Аннотация: Она прячется от погони, а заодно и от себя. Он бежит прочь от смерти. Три дня - много или мало для любви
Хорошо тут: спокойно, тихо - редко когда треснет ветка под лапой мохнатой, пискнет вспугнутая птаха. Поутру же, выглянув в окно, можно спутать стройные сосны с мачтами корабельными. В предрассветной мгле они плывут безмолвно, как ладьи с мертвецами, заставляют вспоминать... Не надо бы смотреть туда, а тянет - нет-нет и бросишь украдкой взгляд. Туман переползает с места на место, оставляет на ветвях рваные полотнища, а те полощутся на ветру, словно спущенные паруса. И смотришь на них, не в силах оторваться, а в ушах гудит пламя.
Илль тряхнула головой, изгоняя непрошеные мысли. Не сейчас. Ей и так есть о чем подумать, например, о том, что делать дальше.
Она устала бежать - прятаться от погони в больших городах, где несложно слиться с толпой, но всегда можно столкнуться лицом к лицу со старым знакомым. И что тогда? Натужно улыбаться, сочиняя на ходу неловкое вранье, оправдываться не столько перед ним, сколько перед собой, находить причины тому, что сейчас она не там. Не с остальными.
А наливка местная весьма неплоха. Пахнет вишнями и немного - спиртом, пьётся легко, с ног сбивает быстро. Вроде и голова светлая, до звона пустая, а встать с лавки не можешь.
Домишко совсем небольшой. Покосился от старости на бок, стоит, опираясь на клюку-подпорку, как дедок, кряхтит рассохшимися половицами. Крыльцо с двумя ступеньками заросло колючим плющом, чуть зазеваешься - красная отметина. Илль, впрочем, даже нравится слабая зудящая боль. Так ей и надо.
Над стаканом вьется последняя муха. Осень же, что ты не спишь, глупая? Пора тебе, не оттягивай до последнего.
Скрипнула дверь, по короткому коридору процокали подковки - в пустом проеме появилась Кара. Красные глаза, хвост, кокетливо выкрашенные в золотой рожки - полукровка. Илль, чистокровный человек, должна была бы бояться демонов, но среди них ей дышалось легче.
- Пьешь? - В тонком голосе не было осуждения - ещё один плюс демонам.
- Пью. Хочешь?
- Я на диете. Принесла тебе заказ, - говоря, Кара осматривала комнату, не скрывала любопытства.
Илль и сама оглянулась. На крашеных досках половик, скрывающий ход в подпол, у окна стол с лавками, на стенах полки с разномастной посудой и запасами, в углу пузатый шкаф. А дверь на кухню - оттуда проходили в тесную спаленку - заперта.
- Спасибо. Я сейчас... посижу немного и заплачу. - Ноги дрожат, не дойти до сумки.
- Сиди-сиди, я не тороплюсь, - отмахнулась бесовка. Легко подняла на стол корзину, зашуршала свертками. Потянуло чесночным духом. - Хоть отвлекусь от работы, а то сил никаких нет! Грегор как с ума сошёл - собирает каждую медяшечку, всё под счёт. Представляешь, под кроватью хранит?
- Представляю... А ты не боишься, что я кому-то проболтаюсь?
- Да с чего бы? - удивилась Кара. Улыбнулась, показав острые клычки, и сказала: - У нас с ворьем разговор короткий. Тюк - и в реку, выживет - заслужил.
- Справедливо, - хмыкнула Илль.
Бесовка болтала о местных сплетнях, вываливая на Илль ворох лишних подробностей, но та была лишь рада живому собеседнику. Не все же с собой говорить.
- ...столицу, а скоро, говорят, и к нам придут.
- Что? Повтори, я не услышала. - Она разжала кулаки.
- Говорю, столицу соседнюю захватили, скоро к нам придут, наверное... Так вот чего Грегор деньги собирает! Ой, у него же родичи на островах живут... - Кара хмыкнула. - Я пойду, темнеет уже.
- Да, я сейчас, подожди.
Хорошая наливка. Только крепкая, долго выветривается. Но ничего, ноги не подвели - донесли ее до спальни, не подкосились.
В тощем мешочке уныло позвякивало серебро с редкими вкраплениями золота. На пару недель хватит, цены в деревнях не кусаются, а потом все равно придётся что-то решать. А пока надо расплатиться с Карой.
- Держи, - серебро упало в подставленную ладонь, а затем словно растворилось в воздухе, до того быстро Кара его спрятала.
