Иванова Вероника Евгеньевна : другие произведения.

Нити разрубленных узлов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 4.24*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главы 1 + 2 ;)

   Вероника Иванова
  
   Нити разрубленных узлов
  
   ***стихотворение
  
   Узел первый.
  
   Где-то...
  
   - Снег слишком чистый.
   Слова улетают в колкую пустоту морозного воздуха. Далеко-далеко. По крайней мере, благополучно добираются до вечнозеленых громад мериссовых свечек, стройными рядами окаймляющих лужайку перед особняком. Летом эта поляна наверняка беспощадно бьет по глазам яркими пятнами цветников, а сейчас всего лишь убаюкивает взгляд нетронутой белизной снежного ковра...
   Убаюкивает?
   - И ровный. Словно нарочно выгладили.
   Имеют ли смысл мои размышления вслух или вовсе ничего не значат для вечности, которая наблюдает за размеренно-скучным сном имперской провинции, неважно. Вон, Герто, шагающий немного впереди и вполне себе бодрствующий, даже ухом не ведет. Делает вид, что не слышит, хотя можно не сомневаться: слух у потомственного следопыта отменный. При желании выиграть пару монет у приезжего простака можно поспорить, что мой напарник способен услышать, как снежинки, срывающиеся с подошвы сапога, когда я поднимаю ногу для следующего шага, падают обратно. На покореженный нашим присутствием белый ковер. Или все-таки перед нами расстилается скатерть стола, накрытого для дорогих, пусть и незваных гостей? Вполне возможно. Кому-то из здешних жителей вскоре придется дорого заплатить за свои шалости. Безо всяких скидок. Сначала - нам, потом Крылу попечения. И жаль, что во втором случае плата будет взиматься полновесным золотом, когда по совести следовало бы заменить ее на...
   - Точно. Прибирались.
   Герто чуть недовольно дергает пальцем. На правой руке. Указательным. Остальные продолжают безмятежно обнимать рукоять даб-дора.
   Надоела моя бесполезная болтовня? Понял. Затихаю.
   У меня пальцы тоже время от времени вздрагивают, но не из-за волнительного нетерпения, а чтобы взбаламутить застаивающуюся на холоде кровь. Перчатки помогли бы ослабить, а то и вовсе погасить обжигающие прикосновения последнего весеннего морозца, только костяные плашки рукоятей надежнее всего цепляются за человеческую кожу. Теплую и живую.
   А вот прочим частям тела не холодно, скорее наоборот. Поэтому мы с Герто и похожи на двух медуз с Зубастого побережья, лениво прогуливающихся по своим владениям. Ни одного резкого движения делать попросту нельзя, иначе особое двойное плетение шерстяных нитей начнет свою работу, задерживая тепло плоти и направляя его на разогрев мышц. Достаточно будет одного прыжка, пружинистого шага или оборота на три четверти, чтобы мы оказались готовы к...
   К тому, ради чего сюда пришли.
   Позади медленно растет хвост следов. Если обернуться и прищурить глаза, чтобы притушить изгородью ресниц белое сияние, то можно заметить легкую поземку, облизывающую пушистые края потревоженного снежного покрова. Посреди полного безветрия она должна бы настораживать, но только не нас. Я не оборачиваюсь, а Герто и подавно. Мы и без подтверждения знаем, что Кана следует за нами верной, никогда не отвлекающейся на что-либо, кроме приказа, тенью. Еще три года назад я бы первым посмеялся над своей нынешней уверенностью, но когда Либбет проснулась, все вопросы и сомнения смело в угол. Вместе с песком, который норовит пробраться в дом на подошвах сапог.
   Парадное крыльцо все ближе, покрытое ровным слоем снега. Выбеленное на всю глубину. Не надо быть большого ума, чтобы почувствовать неладное, особенно взглянув на козырек крыши, который как раз и не должен пропускать на площадку перед двустворчатыми дверьми всякую пакость вроде воды, особенно замерзшей. Заметали следы? Конечно. Только перестарались. Впрочем, если не присматриваться...
   Лентяи из здешнего Крыла охранения и не присматривались. Зачем тратить силы понапрасну, если вокруг полно доброхотов, следящих за соседями пристальнее, чем за собственным кошельком? Что там говорила Имарр, брезгливо поглядывая в текст очередного доноса? Спокойствие, царящее в удаленном от городской черты имении, настораживало супружескую чету, совместно встретившую старость еще в ту пору, когда я был беззаботным ребенком. Все прошлые годы в просторном доме не реже, чем ежемесячно, собирались молодые столичные гуляки. Не то, чтобы они сильно шумели или чинили другие неудобства окрестным жителям, но каждый раз старались о себе заявить. А что сейчас? Зима минула, весна скоро вовсю разгуляется - и тишина кругом. Подозрительная.
   Кто-то возразил бы, что могло быть выбрано другое место для сборищ. Например, развлечения нашлись поближе к столице. Да и вообще, причин, чтобы не покидать теплую постель с утра пораньше, при желании можно найти много. Убедительных и разумных. Но только не в том случае, если чувствуешь приближение нового приступа скуки.
   Жизнь вообще скучная штука. Весело бывает лишь первые разы, когда получаешь от нее тумаки, а потом, по прошествии не такого уж и большого времени приноравливаешься делать шаг в сторону, когда назревает новая угроза благополучию. Привыкаешь выживать. И дело не в том, что враги все поголовно тупы и предсказуемы. Предсказуемы и ограничены твои ответные выпады на их атаки. Проще говоря, довольно выучить пару-тройку надежных приемов, и из любых, даже самых опасных и запутанных обстоятельств выйдешь без потерь. Ну, почти.
   Снег мутными змеями взвивается вокруг нас, сплетаясь в изгородь. Ажурную, но стремительно и заблаговременно уплотняющуюся в тех местах, куда направляются стрелы. Да, наивно предполагать, что никто не попытается остановить наше приближение еще издалека. Но столь же наивно надеяться, что у нас нет на этот случай соответствующего средства обороны. Будем считать, что глухим шорохом стрел, отлетевших от непробиваемой преграды, прозвучало своего рода приветствие. И вызов, конечно же.
   Они появляются внезапно. Встают, опрокидывая снежный ковер. Высокие, широкогрудые, натренированные задерживать дыхание. Дети какого-то из племен северных земель, рождающиеся со способностью приручать самый лютый холод. Ну что ж, прятаться они научились, признаю. А как насчет драки?
   Поле боя делится пополам, уж слишком далеко я отпустил Герто. Хотя, спина к спине мы все равно больше мешали бы друг другу, чем помогали. Зато наши противники наверняка думают иначе. Пусть по их плоским широкоскулым лицам ничего и не прочитать, всем известно: войско, разделенное на несколько частей, становится во столько же раз слабее. Правда, к нам это не относится, потому что каждый из нас изначально сам по себе. Каждый сам себе армия. Пока что выходит трое на одного, да еще стрелки где-то в доме или рядом с ним. Много это или мало? Сейчас увидим.
   Главное, выбрать правильное место для стартовой позиции. Ну или хотя бы не шибко проигрышное. Для меня таковое находится аккурат между левым и средним противниками, но конечно, до этого пятачка не так просто добраться, ведь пока что ряды врагов сомкнуты. Правда, на такой простой замок у меня всегда есть отмычка.
   Делаю шаг. Еще один. И еще. Качаюсь на волнах невидимого моря. Если присмотреться, возвращаюсь всякий раз туда же, откуда начинал движение, но поскольку шаги становятся все шире, со стороны кажется, что перемещаюсь в сторону. А вот в какую - пусть выбирает противник. Каждый для себя, потому что каждому из них сейчас видится свое. Своя собственная иллюзия.
   Крайний слева противник не выдерживает раньше других и делает выпад коротким мечом, наконец-то раздвигая ущелье между собой и своим напарником до нужной мне ширины.
   Раскачанный шаг, сразу же сменяющийся другим, таким же танцующим, но уже четко направленным, переносит меня вперед, на клочок тверди, откуда когти даб-доров легко достают до боков северян. Боков, которые свободны от брони, потому что железо - не лучший спутник для прогулки по морозу.
   Еще шаг. Поворот.
   В ответ оба атакуют сразу же. Зло. Обиженно. И растерянно. А кого они ожидали встретить? Медноголовых солдат, действующих всегда и всюду только по уставу?
   Лево-право, лево-право. Шаг. Поворот.
   Чужое дыхание мокрым хлыстом достает до лица, и страх оказаться убитым понемногу начинает просыпаться.
   Снег нехотя опадает с моих противников, открывая взгляду одежду, собранную из кусочков коротко стриженого меха, светло-рыжие завитки длинных волос, выбившиеся из-под недостаточно плотно застегнутых капюшонов, ремни, сетью покрывающие торс, ноги и руки... Так вот, как они управляют теплотой своего тела! Любопытно. Жаль только, расспрашивать о подробностях будет некогда. И некого.
   Сила и опасность смертоносного танца галассы кроется именно в близости к тому, кто легкомысленно согласился составить тебе компанию. И неважно, где танцуешь, посреди чистого поля или в лабиринте извилистых коридоров: тесным, как объятия, можно сделать любое пространство.
   Северяне путаются в ногах, стараясь поймать незнакомый ритм. Натыкаются друг на друга, многократно упрощая мою задачу. А ведь если бы оставались стоять на месте, мне было бы куда сложнее добираться до победы... В конце концов один из них, видимо самый сообразительный, отходит подальше в сторону, полагая, что увеличившееся расстояние станет ему помощником. В какой-то мере так и могло быть, только спираль галассы уже раскручена, и мне требуется всего лишь три шага, чтобы вновь оказаться рядом с намеченной жертвой. Правда, не лицом к лицу, а со спины.
   Вот теперь можно воспользоваться клыками. Прямо под ребра.
   Он успевает понять, что просчитался, но не более. На следующем же вдохе рассеченные легкие тонут в крови, и первый из моих противников падает на истоптанный снег. Двое оставшихся переглядываются, словно стараясь договориться, как действовать, но пока они это делают, я снова приближаюсь. Выхожу на позицию атаки.
   Они расходятся, собираясь зажать меня в клещи, и приглашающе скалятся. Киваю, удлиняя шаги, чтобы на последнем почти припасть к земле. Клинки свистят где-то над головой, значительно выше, чем это может оказаться опасным, а клык даб-дора в правой руке взрезает ремни, крест-накрест перехватывающие голень одного из северян.
   Проходит совсем немного времени - я едва успеваю сделать три шага - и движения воина, чье тело лишилось ременной поддержки, заметно замедляются. Вот он, удобный момент завершить начатое, но делать танец таким коротким... Жаль. Ведь скука только-только ослабила хватку.
   И все же приходится благосклонно принять щедрый дар случая: северянин, осознавший, что лишен одного из своих преимуществ, возможно, самого главного, бросается в отчаянную атаку. А мне кажется почти обидным скользить мимо, чуть прижимая режущую кромку клыка к его шее там, где волоски бороды становятся совсем редкими.
   Третий противник отступает немного назад, явно показывая, что безрассудно нападать не собирается, но и просто так оружие не сложит.
   - Тебе еще не надоело? - спрашивает Герто, и я невольно бросаю короткий взгляд в его сторону.
   Как и можно было предположить, следопыт со своей долей врагов уже давно разобрался. Наверное, за первый же проход. Но ему, в отличие от меня, скучно не жить. Скучно рисковать жизнью.
   - Сейчас закончу.
   Он еле уловимо пожимает плечами, вновь отрешаясь от мира.
   Чем Герто занимается в такие минуты, не знает никто. Может быть, разговаривает с предками. Может быть, сочиняет поэму для своей возлюбленной. Иногда кажется, что ему известно нечто невероятное, нечто такое, что придает человеческому существованию глубокий и драгоценный смысл. Наверное, подобное знание могло бы помочь мне победить скуку, но все никак не соберусь разузнать, в чем оно состоит. Впрочем, достаточно и того, что Герто будет стоять рядом, ожидая завершения моих дел, по меньшей мере, до вечера. Или до конца вечности, если нам суждено подойти к нему вместе. Да, каждый из нас сам по себе, но только в бою, потому что галасса - танец, в котором не бывает партнеров.
   Северянин понимает, что обречен: даже если случится чудо, и побежденным все-таки окажусь я, в пяти шагах к югу от пятачка последнего боя расслабил мышцы человек, не оставивший своим противникам ни единого шанса. Однако обреченности не хватает, чтобы заставить безрассудно атаковать, и рыжебородый враг напротив меня напряженно приминает ступнями снег, не отводя взгляда от... Моих ног, которые все так же пританцовывают, рисуя на поляне дугу следов, становящуюся все шире и шире.
   Не люблю первым наносить удар, но заставлять Герто ждать еще хотя бы четверть минуты кажется кощунственным, особенно если взглянуть на его юное лицо, наполненное покоем. Более безмятежны только надгробия на семейных погостах, а я с детства считаю осквернение могил самым последним из недостойных поступков.
   Танец подходит к своему завершению, а я - к северянину.
   В три шага. Первый - самый длинный, остальные почти семенящие.
   Подхожу. Кланяюсь, с сожалением разводя руки в стороны, и клыки даб-доров тускло подмигивают ничего не понимающему смертнику. А потом поклон плавно переходит в прыжок, и я взлетаю над рыжеволосым гигантом, запоздало задумываясь, а хватит ли силы толчка, ведь это препятствие оказывается выше обычных почти на ладонь.
   Силы хватает: ступни касаются пушистого снега за спиной противника, а когти - да, теперь уже когти, а не клыки, потому что бить назад всегда удобнее когтями - впиваются в плоть, спрятанную под мехами и кожей.
   Один. Второй. Третий. Расчет окончен.
   Герто осуждающе зевает, поворачивается и продолжает прерванный путь. Я отправляюсь следом.
   Стрелки так и не показываются, наверное, предпочитают сбежать, а не вступать в бой, тем более, свою плату они, скорее всего, получили заранее. Как, впрочем, и эти рыжебородые на лужайке. А зачем золото мертвецам?
   Дверь, конечно же, оказывается запертой, но нам не приходится даже задумываться о замках и засовах, потому что у нас есть Кана: створки распадаются на щепки, труху и стальную стружку, а пройти через облако пыли, повисшее в дверном проеме, смог бы и младенец.
