В пятницу утром на работе не успела Виктория переодеться как к ней вошла Анфиса и сообщила, что ее дожидается посетитель. В начале десятого утра она застала его перед запертой дверью отдела. - Вообще-то он спросил Ивановича или тебя. - Он назвал себя? Откуда он? - Какой то Филипп... отчество забыла, фамилия вроде Краснов. - Я спрашивала Зинку, она не знает, когда будет Иванович. Она ему звонила, никто трубку не берет. - Так, что сказать этому Краснову? - Пусть подождет... Через полчаса я его приглашу. - Сейчас к нему еще один подсел. Я у него ничего не спрашивала и ничего ему не говорила. Он тоже кажется к Петро... - Она замолкла под свирепеющим взглядом Виктории. - Я им скажу пусть ждут... Двое мужчин, ожидавших в холле, были так захвачены беседой, что поначалу и не заметили Анфису. Подходя к ним, она услышала как тот, что назвался Красновым возмущенно говорил второму. - Я специально поинтересовался. В уголовном кодексе есть статья... То есть это наказывается законом... И в конце концов ведь должна быть совесть, элементарная порядочность... Второй кивнул в сторону Анфисы и предупреждающе взял говорившего под локоть. Краснов обратился к Анфисе. - Так, что я могу с кем-нибудь из Ваших ответственных работников переговорить...? В его голосе скорее звучали растерянность и беспомощность, чем раздражительность. От обычной грубости Анфису удержали пугающие слова "наказуемость законом... уголовный кодекс". Она испуганно произнесла: "Вас просят немножко подождать..." И прошла в свою каморку. Теперь она была как "на иголках". Взяла тряпку, налила в ведро воды и направилась обратно. Остановилась возле угла, где коридор, переходил в холл и стала изображать уборку. Протирала все, что можно было протереть и напряженно прислушивалась к доносившимся из холла голосам двух пугающих посетителей. - Это же настоящее надругательство... не прошло и суток ... я не могу еще свыкнуться с мыслью, что моей Галочки нет. И вот это письмо. Знаете оно пришло не по почте. Так как-будто тот, кто его написал, боялся, что оно до меня не дойдет. Поэтому сам опустил его в мой почтовый ящик. Кому это понадобилось..? Зачем? - Так, что Вы хотите сейчас узнать? - спросил его собеседник. - Ну, во-первых, правда ли то, что... Как это сказать... психику, то есть мозг моей Галочки забрали сюда для исследований. Я же говорю, что письмо подбросили... Может быть все это не правда. Здесь какая-то интрижка. Вот почитаете. Он достал из портфеля конверт без марки, в которых обычно пересылаются всякие судебные повестки, уведомления и передаются из рук в руки денежные гонорары. В нем находился листок, вырванный из школьной тетради, на котором рукой было написано печатными буквами: "Уважаемый Филипп Иванович, мы с Вами не знакомы. Меня побудили написать это письмо обстоятельства, прямо касающиеся Вас. Я верующий и не могу спокойно смотреть как глумятся над прахом человека. В данном случае над прахом Вашей жены. В морге после вскрытия ее головной мозг изъяли и отдали в научно исследовательский институт. Там есть отдел иммунологии. Его сотрудники, в частности Иванович и его помощница Виктория, разрушают клетки мозга Вашей супруги и достают из них хранящиеся там мысли, чувства, влезают в ее память. Своими грязными руками пачкают то личное и святое, что при жизни принадлежало только ей и Вам. То интимное, что она хотела бы унести с собой в могилу. То есть не дают упокоиться ее душе. Я сожалею, что омрачил Вас, но мы живые должны добиться запрета на такие безнравственные деяния. Мое письмо не призыв к борьбе. Поступайте так как Вам подскажет Ваша совесть и любовь к своим близким. Не подписываюсь по известной причине". Под текстом был нарисован план как на территории института найти отдел иммунологии, где расположена лаборатория Ивановича и комната Виктории. Пальцы рук Краснова мелко дрожали, непроизвольно и беспорядочно сжимались, переплетались, как-будто перебирая его "душевные" струны. Он смотрел на собеседника воспаленными глазами, с запинкой подбирая слова повторял: - Вот видите... вот видите, это анонимка. Чтобы меня психически уничтожить... Я тоже ученый, правда, физик, но я могу понять. Медицина исследует трупы и все к этому привыкли. Однако, как подумаешь, что кто-то режет и разрушает мозг самого близкого тебе человека... Понимаете... Мозг, в котором хранятся и твои чувства, и твои признания в