Аннотация: Роман о казачьих сокровищах, которых еще много на островах посреди реки Дон.
Юрий Иванов-Милюхин.
Сокровища станицы Раздорской.
Роман.
Все началось с центрального рынка Ростова-папы, на котором банковали валютчики, на нем и сейчас можно купить все - от нагана с казачьей шашкой времен гражданской войны до новейшего зенитно-ракетного комплекса. От старинного золотого украшения из туретчины до черных африканских бриллиантов. Этот роман о сокровищах, которых еще достаточно в кладах, зарытых казаками на Дону на рубеже веков. События происходят в наши дни, и кто может утверждать с уверенностью, что мы живем в мире, изученном вдоль и поперек. Еще таятся где-то клады разбойников Мингаля, Стеньки Разина, или Емельки Пугача, в которых ждут своего часа золотые кубки, усыпанные драгоценными камнями, россыпи золотых и серебряных монет, кольца и богатые перстни с бриллиантами по десять карат. Надо только закинуть рюкзак за плечи и выйти из дома.
Глава первая.
На центральном рынке Ростова-папы наступал час пик. Коца стоял возле главного входа с табличкой на груди, на которой было написано: скупаю валюту, драгоценные металлы, монеты, ордена и так далее. Была середина декабря, низовка с близкого Донапродувала зимнее пальтонасквозь, люди тоже кутались в воротники и в шарфы и проходили мимо, они словно успели вынести из дома все ценное. Наконец, из толпы отделился коротконогий мужик в нелепом плаще поверх лохматого тулупа, похожий на лубочного пастуха или скотника с советской молочно-товарной фермы. С полчаса он шлепал толстыми губами, напряженно всматриваясь в табличку на отвороте пальто Коцы. Тот стоял на месте оловянным истуканом,чтобы не мешать отыскивать нужные буквы. Бывало, неприметный клиент прятал под одежкой предметы из клада смутьяна Стеньки Разина, до сих пор не найденного властями, а респектабельный нувориш под норковой шубой -трехлитровую банку медно-никелевых монет шестьдесят первого года выпуска, которых у прижимистого русского народа было по бадье через дом.
- Та-ак, тут не сказано, - пробормотал наконец колхозник.
- Разобраться. Если что-то дельное - куплю, если нет, подскажу, как поступить дальше.
Колхозник похрумтел валенками, настороженно осмотрелся вокруг,затем поднял на валютчика глазки, остренькие монгольские. Когда-то в пору повышения Коцей общеобразовательного уровня, его наставники проводили занятия по защите себя от ограниченных людей, которые действовали на психику отрицательно. Помня это, валютчик втянул воздух в себя, мысленно произнес врастяжку коротенькое заклинание.
- Коробку жестяную на дворе выкопал, - доверительно сообщил пастух,придвигаясь к нему. - Канавку для стояка рыл, чтобы забор продолжить, летом еще. А там жестянка.
- Ого! Это уже интересно, - Коца принял панибратский вид,только бы не оттолкнуть мужика замысловатым выражением, либо неосторожным движением. Поинтересуйся сейчас, мол, полную сокровищ? И он нахохлится, уйдет. - Порожнюю?
- Какую порожнюю,с верхом, - запричитал пастух,скользя зрачками по его лицу.Он перестал осязать окружающий мир. - Ордена, эти... георгии, кругленькие медальки, деньги царские, перстеньки, кинжал. Кинжал я себе приберег, боровка заколол. Удобный, ручка с гербами.
- А ордена?
- Георгии со мной, все четыре, два желтых, в центре мужик на коне, а два белых. Медальки с перстеньком тоже прихватил.
- Врешь.
- Ни в жисть, - пастух перекрестился. - Чего мне обманывать, в кармане в узелок замотаны.
- Доставай.
- Прямо здесь?
- Давай заскочим в продовольственный магазин, а то и правда кто заметит.
Коца в который раз окинул быстрым взглядом площадь перед главным входом в рынок, буквально час назад у него уже был неприятный инцидент, и он не хотел, чтобы тот повторился.
Коца стоял, как сейчас, на своем законном месте, мимо шныряли шестерки Лехи Слонка, бригадира,контролирующего бизнес на низшем уровне. Один из них по прозвищу Скирдач, казак с калмыцкой мордой,подвалил к валютчику:
- Слышь, Коца, предложат камешки, не заводи торг. Затрави и все.
- А что такое? - насторожился тот.
- Это наше, сдашь клиента, сам в сторону.
- Не понял, - Коца заартачился, он еще не знал всех раскладов, произошедших на рынке за последнее время. - Хозяину отстежка идет от меня вовремя, а теперь еще к вам клиентов подгонять. Не перекушаете?
- Коца, тебя давно прессовали? - спросил Скирдачсо злой усмешкой.
- Ты, что-ли?
- Я, и прямо сейчас.
- Тогда поехали, - валютчик закинул за спину сумку с деньгами, отступил на шаг назад.
- Не гуляй, дикий гусь, - старший группы отморозков заюлил глазами по сторонам. - Мне что сказали, то я тебе передал. Не въехал еще?
Коца пришел на рынокс несколькими разумными ребятами тогда, когда разграбление награбленноготолько начиналось и слонками с его дешевками здесь не пахло. Потом, когда рынок попал под ментовский контроль, те набрали помощников из беспредельщиков. И вот теперь это отожравшееся мурло начало борзеть.