- Если что - зови. Бывай.
Илль вышла на крыльцо, потянулась и зевнула. Некого стесняться, ближайший двор за опушкой - случись что, не докричишься. Хотя ей бояться нечего.
Солнце уходило, оставляя красный след. Завтра будет ветрено. Воздух чистый, хрустально-холодный - в нем чувствуется ранняя зима. Наверное, ночью подморозит. А у нее и тёплых вещей нет, собиралась второпях. Надо купить шерстяной плащ, такой как у... нет, лучше она купит себе куртку.
Пока не наступила ночь, стоит принести воды. Колодца нет, а в ледяной утренней реке бултыхаться нет охоты. Илль подхватила лёгкое ведерко, заперла дом и зашагала навстречу закату.
Сосны расступались, пропуская её к крутому берегу, негромко шептались в вышине, шуршали иголками. Илль по привычке кралась неслышно, мягко ступая по земле. Пятка-носок, пятка-носок. Идёшь так тихо, что начинаешь слышать шум крови. Или близкой воды?..
За изломом реки спуск - пологий, удобный. Женщина спускалась быстро, не обращая внимания на шорох осыпающегося песка, все равно никого нет рядом. По тонкой полоске пляжа дошла до камней, ловко прыгнула на один, не промочив ног, присела и зачерпнула ведром воду. Что-то её насторожило. Что-то было не так.
Илль прищурилась. Тихий плёс, слабое течение, у излучины - коряга, застрявшая среди валунов. Она повела взгляд дальше, как краем глаза уловила слабое движение. Коряга. Илль замерла, настороженно вглядываясь вдаль. Ведро тянуло её вниз, но она продолжала сидеть, не шевелясь, не моргая и не дыша. Она сама не знала, почему так испугалась. Если бы это были её преследователи, она бы уже узнала об этом.
Спустя несколько секунд - их отмеряло буханье сердца - коряга шевельнулась. По воде к Илль донесся слабый стон. От затопившего её облегчения у нее задрожали руки.
Теперь она не боялась. Оставив у камней полное ведро - не зря же шла, - женщина направилась к тёмной фигуре, раскинувшейся так свободно, словно у себя дома. Чёрная мантия, изодранная, но хранящая на себе следы богатой вышивки, босые бледные ноги, распухшие руки, даже на вид горячие, на пальцах старые ожоги. Маг. Волосы скрывают лицо, да и лежит он ничком, тихо-тихо, как мёртвый. Только иногда рука в безуспешной попытке подняться вздрагивает и падает.
Не давая себе и шанса на раздумья, Илль подхватила костлявое - голодал он, что ли? - тело и потащила вверх из воды. Усадила спиной о камни, приложила пальцы к шее - о пальцы часто забился пульс. Мужчина застонал. Под длинной челкой скрывалась рана, неглубокая, но до сих пор сочащаяся кровью.
- Эй... Ты меня слышишь? - Илль похлопала его по щекам. Щетина царапнула ладонь.
Мутные глаза приоткрылись. Мужчина забормотал невнятно, давясь кашлем.
- Идти можешь? Я тебя не дотащу.
- Д-да... - шепнул он.
Илль посмотрела с сомнением, он ответил твердым взглядом. А глаза красивые: серые с синими пятнышками, окаймлённые густыми ресницами. Когда-то она готова была принести жертву богам за такие ресницы. Наивный ребёнок.
- Вставай, - она подкрепила слова движением, потянув его вверх.
С третьей попытки он встал, опершись на подставленное плечо. Илль с тревогой всмотрелась в побелевшее лицо - на верхней губе выступили капли пота, ноздри раздулись.
- Потерпи, нам тут... недалеко... - пыхтела она, ведя-волоча неловкое тело. - Сейчас придем... я тебе наливки дам... Ты пьешь?
- Пью, - уже тверже ответил он.
- Вот и хорошо, а то вас... магов... не разберешь.
Илль держала его за бок, ощущая под рукой твердые ребра, ходившие ходуном, прижимала к себе как можно крепче, делясь теплом, и болтала без остановки. Говорила всякую чепуху, лишь бы он отвечал - пусть редко, пусть неохотно, но отвечал и оставался в сознании. С каждым шагом мужчина наваливался на нее все сильнее, и она боялась, что он не выдержит дороги.