первой любви. Об этом как подумаешь... становится не по себе. Обычно нас не волнует, когда, что-то подобное происходит с другими. А когда тебя коснулось... Другой посетитель слушал его молча, лишь поддакивая. В какой-то момент, когда Краснов задумался и замолчал, его собеседник извинился и сказал, что ему нужно позвонить на работу. Прошло минут пять после его ухода. В другом конце коридора, не видимом тем кто находится в холле, из кабинета вышла Виктория. Увидев Анфису, она вопросительно кивнула головой, безмолвно шевеля губами и указывая пальцем на холл спросила: "Сидят?". Анфиса ответила утвердительным кивком головы и показала один палец, имея в виду, что из двух остался один. Виктория превратно поняла смысл этого жеста и устало махнула рукой. На мгновение на ее лице мелькнула страдальческая мина, неприязненно передернулись плечи так как, если бы ей предстояло войти в комнату с табличкой "Только для мужчин". Двумя привычными движениями пальцев по волосам она придала прическе комиссарскую позицию и шагнула в холл. Для победы на своей территории ей было достаточно и такой подготовки. В тех случаях, когда ей нужно было явиться на прием к чиновнику или в какую-нибудь комиссию, воспринимающих многочисленных просителей как безликую массу, она надевала шляпу с широкими полями. В такой комбинации она всегда выходила удовлетворенная по всем необходимым ей пунктам, оставив за дверями почтительное недоумение. Сейчас Виктория пригласила Краснова пройти с ней в кабинет Ивановича. Их беседа продолжалась более часа. Когда они расставались Анфиса слышала, что Краснов благодарил Викторию за беседу и повторял: - Я понимаю, что во имя науки... Я думаю Галочка простит нас. Пошел к выходу бормоча: Галочка поймет... она простит... В холле было пусто. Второй посетитель, очевидно, передумал и ушел. Сгоравшая от нетерпения Анфиса приоткрыла дверь: - Я приготовила чай... у меня есть зефир. Виктория устало, взглянула на нее и хотела отказаться. Ей пришла мысль, что все-таки общение в ученой среде и даже на Анфисе оставляет пусть не глубокий, но зато верный воспитательный след. Ведь умирает от любопытства, а еще не приступила к расспросам. А начала с восхищения тем, как удалось успокоить посетителя.- Представляешь, он этому второму говорил, что чуть ли в суд не подаст на Ивановича... Ну ты молодец, мне показалось , что он от благодарности чуть ли руку тебе не поцеловал... Конечно его жалко, ничего не поделаешь. Анфиса делала большие паузы, в которых многозначительным молчанием призывала Викторию к рассказу. Наконец она не выдержала и прямо спросила: - Что ему было надо? Я слышала, что-то про уголовный кодекс, что кто-то написал анонимку... Виктория допивала чай, размышляя о чем-то своем. - Ты, когда видела Ивановича? - Я тебе уже говорила в четверг. Он, как на крыльях, прилетел из морга счастливый, что добыл мозг. Зинаиду попросил все приготовить для препарирования и отправил ее домой, а сам закрылся. Наверно готовил экстракты из мозга. В коридоре послышались шаги и кто-то непривычно резко открыл дверь. Вошел незнакомый мужчина лет тридцати пяти и с вороватой торопливостью осмотрел сидевших за столом дам.. Анфиса толкнула коленкой Викторию и шепнула: " Это он... второй". По-видимому, не найдя того, кто ему нужен, он собрался было исчезнуть за дверью. Анфиса встала из-за стола и решительно направилась к нему.- Кто Вам нужен? Ее басок и тяжелые шаги конвоира притормозили незнакомца. - Кто вы? По какому вопросу? Решительно подступила к нему Анфиса. В отличие от растерянных глаз предыдущего посетителя, у этого взгляд был тяжелый, липкий, бесцеремонно осматривающий то ее, то Викторию - Я хотел бы поговорить с Ивановичем. - А зачем он Вам нужен? Надменно продолжила опрос Анфиса, сделав предварительный вывод, что имеет дело с новым соискателем, которые по ее мнению "присваивают" работу лаборантки, а потом остепененные даже не здороваются. - Где его кабинет? Его попытки избежать разговора только раззадорили Анфису. Была известна ее склонность куражиться над прикомандированными в отдел врачами. Обычно новички, прибывшие с периферии, первое время беспомощно "тыкаются" в разные двери отдела. Блондинка, крупная лицом и телом, сразу привлекала внимание диссертантов, вырвавшихся на время командировки из семейных уз. Грубовато-уверенная прямолинейность чувств и высказываний Анфисы