Производство высокообогащенного урана для ядерного оружия в России было прекращено в конце 1980-х г.г.Срок службы наполнителя боеголовки: 20-25 лет.
Россия полностью уничтожит высокообогащенный уран из ядерного оружия к 2013 году, сообщил глава Росатома Сергей Кириенко в Люксембурге на международной конференции по предотвращению ядерной катастрофы. По его словам, Россия перевела в топливо для ядерных реакторов более половины высокообогащенного урана.
Кириенко отметил, что Россия уже уничтожила самое большое среди ядерных держав количество делящихся материалов военного назначения.«Россия выделила 500 метрических тонн высокообогащенного урана 90% обогащения, которые подлежат разбавлению до уровня энергетического урана, и более половины этого количества уже уничтожено и переведено в топливо для ядерных реакторов», — сказал Кириенко.
«Безусловно, мы будем реализовывать эту программу до ее завершения, и все 500 тонн к 2013 году будут полностью уничтожены», — указал глава Росатома...
Он же и Эпилог, мать его
Пока русские просроченные ракеты, из тех единиц, которым удалось продраться через глобальную сеть ПРО, гулкими металлическими болванками падали на намеченные когда-то цели, не причиняя им особого вреда при этом, территория самой России расцветала многочисленными букетами ядерных взрывов. Снайперскую точность проявляли НАТО-вские «садовники».
Таким было начало. Начало Конца. Не то чтобы — совсем уж Конца Света. Подыхал старый привычный несправедливый и опостылевший мир, долго уже и так же привычно, катящийся в пропасть. Может быть, можно было бы сказать, что наступил, наконец, Конец Тьмы? Простите за тавтологию.
После столь мощной и успешной артподготовки, началась небывалая по масштабу воздушно-водно-наземная операция. Санкционированная ООН миротворческая миссия по зачистке России. Санитары Планеты в кевларовых доспехах огнём и мечом продолжили сеять демократию по всей Земле, вернее, по той её части, что осталась живой ещё кое-как.
Ну, это всё — лирика.
В целом, государство Российская Федерация очень быстро была разметана по собственным просторам. Как держава общемирового уровня, не смогла дать достойного отпора внешней агрессии. Потому, что внутреннего единства в ней давно уже не было. Кому-то Россия — это берёзки, кому-то — вышки нефтяные, кому-то — это «вот, всё, что вокруг», кому-то — «всё вокруг, что можно к рукам прибрать»... Да, боже ж ты мой, и всё больше не братской любви, а нечеловеческой ненависти между россиянами. Напрасно русским национальность запретили...
Вот, такая грустная лирика.
Отдельные уцелевшие вооруженные соединения бывшей Российской Армии оказывали на местах яростное сопротивление могучему кулаку НАТО. Яростное — не обязательно победоносное, но упёртое, несгибаемое. Некоторые командиры проявили преступное самоуправство, отказавшись от непонятной капитуляции, принятой Генштабом.
Кремль пал первым. Он покорно пал бы и раньше, да враги забыли предупредить — когда. Они думали, что он ерепенится серьёзно. А президент, правительство в полном составе, парламент, губернаторы и мэры, все те, кому было что терять, кроме Родины, едва почуяв дым отечества (не с прописной буквы, а реальный дым, чёрный, горький) выскочили на панели с ключами от русских городов на бархатных подушечках. И кричали «освободителям» ура, и в воздух чепчики кидали. Это, други, политика. Они «спасали» «свой» народ от бессмысленного кровопролития. По главным улицам и проспектам маршировал Новый Мировой Порядок. Конечно же, и органы правопорядка, вся жандармерия, политическая полиция и прочие опричники беспрекословно заняли подобающее им место.
А что же быдло, то есть народ? В основном, но и не без сволочных исключений, конечно, превратились в партизан. Те из них, что были лучше организованы, располагали налаженной связью между собой, имели более или менее приличное оружие и достаточно боеприпасов, гордо именовали себя «милиция» — Народное ополчение. Немало появилось и независимых патриотических банд.