****
За ведром она вернулась позже, когда месяц разогнал чернильную тьму. Заморозки прихватили землю, так что шаги сопровождались треском и хрустом. Второй раз за водой Илль идти не захотела, решив, что её найденышу хватит и одного ведра.
Ранку на лбу она залила все той же наливкой - полезная вещь! - ею же напоила мужчину и уложила спать, перед этим раздев его и вытерев насухо.
Позвонки выступали грядой, ребра можно пересчитать. На боку виднелся длинный шрам. Вздутый рубец тянулся от подмышки до поясницы, уже светлый, заживший. Ожоги на ладонях продолжались и на руках - наверное, плохо учился, если умудрился себя обжечь.
Гость спал, а Илль сидела у окна, всматриваясь в темноту. Наверное, зря она привела его к себе... Хотя куда ещё его девать? Бросить в реке, надеясь, что сам справится? Слишком жестоко даже для нее. Отвести в деревню? Далеко. И, честно говоря, страшно: вдруг он из тех, кого "тюк - и в реку", и теперь-то местные точно доведут дело до конца.
Илль отхлебнула из чашки с трещинкой. За всеми хлопотами она совсем забыла о еде, но голода не ощущала. Завтра позавтракает и решит, что теперь делать с магом, с собой и погоней.
Она бросила на сдвинутые лавки одеяло и улеглась, приготовившись к долгому бдению - бессонница стала привычной спутницей, - но уснула на удивление быстро. И сны снились ей прежние: цветные, яркие, напоенные душным летним дождём. И в этих снах все были счастливы. И живы.
Её разбудил грохот разбившейся посуды. Илль подхватилась, не успев даже глаз открыть, зашарила слепо, отыскивая нож, что лежит под подушкой. Ах да, она же не в спальне, не в своей постели.
Виновник шума стоял у полки, застыв в неловкой позе. Он обернулся простыней, из-под нее торчали худые волосатые ноги, на большом пальце чернел отбитый ноготь. Пол был усеян осколками чашки.
- Я пить хотел. - Голос оказался приятным. Хриплый от сна или от простуды, с мягкими нотками, не высокий, но и не низкий.
- Позвал бы меня. - Илль зевнула и встала. Спина болела от жёсткой постели, так что держалась она прямо, будто на смотре.
- Не хотел будить. А мне не тяжело.
Илль только покачала головой. На ногах едва держится, ещё вчера помирал, а такой же, как и её отец - не сдаётся. Она попыталась подвести его к лавке, но он ловко увернулся от её руки, сам подошёл к столу. Понюхал недопитую наливку, сморщив длинный нос, глянул на хозяйку - можно ли? Она кивнула и спросила:
- Есть хочешь?
- Не откажусь. Спасибо.
Вежливый. Илль убрала осколки - "это на счастье!" - и наконец добралась до запасов, обновленных вчера Карой. Мясной пирог, кровяная колбаса, мягкий домашний сыр в холстине, миска яиц, кусок сала, каравай. Поколебавшись, Илль решила поджарить яичницу - больным нужен бульон, да взять его негде. Для себя одной она и вовсе не готовила, обходясь перекусами.
- Яйца будешь?
- Да. Я Ингвар.
- Илль. - Она посмотрела на него внимательно. Кажется, не узнал. Да и что ему узнавать? Имя как имя, таких иллек на каждой улице десяток.
Она прошла на кухню, завозилась неловко у печи. Кажется, надо открыть вьюшку, чтоб не напустить дыму. Она не часто разжигала печи, то ли дело костры.
Ингвар последовал за ней. Смотрел внимательно ясными глазами, но помочь не торопился, пожалуй, и сам не великий умелец.
- А где моя одежда?
- Я на крыльце развесила, уже высохла, наверно.
Он кивнул и вышел. Илль передернула плечами: отвыкла она от людей, нервировали они её. Даже такой тихий мужчина заставлял волоски на затылке вставать дыбом, как у пса, завидевшего врага.
Печь наконец загорелась, запылала ровным светом. В трубе загудело. Илль отыскала тяжелую сковороду с толстым слоем нагара - сойдёт - поставила её на железную плиту. Нарезала сало и бросила в сковороду. Ломтики затрещали, заставив Илль сглотнуть от голода, забрызгали жиром.
Одевшийся Ингвар словно раздался в плечах, вырос. Мантия подчеркнула его бледность - под глазами и высокими скулами залегли тени.
- Моя обувь тебе не подойдёт, - сказала Илль. - Но в деревне можно будет отыскать что-нибудь.
