Вот, к примеру, ты просто Мишка. Даже Грачёв. Семнадцать лет, парняга здоровенный, для своих лет высокий, тёлки в классе ссутся - просто улыбнись, мехвод от бога (танки форева), в волейбол рубишься так, что мяч целует пол в глубоком "до" малой октавы, и с обозначенных высот в карму монтируется исключительно плюс от того, как ты с прадедом. Прадед неходячий, а ты такой - вежливый, не глумишься, не пинаешь втихаря, как те придурки у Малахова. Кто другой от страха дристанул бы - старик мрачный, бровастый, смотрит, как колдун, молчит, точняк проклинает. А ты нет, ничего такой, где-то плед подоткнёшь, воды поднесёшь.
- Приплыли мы, Грач, - когда Вовка Зайцев перебирает вселенской скорби, он делается будто казнённый лимон. - Трое слились, нет команды! Пролетаем над городской лигой, как фанера над Парижем!
- Тише, деда разбудишь.
- Да знаю, у самого дома такое растёт. Короче, перетрудились малыши. Предки на моря вывезли залечивать душевные травмы.
Нет, ну не скоты, вашу мать!? Ох, держите семеро... для каждого из троих замкнул бы в кольцо полдня ЕГЭ, и гоу ту лууп до крови из носу и усеренных штанов. И чтобы вечный день сурка баранам! Полгода готовились, комбинации наигрывали, шкуру с пальцев на мяче оставили, а эти слились!
- Снимаемся?
Вчера слышал, открылась биржа экзотических товаров. Ей богу вышел бы на середину, крикнул: "А вот кому подлянка, концентрат! Меняю на связующего и двух нападающих!" Но сегодня главное не сорваться. Просто не сорваться.
- Нет! Тянем до упора. И ищем.
- Кого? Все или по уши в экзаменах, или по уши на морях.
- Вован, ты иди, а? Настроения нет, боюсь, наговорю такого, что сам пожалею.
- А ...
- В металл нырну. А ты труби SOS во все дудки. Авось...
Вот, допустим, "Accept". Есть, есть волшебство на свете - кнопка "play" сидит на прямой шине динамик-внутреннее ухо, диффузор открывается прямо в лобный бугор, и после грамма тебя колбасит на десять баллов по пятибальной шкале. Грамм - это усилие на кнопке, чтобы тут без всяких непоняток. Вон, даже прадеду нравится, глаза блестят, пальцами скребёт. "Металхарт", в пространство квартиры двенадцать осью мироздания ввинчивается гитарное "к Элизе", на который соляк и накручиваются двести кубов с прадедом, с правнуком и со всей обстановкой...
Одним словом, сидите вы в раздевалке. Переодетые. Мрачные. До начала игры пятнадцать минут, филёвские уже здесь, поглядывают с жалистными улыбками, перечли вас справа налево и слева направо, но даже если пересчитывать сверху вниз - три полчеловека плюс три полчеловека в шесть не выходят. И танцуется отсюда техническое поражение, и отливается баритональное соло главного судьи: "Парни, что же вы в егэшную пору во взрослую лигу полезли?"
И пресловутый "авось" уже тонок, как лёд весной, вот-вот лопнет, и надежда истёрта, как рубашка на локтях, но как... как, чёрт побери, по этому тонкому льду в такую насквозь мрачную жизнь прошли эти трое, и смотрят... смотрят прямо на вас, и на глазах надежда из тонких былинок анаболирует в толстенные канаты. Чес слоф, "авось" - самое кульное хранилище чудес во Вселенной!
- Рот прикрой, муха залетит.
А если бы эти трое попали на "Модный приговор", Васильев выдал бы что-нибудь типа: "Парни, вы так олдскульно выглядите! От причёсок до кедов!", а Хромченко такая: "Должна заметить, что ваши сумки и спортивные костюмы тянут на целое состояние, и я решительно не нахожу какого-либо диссонанса в вашем луке".
- Дорого небось? - кто-то из филёвских с восхищением показывает пальцем на кеды этих троих, немного разные, но от чувства стиля и чего-то неуловимого у всех в раздевалке волосы дыбком встают, а суперсовременные кроссовки, всякие там мизуно, адидасы, асиксы на своей обувной волне шнурками от зависти утягиваются.
- Да нет, терпимо, - тот, что повыше, самый борзый через голову снимает советскую мастерку и, предвосхитив вопрос филёвских, бросает, - шерсть. С шёлком.
