Дорога оборвалась, выведя двух всадников к берегу огромной реки. Остановив коней, они некоторое время вглядывались в точку, которая виднелась на воде у противоположного берега. Затем пожилой всадник подъехал к высокой стойке с колоколом, единственное присутствие которой показывало, что в этой пустынной местности были люди, и трижды ударил в колокол. Гул величественно и одиноко проплыл по округе, над рекой, которая плавно несла свои воды к морю.
- Отец, - окликнул старшего молодой человек в военной форме,- я знаю, что ты был здесь...тогда. Расскажи мне историю Паромщика еще раз. Ты обещал мне.
Пожилой всадник усмехнулся в усы.
- Что ж, сын, слушай.
...Паромщиками рождались. Сами они называли это даром. Но все остальные считали это проклятием. Да какой же это дар - невозможность сойти со своего парома? Никогда больше не ступить на землю? И поэтому Паромщиков не любили. Боялись и презирали. Больше всего матери опасались, что однажды их сын взойдет во время очередной переправы на борт парома - и не сможет спуститься. И по ночам молились, молились Всевышнему: лишь бы сын не оказался очередным паромщиком. Кем угодно - пьяницей, вором, разбойником, - но лишь бы он ходил по земле. Злые языки поговаривали, что сама земля не принимает Паромщиков, не дает осквернять себя их ногами за какое-то преступление, которое совершил один из них.
А еще чудно было то, что никто, кроме Паромщиков, не мог вести переправу. Даже если и удавалось кому-то встать к рулю, чего не мог допустить ни один Хозяин Парома (так они себя называли), то ничего не произошло бы. Паром не сдвинулся бы ни на волос, будь даже шторм или попутный ветер. Будет стоять и ждать Хозяина. Только их и слушались на переправе. Не брали паромщики денег - как они их потратят, если на землю не ступают? Так и жили на своих судах, ютились в своих хибарках, которые ставили прямо на палубе. Привозили им гонцы от государства продукты и одежду.
И вот началась война. О ней ты знаешь. В имперские земли ворвалась организованная, хорошо подготовлена армия степняков. Наш император, разомлевший в спокойствии, привыкший к покою своего "золотого правления", не успел разглядеть, что под личиной мирного договора просят степняки время. Время, которое понадобилось им на подготовку армии. Не забыли они своего позорного поражения. И их правитель знал, что надо прикрыться, вымолить у нашего императора лет десять на ответный шаг. Он прислал делегацию послов с богатыми дарами и красивейшими наложницами, изощрялся, как хитрейшая степная лисица, и в итоге получил, что хотел.
А наша армия, разозленная тем, что в половине победного пути император вернул ее назад, возвратилась в империю. Пока степняки готовили войска, наши полководцы пытались убедить правителя, что это обман, но он и слышать не хотел. Для него степняки сразу же стали ближе доверенных генералов.
Вражеская армия быстро продвигалась вперед. Высланные навстречу ей войска оказались разбиты наголову. Остатки некогда великой имперской конницы отступали, пытаясь сохранить хотя бы часть людей. И главное событие, перелом той войны произошел здесь, на переправе. Как видишь, это единственная возможность переправиться на многие переходы вокруг. Сама природа устроила так, что берега здесь обрывисты, и ближайший брод находится в трех днях пути отсюда. Паром, что ходит здесь, как бы соединяет разорванную нить имперского Тракта, который ведет в приграничные земли.
Работал тут во время войны Паромщик. Мы не знаем его имени. Лишь после войны выяснили кое-что о нем.
Был это седой и вечно хмурый мужчина, родом из одной приграничной деревни. Когда-то по молодости он со своей невестой отправился на ярмарку. Готовились они к свадьбе. Ехали за подарками и припасами. Переправлялись они чуть ниже по реке, ближе к городу, где проводилась ярмарка. Зашел он на том берегу на борт парома, а спуститься на этом уже не смог. Не пускала его какая-то сила. Невеста же стояла и ждала его, продолжая предвкушать праздник и будущее замужество, а он смотрел на нее и молчал. Понимал, наверное, что ни одна женщина в мире не согласится стать женой всеми презираемого паромщика.
Она ждала его несколько дней на берегу, но он так и не смог сделать ни шагу по трапу. Тогда она сказала, что вернется домой, соберет вещи и придет жить к нему на паром. Пусть хоть так, но она будет с ним. Она ушла и не вернулась. Может, вышла за другого, не проклятого, или, может, родственники не пустили к Паромщику.
