Аннотация: ... и всё горчит мне прошлое немного...
Дядя Саша
(очерк времён второго танкового пришествия)
Сбербанк. Филиал 69**/***. Вид сверху. Вот она - моя лысеющая голова, прикрытая шапкой из норки. Какой, это, я по счёту в окно N4? Да-а-а, ещё не скоро контролёр осчастливит мою голубую книжицу своими окольцованными, как у дикой голубки, конечностями. Голубка и контролёрша провинциальной сберкассы (ныне - филиала Сбербанка) - странное сочетание млекопитающих переменных с орнитологическим уклоном, не находите? Хотя... В наше-то циничное время... Разница только в материале, из которого сделаны украшения, да, пожалуй, что, ещё и отношения к ним, кольцам, у этих особей женского пола, не похожи. Голубка, впрочем, не любит (да, в принципе, и не умеет в силу своего далеко не аристократического происхождения) рассуждать о таких тонкостях. Она просто подчиняет свою крысиную натуру летающего падальщика инстинктам, которые вложил в неё Создатель. А вот у контролёра в оболочке симпатичной шатенки средних лет, разведённой и "пока в поиске" всё обстоит не так просто. Она успевает оценить краем глаза кредитоспособность и перспективность очередного клиента (пенсионеры и женщины не в счёт), с тем, чтобы как можно изящней продемонстрировать свой идеальный маникюр цвета тёртой моркови и те самые кольца, о которых упоминалось выше (причём оба безымянных пальца совершенно свободны от благородных оков, заметьте себе в органайзере, господа холостяки по недоразумению). О холостяках по убеждению речи здесь идти не может.
Взгляд контролёра упирается в мужское лицо землистого оттенка с нахлобученной на распростёртые над стойкой уши-крылья кроличьей шапкой с запахом несвежего мазута и пропотевших байковых портянок. Интерес утерян. Ещё один бесполезный клиент: ничего для души, сплошная канцеляристика. Глаза контролёра в женском симпатичном обличье гаснут, как фары дальнего действия при въезде в населённый пункт. Она опечалена. Она просто исполняет свой служебный долг. Без души, без выдумки, без затей... Да-да, что вы хотите от женщины в поиске?
Мой взгляд тоже не оставил незамеченным этого странного клиента Сбербанка. Кроме вышеописанной шапки с остаточными признаками позавчерашнего социализма, на нём надета кожаная курточка на "рыбьем меху" из натурального дерматина - культурный слой толково осёдланных во время перестройки цыган, ватные штаны с претензией на синтепоновые изыски современных туристов. А на ногах... Что же у него на ногах? Дайте-ка, гражданка, я взгляну в начало очереди. Не бойтесь, я всё понимаю, оттеснять вас в стиле спецподразделений не стану. Мне бы только взглянуть... Так и есть... Валенки с калошами...
... дядя Саша круглый год носил серые валенки-самокаты на резиновом ходу. Только на особо ответственные работы он доставал из загашника казённые кирзачи и шёл творить нечто такое, что обычному пролетарию запрещала его сильно завышенная (по марксовой теории) самооценка...
... Всматриваюсь... Так и есть... Это, несомненно, дядя Саша, Александр Ефимович, если угодно... Что он там пытается рассказать внезапно озверевшей контролёрше?..
- Вы хотите счёт открыть (стальная нить в сердцевине интонации)?
- Ты, это... девонька... Мне того... Сказали, десять рублей заплатишь... Тебе книжку дадут... Туда мы твою зарплату и внесём... Я не в курсе дела... Я же на котельной... Мне, как скажут... Вот и Васька говорит, что десять рублей только...
Руки дяди Саши, изъеденные временем, непосильным грязным трудом и разными химическими соединениями, органического и неорганического типа, сиротливо сжимают видавший ещё Ельцина на танке "червонец"... Он всем своим видом извиняется, что дурно пахнет, что жизнь у него не сложилась, что вообще появился на свет... Знаете, есть такой тип социально не защищённых людей, которые не могут постоять за себя, за свои интересы, а держава величаво рассуждает о правах нереально усреднённого человека, каковому подлые налоговые органы мешают покупать нефтяные вышки, футбольные команды и членов правительства... Ей, державе, уже который день не с руки понять и проникнуться проблемами людей, у которых потрескавшиеся ногти, непрезентабельный вид и вереница серых (в лучшем случае) лагерных лет по малолетству за придуманные грехи родителей...
Контролёрша чеканит отшлифованные фразы из арсенала бывалого финансиста, закалённого в боях с вкладчиками:
- Если я вас правильно поняла, вам нужно открыть счёт "до востребования" для получения заработной платы?