интриговала. Любое волнение было ей к лицу и очень обнадеживало. И сейчас, как обычно при таких разборках, ее щеки и уши раскраснелись эротическим окрасом, губы заалели и капризно вспухли. - Его нет и не будет. Скажите, что нужно и я ему передам, покровительственно распорядилась она. - У меня к нему конфиденциальный разговор. С расстановкой произнес незнакомец. - Какой еще кофин... конфиценальный? Уже прогремела Анфиса, рассердившаяся на себя, что не смогла правильно выговорить это "интеллигентное" слово. - Да кто вы такой. Ходят тут всякие, а потом кошельки пропадают... У нас здесь хранится особо опасная инфекция и посторонним запрещено болтаться. У вас есть разрешение? Она так круто взвинтила тему, что Виктория не успела ее осадить. Привыкшая к таким "собеседованиям" Анфисы с заискивающими соискателями, она поначалу вполуха слушала их перепалку. И только услышав каким тоном незнакомец произнес "конфиденциальный разговор" она насторожилась. В его сдержанном тоне она почувствовала нотки раздражения субъекта, имеющего права, которые позволяют ему из ничего устроить другим непролазные неприятности. Так себя прикомандированные не ведут. Терпение посетителя явно лопнуло и его рука многозначительно полезла во внутренний карман пиджака. У Виктории возникла мгновенная догадка-предположение, что он сейчас покажет удостоверение работника какой-нибудь "секретной" службы. Вот так всегда с этой "чертовой" Анфиской. Чуть расслабишься и пожалуйста. Что он не простак могла бы и раньше догадаться. Хотя бы по тому как висят на нем "штатские" пиджак и штаны. Сразу видно кадровый, привыкший ходить в мундире. Поэтому так долго и роется в кармане "пролетарского" пиджака. Чего доброго, там у него еще и кобура под мышкой. Эта мысль ее тревожно взбодрила. Она встала и взялась за исправление ситуации. - Что вы тут расшумелись. Обратилась она полушутливо к Анфисе. - Помиритесь немедленно! Хотите чаю.... Она грациозно направилась к посетителю, недоброжелательно посматривавшему то на нее, то на насупившуюся Анфису. Виктория знала, что неотразима, когда прицельно приближается к мужчине. Капризный авантюризм в прищуре ее глаз, зовущая доверчивость в приподнятом подбородке и приоткрытый в призывающей улыбке рот не оставляли мужчинам никаких шансов на спасение. Отработанным приемом она завоевала внимание посетителя. Указательным пальчиком левой руки нежно прижала и остановила локоть его правой руки, дергавшийся в попытках достать из внутреннего кармана пиджака удостоверение. Одновременно Виктория дружески обхватила правой рукой талию Анфисы. На упитанной спине подруги она собрала в кулак жирную складку и потянула за нее так, что Анфисе пришлось сделать шаг назад. (На следующий день Анфиса всем в отделе показывала "синячище", образовавшемся в этом месте). Посетитель на несколько секунд укрощенно замер. Воспользовавшись паузой, Виктория, вкрадчиво вибрируя голосом, стала его успокаивать. - Шеф заболел и уже несколько дней на больничном... Посетитель, вывернув карман, выудил, наконец, свое удостоверение, открыл его и представился. - Я... Я журналист. Я корреспондент. Во-от. Вот мое удостоверение. Моя фамилия Вольный. - выпалил он. И тут же повторил словно предупреждая о серьезности своих намерений:- Алексей Вольный, корреспондент. Он успел оценить атакующий напор "ученых" дам, в окружение которых так неожиданно для себя попал. У него не было уверенности, что они выслушают его объяснения. Поэтому поспешил "подмять" ситуацию. Для этого воспользовался известным убийственным доводом. - У меня на Вас жалоба. Я провожу журналистское расследование. На фотографии его удостоверения этот Вольный выглядел солдафоном. Его распахнутые глаза и крупный подбородок, готовые к исполнению любого приказа, не внушали оптимизма. Виктория, как бывалый детектив, внимательно под углом к свету посмотрела нет ли признаков переклейки фотография, "подтирок" в написании фамилии, даты, номера. Все было на месте, все чисто и аккуратно. При виде такой "проверки" на губах Вольного скользнула и мгновенно исчезла незамеченной иронично-высокомерная усмешка. Анфиса стояла рядом и молча исподлобья переводила глаза то на Виктория, то на Вольного. По тому как подруга спокойно вертела в руках его удостоверение, она сделала вывод, что с ним можно не церемониться и опять взялась за свое: - Какая еще жалоба? Какое