- За базар не пожалеешь? -казак, неизвестно каким ветром очутившийся в стане отморозков, снова сунулся к нему.
- Чего зря баланду травить, ментовский выкормыш.
- О, как! А ты здесь с чьего разрешения торчишь?
- Я сам по себе.
- Не боишься, что придетсяза все отвечать? - повторил Скирдач,демонстративно снимая перчатку,
- Об этом подумать советую тебе.
Коца нащупал в заднем кармане брюк складную пику,он знал, что шестерки затарены оружием по полной программе, у кого под тулупом "Макаров" в солидоле, кто обзавелся американским кольтом. Близкая Чечня накормила всех, кого деньгами, кого оружием, а кого смертью до отвала на Северное кладбище. Коца не принадлежал к песьей породе, он значился валютчиком с чистым хвостом из уважаемой старой гвардии. Скирдач об этом не забывал,но Коца при подчиненных послал его подальше,к тому же готовился показать пику.Казакотвернул полу меховой куртки, выдернул из-за ремня пистолет Стечкина, направил в лоб валютчику.И получил железный ударв область печени,второй замах ребром ладони пришелся на кисть руки отморозка.Коца, подхватив на лету пушку,не снятую с предохранителя, сунул ствол в ухо казаку,согнувшемуся пополам, прохрипел вмиг осевшим голосом:
- Еще раз так сделаешь, твои мозги,хуторской выродок, некомубудетподметать,- он соснул воздух через зубы. -Иди дань собирать с нищих земляков, торгующих пучками зелени. По червонцу с каждого на глотки свои луженые.
Валютчик вытряхнул обойму, и под взглядами остальных шестерок, не знающих что делать,бросил пугач под ноги отморозку:
- Гуляй, казачура, со мной подобные номера не проходят -у меня дед из терских.У-ух, какой я на вас злой.
Скирдач разогнулся, коротко подышав, сверкнул озверелыми зрачками. К нему подскочил один из шакалов, подобрал оружие, казак засунул его снова за широкий ремень:
- Давай обойму, - заикнулся было он.
- Заберешь у своего господина, - отрезал Коца.
- Я расскажу о тебе Слонку, передам и о твоем отказе, - отходя к остальным, обернулся отморозок. - Еще встретимся, не в степу живем.
- А я не поленюсь слетать в уголовкук самому Хозяину, - не остался валютчик в долгу. - Клиентов ему сдавать,стукач вонючий... За родного принял?
Скирдачу осталось лишь грызануть воротник тулупа. Группа покатилась дальше по периметру, наступать на горла слабонервным и менялам,принятым в бригадунедавно. Коца огляделся вокруг, стычка егоне взволновала, потому что Скирдач напрашивался давно, значит, пришла пора проучить. Слонок промолчит, а Хозяин только хмыкнет, Коцу он знает,тот на коленях никогда не стоял. Валютчик сплюнул под ноги, денек выдался паршивым, он больше часа торчал сливой в заднице, а сдатчики словно забыли сюда дорогу. Неимущая лавина людей валила и валила мимо, казалось, эту вечную текучку остановить было невозможно. И вот объявился этот мужик с предложением, в которое невозможно было поверить.
Шестерок поблизости не было виднои Коца направился ко входу в магазин. Мужик, продолжая прояснять суть дела,зашаркал вслед за ним:
- Подальше от лукавого, в застенок где, -он смачно высморкался и шаркнул под носом грубым рукавом плаща. - Родитель мой, еще до Отечественной, купил просторныйна высоком фундаментедом, не мазанный, из мореного дуба, досками обшитый. В нем, сказывают, жилизвестныйказак, пущенный в расход советской властью. Сами - то мы с Поволжья, нижегородские, в бесхлебные года перебрались на юга, я ничего не помню, сосунком был. После войны хутор разбежался, кто в город, кто в станицу Раздорскую,мы вовсе на отрубе остались. Ни току, ни газу, ни радива, школа за десять верст, какая учеба. Я подрос, в скотники подался, потом в пастухи. Да...
Они вошли в торговый зал. Коца отрешенно слушал историю жизни колхозника, ясную с первого момента,на ходу прикидывая программу дальнейших действий.Он понимал, что раскрутить дремучего сдатчика будет трудно, такие мужланы оказываются самыми строптивыми. Они,не поднимаясь в рассуждениях выше своего брюха, опираются на интуицию,развитую как у зверей.Шестое чувство не часто подводит, хотя и дохода не дает. Людей в магазине было немного, Коца протолкнул колхозника к окну с решеткой,под которым стоял покалеченный стол. Мужик выдернул из-за пазухи мешковину, развернул на столешнице и поднял голову.Четыре георгиевских креста,соединенных колодкой, казалось, только что отчеканили на императорском монетном дворе.Георгий Победоносец,восседая на коне, втыкал острие копья в шкуру трехголового Змия.Знака "N" перед числами не было,это говорилоо том,что солдата полным георгиевским бантом наградили до первой мировой войны. Догадку подтверждали и небольшие на конусообразных крестовинахномера. Коца взялся за край холстины, прикоснулся к сокровищу,отозвавшемуся мелодичным звоном. Кресты первой и второй степени были золотыми, третьей и четвертой степенейсеребряными. И вдруг понял, что допустил ошибку, мимика на лице пастуха,не спускавшего с него глаз, переменилось не в его пользу. На нем застыла жадность. Коца опустил мешковину, натягивая одновременно маску безразличия, потрогал ногтем серебряные медали "За храбрость", "За усердие". Затем взял золотое кольцо,оно оказалось не обручальным, а мужской именнойпечаткой с буквами, с бриллиантами идеальной чистоты по ноль-три, ноль-четыре карата в местах,где друг на друга нахлестывались золотые толстенькие веревочки.Печатка брызнула разноцветными искрами отскудного солнечного света, падающего через окно. Он разглядел буквы "Е" и "В", положенные друг на друга, как у императрицы Екатерины Второй. А может она принадлежалаЕвлампию Воронцову,предводителюдонских казаков,был на Дону такой атаман. Перстень оказался крупноватым даже для его пальцев,не столь изящных.