- Девонька, милая... Мы же не в курсе дела... Васька сказал, что только десять рублей подать нужно... Я вот принёс... Возьмите, будьте добры...
- Вам нужно открыть клиентский счёт!
Железный голос контролёра приводит дядю Сашу в состояние непредумышленной робости. Он не умеет бороться с хамством, завёрнутым в глянцевую оболочку служебных инструкций. Он готов бросить всё, вплоть до десяти рублей, которые ему сейчас ближе всех родных и близких... Впрочем, и нет их у дяди Саши. Давно нет... Нет, в принципе... Он один на всём свете. ОДИН! Вы знаете, что такое быть СОВЕРШЕННО одному в этом жестоком мире? Одному совершенно... Когда тебе уже восьмой десяток, пенсия незаслуженно мала, а состояние души, как у ребёнка шести неполных лет...
Таких людей называли раньше блаженными. А теперь через них просто перешагивают, не называя никак... А ведь когда-то давно всё было иначе...
В 1993-ем году попал я в довольно курьёзную ситуацию. Числился автор этих строк в то время начальником отдела автоматизации производственных процессов проектной фирмы "Конструктор". И сколько же, как вы думаете, было у меня народу в отделе? Правильно, я один. Да, что там говорить, проектная фирма "Конструктор" имела в своём штате всего четырёх человек: два учредителя, главный бухгалтер и ваш покорный слуга. Как несложно себе представить, моя работа заключалась в том, чтобы сопровождать кой-какое программное обеспечение и содержать в порядочном изумлении от правильной эксплуатации компьютерного парка пользователей нескольких небольших предприятий. В мои обязанности входило следующее: найти клиента, развести его на компьютерном и оргтехническом "фу-фу" и заключить договор на обслуживание. Договор я, естественным образом очевидно, должен был обеспечивать собственным багажом "догейтсовых знаний" и быстрой реакцией на рынке контрафактного "софта". Дело не слишком-то благодарное, доложу я вам. Но, впрочем, на жизнь, и вполне небедную жизнь, нашей семье хватало. Заплатив из суммы по "моим" договорам налоги, долю главному бухгалтеру, директор "Конструктора" Дима Вахитов честно отдавал всё мне. На самом деле, его звали не Димой, а Динаром, и был он не простым директором, а моим другом. Но говорить об этом не считаю уместным в данном рассказе, хотя кое-что это пояснение сможет объяснить.
И вот настал критический момент в нашей с Вахитовым безмятежной дружбе, когда мы с нескрываемым удовольствием в процессе просмотра фильма "Беги!" с участием Патрика Демпси при посредством пишущего видеоплеера JVC (не такая уж и кондовость по тем временам, между прочим), поняли, что мы должны расстаться. И вовсе не потому, что устали друг от друга. Отнюдь!
Люблю слово "отнюдь", хотя многих от него корёжит и рвёт на составные ливерные компоненты. "Отнюдь" - это признак французского гувернёрства в детские годы. Это особенность самодостаточных и, в то же время, ироничных до крайности в свой собственный адрес специалистов по металлу с "айбиэмовским" отливом.
Вахитов уезжает в Нижний. Там у него всё. Он учился здесь, в городе своего детства, на архитектурном в местном институте. Здесь у Динара живут родители и... брат любимой жены (в народе - девере-шурин) предлагает забрать "дело всей жизни"... Этот некровный родственник, тоже закончивший архитектурный факультет строительного ВУЗа, как и сам Вахитов, в настоящий момент выбил государственный заказ на реставрацию фасадов старого города... А свой уже раскрученный бизнес, как водится у "семьи", передавать необходимо только прямому родственнику... Так мой друг Динар стал "королём говна и пара", а, говоря проще, владельцем значительной части платных туалетов Нижнего Новгорода. О том ли он тогда мечтал? Не знаю, не знаю... Но уезжал с тяжёлой душой и отнюдь (очень стильно употребление слова "отнюдь" вторично!) не совсем по доброй воле. Решающую роль в его решении сменить место приложения своих недюжинных способностей сыграло нездоровье младшей дочери. Врачи не рекомендовали Катюшке жить на Севере с перманентной 20-ти процентной нехваткой кислорода с её-то астмой.
Так Дима Вахитов короновался самодержцем канализационных труб Нижнего Новгорода, в центральной его части.
