Конечно, больше всего он любил падающий снег. Также мне кажется, он любил ту, которую я пытаюсь забыть. И кроме всего прочего он обожал вмешиваться в мою личную смерть, что само по себе забавно, но довольно утомительно для окружающих.
Жил он в старом китайском ксероксе, одиноко жужжащем посреди университетской библиотеки. Отсюда его эрудиция и склонность к постмодернистскому видению мира. Определить к какому именно виду живых существ он принадлежал, мне так и не удалось. Изредка он цитировал выдержки из католической энциклопедии, которые касались ангельских чинов и херувимских воинств, но я сомневаюсь в том, что все это имеет к нему какое либо отношение.
Звали его Антон, естественно он был румян, умен и нахален. Приблизительно раз в неделю он входил в мой дом, переворачивал вверх дном все, что имело дно, сжигал все то, что тонет, и топил все, что может сгореть. Та, которую я любил, смертельно обижалась, обнаружив следы его присутствия. Она принимала их за тень соперницы. Это продолжалось довольно долго, и признаться доставляло мне удовольствие.
Собственно, я не был особенно к нему привязан, просто привык к его присутствию. Мало ли к чему мы привыкаем в этом странном мире. Например, один мой приятель настолько привык видеть свое отражение в лицах окружающих его людей, что в один прекрасный момент, взглянув в зеркало, превратился в фотографию вождей партизанского движения республики Чад.
А одна моя знакомая ...
Откровенно говоря, все эти товарищи, соседи и просто прохожие имеют свойство проникать в тело рассказа, пользуясь контрабандистскими тропами проложенными в сознании автора телевидением и другими орудиями массового поражения.
Очистив пространство необходимое для успешной жизнедеятельности, они принимаются всячески притеснять аборигенов.
И глядишь, главное действующее лицо ограничивается парой монологов, где ни будь ближе к финалу, а мало кому интересный кондуктор, всплывший на поверхность утомленной авторской экзистенции, колбасится по всей плоскости печатного листа.
Но топить рука не поднимается.
Так вот, одна моя знакомая, разругавшись со своим возлюбленным, по совместительству басистом ее же группы, решила начать самостоятельную, независимую, трудовую и по возможности скромную жизнь.
Для начала она повынимала всякие колечки и цепочки из восьми различных частей тела. Затем покрасила волосы в боле менее приличный оранжевый цвет, купила юбку (которую в прочем так и не решилась одеть) и поступила на службу в трамвайное депо.
Однако привычка трансформировать каждое движение души в инсталяцию осталась ее жизненной доминантой.
Посетители трамвая Љ 7 наблюдая авангардные изыски в области современного вокального искусства и испытывая на себе влияния популярных психотехник, пытались довести до сведения администрации депо неуместность подобного рода явлений на территории подведомственного им электротранспорта, но безрезультатно.
Так продолжалось до одного замечательного инцидента.
Теплым летним вечером в трамвай вошел пожилой полковник в мятой желтой рубашке. Утомленным взглядом он оглядел вагон в поисках свободного места, после того как таковое им обнаружено не было, вытащил из кармана брюк полтинник и вздохнув приготовился путешествовать стоя.
Надо отметить, знакомая мне девица в этот вечер пыталась сформировать в подвластном ей вагоне довольно сложную систему отношений, долженствующую символизировать собой ее платонические чувства к Такеши Китано и абсолютное неприятие новых тенденций в творчестве "Stone temple pilots", или наоборот, признаться я запамятовал. Макияж покрывавший (в принципе довольно симпатичное личико) молниеносно переносил сознание наблюдателя в места обитания патологоанатомов, а прокручиваемые в обратную сторону крики китов наводили на мысли о невыносимой легкости сознания.
Приблизившись к только, что вошедшему пассажиру она прошептала ему на ухо фразу, по ее мнению отражающую последствия проникновения японского кинематографа в герметичную культуру индейских резерваций.