- Во, какая оказия, а ты говоришь! - пастух провел языком по губам. - Во дворе еще схоронены, на полпальца, но там другие..., тут крупиночками, а там по целой градине. Я на лучах, когда они угасают, поднесу к стеклу, аж комната солнцем заполняется. Бывает, когда в рассветном тумане стадо стерегешь, и вдруг над водой возникнет коромыслом свечение, заколеблется, а потом и лучики прорежутся. Росы опять же рассеяны на травах, на ромашках с колокольчиками, вот как на перстне, зерниночками.
- Какую цену ты хочешь за все? - проговорил Коца как можно равнодушнее,пытаясь унять внутреннюю дрожь.
- А никакую, я проконсультироваться решил, - огрел его пастухкак колом по голове. - Деньги мне начисляют хорошие, коровка своя, свининка с говядинкой тоже. Народ, вижу, недоедает, последнюю рубаху тащит на рынок, а у нас достаток. Дочке только помогаем, она в Москве на санитарку учится,уже замуж выскочила, мальчонку родила. Бабка с лежанки не слезает, пимы есть, у меня сапоги яловые, резиновые, у супруги то ж. Лектрические провода лет пять как протянул, колхоз телевизером одарил. Вот дочка прибудет, пусть сама и занимается.
- Разве останется она с вами жить, на безлюдном отрубе? - Коца не в силах был удержать злобу,окрасившую скулы в розовый цвет. Холоп, хам, ни себе, ни другим, предложил бы в музей,если не в силах обрадовать видного собирателя исторических раритетов. Воскресил бы имя героической личности, славу государства. Телевизер.... Какая польза от мужлана обществу, какое добро он принесет, сидя на сокровищах, выцеживая бидонами молоко из колхозных коров! Вот такие раздербанили ухоженные поместья, превратив потомков дворянских древнихродов в Иванов, родства не помнящих. Добрались до вершины власти,а дальше что? А ни-че-го, не хватило мозгов. - Дочка с мужем и ребенком уедут в город, а чтобы тамжить, нужно иметь жилище.
- Выкупим, - отмахнулся мужикот его слов, как от мухи.
- Ты знаешь, сколько стоит квартира? Не одну сотню тысяч рублей.
- И машину ей купим, и дачу, хоть в столице, хоть у американцев. Денег накопили, по восемьсот целковых при Горбачеве отстегивали, все вложены в скотинку, в парники, в пасеку.С голой жопой не остался, как енти, которые в чулках прятали, чуть товары подорожали, сразу и внес. Поди, на ваших фабриках, платили по двести бумажных.
- Значит, мы договориться не сможем?- покривился Коца от безнадеги.
- Если хочешь, кружочки серебряные, медальки эти, забирай. Я уже сюда приезжал, тоже медальку с золотинкой продал и уехал.
- Какую цену ты за них просишь? -Коца,не обратив внимания на последнее признание, повернул к пастуху красное от раздражения лицо.
- А ты назови, я и скажу, как раз или нет. Тут, мил человек, полюбовно надо.
- Твоим медалькам цена триста рублей, - назвал он самый низкий предел.
- И то ладно, они мне ни к чему. Кресты домой отвезу.
- Сколько просишь за перстень?
- Сколько дашь, а я прикину.
- Две с половиной тысячи рублей.
- Не-е, я ж видал, как у тебя глаза разгорелись. Пускай еще полежит, не помешает.
- А сколько ты хочешь, миллион? - Коца вконец вышел из себя, пастух бесил его своими интуитивными подсчетами.
- Миллиона не прошу, а три тысячи рубликов как раз, - ляпнул неожиданно тот. Наверное, интуиция имела свои границы, а может, взъерошенный вид купца спутал ему все рассчеты.
Коца расстегнул сумку с деньгами,и эта торопливость стала новым препятствием для достижения цели. Надо было дать понять, что кольцо не стоиттаких денег. В конце концов, отыскать изъян, обратить внимание на слабо отштампованную пробу, хоть она и выпиралась, словно только что выбитая. Но чекуха была пятьдесят шестая, а на современном золоте ставили пятьсот восемьдесят третью. Да и не бриллианты это, а обыкновенные фианиты, цирконы.Стекляшки. Если взять осколок стекла, обтесать гранями, то он тоже будет стрелять разноцветными искрами. И пусть мужлан напрягает мозги, один хрен не докумекает, что царская пятьдесят шестая проба выше на порядок советской пятьсот восемьдесят третьей,хоть число, обозначающее количество золота в серебре, ниже. Царские ювелирные поделки шли на зубные коронки,не темнели, не протирались,рабоче-крестьянский же навал годился лишь на невзрачные цепи и кольца цвета хаки. Но это уловки валютчиков, от которых зависел их заработок на кусок хлеба с маслом.