   Широкая лестница ведет на второй этаж, прямо к просторной зале, над которой вместо потолка раскинулось прозрачное стеклянное небо. Здесь светло. Очень светло. Сегодня за облаками не видно солнца, поэтому хозяева дома зажгли сотни ярких свечей, чтобы обмануть природу.
   И природа обманулась.
   Герто предупреждающе поднимает руку, но я и сам вижу, что представление уже началось, а становиться еще одной парой актеров на этой сцене мы не собираемся. Только понаблюдаем за разворачивающимся действом, благо оно будет совсем недолгим.
   Их пятеро. Не так много, как можно было бы ожидать, но и немало.
   Молодые. Почти дети. Пальцы брюнетки, обернувшейся на звук наших шагов, не отмечены даже следами наперстка, хотя всем известно, что добропорядочная девица на выданье должна уметь вышить на свадебном покрове имя своего мужа.
   Одеты в самое лучшее, самое изящное и драгоценное, когда разумнее было бы накинуть на себя одну лишь простыню. Неужели думают, что тело, закованное в корсет или не менее тугой камзол, скажет им спасибо после месяцев неподвижности? А впрочем, думают ли они вообще хоть о чем-то, если собрались рано утром вокруг пустой хрустальной чаши?
   Вернее, почти пустой.
   Взмахи раскрывающихся черно-синих крыльев уловить глазом почти невозможно. Кажется, что бабочка, покинувшая надежное убежище кокона, замерла на краешке изъеденного своим предыдущим воплощением листа, но воздух вокруг нее быстро и ощутимо мутнеет, словно над потухшим пожарищем поднимается облако пепла.
   Я невольно поднимаю руку к лицу. Герто делает то же самое, хотя нам ничто не может угрожать: хрупкое создание, столь неуместное посреди снегов и морозов, живет всего несколько минут, успевая наделить своим ядовитым даром лишь тех, кто находится рядом.
   Тех, кто готов его принять.
   Тех, кто жадно склоняется над прозрачным сосудом и дрожащими ноздрями втягивает мертвенно-серый туман.
   Вдох. Другой. На третьем они падают. Кому повезло - обратно, в покинутое было кресло, кому не повезло - на паркетную мозаику пола. Безвольные тряпичные куклы и вялое насекомое, сейчас не вызывающее ни восхищения, ни трепета.
   Лезвие даб-дора срезает верхушки горящих свечей, и канделябр летит, направленный рукой Герто, в самую середину стеклянного купола, которая через мгновение звонко осыпается вниз, прямо на пятерых людей, лишившихся сознания. Да, кто-то из них непременно поранится, но намного важнее убить морозным воздухом дитя знойного юга, а что касается этих несчастных...
   - Кана?
   Она приходит на зов, вихрем врываясь в потолочный пролом и повисая над столом, в центре которого доживает последние мгновения существо, ставшее проклятием империи Дайа. Под длинным подолом пышной юбки не видно ног нашей защитницы, но мне почему-то кажется, что она пританцовывает от нетерпения. Впрочем, так и должно быть: девочка хочет поскорее приняться за свою работу, а наша на сегодня закончена.
   Мы с Герто возвращаемся обратно, туда, откуда начали ленивый путь двух медуз - к просторным саням, по бокам запряженным пепельногривыми вивернами. Звери дремлют, положив лобастые головы на лапы, не отвлекаясь даже на наше приближение. Только когда сани, скрипнув, чуть приседают под добавившимся весом, справа раздается недовольное урчание разбуженной кошки.
   Проходит еще минута или две, и теперь взрыкивают уже все виверны, потому что к двум живым присоединяются пять полуживых тел, принесенных ветром из ладоней заботливой Каны. Да и она предпочитает занять место рядом со своими подопечными, а не добираться до города на крыльях природной магии. Должно быть, устала. Хотя, кто их знает, этих "выдохов"...
   Виверны напрягают спины, раздвигая кожистые крылья, делают несколько бесшумных шагов по снегу, каждый раз зябко отряхивая лапы, и поднимаются в воздух. Ремни упряжи натягиваются, заставляя нагруженные сани последовать примеру умеющих летать зверей, и земля, накрытая белым плащом, начинает уходить вниз.
   Видно, что Кане больше всего прочего хочется сейчас вздремнуть, но она не позволяет глазам закрываться. Ответственная девочка. Знает же, что "вдохам" сейчас ничего не угрожает. Это раньше, еще во времена моего детства, на караваны, подобные нашему, частенько нападали и жгли тех, кто переступил границу мира, а теперь защитников традиций приструнили. По непонятной причине, кстати, ведь недовольных не становится меньше. Более того, в столице, как утверждает свежая сплетня, их ряды медленно, но верно пополняются представителями весьма влиятельных семей.
   А торговать "вратами мечты" все равно будут. Даже под страхом смертной казни до седьмого колена, уж больно хороший куш можно получить. И покупатели всегда находятся. Мне, помнится, тоже предлагали купить. Только со временем ошиблись: я к тому дню вдоволь насмотрелся на Либбет и всерьез подумывал лишь о том, чтобы поскорее удрать от столичных соблазнов.
   До усыпальницы меньше часа лету. Вот под нами еще проплывают снежные поля с первыми прогалинами, оставшимися от недавней оттепели, а стоит отвести взгляд или зажмуриться на мгновение, и в нескольких футах от полозьев саней уже горбятся черепичными спинами дома на окраине Наббини. Городок маленький, ничем не примечательный, удаленный от излюбленных имперской знатью мест времяпровождения. Словом, лучшее место, чтобы жить спокойно. Правда, здешний покой требовался вовсе не мне: я взвыл от скуки уже спустя дюжину дней, когда перезнакомился со всеми местными красавицами и мудрецами. Но моя свобода была связана по рукам и ногам ожиданием пробуждения племянницы, и пришлось смириться. Вернее, повнимательнее принюхаться к тому, чем время от времени дышал захолустный городок. А потом зверь, и в самом деле, выбежал на ловца. Лоб в лоб...
   Виверны входят в спираль приземления. Примерно три с половиной круга, и лапы наших ездовых животных мягко пружинят, касаясь припорошенных инеем камней брусчатки. На высоких галереях внутреннего двора не видно ни единой живой души. Точно так же пусты и стены просторного дома, лишенные малейшего отверстия. Свет здесь не нужен, обилие свежего воздуха и вовсе ни к чему, потому что "вдохи" все равно, что мертвецы: им и слабого сквозняка хватит. Эти простые вещи мне объяснили еще, когда я обустраивал покой Либбет. Правда, тогда в жестокую правду верилось с трудом, и уши сами собой пропускали мимо любые слова, хоть чем-то ужасавшие воображение. А потом насмотрелся. Привык.
   Кана, спрыгнувшая с саней еще над усыпальницей, все еще парит в невидимых струях холодного воздуха и при этом блаженно щурится, как будто сейчас на дворе не студеное начало весны, а лето в самом разгаре.
   Неужели не чувствует разницы? Или ее тело беспрекословно подчиняется приказам разума? Тонкое полотно на лифе платья вряд ли способно защитить и от мороза, и от жары, а на коже, как ни присматривайся, ни единого пупырышка не заметно. Завидная власть над самим собой. Да и над окрестной природой тоже. Вот только завидовать что-то не получается. По крайней мере, у меня.
   С натугой отворяется невзрачная дверь, и к нам выходит сторож, кутающийся в наборный плащ из кроличьих шкурок. Суровый, как сама усыпальница, старик оглядывает неурочную работу, покоящуюся в санях, вздыхает, делает рукой знак, мол, тащите все это за мной, и направляется к створкам ворот.
   Звякает дужка открытого замка, шуршит сдвигаемый в сторону засов. Главный проход к местам временного упокоения распахивается, как зевающая пасть виверны. Темная и дурно пахнущая. Да и как она может не пахнуть, если "вдохи", пусть и мертвы, но только на одну половину, а та, вторая, которая еще сохраняет связь с этим миром, делает все то же самое, что и живые люди. Конечно, сторож посматривает за вверенным ему складом, но не более. Найдутся желающие ходить за своими незадачливыми родственниками или возлюбленными - пожалуйста. Не найдутся - раз в месяц младшие Перья Крыла попечения обметут, обмоют, белье сменят. В полном соответствии с количеством монет, выделенным из городской казны на сие малопривлекательное дело. Я, честно говоря, поначалу вовсе не собирался сидеть у постели Либбет, но когда увидел хлев, где ей было назначено провести ближайшие годы, понял, что не позволю этого. Себе не позволю, в первую очередь.
   - Посветить вам или сами дорогу найдете? - спрашивает сторож, и Кана растерянно задумывается, ведь кроме нее из нас троих никто не пойдет внутрь.
   Ни мне, ни Герто там делать нечего. Видеть видели, нюхать желания не испытываем, тяжести поднимать - тем более. А еще остерегаемся дотрагиваться до тех, чье тело осталось здесь, а дух ушел в далекие странствия. И Кана это прекрасно знает, потому что не уверенно, а почти обреченно, просит:
   - Посветите.
   Она ведь тоже не жаждет переступать порог, однажды разделивший мир пополам. Пусть не помнит, что случилось на той стороне, но ясно видно: при каждом, даже случайном взгляде в темноту меж створками ворот Кана задерживает дыхание, словно ей предстоит нырнуть в бездну.
   Сторож кивает, доставая огниво. Искры, падающие на промасленный фитиль факела, разгораются неохотно, словно даже огонь не желает вторгаться в глубины усыпальницы. А когда пламя все же занимается, становится понятно, что его едва-едва хватит на освещение полоски пола под ногами сторожа: коридор слишком широк. Должно быть, когда-то здесь легко проезжали кареты, доставляющие несчастных в последний приют.
   Старое здание, очень старое. И очень большое. Зачем предкам нынешних жителей Наббини требовалось столько места для "вдохов"? Неужели в прежние времена их число переваливало за сотни даже в крохотном городке? А может быть, здесь просто всегда уважали право выбора?
   Кана не поводит и бровью, а одно из тел поднимается над санями и плавно движется ко входу усыпальницы, следом за сторожем. Кажется, это та самая девочка, что обернулась на звук наших шагов... А может и не она: все "вдохи" похожи друг на друга восковой бледностью и расплывчатостью расслабленных черт. Ну уж когда юное тело опустится на лежанку и скроется под ветхим саваном, оно точно ничем не будет отличаться от прочих обитателей этой бесстрастной тишины.
   Короткая процессия, в хвосте которой одновременно степенно и испуганно следует Кана, решившая на некоторое время оказаться от полетов, исчезает в темноте коридора. И мы с Герто предпочли бы давным-давно исчезнуть куда-нибудь подальше отсюда, но на своих двоих штурмовать высокие стены лениво, а другого способа выбраться из колодца двора, кроме как взлетев, не предусмотрено: входные ворота намертво замурованы. Сторож никогда не покидает своих подопечных, редкие гости пользуются вивернами и прочей летающей живностью, а те, кто рано или поздно станут "выдохами", сами смогут летать. Да и многое другое смогут.
   Проходит минут пять, а может и больше, из глубины разверстой пасти входа начинают раздаваться все громче и громче шуршащие шаги возвращающегося сторожа и Каны, но их вдруг заглушает стон. Отчаянный.
   По одному из четырех тел, оставшихся в санях, проходит волна дрожи, на излете которой глаза "вдоха" - хотя нет, теперь уже его надлежит величать совсем иначе - распахиваются и всматриваются в мир. Пока еще слепо, но с явной злостью.
   - Как они могли?!
   Юноша, чье дыхание то и дело срывается из-за слишком плотно застегнутого тесного ворота камзола, садится, сжимая кулаки.
   - Почему они порвались?!
   Он смотрит на свои руки, на белые, как иней, костяшки, на бледную кожу, под которой наливаются синевой прожилки сосудов, потом переводит взгляд на нас с Герто. Взгляд, который никто не набрался бы наглости назвать разумным.
   - Почему так скоро?!
   Воздух вокруг пробудившегося начинает закипать. В прямом смысле: посреди останков зимы вдоль стен поднимается самое настоящее знойное марево, искажающее недовольные, озлобленные чем-то, явно случившимся по ту сторону, черты "выдоха". Поднимается и начинает наступать. В нашу сторону.
   Оно не должно причинить нам вреда, как и вся волшба, рожденная вернувшимися с того света, но я невольно делаю шаг назад, краем глаза отмечая, что и Герто напрягается, готовясь в любой миг совершить прыжок, позволяющий ускользнуть от прикосновения кипящей воздушной волны.
   - Почему?!
   Марево пронизывают нити огня. Там, где они касаются камней двора, иней мгновенно исчезает, поднимаясь дымным облачком.
   Парня надо утихомиривать, пока не поздно, и я уже готов наплевать на присягу, которую требуют в обязательном порядке даже в Гражданской страже, но Кана, наша молчаливая и сосредоточенная Кана уже ввинчивается в кипящую завесу, раскрывая объятия для своего нового брата. Хотя в эти мгновения она, пожалуй, больше похожа на всепрощающую мать беспокойного семейства, приголубившую беспутного сына, наконец вернувшегося домой.
   Во дворе усыпальницы бушует самый настоящий шторм, правда, стараниями опытного "выдоха" не задевающий то, что нельзя задевать. Молнии бьют в брусчатку, порождая белые, как снег, вспышки огня, и выписывая на камнях причудливые узоры, похожие на забытые письмена. Виверны, мало любящие непогоду, жмутся к саням, прикрывая морды крыльями, но не пытаются улететь, словно понимая: там, наверху, сейчас намного хуже, чем на твердой земле. Сторож благоразумно прячется где-то в недрах усыпальницы. А может, стоит у самого порога, но свет его факела все равно не смог бы пробиться сквозь рукотворную бурю недодержанного "выдоха".
   Который все-таки успокаивается.
   Обмякает в руках Каны.
   Опускается, бережно поддерживаемый, на едва покинутое место и закрывает глаза.
   Ладонь Герто дотрагивается до моего плеча:
   - Больше он не будет так шалить.
   - А как будет?
   Вместо ответа напарник сильнее сжимает пальцы, словно пытается насквозь продавить упругие слои ткани, а потом вкрадчиво замечает:
   - Поживем - увидим.