Полковник пошатнулся, закрыл ладонью лицо и почему-то начал издавать запах цветущего персика. Вагон озарился нестерпимо ярким светом (некоторые в последствии утверждали, что явственно слышали ангельское пение, но мы склонны приписывать это слишком горячему воображению наблюдателей) поднялся над рельсами и благоухая неземными ароматами понесся в небо.
Подумать только, оставь она в покое всякие разности , до сих пор скромно бы трудилась на радость начальства и к вящему удовольствию соседки по лестничной клетке.
Ан нет.
Ну и поделом.
Вернемся к ...
Так я и знал. Совершенно не хочется возвращаться.
Напротив ум стремится в след воспарившему кондуктору, пытаясь проникнуть сквозь завесу тайны окутавшей ее исчезновение.
Увы, безрезультатно.
Помнится, засидевшись заполночь, обсуждали мы с Антошей этот случай. Я был совершенно трезв, но мысли все равно подозрительно путались и роились. А вот Антон, хотя, и находился в преддверии белой горячки, мыслил блестяще и точно. Так вот он заметил, что все происходящее напоминает плач рододендрона, лишенного отечества. В доказательство новоиспеченной теории он принялся по памяти зачитывать сакральный текст о солнечном городе. Я синхронно перелагал повествование пятистопным ямбом и укладывал на музыку собственного сочинения.
За этим занятием мы провели остаток ночи, к утру я достиг такой ясности сознания, что без труда вспомнил имя-отчество акушерки помогавшей мне покинуть уютные материнские недра. Однако познать причины, побудившие обычный трамвайный вагон чешского производства взмыть в небеса мне так и не удалось.
А вот Тоша хитрец, кажется, все понял, но добиться от него вразумительного ответа безнадежное занятие.
Но только песня не о нем, а о любви.
Любовная линия присутствовала в этом опусе с самого начала и лишь ждала удобного момента, дабы ухватить неосторожного читателя и повлечь по рельсам эротики к полустанку романтики. И там, среди жасминов и олеандров, сожрать невинное и доверчивое создание.
Пожалуй, не стоит судить ее слишком строго за столь бестактные намерения.
Во первых, что с нее взять.
Ведь согласитесь линия создание довольно эфемерное.
А во-вторых, кто ж ей позволит, совершать эдакие безобразия.
И вот тут в повествование стремительно врываются духи хранители, той, которая сожгла дотла, лишила сна, разбила сердце, заслонила собой весь мир и подарила чайную чашку.
Переступив порог, они совершают следующие действия:
а) бесцеремонно наставляют на меня монокли, подзорные трубы и приборы ночного видения.
б) задают мне бестактный, но вполне закономерный вопрос: - "Кто вы, собственно говоря, такой?"
в) презрительно фыркают, выслушав, мои жалкие попытки объяснится.
г) уводят царицу грез под белы рученьки.
Занавес.
Уста немотствуют.
В глубинах бессознательного дух музыки в муках рождает трагедию, под кожей колотится толи гетеродин толи тетастерон.
Горизонт заволакивают тяжелые грозовые тучи.
Входит Ницше, вооруженный арбалетом.
Короче, прощай молодость. Самое время съесть псилобициловый гриб или на худой конец уехать воевать на Кавказ.
То есть, говоря человеческим языком, пора кардинально менять дискурс.
Собравшись с силами, готовлюсь совершить какое-нибудь феерическое безумие.
Не выдержав груза собранной силы, сажусь на пол.
И сижу естественно, что же еще.
Сижу самоотверженно и величественно.
Минут пять или семь.
Ноги затекают.
Ладно, думаю, спешить не будем, в конце концов, может, вернется.
Печально вздохнув, отправляюсь спать.
И тут появляется он и произносит свою прощальную речь.
Речь Антона Алкивиадовича Томпсона произнесенная им перед обезумевшим от горя товарищем летом 2002 года.