рассл... Виктория остановила ее. Ей не хотелось, чтобы Анфиса присутствовала при конфликтном разговоре с журналистом... Она тут же разнесет по всему институту. - Пойди и отключи центрифуги и проверь замки... Распорядилась Виктория ( пусть этот тип считает, что она может решать кадровые вопросы и должна знать в чем суть жалобы). Анфиса фыркнула, но возражать не решилась. Перед тем как выйти из комнаты еще раз оглянулась и по-детски вопросительно посмотрела на подругу: можно остаться... шуметь не буду. Однако о ней уже забыли и разобиженная она закрылась в кладовой, а затем отправилась домой не попрощавшись. Виктория уже о ней забыла и лихорадочно пыталась сообразить как лучше поступить. Не хватало, чтобы этот корреспондент со своим расследованием пошел по отделу. Виктория перебирала в уме возможные варианты. Иванович заболел или может быть действительно, если верить Анфисе, запил. Так, что она вынуждена сама разбираться с этим "журиком". Что-то ей подсказывало, что он не так уж и прост. Вдохновляла его реакция на ее "коготок". Его заячьи глазки совсем окосели, когда она "покатила" на него со своим прищуром. Ей льстило, когда в ее тридцать с лишним, на нее так реагировали. Это означало: "Ты еще в порядке и жизнь продолжается". В столовую уже несколько раз заглядывали другие сотрудники. Значит Анфиса уже разболтала о жалобе. Сам по себе приход журналиста никого бы не заинтересовал. Они довольно часто здесь бывают для освещения передних рубежей науки. А вот по поводу жалобы! Да еще такой! Скандал будет ... Сейчас дойдет до администрации, начнут трезвонить, пришлют кого-нибудь на разведку. Плохо, если заберут от нее этого Вольного, прежде чем она выяснит в чем дело.- Давайте Я вас проведу на рабочее место нашего шефа и мы обо всем поговорим. Виктория выглянула в коридор. Там никого не было. Быстро провела журналиста через коридор в комнату, разделенную на две части. Маленькая часть была без окна. Комната была так завалена книгами, банками с химикатами и старым лабораторным хламом, что свободное место оставалось только у края письменного стола и его еле хватало на два табурета. Ей удавалось держать этого Вольного в некоторой неуверенности простейшим из своих приемов. Для этого достаточно неотрывно всматриваться в лицо собеседника. С тревогой или восхищением ловить каждое движение на его лице так, как, если бы от этого зависит сама жизнь. Решив, что он уже достаточно подготовлен к "дружеским" расспросам, она кокетливо поинтересовалась. - Так, в чем же конкретно мы провинились? Сделав ударение на "мы", она тонко намекнула, что все произошедшее в лаборатории прямо касается и ее. Я должна это знать, так как я отвечаю за лабораторную работу. - Меня срочно вызвал редактор газеты, в которой я работаю. Вчера позвонил какой-то аноним и сообщил, что его жену похоронили без головного мозга. Якобы, после вскрытия головной мозг забрали для опытов. Редактор дал мне задание в этом разобраться. Виктория слушала не перебивая, прокручивая в памяти лица сотрудников, заинтересованных в том, чтобы так нагадить Ивановичу. И не только ему. Насчет трупного яда мог придумать какой-нибудь параноик . - Саша, милый, это же бред какой-то. Вы ведь образованный человек, журналист. Знаете, что такой яд вообще не существует. - Чепуха конечно, но мне редактор дал две недели для проверки этих фактов. - И что? - Я не доверяю таким звонкам. Поэтому позвонил в центральный морг, представился доктором медицинских наук. Мне повезло. В морге тоже есть праздники. Там как раз отмечали какой-то юбилей. Эксперт, который подошел к телефону, я думаю, был под градусом, проникся ко мне симпатией, а когда я назвал какой-то медицинский институт, где я работаю. Он обрадовался и рассказал, что его мать тоже работала когда-то в этом институте. Он мне и дал информацию про Ивановича, что он, якобы, чуть ли не ночует в моргах. Все патологоанатомы города его знают и считают, что он уже свихнулся на чужих мозгах. Одним словом он посоветовал мне найти подход к Ивановичу. Пошутил, как прозектор, что мне с ним - на двоих - одних мозгов может хватить. Вашего телефона у него не было, но он довольно точно рассказал как Вас найти. - Как Вы думаете, откуда аноним знает фамилию погибшей женщины и фамилии сотрудников нашей лаборатории. Информирован из морга или из вашей лаборатории? - Трудно сказать. Здесь главное узнать на