Аннотация: ТЕЗКА (Короткая Повесть) Ничто не потрясает так сильно как смерть близких и жестокость людей. Детское сердце Лоры, еще неразвращенное идеями выживания не находило оправдания поступкам, однозначно величавшимся Злом.
Стол Лоры у самого окна. Класс с утра на втором этаже и класс очень скучный; и дело даже не самой физике, а в том, как ее преподают. За окном метель - воет ветер, подметая сухой снег и поднимая вверх снежную пыль как клубы дыма. "Громова, смотри на доску, а не в окно!" - слышит она рявкающий голос учительницы. Как жаль - ведь в окне физика куда интереснее. Лора заставила себя сосредоточиться на доске с цифрами и на монотонном голосе учительницы, но ее внимания хватило минуты на три, а потом на доске появился рыжий щенок - хвост калачом.
Родители Лоры взяли его от беспризорной лайки, которая разродилась у них под сараем. Щенок был самый пухлый из шести; ярко-рыжий, с белыми лапами и белой кисточкой на хвосте. Когда он немного подрос, то был настолько силен, что тянул сани с вязанкой дров. Каждый раз, когда Лора скатывались с ледяной горы, он катился вслед за ней, смешно перебирая лапами на льду; и каждый день он провожал ее три километра до школы, а после занятий всегда встречал во дворе. Они назвали его Яриком - от древне-славянского - Ярило что значило бог солнца. От рыжей шерсти щенка и правда становилось радостно и тепло. Как-то застрял у Лоры сапог в сугробе, и она полчаса пролежала животом на снегу, стараясь достать его. Потом у нее была отморожена ступня, и Ярик долго лежал на ней - согревал. Мама сказала, что шерсть лайки целительная. Оно так и оказалось, - обмороженная кожа Лоры быстро восстановилась.
И вот выстрел. Потом другой. В классе зашептались: "Облава." Лицо Лоры побледнело. Учительница постучала указкой по столу, призывая класс к тишине. Выстрелы сомнений ни у кого не вызвали - это были собаколовы. Никто не знал, когда и где они появятся - ведь никого не предупреждали, когда будут отстреливать, да и отстреливали не местные. Кровавые бизнесмены ехали по Мурманской трассе, заезжали в поселки и затаривались, заполняя грузовик мертвыми собаками. Все происходило быстро, и искать следы было бесполезно. Об этом не разглашалось. Об этом умалчивалось. Вопросы из-за какого-то животного страха перед людьми с ружьями не задавались, и расследованию инциденты не подлежали. Все было шито-крыто, а теневые бизнесмены привозили по зиме собачьи унты и шапки. Стучали в дома и квартиры, предлагая свой кровавый товар, но были ли это первые, вторые или третьи руки никто не знал.
Как-то и к ним в дверь постучали. Лора по скромности своей спряталась в комнате, а когда вышла, то увидела белую меховую шапку на трюмо. Удовлетворяя любопытство дочери, родители на ходу сочинили историю про полярного охотника и белого медведя. "Это не из собаки!" - заявили они. "Только у тебя в поселке будет такая - из полярного медведя." От их слов Лоре легче не стало. Она вспомнила белого плюшевого мишку с голубыми глазами. Это была самая дорогая игрушка на полке в магазине, и мать категорично заявила, что они не могут себе этого позволить. Напрасны были убеждения Лоры, что после этой игрушки ей никакой другой будет не надо и в итоге они даже сэкономят деньги. Ответ мамы был короток и ясен: "Нет!"
После этого каждые выходные Лора шла четыре километра до магазина игрушек, чтобы увидеть белого мишку с голубыми глазами. Она стояла у прилавка и не могла оторвать глаз от этого плюшевого чуда, способного скрасить одиночество любого ребенка. В блестящий пластик неподвижных глаз навеки была вложена доброта и ничего другого эти глаза выразить не могли. В них не было ни раздражения, ни презрения, и в них не было этой извечной усталости и напряжения. Все остальные игрушки прекращали свое существование на полках, они будто проваливались в сознании Лоры и глаз невольно фокусировался на нем - голубоглазом белом медвежонке. Какова была ее досада, когда грубый голос продавщицы возвращал ее из мира грез в мир грубой, хамской реальности. Тетка спрашивала, будет ли она что брать, и при этом вопрос задавался таким брезгливо-невежливым тоном, что любой - и ребенок, и взрослый - сразу понимал, что без денег в магазин вход строго воспрещен, а "посмотреть надо ходить в музей". Лора, стеснительно краснея от своей неплатежеспособности, выскакивала из магазина, как ошпаренная, и шла до дома, глотая слезы обиды, размышляя о несправедливости жизни и путях ее преодоления. Быть нищей - это так позорно! Это так гадко! - возмущалась ее ущемленная гордость. Фраерство ей досталось в наследство от отца, мама же была всегда по-хозяйски рациональна и смотрела в день завтрашний, подсчитывая потраченное за вчерашний. Наверное, если бы не мама, они никогда бы не выжили в условиях невысокого оклада и постоянного дефицита. Лора презирала нищету, несмотря на все выпендривавшиеся на школьных плакатах крылатые выражения о настоящем смысле жизни.