- Погоди-ка с рассчетом, - переступил пастух по наледи разношенными валенками. - Я расхотел.
- Получи триста рублейза медальки, твой перстеньи на хрен не сдался, - надумал извернуться Коца, неторопливо снимая с полотна серебряные кружочки. Он понял, что положениеисправить может только тянучка во времени.
- С чего это ты запел по другому? - выперся мужик. - Только что мечтал его приобресть.
- Мне за три штукиприволокут печатку самого императора Николая Второго.
- Какую перчатку?
- Царский перстеньграммов на двадцать, а в твоей поделке не больше тринадцати, да на зерниночки уйдет не меньше грамма, - Коца небрежно указал ногтем на брилллианты. - Это не драгоценный металл, а зерниночки, итого двенадцать, получается две четыреста, по двести рваных за грамм. Такую стоимость я оглашал поначалу, даже на сотню больше.
- Не гони-ка лошадей... - мужик обескураженно захлопал голыми веками.
- И гнать не стоит, идиота, что-ли, нашел? - недовольно отмахнулся валютчик. - Короче, за медали деньги я отдал, к остальному не притрагивался.
Коца бросил два серебряных круга в сумку,перекинутую через плечо, медленно пошелестел купюрами перед лицом мужика, заставив его сделать несколько глотательных движений. Уже настроился положить в карман деньги, оставшиеся от пачки, когда пастух резво подался вперед.
- Выкладывай, - прохрипел он.
- Не понял? - словно ослышалсяКоца.
- За перстень,две тысячи пятьсот рубликов.
- Цена меняться не будет? Или снова тюльку решил прогнать?
- Кого прогнать?
Коца не пустился в разъяснения, забрал кольцо с мешковины, надел на большой палец левой руки, несколько минут разглядывал его сверху и снизу под неспокойными взглядами пастуха. В висках отдавалось биение сердца, но он не позволял эмоциям выплеснуться на лицо. Отсчитал неторопливо две с половиной тысячи рублей, кинул их на стол.
Крестьянин,сгребая разбросанные купюры, настроился снова на торговый лад:
- Будем договариваться за георгиев? - он передразнил Коцу. - Бутылочное стекло... Эти зерниночкидорогие,росапо утрам не так на траве переливалась.
Купецпрогуделкак бы недовольнов ответ:
- Если взять шерстяную тряпочку, насыпать на нее золы и почистить ею твою морду, она тоже начнет сверкать ясным солнышком, - он спрятал перстень в карман. - За ордена я побегу узнаю у парней с центрального прохода, мой источник с бабками иссяк.
- На хвост не упадут?
- А кто позволит. Оставайся тут, я скоро.
Коцавыскочил на площадь перед магазином, оглянулся на угол палатки, но Ромалэ, цыгана, на месте не оказалось, не было и Арфиши. Он побежал в середину рынка, к Жану Копенгагену,знаменитому собирателю раритетов. Они налетели друг на друганедалеко от главного прохода, нумизмат как раз продирался к выходусквозь плотную толпу народа. Он еще издали поднял руки, замахал ими как крыльями:
- Уходим, уходим... Дергаем отсюдаскорее.
- Что произошло? - приостановился Коца.
- На крытых машинах подъехали омоновцы и устроили облаву, ребят заталкивают вовнутрь и везут к Мимино в Пролетарский райотдел,сразу в отдельную секцию.А там раздевают до трусов изаглядывают чуть ли не в задний проход, - Копенгаген попытался сбить запальное дыхание. - Я только вернулся из столовой, смотрю,служивые нашихтащат, я в мясной павильон, поторчалтам, и за ними. Они проскочили мимо рыночного отделения милиции. Я сунулся за створки ворот, а там стоит "собачатник", полный валютчиками.
Коца перемялся с ноги на ногу, вопли Копенгагена об омоновцах просвистели мимо ушей. Перед взором продолжали сиятьордена, вызванивая ямщицкими бубенцами.
- Тут один пастух георгиевский бант притащил, - начал он. - Посмотреть не желаешь?
- Какой бант? - осексяКопенгаген.
- Георгия, все четыре степени, как только из-под станка. Первой и второй степени золотые, третьей...
- Сто лет они мне не снились, если прихватят - пачкой баксов не отмажешься,- меняла раздраженно сплюнул в сторону. - Читал указ?
- Рассказывали. Но у пастуха полныйкавалерский набор, я в первый раз узрел.
- Ты что, свихнулся? Тут надо задницу прикрывать, сексоты знают всех наперечет, а он про бант. Уходи, говорю, пока паровозы гудят.
Но Коца продолжал шмыгать носом,не вникая в суть дела:
- Я бы с удовольствием приобрел, да подчистую истратился, - он похлопал рукой по сумке. - Кавалерский бант, и состояние отменное...
Копенгаген несколько минут наблюдал за выражением на его лице. Потом поддал ногой кусок мерзлой грязи, ткнул кулаком в плечо:
- Ты хочешь, чтобы тебя повязали? Да хоть весь золотой колчаковский поезд за бесплатно подкатит - даром не надо!Кругом милиция, говорю тебе, и спецназ...