Я в это время был в Москве.
С приходом новой власти, многие москвичи ушли в подмосковье. В прямом смысле этого слова, вертикально вниз, под город. Москва — как айсберг, знаете ли. Под землёй она гораздо больше, чем на поверхности. Метрополитен — лишь красивая прихожая к этим бесконечным лабиринтам и гигантским пещерам (непонятно, как такая тяжёлая верхняя Москва на сплошных пустотах нижней держится?). Метро, разумеется, больше не работало для гражданских пассажиров, оно стало аванпостом — и для полицаев, и для милиционеров — на разных станциях. И вяло тлеющей линией фронта, не удобной для широкомасштабных боевых действий. И занять целиком всю эту высоту... простите, «нижнету» никто особенно не стремился. Потому, что метро — это быстрая надёжная могила: с его-то тоннелями, да нашими газами.
А вот за стенами тоннелей — совсем другой мир. Конечно, и у полицаев были наёмные диггеры, но этих мы старались уничтожать в первую очередь.
Натовцы под землю не совались, и партизаны совершали регулярные рейды на поверхность.
Я, милиционер.
На этот раз мы выбрались через бомбоубежище подвала жилого дома, вышли в подъезд из служебного дворницкого помещения. Деревянная дверь запиралась снаружи, но и распахивалась тоже наружу. Выбить её ногой не составляло труда. Нас было — два. Их на улице — не сочтённая куча и несколько единиц техники. У нас — мой «Калаш» и у Андрюхи «СВД». У них... говорил уже. Мы поднялись на второй этаж. Андрей пристроился у окна с винтовкой наизготовку:
— Приготовились... Операция «дератизация»!
— Подожди. Посмотрю квартиры.
Нам приходилось быть немного мародёрами. Питьевой воды внизу были почти неисчерпаемые запасы (о"подмосковном море" я расскажу позже, или кто-то другой опередит), с продуктами было сложнее, но их мы добывали, конечно, не из брошенных квартир, а с армейских складов и натовских обозов, как и боеприпасы. Но...
Пустой нежилой с некоторых пор дом. Глухой, какой-то удушливо-пыльный в своём мёртвом дыхании-на-издыхании подъезд. Забавно, что двери многих квартир заперты. Будто хозяева их собирались сюда возвращаться. Искренне верили в недолговечность зла — всего лишь, нужно было пересидеть в убежище. Отсидеться. Искренность = Наивность. Двери деревянные, из хорошего материала, а замки хлипкие и двери отворяются внутрь. Почему в Союзе так проектировали непрактично? Потому, что бояться было некого. Мне одного пинка ногой хватало сокрушить такую «преграду».
Да, вспомнил про двери, открывающиеся внутрь. Это ещё от крестьянской Руси пошло: если зимой избу и людей в ней снегом завалит, дверь хозяева на себя открыть смогут и выкопаться как-то из сугроба-могилы. И лопату на этот случай в прихожей держали. Короче, давняя традиция, просто живучая.
Я остановился перед очередной квартирой и машинально нажал кнопку звонка. Ну, разумеется, электричества не было. А я сам себя спросил:
— Кто?
И сам себе ответил:
— Откройте, милиция!
Тут надо бы дать кое-какие пояснения.
Милиция (от лат. militia — военная служба, войско) — нерегулярные отряды вооружённых граждан, формируемые только на время войны, гражданское ополчение.
Со времени учреждения постоянных армий милицией стали называть особый тип армии, которая формируется только на время войны, и таким образом является разновидностью ополчения. В мирное время кадрового состава для образования милиции или не содержится вовсе, или кадры содержат в очень небольшом количестве. В последнем случае организованная на таких принципах армия называется милиционной армией. Воинские части такой армии в мирное время состоят только из учётного аппарата и немногочисленных кадров командного состава. Весь переменный рядовой состав и часть командного состава приписываются к воинским частям, расположенным в районе их места жительства и отбывают военную службу путём прохождения кратковременных учебных сборов. (это Wiki — они умеют быть лаконичными и понятными).