Опять выстрел. Лора запереживала сильнее ведь Ярик, как всегда, проводил ее до школы. Вернулся ли он сразу домой или решил погулять - она знать не могла.
Собак отлавливали даже во дворах, когда их хозяева были на работе и не могли быстро запрятать любимца в дом или сарай. Учитывая факт, что собаколовы всегда были событием неожиданным - о них ведь никто не предупреждал, - построенные специально для собак будки не помогали. Жадные до денег бизнесмены не гнушались снимать животных прямо с цепей, пользуясь отсутствием хозяев дома. В условиях по большому счету не жизни, а выживания, реализация самых благородных поступков была не по силам человеку, изможденному сельским трудом и вечной заботой о хлебе насущном, вокруг которой и созидалась вся видимая глазу жизнь. Естественно, что на выручку собак никто не спешил, отдавая приоритет судьбе, а не воле. А воля взрослого человека изнашивалась, истощалась, находя оправдания в вещах по земному простых, далеких от громогласных лозунгов; и наконец, избитая злорадной судьбой, воля сдавалась, уступая место пассивному созерцанию всего того, что как-то проплывало мимо и не касалось страдальца лично. Человек попадал во власть неряшливого, ленивого течения жизни, превращаясь в подобие хладнокровного пресмыкающегося. Только детское сердце изменить себе не могло. Оно пылало любовью и ненавистью, но холодным не было никогда.
- Добеги. Ты только добеги...- не слушая учителя, молилась про себя Лора. Она мысленно рисовала своего рыжика и посылала ему импульсы своего участия, которые, как ей казалось, передавались телепатически не только от человека к человеку, но и от человека животному. На собственном опыте она ни раз убеждалась, что эта мистическая связь работает, причем работает лишь за счет тотальной концентрации на мыслимом объекте. Мозг "выключает" те чувства, которые способны при данной концентрации психической энергии нам помешать - например, зрение и слух. Вот почему человек погруженный в себя, не слышит окликов и не видит того, что у него перед носом. Реальный мир на время уходит и его заменяет мир, доступный созерцанию лишь одного, мысленно участвующего в нем. Эмпатическое вживание в образ другого, полное погружение в него, его мысленное отслеживание, ведение от и до и есть то, что мы называем телепатией, или дистанционным общением. Именно поэтому сейчас перед Лорой отключилось все, что ее окружало: учительница, ученики, весь класс с его зелеными партами и коричневой доской. Не было даже окна, в которое она так любила смотреть на скучных предметах. Все это провалилось в сознании, и глаза видели только предмет детского обожания -существо мягкое, доброе, безобидное, которое было способно и на искреннюю любовь и на бескорыстную дружбу.
Возвращаясь домой, уже на крыльце Лора обнаружила красные пятна, ведущие к двери. Страх перед страшной догадкой прокатился волной от сердца куда-то вниз живота, как это бывает с человеком, стремительно летящим на качелях. За эффектом качелей последовал другой неприятный симптом волнения, ведущий к срочному очищению кишечника. Затошнило, в воздухе неприятно запахло уксусом. Ноги, словно вылепленные из пластилина, с трудом удерживали прикрепленное к ним тело, и, если бы не бдительность мозга за все возможные последствия этого близкого к обмороку состояния, да не болезненные позывы по-большому, эта часть пластилина давно бы сдалась перед куском большим по массе, и расползлась в направлении согласно давно открытым и доказанным законам физики и механики тела. Медленно Лора втянула носом струю воздуха и также медленно ее выдохнула. Кое-как, преодолевая панический страх и абдоминальные рези, доковыляла она до двери и, ввалившись в траншее-подобное пространство коридора, добралась до места скопления самых привычных человеку нужд.
В тот же день, после продолжительной душераздирающей паузы, она узнала от матери, что "довела" щенка до дома, но уже раненого. Чудом Ярик дополз до дверей и умер у порога. В общем коридоре под лестницей, где мама хранила дрова, чтобы не бегать каждый раз в сарай-дровяник, лежало тело, покрытое брезентом. Есть слово "надо" - так учили в школе и об этом постоянно напоминали дома.
- Готова? - спросил отец.
Лора утвердительно кивнула.
Когда отец откинул брезент, она опустилась на колени перед своим мохнатым, неподвижным другом. Она гладила потускневшую шерсть на его застывшем теле, и из ее глаз катились слезы. Ярило, закатывая красный шар за линию горизонта, успел отдать свой прощальный поклон своему почившему тезке - пронырливо воспользовавшись площадным окном, луч солнца в последний раз блеснул на рыжей шерсти собаки.
Ничто не потрясает так сильно как смерть близких и жестокость людей. Детское сердце Лоры, еще неразвращенное идеями выживания не находило оправдания поступкам, однозначно величавшимся Злом. Наверное, жестокость всегда потрясает больше в детстве, а смерть - будучи взрослым. Оттого-ли что к жестокости взрослые привыкают как к неотъемлемой части мира. Они осознают ее и порой даже оправдывают как нечто неизбежное или обязательное - "в силу сложившихся обстоятельств". Оттого-ли что детское мышление во многом подчинено восприятию, на которое оказывает значительное влияние детская сенситивность - ведь недаром мы говорим о ранимой детской психике. В любом случае, жестокость воспринимается ребенком однозначно, поэтому и оправдания он ей не находит.