Покрутив головой, он воткнулся в толпу и залавировал между людьми.Коца сунул руки в карманы, поторчав на месте, потопал к воротам,открытым настеж. В голове у него вертелся калейдоскоп мыслей,унастоящегодаунацарские сокровища, и нет возможности приобрести их по сходной цене. Каждый нумизмат посчитал бы за честь иметь в своей коллекции георгиевский бант,и у самого есть возможность за один этот расклад с пастухом покрыть расходы и влеты по дурному. Сами награды тоже не ушли бы за границу, украшать лувры с галереями Уффицы. Впрочем, какая разница, народ везде одинаковый.
УКоцыхмарь в башке развеялась только тогда, когда узрел воочию группу спецназовцев, волокущих за воротник менялу Виталика. Он снова, распушив по лисьему полы зимнего пальто, рванул в магазин, в котором оставил пастуха. Но зал был пуст. Выскочив на площадь перед рынком, он заметил мужика на другой стороне трамвайных путей. Догнавего,схватилза рукав брезентового плаща, поволок от центрального рынка, мысленно перекрестившись, что не упустил бронированный сейф без ключей.
- Куды ты меня волокешь? - заартачился было тот. - Убить замышляешь?..
- Омоновцы делаютоблаву,- огрызнулся Коца,задыхаясь. -Валим отсюда, пока не поздно.
- Какие омоновцы? - мужик уперся окончательно. - Я никому ничего, и я тута не один. Ты это, паря, не дюже зарывайся.
- Тебя же первого за твои безделушки повяжут, - вышел из себявалютчик. - Пойдем, на остановку, говорю, там решим, что и за сколько.
- А что решать, все мое, - забурчал по инерции мужик,трогаясь с места.
Коца,зайдя в проход между киоском и ограждением автостоянки, прислонился к стене, чтобы перевести дыхание. Мужик настороженно остановился поодаль.
- Заходи, ну тебя в баню, - махнул валютчик рукой. Добавил для нагнетания обстановки. - Ментов сзади не заметил?
- Это тебе они наступили на мозоль, - окрысился снова пастух, невольноозираясь по сторонам. - А я сам по себе.
Коца, высморкавшись как можно смачнее под ограду, начал с признания:
- Денег добыть я не успел, - он со значением посмотрел на клиента. - Давай думать как поступить дальше, чтобы голова не болелани у тебя, ни у меня.
- А у меня она чего будет болеть? - задиристо засопелмужик.
- Ты же не поедешь со мной к одному корешку? Денег у него вагон.
- Не поеду... А к какому корешку?
- На Западном живет.
- Не-е, я города не знаю. За тобой поволокся, не помню с чего.
- За деньгами, - усмехнулся Коца. - А их пока нет.
- Тогда разбегаемся.
- Не повезешь же ты кресты обратно в деревню? - валютчик напустил на лицо строгости. - И другое, что прихватил с собой.
- Больше ничего не прихватывал...Кто тебе сказал?
Коца, стараясь не подавать виду, что заострил внимание на последней фразе, перевел стрелки на продолжение разговора:
- Если не поедешь ко мне или к другу, давай попробуем встретиться часика через два-три. Если не получится сегодня, завтра я буду с деньгами точно. Тебе когда уезжать?
- А тебе не все равно? На автобусе в шесть часов вечера, - простодушно признался мужик. - Пехом,километра два не доезжая до Раздорской.
- По степи?
- Волков давно перебили, и сало успели с них вытопить.
- Раздорская когда-то былаказачья столица, Как раз на меже между степняками и русским государством.
- Кто ее, станица и все.
- Ладно, этот вопрос сейчасвторостепенный. Так поедешь со мной, или здесь подождешь?
- На холоду?
- Тогда погнали, дорогу я оплачиваю.
Коца со значением тряхнул сумкой, в которой загремела разная мелочь - от серебряных цепочек до старинных монет. Он уже обдумывал, каксначала договорится со знакомым антикваром за приобретенное у мужика,которого на время спровадитсделки на кухню. А когда получит деньги, выкупит остальное, что в тряпке. Может, за пазухой у пастуха этих тряпок не одна, вон как топорщится за брезентовым плащом овчинный мех полушубка. Отпускать лоха, что содрать с бабы трусы ипотомотправить ее на все четыре стороны.
- А ехать далеко? - спросил мужик.
Из-за угла палатки заглянул Скирдач,водила шестерок,и молча исчез из поля зрения. Пастух в этот момент торчал к нему спиной.
- Я же рассказывал, на Западный, -Коца чертыхнулся,не хватало,чтобы шестерки пронюхали про георгиевские кресты. Вмиг донесут по инстанциям до верха с золотопогонным контролером во главе,а там цены на раритеты расписаны от и до. Как и срокиза них. - Если не хочешь туда, найдем место поближе.
- Не, если недолго, я тут подожду, - мужик, вроде, начал доверять.
- За час постараюсь управиться, - Коца снова напрягся борзой собакой. - Ты не обманешь?
- Чего обманывать, - пастух рассудительно почесал под носом. - Кресты мне не нужны, а деньгам применение завсегда найдется.
- Не замерзнешь за ларьком?
- Если морозец будет прихватывать, зайду в кофейную, что напротив. Погреюсь супчиком с кофейком.