Тут кто-то спросил, мол, общаюсь ли я с Вахитовым сейчас, спустя 12 с лишечком лет? Знаете, бывает... Когда у Димки накапливается отрицательного потенциала столько, что он не "может больше терпеть этот гадкий капитализм", Вахитов звонит мне... Обычно это случается, когда отрывной календарь бытия начинает отсчитывать очередной год его жизни. Ну, что вы, Дима в полном порядке. Многие солидные семьи Нижнего мечтают стать его друзьями... Но в день своего рождения (он, кстати, Рыба по гороскопу, как и я), Динар понимает, что потерял, уехав с того... нашего "давнего Севера", где у людей нет надёжнее залога, чем обычное (даже не "честное" и не "век воли...") слово. В прошлом году не звонил... Я начал беспокоиться...
А однажды Димка приехал в Печору, чтобы утрясти какие-то дела с квартирой жены... Как сейчас помню его историю о "добрых бандитах Нижнего". Вахитов говорил, что если платить "крыше" по её трудам, то многого можно добиться... Так, к примеру, сказать, в те годы (конец 90-ых) Нижний Новгород славился самой организованной преступностью. Бандиты разъезжали по городу на автомобилях марки "Ford-Scorpio" (исключительно чёрного цвета) и обеспечивали уют и благополучие честных предпринимателей.
История, собственно, совсем простая. Девере-шурин Вахитова (ну, тот, что брат жены) содержал кроме интимного бизнеса туалетного характера, ещё и несколько ларьков в центре города (извините, а кто из нас не хотел содержать пару-тройку ларьков с товарами первой голливудской необходимости на тракте Европа - Сибирь?) А на тот момент менеджером по продажам числился Димка. Самому же родственнику хватало своих заморочек, выстраиваемых бодрыми гайдаровыми внуками на пути обновления фасадной части Нижнего Новгорода. Так вот, Динара ограбили... "Взяли" сразу несколько торговых точек в один день... Милиция, как водится, озадачилась глубокомысленным видом и заявила, что "дело неподъёмное". Вахитов, однако, не унывал. Он хорошо изучал диалектический материализм в советском ВУЗе, отчего и не терял хорошее расположение духа. Господин из немецких мещан по фамилии Маркс твёрдо обещал Вахитову, мол, если материально заинтересовать... Так, собственно, и вышло. Через два дня перед Димкой стояло трое пацанов 16-18-ти лет, конвоируемых прозрачными ребятами в тёмной коже стиля "скорпион". Старший, из числа "центровых", спросил: "Ну, что, Динар Рашидович, прикажете? Грохнуть этих отморозков или ещё чего?"
- А кто они? - изумился Вахитов.
- Учащиеся ПТУ, вообще говоря... Они-то твои торговые точки и "бомбили"... Так что делать будем, Дима?
Вахитов посмотрел на пацанов, грызущих от страха заусенцы на пальцах, покрытых "цыпками" (а, может, сыпью). Посмотрел, вспомнил своих дочек, вспомнил племянника (по линии жены) и сказал:
- А, можно, они у меня поработают... в счёт, так сказать долга?
- Нам сказали, Динар Рашидович, на усмотрение заказчика... Ваша воля...
С тех пор из трёх "налётчиков" у Вахитова на службе осталось двое... Теперь у них стабильный заработок...
Такой историей попотчевал меня Вахитов. Не знаю, верить ему или не верить... Но так бывает не часто... чтобы хотелось надеяться на лучшее...
А тогда, в 93-ем, Вахитов уезжал из Печоры. Фирма "Конструктор" приказала долго жить.
И я оставался один. Без работы, без определённых планов на будущее. Кому, скажите на милость, нужны старые заскорузлые инженеры по специальности "системотехника", когда кругом полным полно молодых беспринципных "падших ангелов" от, так называемой, информатики. И что это за наука такая? Не представляю до сих пор.
Но, как говорят у нас на Севере Европы, татарин еврея не обидит. Татарин - это мой друг Славка Салеев, а еврей - это Рабинович. Рабиновичем, кстати, мог оказаться любой из смертных (независимо от национальности и расы), а в тот момент оказался именно я.
Дело так было. Дима проставлялся за свой отъезд в марте 1993-го года. Март - тот самый месяц, когда родились мы с Димкой (в один, кстати, год) и ещё наш общий друг Славка Салеев. Сидели мы в офисе ликвидируемой фирмы "Конструктор" и страдали ностальгией и другими глупостями, свойственными мнительным рефлексирующим интеллигентам. Водка рекой не лилась, икра ложками не елась... Мы просто хорошо закусывали. Вот здесь-то Славик и "коланулся".