- Спасибо за... За всё. Я расплачусь попозже, - у него покраснели уши.
- Сочтемся, - отмахнулась Илль. - Четыре или пять?
- Три, - ответил Ингвар.
Илль хмыкнула и разбила в миску восемь яиц. Смешала и вылила в сковороду. Гордец какой - на свету прозрачный, а объесть боится. О ключицы порезаться можно.
На проходной кухне из мебели был лишь маленький стол да табурет, все нужные запасы хранились на полках. Так что Ингвар стоял, прислонившись к стене, дышал со свистом. Простыл, наверно, а у нее нет ничего.
- Ты умеешь исцелять?
- Что?.. - переспросил Ингвар. Вопрос заставил его наморщить лоб. - Умею, но очень плохо. Не моё это.
Илль не хотела задавать вопросов - тогда пришлось бы расплачиваться откровенностью, - но не смогла удержаться.
- А что твоё?
- Огонь, - впервые улыбнулся гость. Улыбка преобразила его, превратила в симпатичного молодого мужчину. Сколько ему - тридцать, тридцать пять?..
- Вот откуда ожоги...
- Ну, я не боялся изучать новое, - сказал Ингвар, ухмыльнувшись воспоминаниям.
Сердце защемило, когда Илль вспомнила брата - он так же усмехался, когда отец ругал его за шалости. Стоял, переминался с ноги на ногу, а на лице играла неловкая улыбка. Она смахнула злую слезу и подхватила тяжелую сковороду.
- Возьми вилки.
Тарелка была всего одна, и она собиралась её уступить гостю. Ингвар нашёл на полке вилки, по собственному почину захватил хлеб и старый нож. Наверное, ей стоило бы беспокоиться - одна в пустом доме с незнакомцем, ни соседей, ни домочадцев - но она не воспринимала его как угрозу. Хотя и понимала, что этот худощавый высокий мужчина может оказаться и преступником, и убийцей.
Илль отобрала нож и ловко накроила ломтями каравай, достала тарелку и выложила в нее яичницу, стараясь набрать побольше сала.
- Приятного аппетита, - пожелал ей Ингвар и присел напротив.
Она только хмыкнула, пододвинув поближе сковороду. Ели они молча: он аккуратно, сдерживая голод, чтоб не наброситься на угощение, она медленно, беззастенчиво рассматривая его.
После завтрака Илль отвела его в спальню и уложила в постель, не слушая возражений. Ей не нравилось его дыхание - тяжёлое, свистящее.
- Может попробуешь себя исцелить?
Ингвар переплел пальцы в замысловатом жесте, шепнул пару слов. Илль склонилась над ним, ожидая увидеть облако зеленоватых искорок, летящих к месту сосредоточия болезни, но все, что вышло из рук мага - дым.
- Не получилось, - развел руками Ингвар.
- А если постараться?
Мужчина пробовал раз за разом, пока окончательно не выдохся. Илль подгоняла бы его и дальше, если бы не болезненный румянец, запылавший на впалых щеках.
- Не надо, со мной все в порядке. - И раскашлялся.
- Я вижу. Лежи, сейчас вернусь.
Плита была горячей, так что Илль поставила греться воду и зарылась в вещах. Где-то здесь должно... А! Вот он, мешочек с пахучим зельем, собранный ей в дорогу старушкой-няней... Не вспоминать - велела она сама себе и занялась делом.
Достала засахарившийся мед, бросила в чашку щедрую щепоть трав и накрыла посудину тарелкой. Пусть настоится.
Гость покашливал глухо, а она думала, что, наверное, надо идти в деревню. Кажется, Кара говорила, что у них есть своя лекарка - то ли ведьма-самоучка, то ли шарлатанка, но выбирать не приходится. Решено, сейчас напоит Ингвара, запрет его и пойдёт.
****
Крепкий деревянный дом - два этажа, законная гордость Кары - окружал крепкий забор. Илль толкнула калитку, не особо надеясь на то, что её оставили незапертой, и удивилась, когда та послушно распахнулась. Ничего не боятся.
Она прошла через чистый двор, поднялась по крутым ступенькам и постучала. Изнутри доносился какой-то шум: то ли бегал кто, то ли прыгал.
- Кто?! - рявкнул Грегор из-за двери.
- Это я, Илль. Кару не позовешь? - Нелюдимый муж Кары не любил ни людей, ни демонов. О его крутом нраве жена только вздыхала.