Он остался работать на переправе. Знаешь, сын, есть у Паромщиков тайная радость - им нравится вести паром по воде. Никто не знает, что они при этом испытывают, радость ли, наслаждение. Но иногда можно было увидеть, как улыбается какой-нибудь Паромщик, когда ведет свой Паром от одного берега к другому.
Наш паромщик успел постареть, поседеть. Может быть, высматривал свою бывшую невесту в толпе пассажиров, кто знает?
***
... Аж пот глаза заливает. Плещется узкая полоска воды между Землей и Паромом. Между Риной и мной. Стоит, смотрит. Что я скажу ей сейчас? Смотрит, не понимает.
- Тор, пошли уже в конце концов!
И ножкой даже топнула... А я стою и руки у меня трясутся. И ноги будто из студня. Надо остаться здесь. Здесь хорошо. Какая же суша страшная... Земля... Ходил же по ней как-то до этого. Один шаг - и я рядом с Риной, и это все дурной сон, ночная хмарь. Шаг... Уже иду, иду я.
Темнота.
Поскрипывание весел... Медный вкус крови из прокушенной губы, и голоса над головой:
-Ну вот и еще один, готовенький.
- Сейчас привезем тебя, дружок, на главную переправу...
- Тебе там понравится...
Левый-правый, правый-левый... Какая разница между берегами? Никакой. Для кого и левый-правый. Для меня - вперед и назад. Постоишь, посмотришь прищурившись на Нее, и обратно. Только середина Реки - безопасное место. Там тихо и спокойно. Вода покачивает Паром, плещет о борта. И никого. Тихо. А на берегах страшно. Там нет убаюкивающего шепота Реки. Там нужно ходить. Как? Я забыл. Я живу здесь. Меняются лица пассажиров. Смотрю в сторону, ухмыляюсь. Они тоже ничем не различаются. Они не знают, как это, когда Паром идет наперерез течению. Когда дух захватывает. Когда не думаешь ни о чем, только ветер в лицо и крики чаек в ушах.
Смутно вспоминается то, что было до нашей с Рекой встречи. Только имя. Рина. Мне кажется, что она была на Пароме. Смотрела в воду. На меня не подняла глаз. Глупая. Может, думает, что я на нее обижен? Зачем мне это? У меня есть много всего. Река, ветер, чайки. И Паром. Родной. Словно часть меня.
***
Во время нашего отступления он перевез конницу на этот берег. И не успели мы отъехать далеко, как увидели на той стороне толпы степняков, которые гнали своих быстроногих приземистых лошадок вслед за нами. Пока мы переправлялись, они догнали нашу армию. А паром к тому моменту был уже на их берегу.
Будь у них возможность, они бы убили хозяина парома, но никто не смог бы их переправить тогда, на Пароме-то кроме руля нет ничего. Ни весел, ни парусов. И нет вблизи леса, из которого можно было бы срубить плоты. Они начали увещевать паромщика. Скорее всего, говорили, мол, все Пограничье наше, и деревня твоя родная, тоже наша. Или денег сулили... Откуда им знать было о Паромщиках? Нет в степи таких рек, как у нас.
И последние из нас, глядя в подзорные трубы, увидели, не веря своим глазам, как паромщик согласился. Ему-то терять было нечего, ни семьи, ни дома. Только Паром - да тот при любой власти нужен будет.
По обычаям этих степных псов, взошли на борт старшие чины - сотники, темники, цвет степной армии. Лучшие лошади гарцевали под ними, издалека видно было, как блестят на воинах дорогие доспехи, сверкает оружие. Паром медленно, нагруженный под завязку, так, что просел бортом почти до самой воды, отошел от берега. А мы встали, готовясь прибить хоть часть этой степной саранчи. Не видно было нас из-за холмов, только дозорные с вершин смотрели на медленно плывущий паром. И до нас донеслись их удивленные возгласы.
***
...Как тяжело идет Паром. Много их набилось. Каркают на своем наречии. Еще у того берега показывали мне знаками, деньги, дом, коня дадим. Сами-то ни шиша не понимают. Плавать еще, небось, не умеют. Паромом управлять и подавно. Старший их весь в золоте, словно девка на свадьбе. Скалится из-под усов, одобрительно покаркивает, кивает так часто, что мне кажется, будто шлем его дорогой вместе с головой отвалится.