- Знаешь, Рабинович, - обратился он ко мне, - я тут намедни принтак один в чуйство приводил... В конторке достаточно солидной. Так вот, им нужен инженер-экономист, чтобы заработную плату начислять. На компе, в смысле. Прога у них отраслевая... Говорят, вполне... Вполне сносная. Её с СМ-2 на IBM переложили... Почему их рядовой экономист не устраивает? Так ведь нужно ещё и сопровождением программы заниматься и пяток компьютеров заодно обслуживать по "железной и мусорной части" ("мусорной частью" Славка называет всё, что связано с программным обеспечением). Тут обычный экономист не потянет, а инженер, вроде как, - в самый раз. Мне, вообще говоря, сначала самому предлагали... Но из меня, сам понимаешь, экономист, что из говна пуля... Я вот про тебя и сказал... Ну, в смысле, кандидатуру твою предложил.
Вахитов наполнил стаканы чем-то упоительно дорогим и крепким, как псевдоним одного пролетарского писателя из города, куда, собственно, он сам и отбывал этой ночью...
Вот так я и попал на домостроительный комбинат, господа и дамы. Извини, дядя Саша, что так долго ждал этого момента...
На комбинате осваиваться пришлось недолго. Коллектив принял меня хорошо, и дело завертелось. Через два месяца я уже знал не только "людей из конторы" (так, наверное, везде на постсоветском пространстве величают административно-управленческий аппарат), но и работников из цехов основного и вспомогательного производства. Меня тоже стали узнавать. Кое с кем из работяг пришлось столкнуться поближе. Одним из таких людей и оказался дядя Саша.
Александр Ефимович, так полностью значился слесарь-сантехник общетехнических работ на комбинате, был человеком нелёгкой судьбы. Родился он в семье политических ссыльных, которые обосновались близ Воркуталага в самом начале войны. Хотя такое понятие, как "обосновались", здесь, пожалуй, будет неуместным. Куда им предписано было поселиться, туда они и не замедлили... Маленькому Саше как раз пора было идти в школу, но для детей "врагов народа" в этом месте полагалось только научиться ставить подпись, разумею, под будущими протоколами, и считать до 20, чтобы не перепутать предполагаемый срок "социальной защиты" державы от собственных граждан.
Родители дяди Саши умерли в относительно молодом возрасте. Оба сильно простудились во время транспортировки ссыльнопоселенцев малой скоростью в продуваемых вагонах через брюхо Большеземельской тундры. А вот мальчику ничего не сделалось. Наверное, мама согревала его своим теплом родительской любви, а, может, просто детей тогда одевали во всё, что придётся, пренебрегая собственным здоровьем. Так или иначе, а вскоре оказался дядя Саша, тогда просто Сашок-лопушок, в специализированном интернате, где ему пришлось своим беспримерно жестоким детством отчитываться за, так называемые, "грехи отцов". С раннего возраста он привык не роптать, не жаловаться на судьбу, и никого ни в чём не винил. Ни тогда, ни спустя десятилетия.
Дядя Саша с малых лет приучился к тяжёлому физическому труду. Никаким не гнушался. Наоборот, даже находил нечто приятное в том, что он может такое, от чего другие отказываются. Всё самое грязное и неблагодарное - это его, дяди Сашино, дело. На таких безответных мужиках держится земля, и вращается без скрипа вокруг своей оси, и никто не понимает, отчего так происходит... Будто само собой...
Со времён ссылочных минуло много времени, но к дяде Саше клеймо бывшего заключённого прицепилось и никак отпускать не хотело. Учиться ему не приходило в голову, поскольку, сами посудите, парню уже под двадцать, а он читает практически по складам. Получить профессию в результате этого дяде Саше не давали, кивая на низкий образовательный уровень и тёмное прошлое... Так и сделался Александр Ефимович вечным слесарем-сантехником на подхвате, для выполнения, так сказать, экстренных (и самых грязных) работ с 3-им разрядом, размазанным по безразмерному стажу, который, впрочем, документально подтверждён был на весьма незначительную свою часть.
Семьи у дяди Саши не имелось, не удалось завести. Я даже подозреваю, что за всю свою жизнь Ефимыч, как называли его некоторые комбинатовские, так и не познал любви женщины.
На ДСК дядя Саша работал уже лет с десяток до моего туда прихода. За это время он сделался неотъемлемой частью комбината, его визитной карточкой. Начнём с того, что сначала Александра Ефимовича поселили в общежитии. Но он оттуда сбежал, не прожив и месяца. Чувствуя беззащитность этого большого, наивного, как ребёнок, своего рода, романтика, его принялись третировать местные "чуваки по понятиям". Дядя Саша в одночасье лишился своей первой заработной платы, обзавёлся огромным фингалом на челе и сделал выводы. Сделал и приступил к строительству собственного жилья. Он копал себе землянку, примерно такую же, в которой жил на поселении с родителями. Производил свои работы Ефимыч длинными летними ночами, которые "люди с материка" привыкли называть "белыми". Трудился ночью, чтобы не видел никто из начальства. Спал же дядя Саша в кандейке, где уборщицы хранили свои вёдра и тряпки, примостившись на деревянной лавочке, со старыми ватными штанами под головой. Работяги, несомненно, знали о проводящихся на комбинате несанкционированных строительных работах, но директору никто из них доложить не решился. Жалели Ефимыча.