- Жди, сейчас, - чуть смягчился Грегор.
Илль отошла от двери и залезла на перила. От нечего делать она снова принялась за кошелёк - хватит ли на лекарку? Ну, если что, всегда можно продать что-то из украшений... Хотя нет, лучше наняться работать к кому-нибудь, но сохранить память о родных.
Кара выскочила через несколько минут, оправляя юбку и хихикая над шуткой мужа.
- Ты извини, мы немножко заняты. Так что давай побыстрее, - прощебетала чертовка, улыбкой смягчая грубость.
- Проводи меня к лекарке.
- Ты заболела?
- Кх-кх, - изобразила кашель Илль.
Кара прищурилась, подозрительно оглядела женщину, но решила ни о чём не расспрашивать. Это не её дело.
- Я бы с радостью, но ты же понимаешь... Давай сама? Скажешь, что от меня, она тебе скинет немного, по знакомству.
- Ладно. Где она живёт?
- Да тут, рядом, - махнула рукой куда-то назад Кара. - Выйдешь от нас, свернешь налево, дойдешь до кривого дерева, потом опять налево и до конца улочки, а там уже через поле перебежишь и к ней доберешься. Запомнила?
- Почти.
- Ну, если заблудишься - спросишь дорогу у кого-нибудь. Все, мне пора, бывай! - Кара помахала на прощание и захлопнула дверь.
Илль пожала плечами - что взять с демонов? - и зашагала, выискивая кривое дерево. Шмыгающие по деревне детишки обращали на нее внимания не больше, чем откормленные чёрные коты: лишь иногда провожали ленивым взглядом. Собак тут почти не держали.
Дорогу она нашла, спрашивать не пришлось. Даже не слишком перепачкалась, пересекая поле напрямик. А за ним, открытый всем ветрам, стоял высокий и узкий дом. Каменный. Илль присмотрелась внимательнее - так и есть, кто-то использовал полуразрушенную сторожевую башню: пробил окна, настелил крышу, у двери повесил бронзовый молоточек.
Она постучала. Чистый звук растаял в прохладном воздухе, унесся ввысь.
- Да? - спросила старушка, вышедшая на стук. Опрятная, аккуратная, с добрым лицом и ярко-алыми рогами, куда более массивными, чем обычно.
- Я от Кары. За зельем от лихорадки и кашля.
- Проходи.
Лекарка прошла в центр круглого зала, что начинался сразу за порогом, помешала месиво, бурлившее на пустой треноге. Илль оглянулась: сквозь высокие окна льется свет, а у стены сложен огромный камин в рост человека.
- Сейчас суп дойдёт, и мы с тобой перекусим, - хлопотала хозяйка. - Давно ты горячего не ела, а ведь на севере без него никак.
- Я не... - возразила Илль, но смешалась под насмешливым взглядом. - Да, давно.
- Вот мы это и наверстаем. А потом уж ты мне расскажешь, что тебе житья не даёт.
- Да мне только трав надо!
- От кашля, я помню. Я еще из ума не выжила, - дробно рассмеялась лекарка.
Илль замолчала, решив не спорить с нужной старухой. Суп кипел, распространяя аромат специй, булькал, а хозяйка все мешала его длинной ложкой. От скуки Илль принялась обходить зал по кругу. Резная мебель - такой и во дворце обрадовались бы, на кресло у камина наброшена шкура медвежья, за стеклом шкафов книги выстроились, на буфете серебряная посуда. А старуха-то непростая, на обычную деревенскую лекарку никак не походит.
- Садись, ешь.
Илль уселась на мягкий стул, зачерпнула густую похлебку и замерла. А вдруг там яд? Наверное, сомнения отразились на лице, потому что старуха фыркнула и сказала:
- Не бойся, клиентов не травлю. - И съела пару ложек супа.
- Я такого не говорила, - смутилась Илль.
- Да ешь ты, Иллия. Чего встрепенулась? Бежать собралась? Сиди, я тебе не враг.
Илль отложила ложку - аппетит пропал. Она взглянула исподлобья на ухмыляющуюся лекарку и спросила:
Ведьма - только они дружат с миром мёртвых - убрала со стола тарелки, унесла суп. Илль следила за каждым её шагом, раздумывая, о многом ли та знает, и не пора ли ей бежать дальше, бросив всё.
- Сказали, что... - по столу рассыпались карты, - ждёт тебя любовь большая.