   Почему-то такое предложение мне не нравится, хотя не могу разобрать, что в нем фальшивка, а что правда.
   Обратный путь приходится проделывать в обществе несвоевременно появившегося "выдоха". Пусть он и не пытается больше баламутить стихии, даже тонкий слой дрожащего воздуха, обтекающий кажущуюся бессильной фигуру, вызывает у меня брезгливость, смешанную со страхом. И пожалуй, брезгливость побеждает.
   Странно, по отношению к Либбет я никогда не чувствовал ничего подобного. Может быть, потому что она, пробудившись, вела себя совсем иначе? Не бушевала, не обвиняла никого, не сыпала проклятиями и угрозами, а тихо открыла глаза, увидела мое лицо и просто спросила: "Я уже дома?"
   И впрямь, бояться ведь нет никакого смысла. Новорожденный маг не способен причинить вред или каким-то иным способом воздействовать на обычного человека, разве что воспользоваться тем, что все стихии мира теперь подвластны ему и... Но со стихиями можно совладать, особенно если они кем-то управляются. А вот бездумные вспышки природной ярости куда как опаснее.
   Что же касается самого "выдоха", он вполне смертен. Как и я. Как и вообще любое живое существо. Только к смерти такие, как он, после возвращения из потусторонних странствий начинают относиться совсем иначе.
   ***
   - Пробудившийся доставил вам какие-либо неприятности? Нанес урон?
   В голосе Имарр звучит одна лишь обыденность, словно несвоевременное превращение "вдоха" в "выдох" случается в Наббини по пять раз на дню.
   - Нет, эсса, - почти с таким же равнодушием отвечает Герто.
   - Подумайте хорошенько, прежде чем заверять отказ от возмещения ущерба, - повторяет Серебряное перо Крыла попечения.
   Повторяет уже с ясно ощущаемой настойчивостью. Наверное, потому, что не слышит моего ответа. А мне, признаться, куда приятнее разглядывать стройные ноги в сложном кружеве голенищ, доходящих почти до... Словом, до того самого места. Чтобы добиться столь плотного прилегания, быстро твердеющий сок каббы наносят слой за слоем прямо на кожу, любовно разглаживая каждую капельку. И я искренне завидую тому счастливцу, что был допущен до священнодействия над прекрасным телом эссы Имарр.
   - Эсса Конран?
   Приходится все-таки оторвать взгляд от бесконечных серебряно-серых сапог и посмотреть в оливковые глаза.
   - Вы отказываетесь от возмещения?
   А что оно смогло бы мне дать? Несколько лишних монет, утяжеляющих кошелек? На них все равно не удастся купить достаточно вина, чтобы смыть гнилостный налет брезгливости, оставленный прошедшим днем на моих мыслях.
   - Да, эсса. Отказываюсь.
   Имарр удовлетворенно кивает, делая знак служке, ведущему записи, и тот с громким стуком ставит закрепительную печать на свитке, в котором подробнейшим образом изложено сегодняшнее происшествие. Чуть позже свиток, заверенный еще десятком уже личных печатей Перьев разного полета, спрячется в цельноточеном деревянном футляре и отправится на долгое-долгое хранение в пропасть архивов Крыла попечения. И самое смешное, не сгинет там навсегда, потому что "выдохов" считают и пересчитывают тщательнее, чем сокровища личной казны императора. Как будто ждут той минуты, когда количество ушедших и вернувшихся сравняется и...
   - Что ж, можете быть свободны.
   Церемонно произнесенная фраза - всего лишь дань традициям, ведь ни я, ни Герто не находимся в подчинении у прекрасноликого Пера: Гражданская стража набирается исключительно из добровольцев, желающих пощекотать собственные нервы.
   Когда-то давно "вдохов" выслеживали и отправляли либо в могилу, либо под строгий присмотр регулярные военные и полувоенные службы, но в один прекрасный день "врата мечты" вознамерились открыть для себя вельможные дети, имевшие в своем распоряжении не только земли и золото, но и собственную гвардию. Вспыхнула война. Непродолжительная, не особо кровопролитная, однако поставившая императора по другую линию фронта от его, казалось бы, самых верных подданных. Мятежные герцоги подписали ультиматум, в котором напоминали, что войска империи содержатся и на их подати тоже, стало быть, нарушается священное вассальное право. А законы, древние, как сам мир, гласят: если сюзерен не исполняет своих обязательств, он подлежит немедленному и беспощадному низвержению.
   Император колебался недолго. Всего через месяц внял голосу разума и рыку боевых рогов. А еще через месяц вышел указ, что отныне заниматься розыском "вдохов" было дозволено каждому гражданину империи. На свой страх и риск. "Вдохи" же, соответственно, могли как угодно защищать свое желание отправить дух на прогулку отдельно от тела. Чуть позднее слова императорского указа воплотились в создании Гражданской стражи, куда имели право записаться все желающие: и простые искатели приключений, и весьма знатные люди. Главное, никто из них не должен был быть обременен государственной службой. Проще говоря, под этим знаменем с прежних времен и по сей день собираются бездельники. Такие, как я.
   Имарр уходит, шелестя складками плаща, широкого, но короткого, а значит, позволяющего во всей красе показать ноги, теперь уже со стороны спины. Провожаю дивное создание взглядом и еще долго смотрю на опустевший коридор.
   Пора возвращаться домой. Но пожалуй, сегодня мне не хочется торопиться.
   - Раньше никогда не видел первые минуты "выдоха"? - спрашивает из-за правого плеча Герто.
   Неопределенно киваю, мимолетно вспоминая пробуждение Либбет.
   - Такими бывают девять раз из десяти.
   Ничего себе! Что же случается с теми, кому не повезло оказаться рядом?
   - Если бы Кана промедлила, парой тел на этом свете стало бы меньше.
   Изумленно поворачиваюсь:
   - Хочешь сказать, нас могло задеть?
   - Не нас. - На лице Герто не вздрагивает ни одна черточка. - Его приятелей.
   Да, он прав. Беспомощные, неподвижные, лишенные сознания куклы не смогли бы избежать удара стихий.
   - Если бы Кана промедлила... - А вот теперь что-то меняется. Прямо у меня на глазах. В вечно отрешенном покое юного лица Герто проступают отблески огня, прежде сокрытого глубоко внутри. - Если бы она промедлила...
   Со стороны может показаться, что юноша потрясенно повторяет одни и те же слова, но я-то вижу: ни о каком душевном волнении не идет и речи. Все совсем наоборот. Все переворачивается с ног на голову, открывая книгу с ответами на все вопросы, но я еще не готов принять обнажившуюся правду, поэтому киваю, поспешно прощаясь, и прохожу мимо, невольно ускоряя шаг.
   Домашний дракон, дремлющий в открытых стойлах Крыла попечения, недовольно ворчит, когда я сажусь в скрипучее седло, наверное, столь же старое, как зверь, служащий мне. Вернее, не мне, а дому. Древнему дому Да-Диан, от которого в наступившем веке остались лишь огрызки. Ровно два. Я и Либбет.
   Полупрозрачная пленка третьего века сдвигается, и черно-лиловый глаз вопросительно вглядывается в мое лицо до тех пор, пока не получает тихий приказ:
   - Домой.
   Дракон, переваливаясь с одной пары ног на другую, покидает защитные стенки стойла, и недовольно фыркает, когда ветер взъерошивает тонкую, как ветхая бумага, грязно-желтую чешую. Громоздкая туша подо мной делает шаг, другой, а уже на третьем я привычно закутываюсь в плащ поплотнее, потому что наверху всегда холоднее, чем внизу.
   Что помогает неуклюжим с виду зверям чувствовать себя среди облаков, как рыба в воде? Какая сила позволяет призрачным прыгунам из лесов Арраны преодолевать огромные расстояния в мгновение ока? Кто наделил дубравных фей Изумрудного лона способностью превращать пустоту во все, что только можно пожелать? И почему мир, наполненный чудесами, делит свои безграничные возможности лишь с теми, кто отказывается от собственной изначальной природы?
   Да, они не теряют человеческий облик. Кто-то даже становится совершеннее, чем был. Если захочет, ведь "выдох" может изменять свое тело. В любую сторону. Но людьми они все же перестают быть. Что происходит там, за "вратами"? Никто никогда не мог ответить. Ходят слухи, что сразу по пробуждении воспоминания еще сохраняются, но до обидного обрывочные, касающиеся лишь самых последних мгновений странного сна. А спустя несколько часов они полностью стираются, и человек, переставший быть человеком, навсегда забывает, где странствовал и что делал во время отсутствия души в этом мире. Впрочем, все остальное "выдох" тоже помнит неважно.
   Имена, события, но как правило, только давние - вот и все, что остается в памяти вернувшегося к жизни. И никаких чувств. Ни по какому поводу. Неудивительно, что рано или поздно новорожденные маги предпочитают покидать родные дома и уходить туда, где смогут обрести новую семью, не пылающую страстями. Вот и Либбет уйдет. Не сегодня и не завтра, конечно, но это все равно случится. А потом я останусь совсем один в мраморно-лиственничных стенах имения Да-Диан. Вот тогда, наверное, и начнется настоящая скука...
   Дракон время от времени всхрипывает, словно напоминая хозяину, что уже слишком стар для частых прогулок. Надо будет озаботиться новым ездовым зверем. Вызвать торговца, выбрать яйцо, заняться приручением. На это понадобится не один месяц. И это будет хоть каким-то развлечением. Если я все-таки почувствую вкус к жизни.
   А еще можно жениться. Но о поисках супруги следует задумываться уже только после того, как Либбет покинет имение. Так же, как и о поисках слуг.
   Снег на дворе прибит плотно-плотно, словно толпа усердных работников день напролет возила по нему деревянный каток, и драконьи лапы не проваливаются в белый ковер ни на волосок. Не хрустит, не скрипит под ногами, а на ощупь оказывается совсем гладким. Словно лед, о чем заявляет ладонь, которой я дотрагиваюсь до мерзлого полотна, застилающего камни.
   Дракон, дождавшись, когда я отойду на безопасное расстояние, взмахивает крыльями, снимая тонкую стружку инея, а может, и мраморной плитки с так некстати подвернувшейся стены, поднимается в воздух и направляется к своему гнезду на северной башне. Чтобы лечь там, свернувшись громадным клубком, закрыть глаза и смотреть сны, пока хозяйский свисток вновь не призовет на службу. В прежние времена требовалась дюжина слуг, чтобы содержать только одну ящерицу в чистоте и довольстве, а на весь остальной дом нужна была и вовсе целая армия...
   В прежние времена, которые уже не вернутся.
   Створки парадной двери распахиваются, открываясь не ровно настолько, чтобы можно было протиснуться, а на всю ширину. Другой дом непременно оказался бы выстужен, подобным образом принимая гостей и хозяев, а в моем от порога до потолка главного входа натянута чуть звенящая завеса теплого воздуха, не позволяющая морозу проникать внутрь. Она щекочет кожу, когда я прохожу сквозь, заодно подсушивая одежду и сбивая крупинки снега с сапог. Полезная и безобидная. Нужно только ненадолго задержать дыхание.
   Прилестничный зал загроможден переплетениями нитей, создающими впечатление, что в имении поселился и вознамерился сплести паутину гигантский паук. Радужные и однотонные, разобранные по цветам и смешанные друг с другом, они растянуты прямо в воздухе, за который, видимо, и держатся, потому что креплений нигде не видно. Когда я касаюсь пальцами одной из нитей, она упруго выпрямляется, хотя чуть растрепанные кончики висят совершенно свободно. А в следующий миг приходится уворачиваться от утка, бодро скользящего по шелковой паутине и тянущего за собой двойной шелковый шлейф.
   - У меня будет новый домашний халат?
   Либбет недоуменно поднимает голову от книги:
   - Тебе нужен новый халат?
   Вот в этом весь "выдох": нет, чтобы удивиться, съязвить, отмахнуться, в конце концов - сразу следует вопрос по существу. Вопрос, лишенный хоть какого-то оттенка чувств. Надо? Сделаем. Только скажи.
   - Шучу.
   - А!
   Она опускает взгляд к строчкам букв, и я только теперь полностью осознаю, что Либбет вряд ли помнит смысл слова "шутить". И вряд ли понимает. Просто приняла за правило, что если я так говорю, значит, моя предыдущая фраза не нуждается в немедленном воплощении в жизнь.
   Из "выдохов", наверное, должны получаться идеальные слуги. Но мне, честно говоря, все чаще и чаще хочется чего-то нахально-несовершенного. Пусть они будут подворовывать, валяться на хозяйской постели, блудить, устраивать всяческие пакости по незнанию либо с умыслом. Неважно. Но они будут людьми. Обыкновенными. Такими, чьи мысли и действия я могу понять и хоть как-то объяснить.
   Прядь золотистых волос сползает на лоб и тут же возвращается обратно. Но если бы другая женщина устроила из поправления прически целое представление, прежде всего для себя самой, то Либбет остается увлечена чтением, и все происходит без участия рук. Впрочем, увлечена - слишком сильно сказано. Она напряженно смотрит в книгу, словно видит не слова и фразы, а набор фрагментов, из которых нужно сложить заданный, но неведомый и непонятный узор.
   Присматриваюсь к обложке. Хм. А ведь это один из весьма недурных любовных романов, которыми увлечены придворные дамы. Нарочно ведь выписал из столицы, думал, это поможет хоть что-то разбудить если не в сознании племянницы, то где-нибудь рядом. Не вышло. Она с таким же явным усилием читает реестр расходов. Старается...
   А ведь верно, старается. Но ради чего?
   - Нравится?
   Облокачиваюсь о спинку кресла, заглядывая в книжные страницы. Кусок текста, по которому успеваю пробежаться взглядом, повествует о бессонной ночи и переживаниях героини, встретившей свою первую любовь. По меньшей мере, выглядит забавно. Но только не для моей племянницы.
   - Не знаю.
   - Тогда зачем читаешь?
   Либбет кладет книгу на колени, на шелк домотканого платья.
   - Ты ее подарил.
   - Это единственная причина?
   Она не отвечает, предпочитая разговору молчание, а мгновением спустя я понимаю, что сейчас внимание племянницы целиком отдано ткачеству, потому что два слоя шелкового полотна готовы слиться воедино, но прежде между ними нужно проложить пух, нащипанный с уток. Облачко, похожее на снежное, просачивается сквозь паутину натянутых нитей и, разделяясь на клочки, ныряет в особым образом вытканные кармашки. Самостоятельно. Под неусыпным надзором сидящей в кресле ткачихи.