Опытным путем установлено, что ты Мишка Грачёв, тебе уже семнадцать, но даже ты сотоварищи понимаете, что неожиданная подмога, своевременная, как глоток воздуха в морских глубинах, ниспослана свыше. Небось, с самой Рублёвки. Ага, поди купи футболку с длинным рукавом, воротником, шнуровкой на груди и динамовской "Д"! Мастерка шерсть с шёлком! Стопудов спецзаказ...
Есть мнение, что ты - Мишка Грачёв, хватаешься в прыжке за баскетбольное кольцо, наигрывал удар со связующим несколько месяцев, а тут встал на пас этот борзый с Рублёвки, и мяч насилует пол с особой жестокостью, а ты, "разрывая" мяч, от собственной мощи едва не кончаешь. Архимеда вот проходили: "Дайте мне точку опоры, и я переверну мир"... и чес слоф, когда понимаешь, что вот она, эта точка, под рукой, раскрашена в жёлто-синие цвета, тебя корёжит былинный мускульный спазм, как жеребца под оводом - всего, от шеи, бляха муха, до пят. Крутишь и вертишь ты шар голубой, крутишь и вертишь над головой...
- Ещё немного и тебя прихватят блоком, - в перерыве между первой и второй Игорь смотрит прямо в глаза. Эти трое как-то сами собой встали за тренеров, лет им по двадцать, может больше, но честное слово, такого взгляда нет даже у отца, будто по кувалде в каждом глазу, смотрит, как костыли заколачивает. - На краю сетки тебя уже ждут, а я отпасую ближе к себе. Понял?
Заяц на Серёгу смотрит, как на полубога, разве что на колени не бухается и челом не бьёт. А говорили, что рублёвские - имбецильные мажоры... а этот, живчик, блин, ртуть; рыщет по всей площадке, мячи достает даже самые убитые, себя не жалеет. И здороооов, сволочь... Петька техникой рублёвского Гришу напоминает, мяч оба сбивают, как молотом, сверху вниз. Ловите, филёвские, гвоздя с Сокольников... А прыжок у всех троих... Ноги сухие, ну катается там под шкуркой что-то... но блин, уцепиться за кольцо запястьем! Даже не пальцами - пижонски запястьем...
Филёвские в трансе. Перерывничают. Вон сгрудились, с удивлением косят сюда, что дальше делать, не знают. Заяц молится: "Это космос!", с придыханием, с огромными глазами и дурацкой улыбкой, хорошо хоть глаза плёнкой не затянуло. Впрочем, вы с Петькой такие же. Странная выходит ботаника, еще утром посадили от безнадёги горькое семечко, а распустилась такая наркоманская хрень - голову сносит, в ушах шумит и сладко во рту, будто сгущёнкой обмазали. Нежданчик победы после горечи отчаяния - это как водки хряпнуть на пустой желудок. Нет, ты, ясное дело, так не пробовал, просто пацаны говорили.
Когда ты Мишка, тебе семнадцать, ты волейболист, и победа прячется за одним мячом, от любого сюрприза делается жарко и трясти начинает, как в ознобе. Две партии пасовал Игорь, бил ты - в общем, так и должно быть - но у Зайца под самый финал от нервячки "слетел" приём, пасовать - тебе, и бить придётся Игорю. Больше некому. Блин, а как он бьёт? Вопрос. А круто он бьёт. Мощно, остервенело, не только рукой - всем корпусом, едва пополам не складывается в поясе, и ты в полной уверенности, что завтра в этом месте на полу слезет краска и нарисуется фингал...
Предположим, ты Мишка... Да нет, ты точно Мишка! Поступил на физический, всю эту муть с хронопетлями зачитал до дыр, и ни разу... ни разу ты не тот придурок из плохих фильмов, который не видит очевидного, не может сложить два и два и не в состоянии достать из воздуха вопрос, даже если тот сгустился, налился твёрдостью и вот-вот проломит тебе башку.
- Мля, парни, по ходу Игорян - мой прадед.
Ну, понятно, подстраховался - это я, типа, так шучу, вон и ухмылочку на губы приклеил, и только Вовкины глаза, да и Петькины, к слову, ставшие не просто огромными - какой-то кингсайз получился - подсказали: попал в самое яблоко, достал обоих тёпленькими, неготовыми притворяться и живыми на отклик.
- А Серый - мой. У него на шее шрам, как у прадеда.
- А у меня голова кружится, когда на Гришку смотрю. Кажется, вот-вот узнаю... Но это же в дурку тогда!?
Рублёвские после игры своим кружком толкутся, отошли к окну, о чём-то спорят, поглядывают сюда. Гришка и Серый уговаривают, Игорь отказывается, Гришка даже слегка подпрыгнул и рукой над головой махнул - мол, вот так, видел? Игорь прикусил губу, смотрит на него, на Мишку.