Илль не узнала свой смех. Вот это карканье, заметавшееся под потолком, издает она?
- ...и скоро. - Ведьма строго глянула на Илль. - Сними карты... К себе.
- Любовь ждёт... Гаданием вам не прокормиться, потому и лечите?
- Ну почему же? На свежее мясо хватает, - парировала старушка. Веер цветных картинок лег между ними, как тонкий мост. - Гадаю я редко, только когда... клиент подходящий.
Иллия опустила руку в карман, нащупала тощий кошелёк. Хоть бы хватило, а то запросит за ворожбу - вовек не расплатишься.
- И что тут у нас?.. - Пальцы нежно погладили нарисованный скелет. - Смерть была, большая смерть... Обрушилась башня, и род погиб. Но не весь. Не весь...
- А что ещё? - Илль не справилась с любопытством - вдруг ведьма и впрямь может прочесть будущее?
А ведь были псы. Под Альбургом её загоняли, как лисицу, травили собаками, улюлюкали весело. Она спаслась в воде - просидела под заброшенной мельницей весь вечер и ночь, пока охотники не решили, что она вырвалась из тисков и сбежала.
- Выбор. Ты выбираешь дорогу, - говорила старуха, водя над картами рукой, говорила и смотрела прямо в глаза. Сейчас в ней проступила настоящая суть - хищная и опасная. - Но любовь уже с тобой. Пусть ты этого и не хочешь, но избежать ее нельзя.
- Можно.
- Нельзя! - рассердилась ведьма. - Судьбе не нравится, когда её метку пытаются подделать.
- Я не верю в судьбу, - возразила из чистого упрямства Илль. Она не знала, кто толкает её в спину, заставляя врать, но спорила, надеясь услышать - правду? ложь? - утешение.
- Неважно... Вижу детей... Они уже приходили к тебе и ушли, но вернуться вновь.
Илль сжала зубы, глотая слёзы. Вот и утешение, только нужно ли оно ей?
- Я не хочу больше... Хватит!
- Ну, как скажешь, - согласилась ведьма, сгребая карты. - Может, оно и к лучшему... Не будешь с выбором колебаться.
- Сколько за гадание?
Хозяйка встала из-за стола, убрав в карман карты, и принялась что-то отмерять и смешивать у буфета.
- Пять серебрушек за травы, а гадание - дар.
Илль выложила стопочку разогревшихся в ладони монет.
- Зальешь кипятком, отвар пусть он сразу выпьет, а гущу - теплую - к груди приложишь.
- Спасибо.
Ведьма провела гостью до двери и шепнула той в спину:
- Попутного ветра...
****
Ингвар спал, когда она вернулась. Илль потрогала лоб: горит. На щеках румянец, грудь поднимается редко и тяжело. Вовремя она сходила к лекарке.
Всю дорогу домой она вспоминала прошлое, позволив скорби наброситься на нее. Под ногами шелестели палые листья, а она слышала смех; рядом щебетала пичуга, а перед её глазами вставал зимний сад с клетками, в которых пели скворцы; косые лучи перемежались с тенью, а она переносилась в пустой зал, где за тяжелыми портьерами пряталось солнце, а по полу скользили туфли.
Илль тряхнула головой - не время. Огонь погас, так что пришлось разжигать его снова. На этот раз дело пошло быстрее, так что вскорости на плите кипела вода.
Она залила травы кипятком, поколебавшись, не оставить ли половину на вечер, но решила, что сходит к ведьме еще раз, если понадобится.
- Ингвар... Ингвар, проснись.
Длинные ресницы медленно поднялись, открывая мутные, с красными прожилками глаза.
- Выпей, пока горячее.
Он послушно отхлебнул. Поморщился и принялся глотать парящий отвар. Пустой ковш отдал Илль и откинулся на подушки, тяжело дыша.
- Легче? - О чем она спрашивает, не может ведь отвар подействовать сразу.
- Вроде да... Кх-кх, - кашлянул Ингвар и прислушался к себе. - Да, теплее стало.
- Тогда раздевайся, гущу ещё надо на грудь приложить.
Он безропотно стянул с себя мантию и рубаху. Илль отвернулась, не столько отыскивая бинт, сколько скрывая смущение. Что это с ней? Голых мужчин давно не видела? Или просто гадание из головы выбросить не может?
Бинт нашёлся в свертке с грязной одеждой - измятый, с бурыми разводами от плохо выведенной крови. Она старалась его отстирать, но не получилось. Как и со шрамами - они тоже остались с ней.