   - Плащ будет?
   - Да.
   Кропотливое действо заканчивается, и Либбет снова поднимает книгу к глазам.
   - Тебе не нужно делать то, что не хочется.
   - Но я хочу.
   - Прочитать?
   Она снова замолкает, правда, теперь уже по другой причине, и я начинаю жалеть, что завел этот разговор. Все время забываю, что хоть моя племянница и выглядит взрослой девушкой, но уснула, когда ей едва исполнилось тринадцать, а значит, и вернулась из небытия прежним ребенком. Внимательным, неулыбчивым и напрочь забывшим, что такое детство.
   - Извини, дурацкий вопрос.
   Она кивает, то ли соглашаясь, то ли принимая извинения. Хорошо, что я не вижу в этот момент ее глаза. Наверняка они все так же сосредоточенно бесстрастны.
   - У меня назначена встреча.
   - Он уже здесь. Во дворе, - сообщает Либбет, переворачивая страницу.
   Входная дверь снова открывается. Перед гостем, который настороженно заглядывает внутрь, не спеша вступать в пределы чужого дома.
   - Проходите! Милости просим!
   Низкорослый, крепко сбитый мужчина в просторном меховом плаще делает шаг через порог, попадает в тепловую завесу и от неожиданности едва не оступается.
   - Осторожнее!
   - Аж дыхание перехватило... - ошарашенно признается эсса Элари и снова останавливается, глядя на росчерки нитей, заполняющих зал. Глядя не с таким выражением лица, которое подобало бы гостю, но именно так, как я и рассчитывал.
   - Пойдемте, провожу вас в другое место. Более подходящее для беседы.
   Либбет вопросительно поднимает голову, но я спешу погасить очередной порыв к исполнению обязанностей хозяйки дома:
   - Не беспокойся, это ненадолго. Вино я могу налить и сам.
   Эсса Элари идет за мной, с опаской отшатываясь от мерно вздрагивающих нитей, и только в удаленном от зала кабинете, кажется, начинает чувствовать себя хоть немного увереннее. Привычным движением стряхивает с плеч плащ, и тот падает прямо на ковер, а не в услужливо подставленные руки слуг.
   - О, я, право...
   - Ничего-ничего! - Подхожу к шкафу, достаю пару бокалов и бутыль с ввинчивающейся пробкой. - Здесь чисто.
   Он косится на меховое озерцо, растекшееся у ног, но нагибаться и поднимать не решается. Наверное, потому что боится помять наградную ленту, натянутую поверх нарочито скромного камзола.
   - Присаживайтесь, прошу вас. - Вино густо булькает, падая в хрустальные бутоны. - Вы просили о встрече. Какова ее цель?
   Гость с благодарностью принимает бокал, вдыхает аромат выдержанного напитка, но прежде, чем сделать глоток, все-таки дожидается, пока хозяин пригубит угощение первым.
   В столице я, пожалуй, немедленно обвинил бы эссу Элари в оскорблении и вызвал бы на дуэль, но здесь все-таки провинция, нравы хоть и грубее, зато намного ближе к велениям разума. Вполне понятно, что секретарь Городского совета Наббини заботится о том, чтобы жить долго и по возможности счастливо. И ни в коем случае не желает выразить мне свое неуважение. Скорее даже наоборот, если рискнул прийти в дом, где хозяйничает "выдох".
   - Чудный вкус.
   - Вы правы.
   Мы еще какое-то время молчим, наслаждаясь вином, но правила приличия требуют продолжить разговор раньше, чем бокалы оказываются пустыми:
   - Эсса Конран, вы ведь уже давно живете в Наббини.
   - Пятый год.
   И только первый - от дня пробуждения Либбет. Меньше года прошло с тех пор, как девочка открыла глаза после сна, похожего на смерть. Вернее, и являвшегося таковым.
   - Это довольно долгий срок.
   - Согласен.
   - Обычно Совет не принимает скоропалительных решений, но...
   Элари замолкает и косится на темные пятнышки, бисером рассыпавшиеся по моей куртке. Приходится переспросить:
   - О чем вы говорите?
   Почему-то засохшая кровь пугает людей куда больше, чем только что пролитая. Может потому, что влага, вытекающая из разорванной плоти, похожа на маританский сироп, любимый всеми детьми Империи?
   - Мы хотим предложить вам занять достойное место. В Совете.
   - Мы?
   Он, разумеется, не уточняет, многозначительно устремляя взгляд в пространство.
   Что ж, примерно такого развития событий я и ожидал. Еще в тот самый день, когда меня начали представлять местной знати и прочим "достойным" людям. И челюсть сводит от того, что мотивы членов Совета просты, прозрачны и мудры, а стало быть, от них не получится отмахнуться просто так.
   Деньги, сила и власть должны держаться рядом, только тогда они смогут пригодиться для чего-то полезного. Общественно полезного. Интересно, кем определили меня? Наверное, все-таки "силой", потому что немногие из жителей Наббини и окрестностей набрались смелости записаться в Гражданскую стражу. Хотя и деньгами я не обделен, особенно после того, как прибыльно продал часть дальних рудников, а вместо них прикупил леса, вплотную примыкающие к преддверью Изумрудного лона. И мог бы получить еще больше, если бы вздумал пускать туда на прогулки восторженных юнцов. Наверное, так и сделаю. Когда сбегу в очередной раз.
   - А вас не смущает то обстоятельство, что моя племянница...
   Элари чуть наклоняется мне навстречу:
   - Она не вечно будет с вами. Вы же это понимаете. Понимаете?
   Да, скоро я останусь в одиночестве. Долгом или нет, никто не знает. Но хотя слова собеседника больно колют куда-то в межреберье, сердиться не получается.
   Ничего личного, один трезвый и сухой расчет. В чем-то секретарь Совета до боли похож на Либбет, но у него все же есть одно несомненное для моего взгляда преимущество. Вернувшись домой, эсса Элари радостно потрет ладони, откупорит бутылку бережно хранимого для особых случаев вина и позовет супругу, чтобы отметить событие, укрепляющее Городской совет. К вящей славе Наббини, разумеется.
   Что же делать?
   Согласиться? Значит, обречь себя на еще большую скуку.
   Отказаться? Значит, испортить отношения раньше времени. Либбет ведь пока что не ушла.
   - Щедрое предложение.
   Элари расплывается в довольной улыбке, поднося полупустой бокал к губам.
   - Но, конечно, вы предполагаете, что я не только войду в Совет, а и кое-что прибавлю к городской казне?
   - Несомненно, эсса Конран.
   - А раз так, мне хотелось бы прежде, чем дать окончательный ответ, осведомиться, каково ее нынешнее положение.
   Гость кивает, хотя моя просьба явно ему не нравится. Но опять же, ничего личного, просто деньги любят счет.
   - Как скоро вам нужен отчет?
   - Как скоро вы желаете получить ответ?
   Он снова кивает, уже начиная прикидывать, сколько времени понадобится, чтобы спрятать растраты и раздуть доходы, а я спрашиваю, протягивая руку к бутылке:
   - Еще вина?
   - Не откажусь. Вино у вас выше всяких похвал!
   ***
   Здесь...
   Роханна Мон со-Несс помедлила, прежде чем отодвинуть зеркало подальше и повернуть так, чтобы глупое, но честное стекло отражало лишь роспись высокого потолка. Лучше смотреть на замысловато переплетенные друг с другом диковинные цветы, а не на...
   Итог тщательного получасового осмотра оказался неутешительным. Впрочем, именно таким он и должен был быть, поскольку молодящие снадобья, приобретенные у нового поставщика, по всей видимости, содержали в себе дары природы, а не отрыжку иного мира, куда как более могущественную в деле поддержания красоты. С другой стороны, на человека, не впустившего в себя демонического сожителя, подобное волшебство действовало слабо, а то и вообще никак не влияло. Зато одержимого преображало невероятно.
   Роханна плотно закрыла крышку склянки с дорогой, и все же совершенно бесполезной мазью, выдвинула ящик стола и с сожалением посмотрела на ряды разноцветных пузырьков, ранее доказавших свою беспомощность перед всепожирающим временем.
   Жаль. Очень жаль, что та травница должна будет умереть. Или уже умерла? Ну да, Сиенн наверняка добралась до означенного места. Как оно именовалось в бумагах? Блаженный Дол? Судя по названию, край невинный и наивный, ну да тем легче посланнице будет исполнять поручение. А товар все же оттуда поставлялся прекрасный. Лучше многих предыдущих. Можно ли будет найти новый не хуже?
   Женщина задумчиво покрутила склянку в пальцах, на которых начинали все яснее проступать веснушки старческих пятен. Скоро благородной эрте Мон без плотных перчаток невозможно будет показаться на люди. Очень скоро. Надо начинать поиски другого травника. Вот вернется Сиенн, она и...
   Звук, раздавшийся из дальнего угла спальной комнаты, вызвал недовольство Роханны. Но поскольку теперь даже хмуриться было смерти подобно, женщина всеми силами, что еще оставались, сохранила на лице безмятежное выражение, поднимаясь со стула и направляясь к потайной двери, позволявшей входить в дом не с парадного крыльца, а из глухого переулка, в котором прохожих можно было встретить не чаще, чем раз в месяц. Подобных ходов было оборудовано несколько, но этим пользовался один-единственный человек. Человек, не вызывающий ни малейшей приязни, однако настолько полезный, что чувства приходилось задвигать в самый дальний угол.
   Три поворота тяжелого бронзового ключа отперли дверь, и в комнату проскользнул невысокий щуплый мужчина, издалека выглядящий почти мальчишкой. Только выцветшие глаза и высокие залысины подтверждали, что их обладатель заслужил свое теперешнее положение долгой службой, а не оказался баловнем судьбы: как вошедший ни кутался в бесформенный плащ, из складок предательски посверкивало серебро нагрудного знака, словно тот нарочно и по собственной воле старался оказаться снаружи.
   - Блистательная эрте!
   Мужчина ловко упал на одно колено, почтительно прикасаясь губами к руке, протянутой незваному гостю с явной неохотой.
   - Я не ждала вас.
   - О, конечно, конечно, эрте! - Он виновато опустил голову, показав седину плохо прокрашенных волос на макушке. - Однако дело неотложное. Дело настолько важное, что...
   Роханна вернулась к столику и откинула крышку шкатулки. Небольшой, но любому наблюдателю внушающей уважение своими пузатыми боками.
   - Сколько вам нужно на сей раз?
   Мужчина жадно сглотнул, бросив взгляд на тугие колбаски мешочков, набитых монетами.
   - Если позволите, о деньгах поговорим позже. После того, как все... завершится желаемым для нас обоих образом.
   На сей раз Роханна не удержала чувства в узде и сдвинула брови.
   Обладатель Серебряного звена Микко Фари со-Веента прежде всегда брал плату за свои услуги вперед. Брал немало, надо признать, но исполнял то, что обещал, в срок и с необходимой точностью, соответственно, расходы вполне себя окупали. Более того, делопроизводитель Цепи миротворения отличался тщательностью в подсчетах как затрат, так и собственной выгоды, поэтому прозвучавшее заявление не просто настораживало, а пробуждало к жизни давно забытый холодок между лопатками.
   - О чем вы желаете мне сообщить?
   Сереброзвенник отметил изменение тона своей собеседницы и дернул плечом, словно заношенный до многочисленных лоснящихся пятен камзол вдруг стал незнакомым и неуютным.
   Микко Фари не отличался безграничной смелостью, особой подвижностью ума или какими-либо иными качествами, помогающими продвижению по службе, а зарабатывал все блага исключительно усидчивостью, послушанием и терпением. Впрочем, выше серебра он прыгнуть не только не мог, но и не собирался, потому что в число немногочисленных достоинств делопроизводителя входило желание жить спокойно, и нынешний чин как раз позволял это делать без чрезмерных усилий. Вполне возможно, что безродному уроженцу столицы удалось бы ни шатко, ни валко добраться до почтенной старости, так и перебирая бумаги в тишине кабинета, если бы не злосчастное обстоятельство, еще в юности зажегшее в душе эрте Фари огонек голода. Правда, не совсем обычного.
   Немногим более двадцати лет тому назад будущий делопроизводитель, а тогда еще всего лишь дозвенник, проходящий обучение, увидел падающую с неба синюю звезду. Находись он тогда в полном одиночестве, итог знакомства с влиянием да-йинов на человеческую жизнь оказался бы совсем другим, но Микко Фари, можно считать, повезло: рядом с ним были в тот час начальники и прочие вышестоящие персоны, осведомленные об опасности появления демонов. Собственно, благодаря этому он и попал в Цепь миротворения. Как свидетель захвата одержимого. За заслуги, так сказать. Однако полученные впечатления легли в память неизгладимой печатью.
   Шутка ли, увидеть, как прямо у тебя на глазах человек, доселе ничем вроде бы не отличающийся, вдруг с легкостью расшвыривает камни, которые одному ну никак не поднять! Потом были и другие случаи, изучаемые при непосредственном участии новоиспеченного производителя. На смену юношескому восторгу скоро пришло знание, а вместе с ним - лихорадочные раздумья, как бы самому изловчиться и прикоснуться к неведомой мощи. А поскольку, как говорят в народе, ищущий воду рано или поздно провалится в свой колодец, поиски Микко Фари в конце концов увенчались успехом. Правда, эрте Мон была крайне скупа на обещания, но все же оставляла у своего добровольного помощника надежду. Оставляла, надо сказать, весьма умело, поскольку делопроизводитель хоть иногда и ловил себя на мысли, что время уходит впустую, но ни разу не почувствовал себя по-настоящему обманутым.
   - Это стало известно час назад, блистательная эрте. И я сразу же поспешил к вам.
   - Что стало известно?
   Микко Фари облизал губы. Впервые он оказался так близок к осуществлению мечты всей своей жизни, и именно теперь каждый следующий шаг требовалось просчитывать трижды, дабы в решающий миг не оступиться.
   - Помните, вы говорили, эрте... О той возможности. - Слово "той" он почти прошептал, задохнувшись от предвкушения.