- Этого не может быть, - кстати, странно, что никого не пришлось уговаривать, даже в обратку - знай, поддавай аргументы в топку трезвомыслия, что расположена на физическом факультете. - Такие выверты науке неизвестны. Это лажа.
- Хренажа, - Вовка показывает себе на шею, кивает на Сергея, - сорок третий, осколок, звёздочка, верхний луч длиннее остальных. Думаешь, не узнаю?
- У них и волейбол странный какой-то, - Вовка покрутил рукой в воздухе, - не пойму что, но сейчас играют не так.
- Ага, странный, - Петька едва не ржёт, - после каждого очка в дёсны не целуются и в ладошки не стучат, как мы.
- Ну... смотрят на самом деле странно, - это уже ты, Мишка, и ты ёжишься.
- Если что, парни с войны только-только...
Парни только-только с войны... И отчего хочется сгорбиться и сделаться незаметнее? Нырнул в плеер, будто за угол спрятался. Ага, спрячешься тут, перед финалом "деды" разобрали вас, как вожатые подшефных. Игорь показывает: "Уши сними", ты ведь настраиваешься на рубилово, как продвинутый чел - завалил надпочечники метизами, выжимаешь адреналин до капли.
- Я вот одну знаю. Маленькая, плюгавенькая, и обычный хор тебе не гитары, но фору твоим металлургам дадут "только в путь".
Говорит: "Зайди в поиск... Найди... Звук на полную". Ну, нашёл. "Свисток тепловоза, родная прощай..." - по надпочечникам ушёл стимпанковский паровой каток - моща, дрожь, лязг, и оказывается "драйв" - это не то, что ты себе представлял, а огромный шампур, на который тебя насадила какая-то маленькая и плюгавенькая, и болтаешься ты с очумелым видом и раскрытым ртом и фонтанируешь термоядерным адреналином, как "чужой" кислотой. И это ты... ты, ритмический наркот в терминальной стадии, еще недавно в меломанской ломке глотавший даже якутское горловое пение до последней ноты! Шаблоны разорваны к чертям, разъедены, растворены...
И снова бой... С Пресней рубились так, что думал кроссовки уйдут в тотальный отказ. Как не воспламенились, непонятно. И когда всё подвисает на волоске, и хрен знает откуда в голову лезет примиренческое: "От добра добра не ищут", ты понимаешь это по-своему - они уже помогли, и всему есть предел. Всему! Есть! Предел! Но рублёвские двигают пределы! По слогам: Дви-га-ют! Игорь стоит на подаче и жонглирует мячом не так как раньше, а потом вдруг высоко подбрасывает, парой шагов разгоняется до первой космической, взмывает и в воздухе лупит так, что на той стороне не то что принять - голову убрать не успевают. Валится пресненский на зад, трясёт головой, и по взгляду видно - пацан в ауте. Такого крутого расфокуса у человека ты ещё не видел...
Прадеды быстренько получили свои медальки и со скоростью экспресса умчались, мол, срочные дела. Хотя, ни разу они, конечно, не прадеды, вы это поняли и домой топаете слегка никакие. После войны силовую подачу в прыжке не подавали. Это современная фишка. И вообще... такие выверты науке неизвестны. Короче, лажа-хренажа.
- Вован, ещё раз назовёшь своего старика растением - битой отхерачу. Не обижайся.
- Я добавлю, - Петька мрачен и... есть толстое подозрение, что едва сдерживает слёзы.
- Я сам себя отхерачу, - поникший Вовка бормочет еле слышно, ну точно сопли жуёт, - они стопудов мажоры. С какой-нибудь Рублёвки. Сам слышал, как Игорь говорил моему... ну, Серёге, мол, помнишь, как с Реввой рубились? Бомонд, бляха муха.
- Ревва тоже играет? Ну... конь он здоровый, почему бы нет. Ого, "скорая"! К кому?
Разошлись. А дома стояло всё вверх дном, и сделалось ясно - к тебе скорая. Ну не к тебе конкретно - к вам домой.
- Мишка, дедушку еле откачали! Я пришла, а он не дышит!
Прадед уже в себе. Смотрит мрачно, и отчего-то плывёт комната, вернее хочет уплыть, но ты же хитрый парняга - садишься и останавливаешь верчение. На столе книга лежит - врачи достали с полки - на книге ампулы и прочая дребедень. Ты гляди, "Энциклопедия советского волейбола", прямо праздник сегодня. Но когда мама смахивает стеклярус в мусорку, а книга от неловкого движения слетает на пол и открывается на странице: "Рева Константин Кузьмич", комната плюёт на твою, Мишка, хитрость и всё равно уходит кругом...