кого направлен компромат: на отдел, лабораторию или на руководителя или на мужа, который к нам и обратился. Последнее легче всего проверить и вы можете помочь мне. - Чем же я могу помочь, - спросила она, уже зная , что не откажет. Чем больше она присматривалась к нему, тем он казался ей симпатичней. Он был из тех, кто не бросается в глаза. Таких как он обычно отыскивают опытные женщины. Их объединяет нажитый опыт жизненных неудач, не позволивших ни тому, ни другому полностью раскрыться. Часто в паре такие как они легко проживают без конфликтов, находя друг в друге то, что до того другие не заметили или не оценили. - Я понял так, что были и другие доноры. Дайте мне их адреса... Хотя бы из последних. - Что нам это даст? Виктория пыталась понять, что он задумал. - Я осторожно проверю обращался ли к их родственникам кто-нибудь по телефону или как-нибудь иначе. Представим, что к ним не обращались, тогда кто-то решил таким образом досадить мужу погибшей. Если же им звонили, то удар направлен в первую очередь на Ивановича Меня смущает намек на трупный яд, якобы, изготовляемый институте. Здесь замах пошире, чем только против Вашей лаборатории. - Какие у меня гарантии, что ради эффектной статьи в газете Вы нас не смешаете... - Честное офицерское слово, я Вас не предам. Оно попал ей прямо в душу. Там с детства теплилась мечта носить в себе чью-нибудь клятву верности, данную ей лично. - Алеша, пока ситуация проясняется не хотелось бы администрацию подключать а этому делу. Я сама переговорю с Ивановичем, разведаю, что и как. Это и для Вас будет полезно, так как очень сомневаюсь, что он согласиться беседовать с Вами на эту тему. Я подготовлю его к беседе с Вами. Надеюсь через пару дней вы увидимся. Я вам позвоню. Она дала ему картонку. - Напишите Ваш телефон. В коридоре было довольно людно. Так всегда во второй половине дня. К этому времени в отделе появлялись 5-6 врачей, работавших над своими диссертациями без отрыва от основной работы в больнице. Они о чем-то непринужденно беседовали, явно далеком от науки. Каждый держал в руках металлический штатив, заполненный несколькими десятками пробирок, торчащих из ячеек, и ритмично встряхивали штативы как бубен. При каждом таком движении пробирки ударялись о металлические края ячеек штатива и издавали звук, похожий на звон бутылок в пункте приема стеклянной тары. Поймав его недоумевающий взгляд, Виктория усмехнулась и пояснила: - Вот так делается большая наука. Они размешивают закапанные в пробирки растворы перед тем как ставить их в термостат. Периодически в звон пробирок вторгался нарастающий вой, напоминавший грохот разогреваемых реактивных двигателей самолета. Его издавали набиравшие обороты средние центрифуги, внешне похожие на большую кастрюлю с метр в диаметре и столько же глубиной. Внутри электромотор крутил четыре довольно больших металлических стакана, закрепленных попарно друг против друга. Это сооружение поддерживали четыре металлические стойки на колесах. Три таких монстра стояли вдоль стены коридора. В них загружали пробирки, в которых реакция уже завершилась, чтобы "открутить" образовавшийся после реакции осадок. Центрифуги были большие и в неуравновешенном состоянии "капризные". Всегда находился начинающий или беспечный экспериментатор, который плохо уравновешивал стаканы с заложенными туда пробирками. И когда такую центрифугу включали, то ее грохот и вой напоминали рычание рассвирепевшего зверя. Более тяжелый стакан, набирая обороты, начинал раскачивать эту машину и она начинала греметь и приплясывать на своих четырех "лапах"-стойках, пугая слабонервных "новичков". То было время блестящих идей и допотопных технологий, питаемых оптимизмом и здоровым юмором соискателей. Виктория вернулась в лабораторию, довольная тем, что ни с кем из сослуживцев не встретились. Глядя на картонку с номером телефона, она грустно улыбнулась. Ей пришла в голову странная ассоциация. Эти картонки лаборанты специально нарезают из плотной бумаги и используют в "животнике" как бирки на клетки. На них лаборанты пишут фамилию экспериментатора, дату начала опыта и прикрепляют их к клеткам чтобы было известно кому принадлежит свинка или кролик. Бывало, что ученые про кролика забывали и он, не тронутый наукой, жил чуть дольше чем все остальные. Оказавшись бесхозным, он, в конце концов, шел на жаркое.(Продолжение глава 5 следует )