   Роханна вонзила ногти в ладони, и только это помогло ей удержать черты лица от брезгливой гримасы.
   Начало разговора уже предвещало недоброе, а неумелая торговля со стороны делопроизводителя только доказывала: случилось нечто неприятное. Нечто опасное. Нечто важное и требующее расходов больше обычного. Впрочем, эрте Мон заплатила бы любую цену, если бы услышала ее сразу, прямо и четко, потому что жила достаточно долго, чтобы отучиться разбрасываться минутами. Но об этом Микко Фари не догадывался, почитая свою нанимательницу хоть и отмеченной демоническим могуществом, но всего лишь старухой.
   - Да. Помню. Я еще не выжила из ума.
   - Думается... Мне думается, настал момент ее осуществить.
   Роханна попыталась улыбнуться, не особенно напрягая мышцы, чтобы кожа не покрылась предательскими шрамами морщин:
   - Почему бы и нет? Но вы же понимаете, что прямо здесь, в эту минуту у меня попросту нет при себе...
   - Да, разумеется, эрте! Не сейчас. Я же сказал: после завершения.
   - Так что же должно завершиться, в конце концов?
   Делопроизводитель еще раз провел языком по верхней губе и полушепотом сообщил:
   - В ближайшее время в ваш дом придут "багряные".
   От такой новости что-то в груди женщины затрепетало. Много лет назад она решила бы, что во всем виновато сердце, но теперь подобное ощущение скорее всего означало, что да-йин, пустивший корни в ее плоти, волнуется. Сама Роханна, как ни странно, осталась спокойна и равнодушна, словно грядущие события никоим образом не могли причинить ей вред. А где-то на дальнем краешке сознания даже возникло злорадное удовлетворение.
   Боишься, демон? Так тебе и надо! Но поводов для бездействия все равно нет.
   - Как скоро? - спросила Роханна.
   - Час или два. Им ведь понадобится кто-то, способный заарканить да-йи... - Микко Фари осекся, хотя на лице его собеседницы по-прежнему не дрожала ни одна черточка. - Чтобы выполнить захват. А такие люди наперечет даже в столице.
   Делопроизводитель не знал, насколько он близок к истине. Именно в Веенте, казалось бы, городе, нуждающемся в наиболее тщательной охране, собственно борцов с демонами было немного, потому что провинции всегда оказывались намного уязвимее перед Ночью синих звезд. Хотя этого Микко Фари как раз и не понимал. Ведь в городе очень много людей, и значит, да-йинам было бы куда как проще найти себе прибежище.
   - Да, ваше сообщение стоит дорого, - Роханна кивнула, но скорее самой себе, а не гостю.
   - Так я могу рассчитывать?
   - Да.
   Впервые был получен прямой ответ, и делопроизводитель почувствовал, как по телу начинает разливаться тепло. Напряжение уходило с каждым новым вдохом, а перед глазами уже вставали картины могущественного будущего.
   - Позвольте, я провожу вас туда, где...
   - Конечно. Подадите мне руку?
   Отказать Микко Фари не мог. И потому, что на подобную просьбу дамы не принято отвечать отказом, и потому, что не хотел далеко отпускать от себя волшебницу, способную исполнить потаенные желания скромного мужчины средних лет.
   Он подал женщине руку. Правда, покрытую плащом, на что Роханна так насмешливо смежила веки, что любой бы на месте эрте Фари залился румянцем и поспешил бы стряхнуть складки ткани вниз. Делопроизводитель не оказался исключением и поспешил исправить невольную оплошность.
   - Так намного лучше, - удовлетворенно отметила Роханна.
   Женщина положила свою ладонь на руку мужчины в том месте, где заканчивался кант манжета. Пальцы с желтыми ногтями, под которыми виднелось что-то темное, погладили кожу, а потом вдруг скользнули к тыльной стороне запястья, чтобы вонзиться прямо в сплетение вен. Делопроизводитель непонимающе охнул, но не успел ничего сказать или сделать, потому что сил на следующий вдох уже не осталось: человеческая кровь не выдержала встречи с кровью пришельца из иного мира.
   Роханна не стала ждать, пока тело сереброзвенника перестанет биться в агонии. Нужно было многое успеть, прежде чем сюда придут гончие Цепи миротворения. К примеру, собрать все необходимое и...
   Усталость накатила неожиданно. Как и всегда. Эрте Мон знала, что демон, с которым она делит одно тело и одну жизнь, позаботится о том, чтобы силы вернулись, и в гораздо большем количестве, чем уходили, но сейчас, опускаясь прямо на пол, в пышный ворох юбок, принимала происходящее с благодарной радостью.
   Когда это случилось в первый раз, ощущался только страх. Всепоглощающий и парализующий. Она не могла шевельнуть ни пальцем, ни даже ресницами, казалось, не могла вздохнуть и думала, что приближается расплата за сделку с да-йином. А потом, вновь воспрянув, убеждала себя, что приступ слабости больше не повторится. Надо признать, убедила. На долгие пятьдесят лет.
   Во второй раз было уже не так страшно, скорее Роханну мучило непонимание. Да и демон молчал, словно не мог или не хотел ничего объяснять. Впрочем, такое поведение стало его главной ошибкой, потому что со временем эрте Мон начала наслаждаться всплесками беспомощности. Замершая посреди комнаты, словно статуя, с оплывшими чертами и потухшими глазами, она, тем не менее, ощущала себя по-настоящему живой. Той, прежней девушкой, еще не прокричавшей в вечность роковое желание. Той, кто была единственной хозяйкой своей судьбы, хотя тогда еще не могла этого понять...
   Затихшее было сердце с силой ударилось о ребра, разгоняя почти остановившуюся кровь. Раз, другой, а потом и вовсе забарабанило в грудь. Роханна вздохнула и поднялась на ноги. Поднялась легко, играючи, словно сбросила с плеч несколько веков жизни. Как все пришлось ко времени, словно нарочно! Сил, впрыснутых демоном в дряхлую плоть, хватит не только на побег, а еще и на то, чтобы обжиться на новом месте.
   На новом месте...
   Эрте Мон задумчиво коснулась губ кончиком пальца, и если бы кто-то сейчас видел ее, то удивился бы жесту, исполненному старухой, но куда больше подходящему юной девице.
   Где оно может найтись, это место?
   Просить о помощи было уже поздно: никакая весть не смогла бы долететь до покровителей эрте Мон за оставшееся в распоряжении женщины время. Нужно было бежать. Пока - только бежать подальше отсюда и надеяться на удачу. Хотя касательно удачи как раз возникали сомнения. Не было ли сегодняшнее происшествие первым знаком того, что беспечной жизни пришел конец?
   Роханна запоздало пожалела, что не расспросила делопроизводителя о причинах начинающейся охоты. Впрочем, мог ли он знать их наверняка? Совсем не обязательно. К тому же...
   Что, если этот дрянной человечишка просто-напросто придумал опасность, чтобы заполучить желаемое? Да, такое вполне возможно. Пусть все предыдущие встречи Микко Фари вел себя благоразумно, его терпение должно было в конце концов истощиться. Что, если он всего лишь поторопил события? Однако теперь узнавать правду было не у кого, а значит, приготовления к бегству не отменялись.
   А если он не врал, предупреждая о визите "багряных", то что же такого наделала эта глупышка Сиенн? В смертоносных талантах своей помощницы эрте Мон не сомневалась, в умении заметать следы - тем более. Почему же след остался, да еще такой, по которому Цепь миротворения предполагает прийти прямо к демону?
   Роханна несколько раз мысленно перебрала все возможные ошибки, которые могла бы совершить ее посланница в Блаженном Доле, однако ни один из вариантов никак не связывался с демонами. Но когда все очевидное оказалось отброшенным в сторону, осталась именно та возможность, на которую эрте Мон всегда трусливо закрывала глаза.
   Если предательство слуг исключено, кандидатом на роль врага может быть только друг.
   Да, долгие десятилетия хранительницу знаний почитали едва ли не как саму Боженку, но поколения демонов все-таки сменяли друг друга. Пусть медленно, незаметно, и тем не менее, из сверстников Роханны в живых давно уже никого не осталось, ведь они-то не желали жить вечно. А прибывающие новички не слишком послушно следовали древним правилам, потому что рассчитывали захватить власть в свои руки. На памяти эрте Мон подобных войн вспыхивало немало. И каждый раз старожилам удавалось остудить пыл юнцов. Но могло ли так продолжаться вечно? Что, если начинается новая война? Тогда устранение старейшего из демонов как нельзя лучше подходит для первого и весьма ощутимого удара.
   Хранительница знаний не верила в то, что все старые, обжившиеся в Дарствии да-йины встанут, как один, на ее защиту: связываться по доброй воле с "багряными" не стал бы никто, даже самый отчаянный. А значит, помощи ждать неоткуда. Собственные запасы - вот все, что осталось в распоряжении, благо, приступ слабости случился донельзя вовремя.
   Размышления, даже неутешительные, никогда не мешали Роханне действовать: она уже успела приготовить к дальней дороге шкатулку и прочие вещи, когда от парадных дверей раздался звон колокольчика.
   Сердце едва не остановилось снова, но прожившая на свете много разных жизней женщина вовремя вспомнила, что гончие Цепи миротворения никогда не звонят и не стучатся, а попросту входят туда, куда пожелают. Стало быть, на пороге стоял кто-то другой. Кто-то, преследующий цели, отличные от поимки и уничтожения демонов.
   В очередной раз порадовавшись собственной прозорливости, благодаря которой в доме сейчас кроме хозяйки не было ни одной живой души, Роханна открыла дверь новому гостю. Вернее, гостям, потому что спину невзрачно одетой молодой женщины прикрывали три фигуры, с ног до головы закутанные в темные плащи.
   - Эрте Мон, я полагаю?
   Для человека, выглядящего не лучше городских нищих, незнакомка изъяснялась слишком уверенным, можно сказать, приказным тоном, а значит, не была той, кем казалась, и Роханна, решив, что двум бедам сразу все равно не случиться, ответила:
   - Да. Кого имею честь видеть?
   Впрочем, можно было не спрашивать: от пришелицы-недокровки за милю разило неосуществимыми желаниями.
   - Мое имя ничего не стоит. Особенно по сравнению с вашим.
   Роханна отступила назад, освобождая незваным гостям проход в дом, а когда последний плащ прошелестел по порогу, опустила на закрывшуюся дверь увесистый засов.
   Незнакомка тем временем ушла недалеко, всего лишь до середины гостиной, осмотрелась по сторонам и принялась сдвигать к стенам немногочисленные стулья, столики и кушетки, а когда сочла, что расчищено достаточно места, звонко щелкнула пальцами. Пришедшие с ней люди скинули плащи на пол, и Роханна поняла, что сегодня ее жизнь уж точно не прервется.
   Лица трех женщин, занявших места в вершинах невидимого треугольника, не выражали ничего. Правда, покоя в них тоже не было, скорее присутствовали растерянность и полное непонимание происходящего. А впрочем, нужно ли орудиям хоть что-нибудь понимать? Женщины, чья нагота была едва прикрыта кусками ткани, давно уже утратили собственную волю, превратившись в покорных исполнителей, приступающих к делу по первому же приказанию.
   Марево портала, сгустившееся посередине комнаты, повисло спустя всего минуту после щелчка пальцев. Незнакомка, командующая маленьким отрядом, подошла к подрагивающей границе, разделяющей пространства, и торжественно произнесла:
   - Мой господин, Иакин Кавалено со-Катрала, нижайше просит эрте Роханну Мон со-Несс посетить его скромные владения и заверяет, что гостья не будет испытывать нужды ни в одной из своих потребностей.
   Прозвучавшее имя не было знакомо Роханне, но о самом роде Кавалено что-то смутно припоминалось. Кажется, лет сто семьдесят тому назад упомянутая семья в полном составе отправилась на только что присоединенные к Дарствию земли, после чего совершенно исчезла из вида. Возможно, радушный хозяин, щедро приславший за эрте Мон портальный отряд, происходил как раз из того рода. Но даже если и нет...
   - Я принимаю приглашение вашего господина, - церемонно ответила Роханна, чувствуя, как зуд нетерпения становится все сильнее.
   Незнакомка почтительно поклонилась:
   - Прошу вас.
   Эрте Мон мельком взглянула на увесистую шкатулку. Жаль было оставлять монеты на поживу врагам, но протащить их с собой удалось бы едва ли.
   Хранительница знаний глубоко вдохнула и переступила черту, отделяющую Веенту от места, где ожидали прибытия важной гостьи. Облако портала, словно болотная трясина, вставшая на дыбы, втянуло в себя путешественницу, помутнело и вновь стало прозрачным, но одновременно не позволяющим ничего разглядеть сквозь себя.
   Предводительница отряда обошла портал вокруг, останавливаясь у каждой вершины треугольника и прикасаясь губами ко лбам безмолвных проводниц.
   - Беззвездной ночи, сестра...
   Прощальные слова прозвучали трижды. На лицах женщин не дрогнула ни одна черточка, но та, что уходила в портал, не оглядываясь, знала: полученный приказ будет исполнен. Без задержек и колебаний.
   ***
   И сейчас...
   - Не ожидал?
   Вообще-то глупо было задавать такой вопрос человеку, спозаранку сидящему за столом полностью одетым и без следа сна на лице, но рыжий, по всей видимости, не смог удержаться. Наверное, слишком долго и любовно готовил приветствие, чтобы от него отказываться. Даже полностью осознавая нелепость своего поведения.
   - Ты сейчас от чьего имени говоришь-то?
   - А разве у меня много имен? - Натти с нарочитым удивлением почесал затылок. - Отродясь всего одно и было.
   И тем не менее, рыжему нахалу я ничего не задолжал. В отличие от парня, обладающего трехцветной шевелюрой.
   - А если оставить в покое дурачества? Хотя бы на минутку?
   В ответ раздался вздох, такой тяжелый, будто мое предложение было не просто оскорбительным - святотатственным, и только врожденное миролюбие не позволило собеседнику ринуться в бой. А следующий вопрос показал, что противник сдаваться не собирается:
   - Не, ну правда же, не ждал меня так рано?
   Чтобы не тратить драгоценное время на бессмысленный обмен уколами, пришлось признать:
   - Не ждал. Но был готов. На всякий случай.