Место для землянки дядя Саша выбрал замечательное, рядом с теплотрассой. Если зима не очень суровая, то вполне можно было обойтись без дополнительного печного отопления. К строительству землянки дядя Саша относился со всей серьёзностью, с каковой и полагается возводить фортификационные сооружения. Не зря же говорят в британской глубинке: "Мой дом - моя крепость!"
И вот, когда уже новоселье стало невероятно близким, директор обнаружил непорядок на вверенной ему, практически ещё не акционерной территории. Проект дяди Саши оказался под угрозой. Великая сила в лице ретивой административной тройки нависла над согбенной спиной Александра Ефимовича, не успевшего замаскировать одну из стен землянки аккуратно нарубленным дёрном из окрестностей комбината. Директор сощурил коварный глаз опытного аппаратного игрока и осведомился, чего, де, дядя Саша тут развёл земляные работы, вроде крота, если у него на руках ордер на право жительства в трёхместной комнате общежития. Ефимович выдохнул обеднённый кислородом северный воздух и начал: "Так ведь, Митрич... Мы это, не в курсе дела... В общежитии совсем немочно жить... Грабят старика... А тут... Такая штука, оно полезно... Опять же, ежели авария, какая случиться... Я рядом окажусь. Мы же не в курсе дела..." Вся административная решимость осыпалась, натолкнувшись на нехитрое и, в общем-то, далеко не красноречивое объяснение. Так дядя Саша стал землянковладельцем, незаконно арендуя у государства с десяток квадратных метров суглинистой почвы методом самозахвата. Директор закрывал на это вопиющее безобразие глаза, а совет акционеров, который появился несколько позже, шёл у него на поводу. Хотя, как мне кажется, порядок следования на поводу разумнее было бы сменить, ведь всегда же легче вести за собой одного человека, чем целый совет. Мне, конечно, могут возразить, что, мол, смотря какой совет, смотря какой директор... Однако, этак, мы сейчас углубимся в дебри софизмов, так и не дослушав историю дяди Саши. Не хочу уходить от основной темы.
Одним словом, Александр Ефимович зажил почти настоящей человеческой жизнью. У него появилось собственное жильё, о котором ему грезилось больше сорока лет. И даже то обстоятельство, что общежитие комбината было передано на баланс коммунальных служб города, и дядю Сашу оттуда выписали, как "фактически не проживающего", не могло огорчить свеженького нувориша по части недвижимости. И, действительно, попробуй эту землянку сдвинуть без помощи специальной техники. Запакаешься! Дядя Саша строил на века, фундаментально возводил, так сказать...
Я бывал в той землянке не раз. Удостоился. Не всякого дядя Саша допускал в святая святых. А мне вот открыл тайну "пещеры Али-Бабы". Не знаю, что тому послужило причиной. Не знаю. Но хотелось бы верить, что он не ошибся. Почему назвал я скромное жилище слесаря-сантехника на самых грязных работах пещерой Али-Бабы? Да, оттого, наверное, что там были такие сокровища, которых нельзя обнаружить больше нигде в наше время. В качестве посуды дяде Саше служил старый армейский котелок со следом от пули и металлической клёпаной латкой на этом месте, две тарелки, изготовленные из банки из-под прессованной китайской свинины "Великая стена", оловянная ложка времён царя Гороха, самодельный нож с зековской наборной ручкой и маленькое ситечко для заварки чая с признаками благородства на потемневших от времени аргентумных боках. Спал дядя Саша на где-то найденной панцирной сетке, установленной на деревянные колоды из располовиненного деревянного кругляка, готового к встрече с топором. На сетке лежал вполне сносного вида матрас, укрытый застиранным солдатским одеялом и двумя половинками фуфайки. Сшитые вместе рукава заменяли подушку, а фуфаечной спиной дядя Саша, по-видимому, закрывал ноги холодными ночами.
Что ещё было в этом жилище? Попробую вспомнить. Так... Две табуретки, самодельный столик из многослойной фанеры. На столе стояла керосиновая лампа и лежала пачка газет не первой свежести. Наверное, дядя Саша забирал их, когда уборщица выкидывала старую прессу в мешок для мусора. О том, что Александр Ефимович договорился с директорским секретарём по поводу газет, я даже не упоминаю. Вряд ли бы он осмелился. Итак, керосиновая лампа и газеты... Здесь-то, наверное, дядя Саша и посадил своё зрение, тренируясь в чтении на лексике постперестроечных лозунгов и беспринципного вранья.
