеседование с представителем МЗП относительно получения патента... Ехать предстояло далеко - на марсельскую окраину Парижа, и Александр Сергеевич остановил такси.
  
   Он не стал доставать лорнет, чтобы не показаться пожилым человеком, а то бы разглядел надпись на рекламной карточке, небрежно торчащей из-под солнцезащитного козырька. Она гласила: "Agence de taxi "Dragon ceil vert", chauffeur de taxi Djordg Sharl Dantes"******.
  
  
   Впрочем, это название ни о чём Пушкину не говорило. Впереди его ждало что-то безусловно счастливое, непременно успешное. И, как знать, если он пять лет сможет производить что-то нужное для мирового сообщества, то ему разрешат завести семью. Симпатичная служащая социально-демографической службы "Котангенс" Натали Goncharoff уже делала ему недвусмысленные намёки через бронебойное стекло с двусторонней акустической системой. Посредством которой и производится наиболее демократическая процедура общения этнически не идентифицированных граждан разных полов.
  
   Ради этого стоило жить! А писать? Да кому сейчас нужно такое сомнительное хобби, когда культура и без того на небывало высоком уровне, как утверждает информационное агентство МЗП.
  
   И только странный нездешний воздух полнился нездешними же словами, будто стремясь переломить безудержное стремленье к воинствующей сверхдуховности...
  
   Полусонетом повеяло... Половинчатость... Недосказанность... Недо... завершённость...
  
   за заметь лет,
   за призрачность видений
   умчит меня на шёлковом коне...
  
   пустой балет
   неискренних сомнений
   хранит в движеньях порванный сонет
  
   и порванное чувство наслажденья полу-сонета... полу-откровенья...
  
   А дальше - только тени странных кружев, в пространстве время выглядит ненужным.
  
   И полная луна выглядит неестественной декорацией на фоне урбанистических пейзажей. Будто блистающим от фольги картоном кто-то колосники мироздания украсил...
  
   ....в кавернах луны блинолицей
   венозною синью истек,
   нотацией без репетиций
   столицу на тайну обрек
   струящийся морок эфира,
   которым прикрыться нельзя...
   сияет победова Пирра,
   и пешка на месте ферзя!
  

* * *

  
   ...невидимкою луна... Мчатся тучи... Глаза закрываются сами собой... Лошади сыты, мчат по накату столбовой дороги - что есть сил мчат. Спит в карете гениальный поэт, сморило его после кошмарной ночи...

_ _ _

  
   ПРИМЕЧАНИЯ:
  
  
   * - наиболее вероятно, что неумеренно-неосторожный автор хотел сказать что-то из области кинологии, но не осмелился;
  
   *** - а здесь осмелился...;
  
   ** - скорее всего, автор имел в виду распространённую в глубинах электората фразу "А отвечать, кто будет, Пушкин?";
  
   **** - ГАЗЕЛЬ (араб.), вид моноримического лирического стихотворения (см. Монорим) в поэзии многих народов Востока. Состоит обычно из 5-12 бейтов, в первом из них рифмуются оба полустишия, далее следует рифмовка через строку. В последнем бейте большей частью упоминается имя автора.
   На сердце роза, на губах лозы
   душистый сок,
   Владыка мира, в эту ночь ты раб
   у наших ног.
   Гасите свечи! Ночь и так светла,
   как знойный день,
   Здесь в полнолунии своем тот лик, кто тьму отвлек...
   (Хафиз).
  
   ***** - РУБАИ (араб., букв. -- учетверенный), в поэзии народов Востока афористическое четверостишие с рифмовкой ааба, аааа:
   В детстве ходим за истиной к учителям,
   После -- ходят за истиной к нашим дверям.
   Где же истина? Мы появились из капли.
   Станем -- прахом. Вот смысл этой сказки,
   (Хайям).
  
  
   ****** - в переводе с французского: "Агентство такси "Зелёный глаз дракона", водитель Жорж Шарль Дантес";
  
  
  
  
   ПРИМЕЧАНИЕ ДЛЯ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫХ:
  
   Автор намеренно сохранил в тексте несколько вопиющих неточностей, не соответствующие реальным событиям, имевшим место в первой половине 19-го века, оставив за читателями право найти их, неточности сии, и указать в произвольной манере господину Чвакову на допущенное им безобразие.
  
   С удовольствием ознакомлюсь с вашими версиями.
  
   ПРИМЕЧАНИЕ ДЛЯ ТОРОПЛИВЫХ:
  
   Автор прекрасно понимает, что человеку, не занимающемуся биографией Пушкина будет чрезвычайно тяжело переломить себя, бросить все срочные дела и пуститься в поиски неточностей, которые совершил неряшливый автор. Причём не просто так искать, а штудировать известные источники, дошедшие до нас в том или ином виде из XIX-го века.
  
   Поэтому ваш покорный слуга взял на себя такую нелёгкую миссию - раскрыть глаза господину автору на его вопиющие ошибки. Вот, извольте полюбопытствовать...
  

Список неточностей, обнаруженных Димычем Чваковым в повести "Забытая рукопись":

  
   1. На быстрых дилижансах четвёрки запрягались в ряд, а не цугом. Цугом ездили лишь владельцы собственных экипажей;
  
   2. С поэтом Николаем Языковым Пушкин встречался в Тригорском летом 1826-го года, а не в 1825-ом и не 1827-ом году;
  
   3. Свою рукопись пятой главы "Евгения Онегина" Александр Сергеевич вёз в Петербург не из Москвы, а из Михайловского;
  
   4. В конце октября (начале ноября по новому стилю) 1827-го года снега на дорогах империи, ведущих в столицу, ещё не лежало;
  
   5. Зубами в описываемый период Александр Сергеевич не маялся вовсе;
  
   6. Фельдъегерем не мог быть ни улан, ни гусар. Эти военные в доставке депеш в мирное время не задействовались. Понятно, что Салимон мог ошибиться при создании модели трёхмерного мира, но Пушкин-то не стал бы ему потакать в данном вопросе.
  
   7. Каску с султаном у преображенцев ввели только в 1863 году;
  
   8. Кюхельбекер ещё не сослан, 16 октября 1828 года Пушкин как раз и должен встретить Кюхлю, которого этапируют в Сибирь. Впрочем, о том сказано в начале 6-ой главы;
  
   9. Карп Матвеевич Дубровин - вымышленный персонаж, никогда в Михайловском не служивший;
  
  
   май-июнь, август 2008 г.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"