Ингвар увидел, с каким лицом повернулась к нему хозяйка, и спросил:
- Что-то не так?
- Нет, нет, все хорошо... Придержи тут... Ага, спасибо.
Илль зачерпнула горсть тёплой жижи и размазала её по груди. Под пальцами заскользила гладкая бледная кожа, туго натянутая на скелет. Она вытряхнула на ладонь остатки, не обратив внимание на капли, испачкавшие простыни, и пришлепнула их сверху. Лёгким движением отерла руку о грудь. Ингвар вздрогнул.
- Больно?
- Щекотно.
Она улыбнулась краем рта - на щеке проступила ямочка. Бинт лег тугой повязкой поверх ребер. Ингвар завозился, устраиваясь поудобнее. Если бы не слабость, он ушел бы еще утром, не желая обременять собой Илль.
Он посмотрел на нее вблизи, пользуясь моментом. Чистая кожа без единой оспины. Правильные, даже точеные черты лица. Черные волосы с густой сединой - поначалу он принял ее за старуху, но сейчас видел, что она лишь немногим старше него. Красавицей Илль назвать нельзя, но взгляд она была способна удержать, а, возможно, и не один. Держится прямо, сама не замечая, как всегда ровна ее спина. Живёт в глуши, забравшись в середину демонских земель... Прячется? Но от кого? От жестокого мужа, готового забить жену до смерти? Нет, она не боится его. От алчных родичей, готовых отобрать последнее у сироты? Возможно. Или хочет побыть наедине с собой, переживая старую трагедию? Скорее всего. Оттого и складка между бровей никогда не разглаживается.
- Ну вот и все. Теперь осталось только выздороветь.
- Спасибо, - сказал он. Подумал и решился попросить: - Посидишь со мной?
Илль оглянулась, словно спрашивали кого-то другого, не её.
- Хорошо. Посижу.
Так как в тесной спальне не было места для лишней мебели, она присела на кровать, скрестила руки на груди и уставилась в окно.
Илль не хотела с ним говорить. Зачем? Чтоб впустить в душу постороннего, что натопчет грязными сапогами, нанесет грязи, а потом исчезнет, оставив лишь отпечаток сапога. Не надо ей такого. Потому она и отвернулась от Ингвара, чувствуя, как от его взгляда у нее горит ухо.
- Когда я был маленьким, то мечтал, что стану магом, - сказал Ингвар. Илль не обернулась. - Я находил на улице цветные стекляшки и часами смотрел сквозь них, стараясь увидеть магию. Не знаю, откуда я это взял, но тогда был уверен, что магия - это как радуга, только невидимая.
На щеке заиграла ямочка. Воодушевленный Ингвар продолжил:
- Однажды, когда я шёл домой с полными карманами добытых осколков, за мной увязался пёс. Тогда я ещё любил собак. - Он погладил запястье, словно успокаивая призрачную боль. - Не знаю, что его разозлило, но он начал лаять. И не просто так, как иногда делают собаки, чтоб покрасоваться перед хозяином, а всерьёз, по-настоящему... Я побежал... Он, конечно, догнал...
- И? - спросила Илль.
- Вцепился в руку, - смущенно улыбнулся Ингвар. - Вот, даже шрам остался... Ох и перепугался я тогда! Кричал, звал маму, бил по морде собаку... Только она меня не отпускала. И тогда я достал свои стекляшки и бросил в нее, выкрикнув что-то.
Илль смотрела на бледное лицо и видела испуганного ребёнка. Наверное, тогда он был светленьким и глазастым.
- Учителя говорили, что мне ещё повезло. Я же мог и сам сгореть, ведь никто не контролировал выброс силы. А так отделался испугом. И шрамами, - он подмигнул женщине. - Но они украшают мужчин.
- На пальцах? Это они? - не поддержала легкомысленный тон Илль.
- Да. Я же стихийный маг, огневик. Помню, как пёс завизжал, потому что ему обожгло нос. Он сразу убежал, а я боялся идти домой, ждал, пока стемнеет.
- Почему?
- Бабушка - мы у нее тогда жили - всегда ругалась за испорченную одежду... А я в тот раз умудрился и кровью рубашку заляпать, и подпалин насажать.
Илль проглотила возмущение - за прошедшие годы она поняла, что правды, одинаковой для всех, не существует, у каждого она своя, и спросила о другом:
- Тебя сразу приняли в школу? Самоучек ведь ищут.