- Тогда я мигом.
Коца той же борзой, упавшей на хвост зайца, ударился с места в бег, осмотрелся на ходу - ни одного сексота. Затаились по углам, или отправилисьпо домам?Но рассуждать об этом было некогда. Выстраивая в голове план, он побежал вдоль периметра рынка в надежде встретиться с кем-либо из базарных дельцов. В висках стучало: деньги,деньги, деньги... Проскакивая мимо второго входа в рынок возле соборной стены, он засек длинноволосого и худого Микки Мауса, то ли грека с жидовскими корнями, то ли жида с корнями греческими. Тот прятался в гуще азиатов,торгующих хурмой, сушеным урюком и апельсинами. Коца уже пробежал до поворота к остановке автобусов в сторону Северного с Чкаловским, как новая мысль заставила его притормозить. У Мауса было солидной клиентуры побольше, может и ездить никуда не понадобится. И он заскользил в более узкий, чем на главных воротах, проход. Ментов с омоновцами здесь не было, или успели сделать свое дело, или дальше валютчиков решили не идти. Он подскочил к Маусу,дернул его за воротник кургузого пальто:
- Микки, дело есть, - без перехода начал он.
- Какое? - безразлично прогундосил тот.
- Не здесь же расписывать, давай отойдем к промтоварному павильону.
- Если сумма маленькая, пролетай дальше, - посоветовал Маус,обшаривая физиономию Коцы пытливым взглядом. - На рынке положение неспокойное и я не согласен залетать на мелочи.
- Не на один миллион.
- Пошли.
Оба,выбрав уголок, наклонили головы друг к другу. Коца пересказал все, что с ним приключилось, не назвал только цен.
- Я предлагаю тебе перестень и медали,ты,если сговоримся, отстегиваешь бабки,я возвращаюсь к мужику и выкупаю у него что осталось, - выложил он без обиняков. - А потом встречаемся здесь еще раз. Согласен?
- Показывай, - разрешил Маус, добавил, косясь по сторонам. - Кажется, менты натрамбовали нашими не один "воронок". Может, уже свалили.
Валютчик вынул из сумки бумажку с колечком и медалями, всунул в руку менялы. Тот склонился к ним, и сразу затих, причмокивая полунегритянскими губами. Коца вертел шеей, стараясь распознать в гуще народа извечных врагов валютчиков - переодетых сотрудников уголовного розыска. Наконец, Микки оторвал долгий нос от изделий, не поворачиваясь, прогундосил:
- Во сколько ты оцениваешь все?
- А у тебя своих расценок нету? - Коца сразу надыбал волынку. Решил повторить сцену сделки с пастухом. - Давай договоримся сперва за медали,ты по какой цене можешь их взять?
- "За храбрость" должна быть подороже, но она балканской кампании 1877-78 годов, а "За усердие" рангом ниже, но крымская. Серебро. Я забираю обе за штуку пятьсот. Поделюсь,если найду купца, который выложит больше.
Коца утвердительно кивнул. Сделки между менялами проходили довольно часто, редко приводя к повторным разборкам.
- Теперь прикинь стоимость кольца. Ты обратил внимание на вензеля?
- Ябез исследованийскажу, что перстень принадлежал Евлампию Воронцову,атаману Всевеликого Войска Донского,- хмыкнул Микки Маус. - Был на Дону такой еще во времена наполеоновского нашествия. Если хочешь, я отслюнявлю десять тысяч, а потом вместе сходим к Пулиперу. Он даст сто процентнуюоценку.
- Отстегивай бабки, мне порабежать, - заторопился Коца, соглашаясь,он за одну сделку сорвал куш в восемь тысяч семьсот рублей. Подобное бывало только поначалу, когда менялы наворачивали неденоминированных рваных по лимону за день. Тогда доллар не поднимался выше пяти рублей, и многие успели открыть свои делаза границей. Теперь же и штука канала за мясо. - Клиент ненадежный, типа, с ковалевской дачи, надо упредить его бегство в тьмутараканскую глушь.
- Где ты его надыбал? - насторожился Микки Маус.
- Сам напоролсяна меня.
- А откуда он, ты не спрашивал?
- Давай этот базар оставим на потом, - валютчик присмотрелся к Микки, он догадался, на чем хотел тот заострить внимание. - Часть суммы отстегни купюрами помельче. Для форсу.
- Только ты просеки все, что нужно, - посоветовал Микки, выдергивая пачки денег из-под полы. - Я не к тому, чтобы по мокрому.
- У самого мысля мелькала, - сознался Коца. Он был уверен, что напарник не пойдет на убийство, но нация, к которой принадлежал Маус, была способна задумать оказию с вывертом не хуже дедушки Альберта по прозвищу Эйнштейн. - Ты подождешьздесь?
- Это место притоптано уголовкой. Язайду до Каталы, если что, найдешьменя там.
- Заметано.
- Не мельтеши на виду. Тутушка довыпендривался, в морге отдыхает.
- Не понял, - притормозил Коца,чувствуя моментальный холодок по телу.- Кто его?.. Когда?
- Подался часа три назад с одним пидором на Тургеневскую,за территорию рынка,там стояла его крутая машина. В машине и грохнули,при обмене крупной суммы баксов. Он прислонился головой к стеклу, базарный патруль постучал дубинкой - ни ответа, ни привета. Открыли дверь, Тутушка и вывалился.