А то, что у нас до этого называлось «милицией»… Наполовину плавно перетекло коричневой зловонной жижей в Новые полицаи, им даже форму сменили подстать: на чёрную с кепи вместо фуражек. На улицах. На войне-то теперь в форме разницы между своим и врагом нет вообще, осталось только содержание. Но это главное. Ведь сколько ребят хороших ментовских положили, поломали…
Я никогда не служил в МВД и прочих государственных силовых структурах. У меня что ни на есть самая мирная профессия. Я ветеринар по образованию. В Москве. Лечил собачек, кошечек и хомячков. И платили неплохо, и душа была спокойна (неспокойными бывают только хозяева пациентов, их приходиться успокаивать больше, чем самого больного). Вообще, у меня с животными всегда как-то легко взаимопонимание выстраивалось. Будь то питбуль, укушенный бешеной лисицей или аквариумная черепаха, поперхнувшаяся улиткой. Маленькой. А я всегда говорил, что маленьких обижать нельзя.
В прихожей лежали ажурные (скатерки что ли?). Уже запылились, но все вещи аккуратно развешаны, разложены по своим местам. Здесь жила бабушка и, наверное, одна. Я видел много таких квартир. Тут по запаху (как раньше) не определишь. Запах надо всей Москвой теперь один — оккупация. Запах пороха (о да, он долго держится), разрухи, пыли, запустения… Каждый москвич, хоть раз в своей жизни, а и назвал свой любимый город помойкой. Ну, так, нате вам (НАМ!) получите!
Я услышал быстрое и размеренное: «т-дыт» «т-дыт» «т-дыт» «т-дыт» — в акустике подъезда. Рванул обратно. Чуть ли не жопой покатился по ступеням, не догадываясь выглянуть в промежуточное окно. Андрей, не прячась, просто хреначил фигурки, песочного цвета, которые видел в прицеле. Он на колене привстал у окна, и секундою позже зазубастилась очередь БТР-овского пулемёта в ответ, по стенке напротив.
— Вниз! — ору, — Вниз!
Мы скатились на пол-этажа ниже. Пулемёт и вверх и вниз поливал так, что от дворницкой двери ничего не осталось. Щепки и лежали на полу, и летали по всему подъезду.
— Поторопился, Дрюха, убьют нас.
Оглушительный звуковой удар, пыль в глаза и, как будто, весь дом содрогнулся. От парадной (да, приспичило выразиться по-питерски) остался лишь рваный обугленный грот. Ну, мне так показалось и других определений искать было некогда. «Ноги! Андрюха, если жить ещё хочешь — ноги!»
— Ты как?
— Сигареты потерял… — У него кровь из носа. Не время курить, время о здоровье побеспокоиться.
— Голова, блин! Больно…
— Андрей, встать!
— Не слышу, ничего не слышу. Такой шум.
Схватил его за шкирку. Ещё одна пулемётная очередь. Наши ментовские «броники» — как пионерские футболки здесь. Очередь к стволу очень шустрых патронов. Очередь из него бесноватых, умопомрачительно быстро летящих пуль. Насквозь, и спереди, и сзади.
— Андрей! Не надо! Не надо! Не надо! Ты чего это? Я же тебя не донесу. Сам, давай сам. Ну, хоть помоги мне чуть-чуть. Дрюха!
Я тормошил уже мёртвое тело.
«СВД-ушка, милая, пробивает натовские броники. Как я люблю тебя, девочка моя. Всегда со мной, никогда не изменяла. Вот война закончится… А она когда-нибудь закончится, не может же быть она вечной? Человеческих ресурсов не хватит. Война закончится — поженимся».
Когда я побежал, мне стало больно в пояснице, и я потерял сознание. Они стреляли, они попали.
Сначала темнота, потом яркий свет. Хочется пить, но воды не дождёшься.