На земляной стене висел довольно изрядный осколок когда-то большого зеркала. Вернее, не висел, а был попросту вмонтирован в земляную плоть стены. Что ещё? Что-то же было ещё... Ах, вот. Как я мог забыть... На столе в скромной самодельной рамочке стояла довоенная фотография с обскубанными пожелтевшими краями. Молодой человек в косоворотке, рядом женщина в нарядном платье и шляпке. На руках у неё сидит мальчик в матросском костюмчике, как было некогда модным... Эта фотография, скорее всего, была единственным звеном, которое связывало дядю Сашу с прошлым...
Был ли он счастлив тогда, в том, уже неблизком 93-ем году? Пожалуй, что да. Дядя Саша ощущал свою необходимость на комбинате. Кто, кроме него полезет чистить канализацию по мизерным расценкам, кто безропотно поднимется в ночь-полночь для разгрузки цемента, не требуя оплаты сверхурочных? Нет таких дураков... Дураков, дураков... Помилуйте, дядя Саша дураком себя не считал, да, собственно, и не был им... Он просто любил жизнь. Даже такую скромную, аскетичную жизнь... Он наслаждался каждую секунду этого скромного своего бытия, которое приносило пользу, пусть абстрактному, но человеку с большой буквы "Ч". Дядя Саша, как мне кажется, верил в это, а иначе просто не мог...
Дядю Сашу на комбинате называли ночным директором. Заслуженно называли. Хотя в штате числился сторож и, как вы понимает, не один (чтобы круглосуточную вахту нести), но все они, эти осколки перестроечной вседозволенности и неверного понимания свободы (мне разрешено всё, остальных - на хрен!) не стоили ломаного гроша по сравнению с тем гражданином, каковым являлся недавний узник совести, а ныне - слесарь-сантехник с признаком домовладения в добрых выцветших глазах. Дядя Саша был знаком не только с каждым работником комбината. Он на запах мог запросто определить всякую крысу, которой хоть единожды доводилось пробежать по тому или иному цеху основного производства. Шаркающие валенки на резиновом ходу наводили панику не только на грызунов. Тараканы мигом разлетались по углам, едва только дядя Саша начинал свой разгон из другого конца коридора. Заметьте, делал всё, что связано с охранными функциями, дядя Саша абсолютно бесплатно. Он просто так жил. Начал ощущать себя в зоне человеческого общения полноценной личностью, впитал в себя законы странного сообщества и всю свою жизнь старался утвердить простые и доступные представления о чести и долге, которые были мало кому понятны.
Летом, большую часть осени и вторую половину весны дядя Саша привык жить в своей замечательной землянке под теплотрассой, которой он гордился, как ни один "оскароносец" не гордился премией Американской Киноакадемии со времён её образования.
Да, а зимой дядя Саша считался уже вполне полноценным Ночным Директором. Почему так? Просто Александр Ефимович временно на время морозов переселялся ночевать внутрь здания управления. Конечно же, ничего себе ночью не позволял. Просто спал либо в архиве, либо в раздевалке цеха железобетонных изделий. Первые люди на комбинате, появляющиеся раньше всех, уборщицы, как правило, всегда интересовались у него, что же нового происходило в пору выхода из тени не только нечисти, но и вполне честных грызунов, находящихся на иждивении у государства и его граждан. И всегда получали неизменный ответ, что-то вроде: "Мы, воопче-то не в курсах..."
Однажды, когда на улице стояли зимние морозы, своею обыденной стылостью приводя население повседневно в деловое состояние "измотанный полярной ночью северянин", не теряющий боевого духа дядя Саша отличился весьма знатно. В тот февральский (по другим данным - январский) вечер Александр Ефимович решил отметить очередной юбилей гранённости "стакана русского, самородного, парадного, государством не упразднённого". С этой целью он предложил сторожу Хабибуллину, с которым водил некое подобие общегражданской дружбы, присовокупить свои церберские усилия к потугам самого дяди Саши, и осуществить праздничное целование портрета Всенародно Избранного с обмусоливанием и надлежащим пиететом. Сторож Хабибуллин оказался человеком не только сговорчивым, но и до крайности безрассудным.
Так или иначе, следующее утро застало наших героев в кабинете директора комбината, почивающими на столе для проведения планёрок и заседаний совета учредителей акционерного общества ОАО ДСК "Комилеспром" в позе "козырный валет кроет пикового короля". Причём следует отметить, что, хотя генеральный директор и не стал первым в череде увидевших вопиющее безобразие у себя в кабинете, но его этот факт почему-то расстроил больше всех. То ли он был настоящим патриотом предприятия, то ли просто не выспался. Достоверно мы этого не сможем узнать никогда. Вот и не станем, пожалуй, умничать. Пусть всё случиться, как это положено в современной сказке, а не в хронике социалистической стабильности.