- Придурковатый какой-то... был.Говорили ему, не отходи от места работы, - Коца с досадой сплюнул.
- У всех у нас одна болезнь - ее величество расейская жадность. К тому ж, наживаться разрешили.
- Облава не по этому ли поводу?
- Запросто.
Коца выскочил из ворот,побежал по периметру автостоянки к месту,где оставил пастуха.Среди рядов машинмаячил черный "Ленд Крузер" Слонка,бригадиру было все равно, что отморозки мочат его паству, а менты трахают ее во все дырки. Он попивал баночное баварское, заедая осетровым балычком, закладывая менял, и сам обирая ихбез стеснения.Коца влился в толпу на Московской, подходя к месту встречи,усек одного из шестерок Скирдача,вжавшегося в стену газетного ларька. Самого мужика на месте не оказалось,валютчик выругался, он не мог себе простить, что упустил такого икряного рыбца! Покрутившись возле ларьков, вскочил в автобус, идущий в его район, и вдруг в окно увидел пастуха со Скирдачомна другой стороне дороги, поодаль топтались шакалы,не успевшие обрасти шерстью наживы. Все стало ясно, теперь нужно было забыть эту удачную встречу и заняться созданием гарантий для собственной безопасности. Коца расстегнул замок на сумке, переложил в нее из-за пазухи пачки денег,полученные от Мауса, сунул сумку снова за отворот рубашки.Затем вытащил из кармана брюк выкидную пику, переместил ее в карман пальто. Встречи с бандитами в подъзде родного дома еще никто не отменял.
Глава вторая.
На другой день он снова торчал возле главного входа в центральный рынок.Досада от незавершенного выгодного дела как возникла вчера вечером, так не отпускала до сих пор, заставляя озираться вокруг в надежде, что мужик объявится вновь. Время близилось к обеду, в глубине базара постреляли из пистолетов, наверное, менты наводили шухер в кавказских диаспорах. И вдруг Коце почудилась возле автобусной остановки знакомая фигура в брезентовом плаще поверх овчинного полушубка, в шапке ушанке и огромных валенках. Он мотнул головой, стараясь сморгнуть видение. Мужик стоял там, где его оставили вчера. Скорее всего, деньги имели для него большую ценность, нежели то, что было завернуто в тряпочках. Валютчик мигом пересек трамвайные пути.
- Пристраивайся ко мне, - подходя ближе, прошипел он. - И не оглядывайся.
- Почему? - не удивился мужикпоявлению валютчика. - Ты деньги принес?
- Полная сумка, - Коца оттопырил край, показал пестрые ребра пачек из купюр разного достоинства. - Иди за мной, куда сверну я, туда и ты. Понял?
- А далеко итить?
- Видишь шестиэтажный дом через проспект?
- Желтенький такой?
- Это институт, зайдем во двор и займемся делом. А здесь одни менты с сексотами.
- С кем? Сектанты, что-ли? - пастух засеменил сзади.
- Они самые, тараканы продажные.
- Эти истинные христопродавцы...
Коцасквозанул через дорогу,забитую автомобилями, запетлял в толпе, хриплое сопение мужика,похожего на беременное пугало,от негоне отставало. Он еще раз перескочил перед потоком автомашин, нырнул в переходной тоннель, внем можно было заплутать - столько выходов он имел. Валютчик направился в тот, который выбегал крутой лестницей к углу старинного особняка, приспособленного под институт. Менялы часто пользовались уютным его двориком за крепкими кирпичными стенами. Коца, выскочив из тоннеля наверх, оглянулся еще раз, один из сявок Скирдача пытался суматошно пролавировать между машинами. Все-таки вели, пидоры, но вряд ли кто из них знал про потаенное место, которое надыбали несколько менял из старой гвардии. За турникетомон сунул вахтеру денежный "талон", кивнув пастуху,шумно переводящему дыхание, спустился по ступенькам к выходу во двор. Двор,заваленный ржавыми станками с деревянной тарой,был пуст. Мужик остановился перед дверями, затем высморкался, провел под крупным носом рукавом грубого плаща.
- Иди сюда, - позвал Коца из-за стопки деревянных ящиков, за которыми находился свободный пятачок со стулом посередине.
- Куда!.. А там никого нет?
- Ага, с кувалдой... Кому ты нужен, - чертыхнулся Коца. - Кресты целы?Давай еще раз посмотрим на них.
- Что глядеть, - мужик,протискиваясь вовнутрь, полез за пазуху. И отдернул руку. - Ты сначала деньги выложи, а потом будем разговаривать.
Коца расстегнул на сумке замок, шмякнул о поверхность стула несколько тугих пачек из купюр по червонцу,перетянутых резинками. Пока мужик разминал одну из их в заскорузлых руках, выглянул осторожно из-за ящиков, осмотрел двор. Показалось, входная дверь чуть приоткрылась, там как бы провели по воздуху осколком стекла. Он помнил, что лично закрывал ее за пастухом. Но может, отошла...
- Деньги, вроде, не фальшивые, - бурчал мужик себе под нос,передергивая плотный брусок. - Цветастые, похрустывают... На сгибах не ломаются.