Знаете ли, милый друг, я совсем не склонен переоценивать собственные возможности, и по моему твердому убеждению наивно предполагать, что мои жалкие слова имеют какую либо ценность на фоне вашей драмы. Но все-таки позвольте предложить вашему вниманию одну древнюю притчу.
В предгорьях Тянь-Шаня обитал благочестивый енот.
Свет его мудрости разливался на тысячу йоджан. Менеджеры и пиротехники, голивудские звезды и простые шахматисты, президенты и синички стекались со всей поднебесной, насладится слушанием его бесед. И никто не покидал его пещеры не просветленным, даже неодушевленные предметы приближались к познанию дхармы.
Существуют легенды а том как вождь революционных масс Лев Давыдович Троцкий под влиянием бесед выдающегося мастера принял восьмеричный путь, и инициировав свое убийство удалился в город Бердичев где провел сорок четыре года в суровых аскетических подвигах. Приписываемая ему переписка с членами политбюро по поводу лечения геморроя отваром из помета феникса и параллельных мест в книге "Зохар" и "Трипитаке" является интересным образцом апокрифической литературы древних белорусов. Но впрочем, это совсем другая история.
Так вот, у енота был любимый ученик малыш Герман. Однажды собирая коренья, он увидел купающуюся в реке красавицу.
Оставив учителя, он последовал за ней. Не буду описывать здесь все ухищрения, предпринятые им, дабы завоевать сердце прекрасной дамы. Скажу сразу, он преуспел, спустя полгода они поженились.
Вынужденный содержать семью, малыш Герман оказался в офисе. Там среди пищащих и тарахтящих плодов цивилизации он постепенно забыл наставления учителя и опустился да такой степени, что даже начал смотреть телевизор.
И вот однажды включает он ящик, и бледнея видит на экране своего учителя и себя.
И будто бы мастер говорит ему:
- Крошка (так порой мастер ласково обращался к любимому ученику) нам нужна сладкая осока, дабы угостить брахманов, которые сегодня прибудут к нам совершить жертвоприношение, сходи к реке, выполни свой кармический долг по отношению к наставнику.
И будто бы он идет к реке.
Но в реке затаился злобный ракшас, и потрясенный ужасным видением, он с воплем бежит прочь.
Движимый чувством долга он возвращается, садится на берегу реки и погрузившись в медитацию принимает повергающую в трепет форму махакали. Но о ужас, ракшас за время его отсутствия стал еще величественнее и безобразней, смущенный он покидает берег.
Однако благочестие его велико.
Он не спешит отступать. Вооружившись мистическим оружием тамасу и могущественным оружием сауману, взяв неотразимую самварту и маушалу, а так же оружие Сатьи под названием теджаспрабха, которое лишает врагов силы, оружие Сомы под названием шишира, страшную твашару и ужасное оружие шитешу, принадлежащее Бхане и Мадане. Он преисполненный мужества движется к реке .
Но едва лишь он видит своего врага как дрожь охватывает его, ракшас стоит перед ним вооруженный самыми совершенными и смертоносными видами вооружений.
Посрамленный ученик возвращается к наставнику.
Мастер ласково сияя ожидает его у входа в пещеру. Выслушав незадачливого малыша, он погладив его по головке, говорит:
- Дорогой мой оставь оружие и устрашающие формы, проникнись состраданием ко всем живым существам, и начертав на устах своих почтительую улыбку благожелательно посмотри прямо в морду испугавшего тебя демона.
Герман конечно немного посомневался в действенности подобных мер, но слово учителя закон, понурив голову он поплелся к реке.
И вот приблизившись к водоему и улыбнувшись, он мгновенно познал, что злобный ракшас лишь отражение его ума.
В тот самый миг Герман засиял приятным мягким светом и положив на живот спящей супруги белую хризантему вылетел в окно по направлению к Голубым Хребтам.