Дядя Саша был немедленно лишён месячной премии и 13-ой зарплаты авансом. Хабибуллина лишили всего вышеназванного ещё раньше, за неумеренное употребление неуместных жидкостей, противоречащих званию сторожа и гражданина в одном коктейльном стакане. Причём производил сторож свои неадекватные возлияния прямо на рабочем месте. Так что после оглашения приговора Хабибулин чувствовал себя победителем. Ещё бы, как он красиво надругался над мебелью директора, прежде чем отбыть в славные ряды советских (ну, да, пока ещё советских) пенсионеров! А дядя Саша всё никак не мог понять, за что его наказывают... Он твердил свою неизменную молитву: "Мы же... это... не в курсах мы. А тут тепло было..."
Но простым выговорешником и материальным кнутом дело не ограничилось. Дядю Сашу заставили писать объяснительную, мол, как он докатился до директорского кабинета в таком непотребном виде. Бывший сторож Хабибуллин писать ничего не стал, он уже обмывал свою первую пенсию в разгар рабочего времени, которое для него таковым уже не являлось. Крайним остался дядя Саша. С его любовью к русскому письменному, умением держать ручку в заскорузлой пятерне это было задачей почти не выполнимой. На помощь пришли твёрдая воля Александра Ефимовича, живой природный ум и некоторые литературные способности, которые он долго скрывал где-то у себя в землянке. Объяснительная получилась развёрнутая, на нескольких листах. В ней дядя Саша отразил своё понимание развития Вселенной, Солнечной системы и конкретного домостроительного комбината. Причём писал мой герой, не утруждая себя знаками препинания и другими малозначительными для большого писателя тонкостями. Писал он долго. Но зато потом и читателей у дяди Саши нашлось довольно.
Не стану выдумывать, что там конкретно было написано, в знаменитой служебной записке от дяди Саши, а попробую изложить её суть, каковая до сих пор живёт в уголке моей памяти, предназначенной для ностальгических употреблений предновогодними вечерами под скрип половиц, по которым ступает Рождественская сказка.
На основании письменных показаний дяди Саши мы с вами сможем составить целостную картину происходившего на комбинате тёмной зимней ночью, когда сторож Хабибуллин злоумышленно оставил боевой пост, поддавшись "...тлитворнаму влеянию западнаго стиля жизне..." Это не я придумал, это так дядя Саша излагал.
Сначала пили портвейн. Его было прикуплено изрядное количество на только что полученную заработную плату. Пили в "гримёрке для уборщиц", как бы выразился мой друг Слава Салеев, если бы я дал ему слово в этом месте повествования. Дядя Саша и сторож Хабибуллин сидели на одной скамье и, наполнив гвардейские гранёные стаканы на две третьих, выпивали без затей и выдумки. Вскоре творческое начало в дяде Саше возобладало, и начали пить по делу. То есть, употребляли "слёзы португальского Мичурина" уже не просто так, а с поводом. Что, с поводами в тесном помещении, где хранятся вёдра и тряпки не очень? Для вас, может, и так. Но не для дяди Саши. Почти ручные тараканы помогли ему в этом.
Теперь пили следующим образом. Дядя Саша сажал таракана в пустой спичечный коробок и поднимал тост "за отъезд". Выпивали. Потом Александр Ефимович щёлкал чёрно-жёлтым ногтем по коробку, отправляя путешествующее насекомое вдоль по скамье. Хабибуллин ловил импровизированную дорожную карету, и они оба пили "за приезд" Дядя Саша привносил всё новые и новые нюансы в этот вечер торжества созидательной мысли. Вскоре в каретах ездило уже не по одному пруссоватому вояжёру, а сразу несколько. И, конечно же, с подачи дяди Саши, беременных дам в хитиновой оболочке тараканы-джентельмены пропускали без очереди. Тогда дядя Саша вставал и пил с локтя "за отъезжающих дам-с". Потом Ночной Директор соорудил целый поезд из трёх вагонов, соединённых между собой канцелярскими скрепками. Представляете, себе эту картину? Портвейна-то было много. Дальнейшие события, пожалуй, истолкует выдержка из объяснительной дяди Саши. Вот она:
"... кагда пили за приесд ф дисятый рас мне стала плоха и я решыл паспать праснулся в кабенете деректара там было хорошо и хабебулин пренес откуда небуть бутылку спирта раяль..."