- Кресты в кофейне не пропил? - во второй раз подогнал его Коца
- Куда им деваться, - пастух сунул руку за отворот полушубка,развернул тряпку на сидении, рядом с пачками денег. Четыре "георгия" разом взялись отражать лучи после полуденного зимнего солнца. - Давай договариваться.
- Теперь успеем, - валютчик хмыкнул,забирая лоскут в руки. Он никак не мог заставить себя быть равнодушным. - Ты ночьгде провел?
- В Доме колхозника, истратился, - пастух со значением надавил на последнее слово. - Да еще эти... разбойники выспрашивали, о чем мы вчера договаривались, да что я успел тебе продать. Пистолетами угрожали.
- А ты что ответил?
- Сказал, что отцову медальку продал, медную. Не поверили, все допытывались, откуда я, да как.
- Рассказал?
- Уссутся не пивши. Приехал,мол, в город, медальку продал, теперь селедочки, вот, куплю, сахарку. Папиросок, мол, а сам не курю.
- Отстали?
- Ушли, - пастух перевел дыхание. - Ты тоже зубы мне не заговаривай, называй свою цену.
- Я уже у тебя спрашивал, за сколько ты хочешь их сбагрить, - напомнил Коца, чувствуя, что нужно снованабираться терпения. - Еще не надумал?
- Это тебе надо думать. Ты цену назови, я прикину.
Торг повторялся словно сиамский близнец,сделки,подобные этой, могли проходить спокойно только в церквях, или после побоища, когда вечное стремилось перетянуть на себя одеяло с сиюминутного. Коца,чертыхнувшись в душе, назвал цену, с которой любой уважающий себя коллекционер постеснялся бы начинать торг. Но мужик и этому обрадовался, главным для него было само действие.
- Не-е, за такие деньги я лучше их в речку побросаю,- замахал он рукавами брезентового плаща. - Пусть раки позатягают ихв норки.
- Раки темноту любят, а от крестов вода станет светлее, - заметил валютчик,скрипя зубами. - Я тебе живые бабки предлагаю, за железки, а ты ломаешься как красная девица. Добавляю еще пачку десяток.
- Тысячу рублей, что-ли? Один весь золотой, у второго тоже кружок золотой, два других совсем не железные. А может, и все золотые, сверху только забеленые. Я не согласный.
- Сколько же ты хочешь, опять миллион? - Коца стукнул кулаком по стопке с ящиками. - Или тебе миллиона уже мало?
- Было бы как раз.
- У меня таких денег нет.
Валютчик начал собирать пачки со стула,оставалось отмудохать пастуха в глухом дворе и не солоно хлебавшиуйти домой. Грабить его было бы не с руки, по проспектам гоняли милицейские бобики, отслеживать смысла тоже не имело. Большеу него, скорее всего, ничего с собой нет, да и дома вряд ли что спрятано. Слишком живописует красоты, то роса на восходе солнца зерниночками, то горница от камней покрупнее огнями полыхает. Скоро сам, насквозь пропитанный дерьмом, заблагоухает французскими одеколонами. Коца перекинул сумку через плечо и шагнул к выходу из завалов из ящиков. Спасибо, как говорится, и на этом, давно таким наваром не баловали.
- Ты это куда? - мужик уцепился за рукав. - Ждал тебя, ждал, замерз как кобель без конуры.
- О чем с тобой толковать? - обернулся валютчик. - Я все нервы на тебя истратил, ты ж,блин, нулевой вариант.
- Говори да не заговаривайся, - пастух раскусил, что Коца плохого не сделает, и потихоньку настроился борзеть. Наверное, сама природа направляла их по такому вот пути. - Набавляй, и все четыре креста станут твоими.
- Сколько набавлять? - вяло поинтересовался Коца.
- А еще пачку зелененьких...Десяток.
- Не пойдет, - валютчик внутренне тут-же принял правила игры. - Если бы половину пачки, еще куда ни шло.
- Тогда проваливай, куда собрался, - засуетился мужик. - На меньшее я не согласный.
Коца сбросил сумку, отсчитал первоначальную сумму, уложил ее на сидение стула. Затем со смаком припечатал всю кучу зеленой пачкой десяток:
- Получай,живодер! Доволен?
Пастух подхватил прямоугольники, принялся торопливо пихать их за пазуху.
- Кто из нас живодер, еще неизвестно, а за меньшее никто бы не отдал,- бормотал он губошлепым ртом с белой накипью по углам. - Вот они, твои кресты, хоть жги, хоть рви, нам без разницы.
Коца развернул тряпицу, улыбнулся на ее содержимое и опустил во внутренний карман зимнего пальто. Вновь краем глаза схватил какое-то движение, показалось, что дверь чуть качнулась. Он подался было в ту сторону, когда пастух ровным голосом спросил:
- Остальное забирать будешь?
- Какое остальное? - валютчик обернулся к нему. - Ты ж сказал, что у тебя только в этой тряпке.
- Мало, что я наговорю. Смотреть станешь, или деньги кончились?
- Деньги есть. Показывай.
Коца на всякий случай поводил носом по двору, засек, в каком положении осталась дверь. Мужик меж тем вытащил еще одну тряпку, принялся разворачивать ее на стуле. Он успел успокоиться, почувствовать себя равным со скупщиком его добра. Поморде,заросшей пестрой щетиной, гуляла усмешка везучего человека. Впрочем, так оно и было, потому что разум и страх еще никого до добра не доводили.