   Хотя, если задуматься, ни к чему определенному я не готовился. Виновато было что-то, витавшее в весеннем воздухе, то ли тревожное, то ли манящее, и именно оно не давало мне ночью сомкнуть глаз, потому что очень хорошо сочеталось со смутными размышлениями.
   - Можешь считать, случай случился. Пошли на солнышко, поболтаем.
   Далеко уходить не стали: сели у крыльца в закутке поленницы, прямо на чурбаки. Натти зажмурился, помолчал, подставляя веснушчатый нос пока еще не слишком жарким лучам рассветного светила, и спросил, не открывая глаз:
   - Помнишь, зачем сюда наведывалась та девица из столицы? Ее первую цель?
   О таком говорят: "не забывается". Как бы ни хотелось.
   - Конечно. Хотела пожурить травницу за плохой товар.
   - Ага, по поручению своей хозяйки, - последовало уточнение, видимо, кажущееся моему собеседнику очень важным.
   - Ну да. Правда, все закончилось совсем другими делами.
   Рыжий мотнул головой:
   - Не закончилось.
   По моей спине где-то между курткой и полотном рубашки пробежал холодок. К тому, чтобы в скором времени вновь встречаться с демонами, я точно не был готов.
   - То есть?
   - Хозяйка убитой убийцы сбежала.
   Неудивительно, после всего-то произошедшего! Впрочем, судя по недовольному тону рыжего, побега не должно было случиться.
   - Кто-то предупредил?
   - Некий делопроизводитель Цепи миротворения.
   - Ого.
   - Ага.
   Он снова замолчал, наслаждаясь теплом солнца.
   И все-таки, кое-чего я ожидал. К примеру, четкого и недвусмысленного приказа к действию. А вместо того получил пространную и тяжело тянущуюся беседу, в которой все вопросы и ответы известны наперед.
   - Его взяли?
   - Уже остывшим. В ее доме посреди столицы.
   - По следу отправились?
   Натти хмыкнул:
   - Проклятия по тому следу отправились, и только.
   Пожалуй, это была первая рытвина, заставившая разговор споткнуться. Ненадолго, потому что я не стал гадать, а потребовал:
   - Поясни.
   Рыжий все так же лениво, будто речь шла о вещах, не стоивших внимания, продолжил:
   - Та старуха не просто сбежала, а воспользовалась порталом. Представляешь? Соорудила прямо посреди дома. Но это было бы только полбеды.
   Полбеды? Для человека, не представляющего себе, что такое портал, и подобного сообщения хватит, чтобы серьезно насторожиться.
   - Есть еще вторая половина?
   - Проводницы... ну, те, кто помогает перемещаться, остались на своих местах. Мертвые. Только прежде, чем с собой покончить, они портал закрывать не стали. Их и затянуло внутрь... по пояс примерно. А поскольку проход уже потерял устойчивость, никакого перемещения не состоялось, зато тела размололо. На мелкие кусочки. Собственно, нетронутыми остались только ноги. Примерно от середины бедра.
   Оставив в покое невнятные предположения о принципах перемещения в пространстве, я представил себе описанную картину. Должно быть, зрелище впечатляло. Но что в нем такого уж необычного? Беглянка не хотела оставлять следов, вот и все.
   - Это плохо?
   Натти посмотрел на меня. С прищуром, показывающим сомнение в наличии в моей голове разумных мыслей. А потом подвел итог всему рассказу двумя словами:
   - Это чудовищно.
   Лично я никаких особенных ужасов в услышанном не нашел. Напротив, все происходило так обыденно, что...
   Хм. Именно обыденно. Хорошее впечатление. Многое поясняющее. Но подробностей все еще слишком мало.
   - Ну померли проводницы, как ты их называешь... С кем не бывает?
   Рыжий еще с минуту всматривался в мое лицо, потом разочарованно хлопнул себя ладонью по затылку:
   - Эх, все время забываю, что тебе эти истории говорят меньше, чем придорожный камень! Но всего объяснять не стану, попробуй сам догадаться. На досуге. А начнем вот с чего... Для открытия портала нужны люди, особым образом подготовленные. С вживленными демонами. Как думаешь, таких легко сделать?
   Я вспомнил сереброзвенниц, которые у меня на глазах орудовали демонами и людьми. Одна вынимала, другая вживляла. Первая явно была утомлена своей работой, а вот у второй исцеление Кифа не вызвало никаких видимых усилий.
   - Вживлять нетрудно.
   Натти криво усмехнулся и все же согласился:
   - Положим, что так. Но число демонов в Сосудах не бесконечно, и потому, когда подходит срок, человека надо чистить особым образом, чтобы не потерять да-йина. А тут никакого вычищения не было, понимаешь? Они просто убили сами себя, и демоны...
   - Исчезли?
   - Да! Повторяю еще раз: их число не бесконечно.
   А любые вещи тем ценнее, чем ограниченнее их количество. Это я понимаю.
   - Хочешь сказать, просто так разбрасываться ими никто бы не стал?
   Вот теперь он кивнул в полной мере удовлетворенно:
   - В точку!
   Итак, что у нас есть? Старуха, посланница которой вела себя подозрительно и опасно. Побег, случившийся сразу после того, как был отдан приказ о поимке. Принесенные в жертву демоны. Вывод может быть только один.
   - Беглянка - важная персона.
   - Похоже на то. Очень похоже.
   Я был готов услышать продолжение истории, но Натти замолчал, и повисшая пауза невольно подстегнула мое воображение.
   Женщина, способная сбежать из-под носа "багряных", да к тому же легко уничтожающая сокровища, недоступные простому смертному даже в мечтах. И при всем этом посылающая служанку, чтобы взыскать несколько монет с проштрафившейся лекарицы?! Что-то не вяжется одно с другим. Не могла она жалеть о деньгах, потраченных на мази и притирания. Если уж на то пошло, добраться сюда из столицы стоило намного дороже нескольких склянок. Я бы на месте старухи, отправляя своего подручного в дальнюю даль, отдал бы приказ, на самом деле стоящий затрачиваемых усилий. Например, уничтожить обидчика.
   Неужели, так и должно было произойти? Дурнушка по имени Сиенна ведь желала, во что бы то ни стало, оказаться в Блаженном Доле, а не просто получить извинения, значит...
   Да, наверняка. За лекарицей приходил убийца, правда, успешно отвлекшийся на другое занятие. Но зачем старухе вдруг понадобилась смерть человека, скорее всего, никогда лично с ней не встречавшегося? Обычно могилами запечатывают тайны. Что же должно было оставаться секретным здесь? Сами покупки, другого объяснения не находится. Покупки, позволяющие сохранять видимость молодости, почему-то очень важную для столичной дамы.
   Последний вывод привел меня в совершеннейший тупик. К каменной кладке высокой стены, в которую можно было только упереться лбом, но не пройти насквозь. Пришлось сделать шаг в сторону, в боковой коридор других размышлений.
   Побег. После всего случившегося он не мог не произойти, это верно. Я бы тоже, предполагая неудачу своего посланника, постарался бы отправиться подальше от ищеек "багряных". Причем предпринял бы все необходимые меры заранее.
   - Она готовилась сбежать?
   Натти недоуменно сдвинул брови:
   - Ты о чем?
   - Ее дом. В каком он был виде?
   - Если не считать крови и мешанины костей с мясом... В порядке.
   - Я не об этом. Там были следы сборов? Порталы не строятся, чтобы перейти из одной комнаты в другую, ведь так? Значит, она собиралась куда-то далеко. Собиралась, понимаешь?
   Рот рыжего растянулся в странной улыбке, вроде и не предполагающей искреннее веселье, но явно довольной:
   - Да, собиралась. Но все осталось на своих местах. Шкатулка с деньгами, другие вещи.
   Вот она, недостающая деталь! Теперь картинка стала намного понятнее.
   - Почему ты сразу об этом не сказал?
   - А это меняет дело?
   - Еще бы!
   Натти заинтересованно прищурился:
   - И чем же меняет?
   Еще больше запутывает, если изложить словами первое впечатление. А если присмотреться ко второму...
   - За ней кто-то приходил. И увел с собой.
   - Хочешь сказать, ее похитили?
   - Не знаю. Может, да. Может, нет. В любом случае, долго думать ей не дали. Да и деньги бросила... Где находится ее дом?
   - В столице, я же уже сказал.
   - А конкретнее?
   - Квартал Медвежьих лап.
   Я чуть не поперхнулся, и рыжий даже обеспокоенно хлопнул меня ладонью по загривку:
   - Ты чего это?
   - Она богатая женщина, вне всякого сомнения. Но к тому же она должна очень хорошо знать цену деньгам.
   - Почему?
   Захотелось повторить его же слова. О том, что каждый из нас может быть несведущим в делах, кажущихся другому простыми и понятными, но я все же удержался от соблазна.
   - Видишь ли, эта часть города - одна из старейших в Веенте. Собственно, вокруг нее и нескольких других деревушек и строилась столица. А тамошние дома принадлежали семьям тех, кто стоял у истоков Дарствия... Как зовут эту старуху?
   - Роханна Мон со-Несс.
   Я повторил имя про себя, покатал на языке, попробовал, что называется, на вкус, но ни одна струнка памяти даже не дрогнула.
   - Ее предки никогда не жили в столице.
   - А братец сказал, что дом - наследственное владение.
   - Он сам-то давно поселился в Веенте?
   Должно быть, мой вопрос прозвучал слишком презрительно, потому что рыжий заметно напрягся каждой черточкой лица.
   - Какая разница?
   - От прежней столицы ничего почти ничего не осталось. Одни приезжие. Тот, кому посчастливилось родиться в границах Веенты, уже считается коренным жителем. И о славном прошлом никто ничего не хочет...
   - Жалеешь?
   Он спросил совершенно бесстрастно, даже невинно, но именно отсутствие чувств в голосе придавало вопросу опасную глубину.
   Жалею ли? Да. Я заставил себя смириться с настоящим. И мой отец наверняка точно так же когда заставлял себя почитать полученную должность, как драгоценный дар. Но ему было чуть легче. На несколько десятков лет. Правда, уже тогда по столичным улицам топтались взад и вперед пришельцы изо всех уголков Дарствия. Но в мою бытность стало намного хуже.
   Шумные, бесцеремонные, готовые поступиться чем угодно, чтобы зацепиться за жизнь в Веенте. Смелые? Увы. Намного более смелые, чем те, кто помнил камни мостовых столицы памятью многочисленных предков. И намного более целеустремленные. Не знающие пределов своим желаниям. Вот как тот пастух, которому втемяшилось в голову совершить подвиг. Он ведь не остановился ни перед чем, пусть и под влиянием демона. Те, другие, тоже не останавливаются.
   Они сильнее меня и любого другого наследника семей, основавших столицу, а вместе с ней и Дарствие. Они почитают превыше всего свои желания, а те, кто когда-то встал под знамена Дарохранителя, если чего-то и желали, то вовсе не для себя. Наверное, не умели. И детей своих не научили.
   - Жалеешь? - вопрос повторился с еще большей бесстрастностью.
   - Давай закончим этот разговор.
   - Жалеешь?
   Я ведь не отвечу, и рыжий это прекрасно понимает. Не отвечу не потому, что стыжусь сказать "да" вслух. Причина совсем другая. Совсем некстати выбравшаяся на поверхность памяти.
   Мне не довелось побывать у престола. Не получилось занять достойное место в дарственной службе. Я никогда не возглавлял войска, не ел с золота, не вершил великие дела. Если честно оценить прошедший десяток лет, то мое место было лишь немногим выше, чем место того же столичного попрошайки, измывающегося над собаками. Даже имена наши звучат одинаково, и кому какое дело до того, что Веента моего рода - крохотная древняя деревушка, помнящая рождение великого города?
   Прошлое отнято, стерто в пыль, растоптано сапогами многочисленных прохожих и смыто в сточные канавы первым же весенним дождем. Будущее предопределено, записано в бумагах, скреплено всеми необходимыми печатями. Осталась только клетка настоящего.
   - Жалеешь?
   Я почти не расслышал голос рыжего. Сначала из-за крови, гневно зашумевшей в ушах, а потом из-за птичьей трели, раздавшейся из бело-розового облака кроны ближайшего вишневого дерева.
   Хотите что-то приказать? Приказывайте. Но зачем лезете в душу? Я не пустил туда демона, так неужели пущу кого-то другого?
   - Жалеешь?
   Я поднялся с чурбака, отряхнул штанину от древесной трухи и пошел обратно в дом.
   ***
   По-настоящему мне было жаль лишь одного. Что под рукой нет никакого дела, которое можно было бы поставить преградой на пути вопросов неугомонного Натти. Оставалось уповать лишь на случай в лице кого-то из дольинцев, но то ли время было слишком раннее, то ли Смотрителя никогда не тревожили по мелочам: сторонняя помощь не подоспела. Зато рыжий неторопливо, по-хозяйски последовал за мной на кухню.
   Он долго смотрел, как я набираю воды в кружку, как выпиваю прохладную влагу одним медленным глотком, как обшариваю полки в поисках съестного и нахожу остатки пирога. Смотрел, как я отщипываю румяное тесто по крохотному кусочку и кормлю встрепенувшегося и слетевшего с моей груди на стол жука. Смотрел и молчал, хотя должен был повторять и повторять свой дурацкий вопрос.
   Насытившись, жук взлетел мне на плечо, но не задремал снова, а пристроился у самой шеи, щекоча кожу щеточками усов. Выражал благодарность, наверное. А вот во взгляде человека, находящегося по другую сторону стола, чувств пока не проявлялось.
   - Сегодня тебе разве не нужно спасать мир?
   - Мир подождет, - равнодушно ответил Натти.
   Два слова, произнесенные без малейшего намека на шутку, почему-то кольнули куда-то рядом с сердцем. Я до сих пор ничего не знал о своем собеседнике, никаких особых подробностей, да и не хотел узнавать, но сказанного сейчас оказалось достаточно, чтобы понять: передо мной стоит не человек.
   По крайней мере, не человек в эту самую минуту. И хотя его волосы по-прежнему отливали только золотом без вкрапления прочих цветов, что-то изменилось. Существенно. Он сейчас немного походил на золотозвенника, но тот, пожалуй, все же никогда не терял человечности полностью, а на меня смотрел карими глазами кто-то чужой. Кто-то, кто действительно способен заставить мир подождать.
