Обычно по понедельникам я на работу не хожу. По вторникам я туда хожу еще реже. Среда и четверг мои любимые дни недели тратить их на малоприятные производственные обязанности, по меньшей мере, расточительно. Естественно, начинать трудовую неделю в тот день, когда все ее заканчивают глупо, посему пятница также выпадает из моего рабочего графика.
Таким образом, я обладаю неограниченным запасом свободного времени и скудными средствами к существованию.
Особенно остро ощущается дисгармония в материальном обеспечении с наступлением зимы.
В этом году осень выдалась необычайно теплой и сухой. До середины ноября я перемещался по городу в очень приличных замшевых туфлях с дырочками. Парниковый эффект кажется мне, не такая уж и плохая штука. Однако старинные законы природы все еще действуют. В декабре тоже сухо, но минус двадцать - температура неприемлемая для существа в летней обуви. Пришлось продать плеер. Скромной суммы вырученной за этот потрепанный агрегат хватило на пару замечательных голландских ботинок. Конечно, до меня они спасали от стужи праправнука Ван Дейка.
Пока бойкая хозяйка Секонд-Хенда копошилась в поисках сдачи, я рассматривал пеструю кучу детских игрушек сваленных возле прилавка. Нечто розовое сияло среди вороха былого счастья маленьких человечков. Вытащив на свет это чудо, я обнаружил милейшего Джереми, с карандашом за ухом и надписью поперек живота, выполненную нетвердой рукой вооруженной фломастером - this rabbit belongs to Penelope К.
- Берите на сдачу - с чувственными модуляциями, пропела девица.
- Что ж, возьму - пролепетал я и сунул Джереми в карман.
По средам ко мне приходит Софья Николаевна. Она абсолютна, слепа и как часто бывает с людьми лишенными зрения, обладает, каким-то дополнительным чувством, позволяющим ей, например, безошибочно определять состояние моей души, едва коснувшись руки.
В молодости она была фантастически красива, по-видимому, для сохранения какого-то странного равновесия судьба наградила ее редкими горестями.
Без приключений, пережив войну, в возрасте восемнадцати лет она угодила под машину, в результате черепно-мозговая травма и развившаяся на ее фоне эпилепсия.
Жених после лицезрения бьющейся с пеной на губах, обритой наголо возлюбленной, охладел к ней настолько, что всего через полгода после аварии благополучно женился на сестре своего однокурсника.
Соня приняла это известие стоически, разглядывая в зеркало уже едва заметный через отросшие волосы шрам, она, закусив губу, поклялась товарищу Сталину забыть о личной жизни и посвятить себя восстановлению разрушенного сельского хозяйства.
Отец Сони состоятельный по тем временам человек, не жалел денег на восстановление здоровья единственной, обожаемой дочери.
В Ташкенте обосновался некогда репрессированный психиатр Вениамин Павлович Девяновский, крупнейший в Европе специалист по эпилепсии. Он, пользуясь покровительством влиятельных пациентов, организовал подобие частной клиники, где, по отзывам очевидцев, творил чудеса.
Лечение протекало долго. Всю зиму Соня провела в больничной палате. К весне ее самочувствие значительно улучшилось, гениальный враг народа во время ежедневных обходов добродушно похлопывал по ее острым лопаткам и отпускал старомодные шутки, вызывавшие трепет у влюбленных в него фельдшериц.
Восточная весна и нежный возраст пациентки, это гремучая смесь. И вот как-то вечером, к скучающей в больничном садике бледной и грустной красавице, подошел высокий худощавый юноша - с нелепым предложением, отправится на прогулку по весеннему городу. Смерив нахала высокомерным взглядом Соня поинтересовалась, каким образом он предполагает перемещаться на глазах многочисленной Ташкентской милиции - в этих ужасных больничных халатах цвета высохшей глины. Настырный ухажер рассмеялся и вынул из-за спины ветку цветущего миндаля. Спустя два дня они не могли обойтись друг без друга ни одной минуты. Больничный режим покатился к черту.
Андрей лечился от той же болезни, и также был неизлечим, несмотря на все старания опального профессора.
Года три назад Андрей задержался в гостях, возвращаясь, домой он услышал шум в парадном, двое парней пытались втащить туда отчаянно сопротивлявшуюся девицу. Андрей бросился на помощь. Его сбили с ног. Предполагаемая жертва, воспользовавшись благоприятным для себя положением вещей, покинула место происшествия. Огорченный сложившимися обстоятельствами пьяный пролетарий несколько раз ударил Андрея кастетом по голове. Окровавленного юношу обнаружила старушка, шедшая заполночь - в целях борьбы с суеверием, выносить мусор.
После перенесенной операции Андрей очень изменился. Необычайная замкнутость, граничащая с аутизмом и болезненная страсть к рисованию, уводили его в миры недоступные окружающим. Потом начались приступы ...
Влюбленные, сияя, прогуливались в залитом солнцем дворике, притягивая к себе благожелательное внимание всей клиники. Девяновский в своем письме к родителям Андрея отметил положительное влияние развивающихся отношений на самочувствие пациента, и посоветовал родным вести себя максимально корректно.
