Днем небо исторгало снежную жижу. Я привыкла лежать под этой светлой бездной и расхлебывать её безвкусное пойло. Редкие прохожие встают на мой живот, дивясь его мягкости; грудная клетка слегка сжимается и подбрасывает их, чтобы они всей массой обрушились на лицо, сильней вдавили в кость глазные яблоки и размазали по асфальту пахучую пену слюны.
Ночью небо очистилось, стало влажно-парным, как свежеудобренное поле. Кто-то, плотно поужинав, стряхнул на него крошки и скорлупу, которую романтики принимают за звезды и месяц. Я вытру узорные подтёки со щёк и пойду защищать кровяное тряпьё гвоздик на могилах.
Ветер завывает в моих ушах, иглы стужи втыкаются в голые пальцы. Я вспоминаю песни, звучащие во впадине памяти, и камень у меня за пазухой тоже узнает их, но он не в силах преодолеть сонную немоту. Почувствовав это, я первой распухшими губами тужусь вывести мелодию неразделенной любви к космосу.