   - Что тебе нужно?
   - Я уже говорил. Помощь.
   - Какая?
   - Раньше ты бы не стал спрашивать об этом.
   Больше всего происходящее походило на то, что мне сейчас начнут выкручивать руки. На дыбе. До тех самых пор, пока я, глотая сопли и кровь, не буду нижайше умолять принять мои услуги.
   - Ответишь?
   Он пожал плечами, как мне показалось, немного устало, а ржаво-карий взгляд вдруг дрогнул и поплыл, теряя прежнюю мертвенную уверенность:
   - Частично ты уже помог. С размышлениями про старуху.
   - Это слишком просто. Любой сопроводитель умеет так делать на первом же году службы.
   - Тебе виднее.
   - Стоило расспрашивать меня ради такой малости, когда под рукой много других таких же помощников?
   Натти усмехнулся:
   - Не знаю, какова была твоя прежняя служба, но есть кое-что, ставящее тебя на ступеньку выше всех прочих сопроводителей. И ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты был там. В этих... Как ты их называешь? В обстоятельствах.
   - Они завершились. Других пока не наступило. И большего я предположить не могу.
   - А предполагать не надо.
   - Ты же сказал, что старуха сбежала неизвестно куда.
   - Не говорил.
   - Но...
   Карие глаза вновь лукаво сощурились:
   - Я сказал, что никто не отправился по следу.
   Захотелось стукнуть по лбу. По своему, конечно же. Ну я и дурак! Нагреб кучу всяких умствований, а самое главное, лежащее на виду, обошел стороной. Неужели, это конец? Да, способность сосредотачиваться должна была начать ослабевать, но не так же скоро... И не так же сильно, Боженка меня побери!
   - Почему?
   - На то было несколько причин, - Натти сел на скамью, достал из-за пазухи потертую фляжку и плеснул темно-красной, почти черной жидкости мне в кружку. - Выпьем? В знак примирения?
   От таких предложений не принято отказываться. Вот и я не отказался, хотя глушить вино с утра не хотелось вовсе. Впрочем, вкус у подношения оказался вполне приятным, хотя и излишне терпким, с заметной горчинкой. Рыжий, в свою очередь, поднес к губам фляжку, сделал большой глоток, а потом, как ни в чем не бывало, продолжил беседу:
   - Выяснение места назначения заняло больше времени, чем можно было потратить, чтобы настичь беглянку по горячим следам. А когда стало ясно, куда она направилась, пришлось задуматься. И серьезно.
   - И каковы итоги раздумий?
   Вместо ответа Натти небрежно спросил:
   - Ты что-нибудь знаешь о южных провинциях Дарствия?
   - Немногое. Моя аленна иногда рассказывала о своей родине. Но я, признаться, не особенно вслушивался в эти рассказы.
   - Ты что, был женат? - удивленно вскинул брови рыжий. - И долго?
   - Больше пяти лет. А что в этом странного?
   - Странно, что жена тебя так долго терпела... Но это так, к слову. В общем, ничего не знаешь?
   - Можешь считать и так.
   - Хорошо, тогда слушай. - Натти оперся локтями о стол. - Почти все южные земли присоединились к Дарствию под действием силы, но среди них нашлись и такие, что предпочли перейти на другую сторону по собственной воле. А все мы знаем, как Дарохранитель щедр в милости своей с теми, кто покорно склоняет перед ним голову... Провинции, по собственной воле вставшие под знамя Логарена, получили за это хорошую плату.
   - Это справедливо.
   - Ну да, ну да... - скривился рыжий. - В частности, им было разрешено ввести собственных управителей.
   Он замолчал, ясно показывая, что теперь я должен что-то понять самостоятельно.
   Меньше всего мне хотелось сейчас действовать по указке наглеца, попытавшегося содрать корку со старых шрамов моей души. Если бы не глупейшая ошибка, совершенная то ли по рассеянности, то ли от злости, я бы не поддался искушению войти в обстоятельства. Но сейчас передо мной встал непростой, даже болезненный выбор: попробовать удержать прежние умения при себе или раз и навсегда попрощаться с ними. В конце второго пути меня ожидала участь эрте Ловига. Завидная для многих. Почетная. Почитаемая. И ужасающе спокойная.
   Я перевел взгляд за кухонное окно, туда, где не по дням, а по часам расцветал сад. Мне же нужен был покой, как можно было об этом забыть? Или всему виной сумбур последних суток, многократно поменявший местами хорошее и дурное?
   Нет, я не запутался. Я шел по своей собственной тропе, никуда не сворачивая. Пока не оказался на перекрестке вместе с толпой других людей. Потом они разбежались в стороны, оставив меня без подсказок, куда двигаться дальше. А мне ведь так хотелось отправиться с ними... Хоть куда-нибудь.
   Может быть, следовало прямо заявить об этом желании? Что ответил бы мне тот же золотозвенник? Промолчал бы? Отмахнулся? Позвал за собой?
   Вот последнее - вряд ли. Я нужен ему здесь. Как запас, задвинутый в дальний угол хранилища, сберегаемый для крайней нужды. Он ведь дал понять, что все мои достоинства умещаются в одной щепоти. Да, воевать будут другие, а мне, по всей видимости, придется ждать окончания сражений и бродить потом по полю боя, добивая раненых врагов и собирая мертвые тела друзей...
   Из болота раздумий меня вытащил щелчок пальцев. Прямо около уха. Звонкий. Почти оглушающий.
   - Ты что, заснул? По ночам надо такие дела делать.
   - О чем мы говорили?
   Я прекрасно помнил последнюю фразу прерванной беседы, но втайне надеялся, что долгая пауза поможет сменить тему. Надеялся зря: собеседник остался непреклонен.
   - Катрала получила от Дарохранителя право назначать собственных управителей, - повторил рыжий и снова замолчал, внимательно глядя на меня.
   Ну и что именно я должен сообразить?
   Собственное управление. Наместничество, если говорить точнее. Берется отдаленный от столицы и по каким-то другим причинам мало угодный властям кусок земли и отдается на откуп человеку, способному с ним справиться. Как правило, достаточно богатому либо обладающему иными способностями для установления влияния над другими людьми. Получается что-то вроде того же Перевального форта, комендант которого для беженцев - и Бож, и Боженка, и отец родной. Правда, действует он уже не по исходным и обязательным в других местах дарственным законам, а по своим...
   Кажется, понял, куда клонит Натти.
   - Цепи не имеют там здешних возможностей?
   - Их там вовсе нет.
   - Возможностей?
   - Цепей, - коротко ответил рыжий.
   Неприятные обстоятельства, не спорю. Но есть великое множество других способов добиваться цели.
   - Это что-то меняет?
   - А ты как думаешь?
   - Я думаю, что "багряным" нужно добраться до беглянки, а заодно и до тех, кто ей помогает.
   - Верно.
   - И я думаю, что Звеньям не возбраняется на время переставать быть Звеньями.
   Натти улыбнулся, цыкнув зубом:
   - Не возбраняется. Только есть еще кое-что.
   - Здесь или там?
   Ответ последовал не мгновенно. Мне даже показалось, что рыжему трудно подбирать для него слова, и это было тем более странным, потому что услышанное мной через несколько минут прозвучало вполне безобидно:
   - В Катрале нет Цепей и Звеньев, зато есть бальгерия. С местного наречия это можно перевести, как "божьи слуги".
   - Тамошние жители настолько верующие?
   Натти почему-то сжал пальцы правой руки в кулак, дождался, пока костяшки побелеют, и только потом сказал:
   - Истово верующие.
   Я все еще не мог уловить причину его тревоги, теперь уже вполне очевидной.
   Люди верят в Божа и Боженку? Ну и пусть. Что в этом плохого? Не знаю, как в Блаженном Доле, а в столице тоже многие верят. И с детства ходят в общественные кумирни. Меня такое счастье миновало, потому что отца куда больше волновали дарственные дела, а мать предпочитала заниматься домом, а не душой. Только по большим празднествам мне и моим сверстникам из соседних домовладений удавалось услышать сказки из уст прибоженных. А когда моя жизнь переместилась в казармы Крыла сопровождения, вера сама собой исчезла. Растворилась в прошлом.
   - Ты так говоришь, будто верить - преступление.
   - Верить - нет. Но вера часто побуждает к деяниям.
   Он словно прислушался к чему-то далекому, а потом, напевно растягивая слова, произнес:
   - И когда с ночного неба упадут звезды, яркие, как осколки неба дневного, явятся в мир звери, пожирающие людей. Но не плоть и кровь насыщают ненасытные пасти, а свет невинных душ, не умеющих отрешить себя от мирских страстей. Нет защиты от сего врага, кроме праведности, но и та слабеет, не будучи напитанной ежечасными жертвами.
   Что знакомое почудилось мне в этом однотонном напеве. Кажется, я уже слышал его. И не один раз. Правда, почти без слов...
   Память прыгнула назад. На год или два. В те времена, когда я еще старался жить, как заведено предками. Жить семьей вместе со строгой чернокосой южанкой, от месяца к месяцу становящейся все молчаливее. Она всякий раз напевала так перед сном. Тихим шепотом. А потом ложилась в постель, расслабленная и спокойная, словно убаюканная своей странной песней.
   - Откуда ты это знаешь?
   - Что?
   - Слова вечерней молитвы.
   Натти переспросил:
   - Именно вечерней?
   - Ну... да. Наверное.
   - Так проповедуют в кумирнях Юга. В той же Катрале. А вот в какое время дня, мне не говорили.
   - Все еще не понимаю, к чему этот разговор. Есть земли. На землях живут люди. Люди верят, и правильно делают. Что еще?
   - Ага, делают. Правильно. - Губы рыжего в очередной раз брезгливо скривились, словно он собирался положить в рот что-то скользкое и омерзительное вроде лягушки. - И тебя ничего не настораживает в тех словах? Ах да, конечно, ты же к ним привык. Небось, каждый вечер слышал? А может, и сам повторял, вслед за женой?
   - Лодия была вовсе не...
   Хотел сказать "не набожна", но понял: в чем-то Натти все же прав. Она твердила так ежедневно. И это только при мне. А в мое отсутствие? Чем она занималась с утра до вечера? Может быть, молилась, наминая колени. Хотя, даже со всеми этими странностями...
   - Она была хорошей женщиной.
   - Хорошей, так хорошей, - согласился рыжий. - Да и все остальные южане наверняка неплохи. Пока слова не переходят в дела.
   - Ты меня запутал. Что не так с этой несчастной Катралой?
   - Как знать, может, она на поверку счастливее прочих краев. А что не так... Сам скоро увидишь.
   Вот, значит, ради чего была затеяна эта изматывающая душу беседа?
   - Что мне там делать?
   - А вот это решишь на месте. Может, и вовсе ничего делать не придется. А может, придется попотеть, да еще как.
   - Говори прямо!
   Натти улыбнулся, теперь уже во весь рот.
   - Поскольку в Катрале Цепей нет и в помине, посылать туда кого-то из Звеньев бессмысленно, потому что никакой поддержки и помощи они не получат. Впрочем, как и любой другой посланник. Тому, кто отправится туда, останется полагаться только на собственные силы.
   - Которых у меня, как ты помнишь, нет.
   - Это верно, - охотно соглашаясь, кивнул рыжий.
   - Тогда какого Божа...
   - Думаешь, я сидел бы сейчас здесь и разговаривал с тобой? Если бы все было просто, кто-то вроде того юнца, напичканного да-йинами под завязку, уже возвращался бы с пойманной беглянкой под мышкой.
   - Да в чем тут сложность?
   - Ты слышал слова молитвы? А теперь представь, что существуют люди, которые приняли это напутствие для себя, как приказ.
   - Даже пытаться не буду! Или говори прямо, или...
   - Далеко все равно не прогонишь.
   - Ты скажешь?
   Он глубоко вдохнул, шевеля губами, будто отчитывая меня за что-то.
   - Катрала боится демонов. А как поступают люди, когда чего-то боятся?
   - Стараются защитить себя.
   - Вот. А защита бывает разной. Можно тщательно следить друг за другом. Можно запирать двери и окна. Можно проводить дни в молитвах. Но если не уберегся или не уберег кого-то из близких, и дурное семя упало в благодатную почву... С сорняками ведь кто как борется. Кто дожидается, пока растение окрепнет, чтобы выполоть, не оставляя в земле корней, а кто-то попросту пускает пал.
   - Хочешь сказать...
   - В Катрале демонов корчуют огнем и мечом. При малейшем подозрении. Даже не оправдавшемся, - спокойно закончил Натти.
   - Но одержимых демонами ведь еще нужно распознать?
   - Конечно. Правда, это совсем нетрудно, если у тебя на службе есть недокровки.
   - Недо... кто?
   - Плод соития обычного человека и одержимого. Видишь ли, демон не может перейти из тела в тело, если только первое не умрет, а значит, не может оставить себя в потомстве. Зато наделяет своего человеческого наследника... вернее, обделяет одним замечательным свойством. Недокровка не способен заполучить демона, как бы сильно ни желал. С детства эти несчастные страдают от неисполнимого желания стать такими, как один из родителей. А чем сильнее желание, чем больнее осознание полученного проклятия, тем острее зависть - лучшее средство для утончения природного нюха. Аромат демона живет в их памяти, нужно только легонько подстегнуть, и...
   Я припомнил всплески собственной зависти, случавшиеся хоть и редко, но всякий раз добиравшиеся до самого сердца. Пожалуй, в такие минуты мои чувства и впрямь обострялись. А вот рассудок... Скажем так, притуплялся.
   - Зависть, говоришь? А если завидовать не только исполнению желаний?
   - Почему бы и нет? У кого-то красивая жена, у кого-то толстый кошелек, а кто-то славится своей мудростью. Поводов хватит на всех.
   Это правда. Омерзительная своей кристальной простотой.
   - И кто может поручиться, что...
   - Что недокровка будет искренен в указании врага? - Улыбка Натти стала шире, обнажая зубы. - Никто.
   - Но тогда...
   Своры ищеек, снующих по городам и весям и подающих голос на любого, кто им не по нраву. Сами-то они надежно защищены происхождением от малейших подозрений, но все остальные люди каждую минуту своей жизни подвергаются опасности быть обвиненными и уничтоженными. Без возможности оправдания.