Видимо, рады, что спокойно повез. А мне-то что? Мне все равно, кто там сидеть будет на троне. Мне Паром нужен. Вот он, родной. Можно прислушаться, и различишь в поскрипывании дерева глухие стоны. Да, недолго уже нам плавать осталось. Стар и я, и Он. Ну ничего, еще несколько годков отплаваем, а там и на покой можно. Приезжал гонец давеча. Врал, мол есть у других Паромщиков обычай - как состарятся, Паром на середине Реки ставить и доживать там последние годы. А может, и не врал...
Стоят, добычей хвастаются. Один вертел-вертел что-то в руках, перехватил мой взгляд и кинул мне, что в руках держал. Вроде как за работу наградил. Ловлю. Да это же колечко. Красивое, с бирюзой вроде даже. И тут и подкатило к горлу.
...Женишься на мне, Тор?
- Женюсь.
- Врешь.
- Не вру, Рина. Хотел вот тебе подарок на свадьбе сделать, да придется прямо сейчас дарить, чтоб поверила.
- С бирюзой?
- С настоящей. С батькой ездили на ярмарку, весь заработок свой отдал. Тебе под цвет глаз...
Как жутко плещется вода о борта. Как подумаешь, что под ногами глубина, так голова кружиться начинает. И Паром почти не слушается руля. Виляет из стороны в сторону. Осмотрелся: оружие достают, коней успокаивают. Не заметили ничего. И хорошо. Сейчас. Еще чуть-чуть. Здесь, на середине, течение слишком быстрое. Еще несколько минут, и мы окажемся на самой быстрине. А потом... Я верну должок. Не знаю, кому и какой... Но чувствую, что надо его вернуть. Даже суша уже не кажется такой страшной. Ведь дно реки - это тоже земля.
***
Мы, уже не таясь, взлетели на высокий берег. И увидели, как посередине реки тонет паром. Он сломался пополам, так, что борта задрались кверху. Шум, гам, неразбериха. Кричат лошади, в тяжелой сбруе, уходя на дно, пытаются выплыть воины - да куда там, если б даже и плавать умели, с течением им не справиться, а на них полное вооружение, красиво, видать, убивать нас хотели. На наших глазах все сильнейшие бойцы степного воинства пошли на корм рыбам.
- А Паромщик?,- перебил сын рассказ.
- А Паромщик не может жить без своего парома. Ведь не мог паром утонуть, пока хозяин его плыл на нем. Поэтому и считался паром самым безопасным средством переправы - даже с пробитым дном он продолжал держаться на воде. И ломался паром только при гибели паромщика. А если тот умирал от старости, то и паром шел на дно. У одного Хозяина - один паром на всю жизнь. Рассказали наши дозорные, что перед тем, как паром начал тонуть, вышел его Хозяин на борт и прыгнул в воду. Он тоже, как и степняки, не умел плавать.
- Так как же так получается?, - удивился молодой человек, - ведь не мог Паромщик сойти со своего судна.
- На землю не мог. А этот Паромщик смог спрыгнуть в воду.
Итоги ты знаешь. Пока степняки пытались переправиться по течению ниже, мы отступили вглубь страны, смогли набрать ополчение, взяли резервные силы и разбили "обезглавленную" степную змею. Видимо, суеверные шакалы, восприняли гибель своих темников, как знак. И, несмотря на их численное превосходство, перевес был на нашей стороне.
После победы люди обнаружили, что исчезло проклятие Паромщиков. Все они смогли сойти на землю и вольны были идти куда хотели. Но никто из них не ушел, дослужили свой срок на переправах и отправились на покой. Теперь Паромщик - это такая же государственная должность, как и другие. Видимо, искупил тот Паромщик неведомый грех, из-за которого не принимала их земля.
А на месте, что у степняков зовется "Черной переправой", наладили сообщение между берегами. Здесь ходит паром, на котором каждый кадет элитного полка имперской кавалерии должен отслужить две недели паромщиком. И ты тоже, сын.
Тем временем, пока отец с сыном разговаривали, к берегу причалил паром. Это было прекрасное судно с высокими бортами, на одном из них огромными буквами блестело название: "Надежда". С парома скинули трап, и на берег сошел юноша, в такой же форме, как у молодого всадника. Сын пошел к парому.
Отец стоял и глядел на реку, сжимая в кулаке простенькое колечко с бирюзой, которое много лет назад швырнули ему под ноги волны.
- До встречи, сын - шепнул старик вслед уходящему Паромщику.