Однако истерически привязанная к сыну мать восприняла это сообщение как предвестье надвигающейся катастрофы. Ее внутреннему взору предстала наглая обольстительница, опутавшая больного мальчика липкими сетями патологической (она была уверенна в этом) страсти. Учинив невообразимый, скандал она увезла Андрея в Москву.
Три дня Соня молча пролежала, глядя в потолок. Впрочем, от еды она не отказывалась и даже иногда улыбалась. Она была уверена в его возвращении.
На четвертый день, к центральному корпусу подъехала черная машина, из нее вышли строгие мужчины в жарких шерстяных пиджаках. Они бесцеремонно вошли в кабинет главврача, спустя некоторое время по больнице двинулась неясная, но четко ощущаемая волна тревожного ожидания. Соня, взглянув в лицо медсестры поправлявшей подушки, ощутила как теплое пятнышко надежды, обосновавшееся в ее душе - тает, словно мартовский снег.
Андрей вышел из дверей поезда уносившего его прочь от единственного существа, связывающего воедино разрозненные миры, в которых он был обречен скитаться.
Несчастный профессор, перед которым снова распахивались тюремные ворота, умолял пощадить девочку и ничего ей не сообщать. Но суровые товарищи, почуявшие широкомасштабное вредительство были непреклонны.
Войдя в палату, следователь строго глядя на вазу с засыхающей веткой миндаля задавал непреклонные вопросы. Медсестра, ломая руки, бессвязно лепетала какие-то глупые слова. Девяновский близоруко щурясь, протирал пенсне, и совершенно не к месту то хмурился, то виновато улыбался.
С первых слов следователя Соня все поняла. Ей показалось, что бетонная плита потолка рухнула на нее, но она вдруг почувствовала удивительную легкость. Пыльный подоконник плыл и плыл вдоль бесконечной реки состоящей из сплетенных воедино розовых пальцев доктора и сияющей, хромированной пчелы, с ужасающим проворством перебирающей своими отвратительными лапками. Нестерпимое солнце заливало палату густым черным светом. Где-то, совсем рядом, грохотали металлические колеса. Время свернулось в клубок и с глухим стуком упало на пол. В одночасье ослепшая Софья Николаевна летела сквозь свой последний приступ эпилепсии.
Девяновского посадили, правда, ненадолго. Соню еще год неизвестно зачем продержали в больнице, затем отец увез ее домой. Отец был оперным певцом, в его роскошной квартире среди вылинявшего бархата и музейного красного дерева Софья Николаевна плавала во тьме, окруженная заботой многочисленных сиделок. Единственным причалом в бесконечных темных водах был старый беккеровский рояль.
Софья касалась слоновой кости, и тени умерших кружились под неземные каноны Фрескобальди.
По средам она приходит учить меня музыке.
С утра шел снег. Софья Николаевна принесла варенье, и мы пили чай, под уютное шипение газовой конфорки. Я, хвастаясь новыми приобретениями, пытался описать места обитания Джереми. Моя собеседница, рассеяно перебирая печенье, погрузилась в воспоминания.
Крупные хлопья снега появляются из пустоты и как слепые совы беззвучно бьются в стекло. Софья поднимает голову и суровым голосом изрекает:
- Пока феникс валяется в грязи сцепившись с вороной, из-за дохлой крысы, легализация интерсубъективного тримминга неизбежна.
После этой фразы я утратил нить повествования.
Возможно, луна за окном сияла слишком ярко, а может быть, тишина, обрушившаяся на мою голову, была слишком красноречива, поди, разбери.
Замечательная картина открылась бы взору любознательного путешественника, вздумай он посетить дебри моей квартиры. Слепая сивилла и оглохший от грохота собственных мыслей, небритый и заспанный анахорет, застыв в театральных позах, тонут в снегах, врывающихся, сквозь приоткрытые двери бессознательного. Над ними парит - симпатяга Джереми, на столе стынет чай, а из кухонного крана сыплется красный песок Нитрийской пустыни.
Зазвонил телефон.
Там далеко, кто-то хотел услышать голос Степана Тимофеевича. О, как велико было разочарование невидимого собеседника, когда я открыл ему глаза на иллюзорность подобных надежд. Извинившись, он прервал разговор, а я присев на тумбочку стал горевать неизвестно по какому поводу. Просто грустно, вот и все. Возвращаться к остывшему чаю не хотелось.
И тут возникла мысль, - а не позвонить ли и мне, куда-нибудь. В конце концов, рано или поздно придется возвращаться в социум, а для этого необходимы некоторые навыки в области человеческого общения, которые я, увы, утратил за последние пять лет. Преисполнившись решимости, я набрал случайные семь цифр.
Трубку поднял пожилой мужчина.
- Скажите, пожалуйста, куда я попал.
- Пошел ...
Конечно, я не рассчитывал на особое внимание сограждан к своей персоне, ну уж такого лаконичного определения наших взаимоотношений я не ожидал.
Что ж попробуем еще раз.
Остаток вечера я провел у телефона.
Софья, вежливо попрощавшись, удалилась к себе, благо она обитала в квартире напротив и моя помощь не понадобилась.