- Меня? - Ингвар рассмеялся, в груди заклокотало. - Нет, мама запретила мне и вспоминать о случившемся, а бабушка наказала, чтоб запомнил крепче.
- Запретила?
- А ты была в школе для магов-самоучек? Нет? И не надо тебе туда заглядывать. Меня только в пятнадцать лет смогли поймать на горячем, когда я отбивался от компании пьяных богачей, а мимо патруль шёл. Мама умоляла инспектора оставить меня дома, клялась, что найдёт учителя... Не помогло. Но ничего, я вышел оттуда живым и даже здоровым. И, конечно, лицензированным магом, обязанным всей своей жизнью государству, - передразнил Ингвар кого-то.
Все знакомые Илль маги обучались дома или в столичной академии, от них она не слышала ничего подобного - наоборот, всегда полагала бесплатные школы для одаренных детей одной из лучших реформ.
- А ты кем хотела стать?
- Я? - удивилась она вопросу. Отвечать не хотелось, потому она неловко сменила тему. - Ты голоден? Уже пора ужинать.
- Не откажусь. - Ингвар решил, что расспросит её позже. А пока и впрямь пора перекусить.
Илль поднялась. В колене что-то хрустнуло, заставив её поморщиться - этак она скоро начнёт рассыпаться на части, всякие мысли о бегах придётся оставить молодым.
Она потрогала лоб - мокрый, но прохладный. Дело своё лекарка знает.
- Есть пирог с мясом и колбаса кровяная.
- Мне и того и другого, - ответил Ингвар.
Нарезая колбасу крупными кусками, Илль вспоминала своё детство. За грязную одежду ей тоже перепадало, но все обычно обходилось выговором от строгой няньки, а родителям было не до того. Они жили своей жизнью, яркой и насыщенной, оставив маленьких детей на попечение слугам. Первое, что приходило на ум при слове "мама" - сияние драгоценностей в пышной прическе. Мама приходила поцеловать на ночь детей, собираясь с отцом на очередной ужин.
Илль выложила узор из клиньев пирога, потом, чувствуя себя глупо, добавила колбасу и ломтики огурцов. Для себя она не стала бы и пытаться украсить еду. Зачем это все? Чтоб понравиться какому-то магу? Она вынула огурцы, сдвинула пирог к краю, а колбасу накрыла хлебом. Сойдёт.
- Приятного. - На живот приземлилась увесистая тарелка.
Ингвар, успевший задремать, вздрогнул от холода - он так и не оделся.
- Спасибо. А ты?
- У меня бутерброд. - Илль взмахнула куском колбасы, зажатым между огурцами.
- Я все не съем... Бери пирог.
- Потом.
Она захрустела огурцом, стоя у самого стекла. Ингвару было любопытно, о чем она думает, но спросить - это заставить ее спрятаться ещё глубже. Потому он вздохнул, отложил удивительно вкусный пирог в сторону и сказал:
- Кажется, мне легче. Не покажешь, где здесь можно...
- Что? - Нахмурилась она. - А-а, это... За домом. Но ты же босой... И болен.
- Дойду. А ноги чем-нибудь перемотаю. Найдётся ненужная тряпка?
- Да. Пойдём сейчас?
- Если ты не против, - извиняюще улыбнулся Ингвар.
****
После похода - Илль не доверяла натянутой бодрости, которую всячески выказывал маг, потому провела его туда и обратно - Ингвар доел пирог и принялся расковыривать бинт.
- Не трогай.
- Но оно же чешется! - На нее смотрели жалобные глаза.
- Значит, так надо.
Как ребёнок себя ведёт, никакого терпения. Илль прошлась по спальне, будто тигр в клетке. Раз-два-три-четыре - поворот, снова раз-два...
Скоро стемнеет, туман сгустился так, что не видно даже сосен. Умолкло все живое, только за окном дребезжит ветер, иногда пробегая по крыше шкодливым мальчишкой.
Илль привыкла проводить вечера одна, и соседство Ингвара её тревожило. Чего он ещё не спит? Сидит, опершись на подушку, следит за ней, поворачивая голову вслед, - и молчит. То рассказал о детстве, едва душу наизнанку не вывернув, а то и слова не выдаст. Она фыркнула под нос. Ждёт, что она заговорит первой? В ответ на его откровенность выдаст свои тайны? Не дождется!