Кольчуга, китель, камзол - не имело значения. Главное, чтобы мужчина носил обруч. Название камней и их размер были ей безразличны. Будь то алмаз (случалось и такое) или аметист, впервые перешагнувший ее порог, - собственно, именно с этого и начиналась карьера моряка - она принимала каждого.
Что происходило за свежевыбеленными стенами и задернутыми занавесками, никто не знал. То есть, знали, конечно, - ясно, что там твориться, чтобы ты, мерзавка, и на шаг к этому притону...! Разве от круглосуточных кумушек на соседских скамейках можно что-нибудь утаить? Но жизнь не подтверждала их уверенности, продолжая пытку любопытством.
Ох уж это любопытство! Военные не понимали намеков - тупые солдафоны! - а на прямые вопросы восторженно закатывали глаза и мычали что-то восхищенно-неразборчивое. Все до одного.
К ней пытались проникнуть обманом. Но она щелкала таких, как семечки, выплевывая гнилые зерна в смятой шелухе формы с чужого плеча. Следом, в форточку вылетал обруч, лишенный самого крупного камня. Ее своеобразные приказы о понижении в звании высшие чины не опротестовывали никогда. Владельцев поддельных обручей она просто не пускала на порог.
Эрраль Райард медленно поднимался по светлой улочке. Уютные домики по сторонам подмигивали ему стеклышками окон, светло-серая брусчатка, отдавая накопленное за день тепло, согревала ступни сквозь тонкие кожаные подошвы "выходной" обуви. Он специально оделся сегодня, как горожанин, оставив только обруч. Говорят, без обруча она не впускает.
Лучи заходящего солнца заставили его сощуриться. Так получилось, что он шел к ней впервые. Зеленым новобранцем Эрраль попал сразу на передовую, а потом так и не покидал ее. Вялотекущая война с Рхами не собиралась заканчиваться, изредка взрываясь вспышками тяжелых боев. Месяц назад в одной из таких вспышек он был серьезно ранен. В крытом фургоне его доставили в столицу. А сегодня, в день выписки, комендант столичного гарнизона передал ему приказ посетить ее.
Товарищи не говорили о ней, а на осторожные расспросы пожимали плечами, и он перестал спрашивать.
Эрраль остановился перед дверью одиннадцатого дома по Тисовой улице, нервно поправил обруч, позволив солнечному зайчику на миг завладеть яшмовым камнем сотника лучников, и, наконец, постучал.
За столом сидит немолодой мужчина. Перед ним вытянулся старик с безупречной гвардейской выправкой. Кабинет почти пуст. Шкаф с книгами, стол, стул, сейф в дальнем углу и знамя рядом со столом. Голые стены. Взгляд привлекает только карта напротив окна.
- Как там адмирал Рейр? - Подает голос сидящий.
- Все в порядке, сэр. Она отпустила его вчера.
- Только флот не дает нам упасть. Но флот без Рейра...
- Она снова спасла нас, сэр.
- Я с ужасом думаю, что будет, когда она умрет.
- Знаете, сэр. - Старик улыбается. - Мне было лет семь, и мать сплетничала с теткой на кухне. Об отце. О том, что он ходил к ней.
- Семь лет? Но это же шестьдесят лет назад! Когда я был у нее, она не показалась мне настолько старой.
- Вы были у нее, сэр?!
- Да. Я все-таки главнокомандующий.
- И... как?
- А вот это не твое дело, Тьер!
- Так точно, Ваше Величество! - Старик вытягивается по стойке смирно.
Шаловливый солнечный лучик скользит по карте на стене, пересекая прихотливые границы государств. На берегу Эльхского залива его встречает королевство Эррийское, окруженное тремя жирнобуквенными названиями: Эжбельт, Эр-Рхами, Кхарт. В Эр-Рхами торчит когда-то бывший черным флажок.
- Здравствуй, милый, проходи.
А она красива. Прямые русые волосы собраны в свободную косу. Соразмерное лицо. Темно-карие глаза. Ловкие тонкие руки. Льняной сарафан открывает загорелые плечи. Легкие, четко-плавные движения. Сколько ей лет?
Из правой двери тянет запахом свежеиспеченного хлеба и почему-то яблоками. Краснобокими, чуть кислыми - в самый раз, чтобы изойти слюной, но не вязать язык.
Она входит с подносом. При первом же взгляде, желудок начинает бурчать, и Эрраль, забыв о яблоках, наваливается на еду.
Она сидит, подперев голову рукой, и смотрит на него.
Вечер после сенокоса. Он уже вымылся из дождевой бочки. С волос еще капает вода. Мать кричит со двора: "Эрри! Эрри! Ужинать!". Сладкий запах свежескошенной травы въелся под кожу. Уходящее солнце щекочет натруженную спину.
- Хоть его величество и старается вас кормить, да солдатскую пищу не сравнить с домашней.
Он кивает и тянется за новым пирожком. С луком.
Полутемная комната. На столе выгонка из местного злака и первая зелень с грядок. Кирияк хлопает в ладоши, выбивая ногами сложный ритм. Старая эррийская песня грохочет, раздвигая сырые стены. До границы подать рукой - пусть слышат. Сегодня не стало Берра. Когда-нибудь не станет нас. Пой! Завтра снова взойдет солнце. Завтра снова...
- К ночи уж. Ночуй здесь, перина у меня знатная. Отдохнешь. Завтра приказ тебе, придет, сотник. А сегодня, отоспись.
Эрраль идет за ней в горницу. Заправленная кровать. Подушки манят белизной. Он падает вниз лицом, вдыхая чистый домашний запах. Толика лаванды.
Теплые руки мнут спину под негромкое журчание полузнакомой песни.
Храм переполнен людьми. Служитель читает молитву. Впереди, у алтаря Кирияк склоняет колени рядом с нареченной. Хор поет чистыми голосами. Высоко-высоко. Окна пронзают солнечные лучи, выхватывая лица из спокойной тени и окрашивая в разные цвета.
Белый.
Зима выдалась суровой. Не выжить без крыши над головой. Пара близнецов. Совсем еще малыши. Снег для котелка. Копнул сугроб поглубже.
Желтый.
Не выпускать. Врачи вкололи какую-то дрянь. Во избежание. Неизлечимо. Изможденные лица за скороспелым забором.
Синий.
Полотно реки изрезано стрелами. Испятнано трупами. Рухнул Тьер, скрючившись в невозможной позе. Море волнуется раз. Лук тянет ко дну. Вода врывается в легкие. Голова мутнеет. Крепкие руки впиваются в плечи и выталкивают на поверхность. Воздух режет гортань. Сладко.
Смертельная мозаика меркнет и только полузнакомая песня журчит, убаюкивая.
Эрраль ушел утром, послужив новым поводом для сплетен. Одежда-то мятая, не иначе как на полу валялась.