За "роялем" дышалось не так весело. Бельгийский производитель не сильно способствовал поднятию тонуса и боевого духа.
Партнёры включили радио, поскольку темы для задушевных бесед исчерпывались со скоростью курьерского поезда, а тараканы уже все добрались к месту следования. Подумайте сами, какие могут быть общие интересы у скромного безответного и безотказного Александра Ефимовича и нагловатого в своём невежественном подходе к жизни стороже Хабибуллине. По местной программе кто-то из депутатского корпуса "малого уездного совнаркома" делился с радиослушателями проблемами ипотеки, строительства жилья и сложностями на вторичном рынке квадратных метров с удобствами. Он говорил что-то вроде: "Нам катастрофически не хватает жилья!" Дядя Саша был согласен вполне, вспоминая свои апартаменты рядом с теплотрассой, поэтому утвердительно покивал большой, как у облезшего дога, макушкой. Но сторож Хабибуллин перевернул всё с ног на голову. Он приоткрыл свой уже заснувший, было, правый глаз мозолистыми пальцами, сделал вид, что находится, по меньшей мере, на плановом совещании в МВД, и вывалил в удушливый от давно немытых тел воздух директорского кабинета: "Чего-чего, а жулья у нас хватает! Так что, извини-подвинься, господин Замудённый, с катастрофами покуда обождём-с". Дядя Саша отчётливо помнит, что после этих глубокомысленных слов сторож схватил его за грудки и начал не то угрожать, не то упрашивать: "Ты, Ефимович, пистон те в кочерыжку, чего за этих оллигаторов вступаисся? Думаешь, как жулик, так и отец тебе родной? Ни хр-е-н-на! Давай-ка, отворачивай оглобли в сторону нашего брата, пролетария!" Дядя Саша беззлобно кивал, пытаясь как можно незаметней освободиться из каменных объятий Хабибуллина-гостя, чтоб не причинить тому неудобств, скажем так. Сторож понял всё по-своему. Он заорал: "Вот такой ты, Сашка, змей и в жизни! Нет, чтобы директора послать подальше, всё юлишь перед ним, быта тварь бесхребетная!" Дядя Саша робел и ничего не отвечал на агрессию собутыльника. Да, и что тут ответишь... Когда у тебя за плечами три класса начальной школы в поселении для политических, когда у тебя вместо жилья землянка на территории почти уже частного предприятия, когда в паспорте вместо нормальной прописки временная отметка по месту работы, когда трудовую книжку тебе недавно выдали с пустым прошлым почти за 20 лет (откуда же дядя Саша мог знать, что это так важно?), когда... Хабибуллину с его пенсией, двумя взрослыми сыновьями, работающими в нефтяной промышленности и трёхкомнатной квартирой на двоих с женой можно говорить директору, всё, что вздумается... А дядя Саша ведь не совсем из ума выжил, понимает, что такое не иметь своего, пусть земляного, но угла. Вот и терпел он издевательства над собой. И раньше терпел, и теперь, когда Хабибуллин сжимал ему горло пьяной хваткой оборзевшего люмпена. А что ещё оставалось делать дяде Саше? Такая уж несправедливая штука жизнь...
Приняв во внимание факты, живописно изложенные в обстоятельной объяснительной дяди Саши, директор пересмотрел своё достаточно суровое решение и издал приказ, где слесарю-сантехнику дяде Саше ибн Ефимовичу объявлялся строгий выговор без материальных удержаний. Подписывая приказ, директор заметил кадровику: "И распорядитесь, чтобы кто-нибудь из СЭС к нам наконец-то наведался... А так, того и гляди, скоро не только у меня в кабинете начнутся встречи-проводы. Совесть поимейте!"
...очередь в Сбербанке начинает помогать Александру Ефимовичу, кто как может... Контролёрша милостиво принимает это участие, делая одолжение очереди. Ей и в голову не приходит, что она в данный момент оказывает услугу клиенту (ничуть не хуже любого другого, у которого много несомненных достоинств в финансовом смысле). Дядя Саша щурится и с напряжением выводит на многочисленных бланках договора свою простую фамилию. При этом он кряхтит по-стариковски и, будто извиняясь, кланяется с едва слышным: "Мы же не в курсах..."
Он меня не вспомнил...
А на что, собственно, я рассчитывал? На то, что дядя Саша кинется в мои объятья и обольёт скупой старческой слезой воротник моей не по-цыгански кожаной куртки? Полно... Я ещё не заслужил этого...
Он просто посмотрел мне в глаза своим выцветшим, как у воблы, препарированной для пивных излишеств, взглядом и сказал давно заученную фразу:
- Мы же не в курсах... Мы только на котельной... Извини, парень...