   - Знаешь... Я не хочу отправляться в Катралу.
   Рыжий расхохотался, хлопая ладонью по столу:
   - Не все так страшно! Хотя... И страшно - тоже. К тому же, у тебя нет выбора. Здесь ты в ближайшее время точно не сможешь оставаться.
   - Это еще почему?
   Карий взгляд сверкнул опасным огоньком, и эта искра словно попала в костер, кем-то сложенный у меня под ребрами. Но дрова не заполыхали жарким огнем, а наполнили грудь мокрым удушливым дымом, который, поднимаясь все выше, становился похожим и вовсе на слизь, в конце концов, плотным комком вставшую прямо в горле.
   А мгновением позже я понял, что не могу вздохнуть.
   ***
   Тряпица, прижавшаяся к моему лицу, была пропитана какой-то сильно, но свежо и довольно приятно пахнущей жидкостью, и хотя должна была бы еще больше затруднить дыхание, добилась совершенно обратного действия: судорожные вдохи сменились глубокими.
   Натти, почувствовав окончание приступа одновременно со мной, поспешил отступить назад, чтобы оказаться вне досягаемости. И правильно сделал, потому что больше всего сейчас мне хотелось заняться душегубством.
   - Что все это значит?
   - Кто из нас двоих лучше умеет думать, а?
   - Вино было отравлено, да?
   - То, что ты выпил, не убивает. Всего лишь причиняет... небольшие неудобства.
   - Ах, небольшие?!
   Я швырнул тряпицу на стол, развернулся к рыжему, перекидывая ноги через скамью, и тот сделал еще один шаг назад, не переставая довольно ухмыляться.
   - Говорю же, от этого не умирают.
   - А ты проверял?
   - Если вовремя подышать настойкой тысячезрачника, ничего не случится.
   - Вовремя, значит?! Но я же не знал о том, что вот-вот начну задыхаться!
   - Зато я знал. Помнишь, мы пили вместе?
   Он оказался так простодушно искренен в своих признаниях, что мой гнев угас чуть ли не быстрее, чем жжение в груди. Но вопросы остались.
   - Зачем это тебе понадобилось?
   - Сам сообрази.
   Сообразил я уже давно. Но все еще не мог поверить, что должен был действовать не как друг, а как... Кукла на веревочках.
   - Сам придумал?
   - Вообще-то, нет. Умные люди подсказали.
   Врет ведь. И проверить никак нельзя. Да и есть ли теперь смысл проверять?
   - Ты понимаешь, что ты сделал?
   - Лучше, чем это понимаешь ты, - ответил рыжий, серьезно и пожалуй, чуть виновато глядя мне прямо в глаза.
   - Тогда какого...
   - Кое-кто только что заявлял, что не желает ехать в Катралу.
   - Могу повторить это. Хоть сотню раз.
   - Я бы сказал то же самое, веришь? Только слушать некому.
   Все равно, можно было договориться. По-другому. В конце концов, у меня оставался перед ним должок, и я бы согласился. Но видимо, вопреки словам золотозвенника, в самостоятельности мне все еще отказано.
   Что ж, пусть будет так. Он получит то, чего хотел.
   - Каков будет первый приказ?
   Натти растерянно сощурился:
   - Приказ?
   - Тебе надо было заставить меня подчиняться? Хорошо. Но больше я ничего не стану делать по собственной воле. Буду ждать твоих распоряжений.
   - Зря ты так.
   - А как надо?
   Он подумал и махнул рукой:
   - Неважно. Все остальное можно обсудить потом. К обеду мы должны быть в Литто, нас будет ждать портал.
   - Как скажешь.
   Значит, все-таки "мы"? Все-таки вместе? Тогда какого Божа один из напарников делает все, чтобы успешно поссориться с другим? Выполняет чей-то не слишком продуманный приказ? Да, так обычно и поступают, если своей головы на плечах не хватает. Но вряд ли Иттан со-Логарен дожил бы до теперешних своих лет, если бы исполнял только чужие повеления.
   Я оперся спиной о стол, скрещивая руки на груди. Натти посмотрел на меня, щурясь еще сильнее, чтобы было невозможно разглядеть выражение карих глаз, и насмешливо заметил:
   - А вот рассиживаться некогда. Я сейчас пойду за коляской, а ты - к хозяйке Дола.
   - Это еще зачем?
   - Отпрашиваться будешь. На некоторое время. От своих здешних обязанностей.
   - А что, меня могут не отпустить?
   - Могут, - широко улыбнулся рыжий. - Но ты уж постарайся. Можешь считать это первым приказом.
   Возражать было бессмысленно. И потому, что приказ - вещь, не подлежащая обсуждению, и потому, что Натти тут же убрался из дома, оставляя меня... Нет, не в одиночестве. В компании с тихим бешенством.
   Я еще немного посидел, глядя в стену, но просверлить взглядом дырку все равно не получилось. А когда встал, в кухонном окне появилась ненавистная рыжая голова и сообщила:
   - Возьми тряпку с собой и дыши через нее каждую четверть часа. На всякий случай.
   Жаль, что под руку подвернулась всего лишь глиняная кружка, не слишком подходящая для поражения цели: из-за окна послышался треск разлетающихся в стороны черепков и быстро затихающий хохоток.
   До дома Нери я добрался быстро, благо хорошо помнил дорогу, но открывшая на требовательный стук служанка ответила, что не может позвать хозяйку. Потом девица попробовала захлопнуть дверь перед моим носом и весьма удивилась, когда это ей, во-первых, не удалось, а во-вторых, последовал закономерный вопрос: "Почему?" На меня посмотрели с явной растерянностью и нехотя пояснили, что эрте Нери изволит находиться в другом месте. Для того чтобы выяснить, в каком именно, понадобилось еще несколько минут: служанка, похоже, считала Смотрителя всеведущим и долго не могла понять, что от нее требуется. Наконец, мне все же удалось узнать, куда отправилась лисичка, и настал уже мой черед удивляться.
   Я предполагал, что Элса Квери пользуется уважением в Блаженном Доле, но что у нее дома забыла местная хозяйка? Неужели, приболела? Этого еще не хватало! А может, отправилась проведать Ньяну? Такое объяснение нравилось мне куда больше, но ровно до того момента, как выяснилось, что моей прежней помощницы в доме лекарицы нет. Да и вообще никого нет. Пришлось обойти все владения Элсы, держась подальше от пристроек с растениями, навевавшими безрадостные воспоминания.
   И все равно, я ни за что не нашел бы Нери, если бы она меня сама не окликнула из переплетений плюща. А найдя, не узнал бы, если бы не слышал ее голоса, потому что лисичка, бережно подстригающая засохшие зимой веточки, была одета в простое полотняное платье, защищенное от травяного сока и прочих источников грязи длинным фартуком и нарукавниками, а волосы спрятала под плотно повязанным платком.
   - Ищете Ньяну?
   Я неопределенно качнул головой, во все глаза глядя на девушку. Странно, но то пышное платье, которое она надевала для первой встречи с новоявленным Смотрителем, пожалуй, скрадывало ее красоту, а белое полотно, не отвлекающее взгляд от главного - своего содержимого, оказалось той самой оправой, что делает драгоценный камень еще прекраснее.
   - Она уже в своем доме. Под присмотром племянников. С ней все хорошо, - добавила Нери, вопросительно всматриваясь в мое лицо и, видимо, замечая в нем излишнее волнение.
   - Рад слышать.
   Она избавила плющ еще от пары отмерших побегов, полагая, что разговор окончен, но поскольку я оставался стоять на месте, снова спросила:
   - Вам нужно что-то еще?
   Да. Но как бы подобрать слова, чтобы изложить мою просьбу?
   - Хотите пристроить еще одного беглеца?
   Смеется? Это хорошо.
   - Нет, эрте. Хочу попросить дозволения сбежать. Для себя самого.
   Она выпустила ус плюща из пальцев, и тот упруго вернулся обратно к своим братьям.
   - Вы...
   Если бы я не видел прежде холодной надменности и огненной ярости в исполнении лисички, то решил бы, что сейчас она испугалась, как ребенок. И это выглядело непонятным. Казалось бы, наоборот, должна радоваться тому, что вновь становится здесь полноправной хозяйкой. Так откуда же в зелени глаз взялась обида?
   - Мне нужно уехать, эрте.
   - Далеко? - понижая голос до шепота, уточнила девушка.
   - Не близко.
   - Надолго? - спросила она уже одними губами, потому что мой первый ответ и так предполагал, что времени на путешествие понадобится достаточно много.
   - Я пока не знаю. Может быть, на месяц.
   Нери о чем-то подумала, напряженно глядя на набухающие бутоны продолговатых цветов, и уточнила:
   - Но к осени вы вернетесь?
   - Почему именно к осени?
   Девушка куснула губу, от чего та стала еще розовее.
   - Потому что осенью... Осенью вы будете здесь нужны.
   Конечно, такая требовательность слегка льстит, но... К чему эта таинственность? Нельзя объяснить все сразу?
   - Что-то должно случиться?
   Она отвернулась и ответила, правда, не мне, а плющу:
   - Да.
   Я шагнул ближе, чтобы оказаться на расстоянии вытянутой руки от Нери.
   - Что же именно?
   Светло-зеленые глаза вновь посмотрели на меня со странным смешением надежды и отчаяния:
   - Осень - время сватовства.
   Разве? А мне казалось, что свадьбы играются в любое время года, было бы на то желание влюбленных. Впрочем, в Блаженном Доле могут привечаться свои собственные обычаи. О которых меня никто не спешит оповещать.
   - Я должен буду присутствовать?
   - И скреплять узы.
   Бож милосердный... Ну да, конечно. Как главный осколок власти в этой глуши. Веселая же мне предстоит осень!
   - И много ожидается свадеб?
   - По меньшей мере, одна.
   Теперь девушка смотрела на меня, не отрывая немигающий взгляд.
   - И чья же?
   - Моя.
   Любопытно. Значит, скоро у Блаженного Дола появится настоящий хозяин? И значит, скоро мне придется делить власть с кем-то, намного менее приятным и наверняка менее сговорчивым, чем лисичка? А еще кому-то очень сильно повезет заполучить вместе с землями в свое распоряжение красивую женщину.
   Хм. Ничего, еще посмотрим, кто кого. Но невесту, вроде, полагается поздравить?
   - Позвольте заранее пожелать, чтобы ваше замужество стало счастливым.
   Зелень глаз вспыхнула холодным осенним золотом:
   - Вы хотели куда-то уехать? Так уезжайте!
   Нери подобрала подол платья, обнажив тонкие щиколотки, и быстрым шагом пошла прочь вдоль длинной решетки, по которой стелился зацветающий плющ. И мне почему-то вдруг стало жаль, что я не увижу великолепия его раскрывшихся бутонов.
   - Иногда девушку нужно просто поцеловать, - сказала лекарица, выходя из узкого проема, спрятанного в путанице узловатых стволов.
   - Поцеловать? О чем вы?
   Элса вытерла ладони о точно такой же фартук, что скрывал под собой изгибы лисичкиной фигуры.
   - Она ведь ждала от вас поддержки.
   - Не понимаю.
   - Думаете, ей так уж хочется стать женой?
   - А разве не об этом мечтает каждая женщина?
   Лекарица улыбнулась:
   - Сначала нужно найти мужчину. Такого, которого стоит назвать мужем.
   - Она вроде сказала, что свадьба уже назначена?
   - Я не знаю всех подробностей. Меня в них не посвящали. Но точно знаю другое: назначенная свадьба всегда может быть отменена. Тем, кто имеет на это право, - многозначительно добавила Элса.
   - Хотите сказать, что Нери пыталась меня соблазнить? Чтобы заручиться моей поддержкой в отказе жениху?
   Ответа не последовало.
   Но даже если она права, и юная хозяйка Дола полагала меня способным встать на защиту... Почему было не попросить об этом прямо? Почему Нери сначала попыталась заполучить надо мной хоть какую-нибудь власть, когда всего лишь надо было обратиться ко мне, как к другу?
   Я возмущенно выдохнул, и это помогло мне вспомнить, что очередная четверть часа уже на исходе, а стало быть, пора доставать пахучую тряпицу. Лекарица увидела, как я прикладываю кусок полотна к лицу, потянула носом, принюхиваясь к распространяющемуся вокруг аромату, и посоветовала:
   - Достаточно сделать три глубоких вдоха.
   - Вы знаете, каким зельем меня напоили?
   - Догадываюсь.
   - И вы можете его...
   - Вывести из вашего тела? Могу.
   - Так выведите!
   - Не стану, - сказала Элса со всей возможной серьезностью.
   - Даже если я прикажу?
   - Дело своих рук я всегда готова исправить безо всякого приказа. Но если кто-то, обладающий достаточными знаниями, чтобы приготовить "мокрую глотку", напоил ей вас, значит, это должно послужить чему-то важному. Чему-то, находящемуся вне пределов моих возможностей.
   Наверное, удивляться было нечему. Но вот так, запросто, в течение одного-единственного утра узнать, что весь мир по-прежнему против меня? Хотя, оно и к лучшему. Когда вокруг одни враги, не нужно сомневаться. Нужно драться, только и всего.
   - Но вы можете рассказать, что это за зелье и как оно действует?
   - Если пожелаете. Пока оно полностью не будет переварено плотью, время от времени вас будут посещать приступы удушья. Обильное выделение влаги в области горла будет закрывать проход воздуху.
   - Как часто?
   - Примерно каждый час. Может, чаще: у разных людей все проходит по-разному. А если вдыхать настойку тысячезрачника, как вы сейчас делали, приступ удастся отсрочить.
   - Но он все же случится?
   Лекарица кивнула:
   - Да. Отхаркиваться все равно придется.
   - И как долго все это будет продолжаться?
   - Зависит от того, сколько вы выпили.
   - Примерно два глотка.
   - Значит, не менее двух месяцев.
   - И целых два месяца каждый час я буду задыхаться?
   - В здешней природе - да. Там, где воздух посуше, приступы будут случаться намного реже.
   Эту рыжую сволочь все же следует убить. Сразу после того, как воздам должное чужой выдумке. Теперь у меня не оставалось иного выбора, кроме как отправиться на юг, потому что безвылазно сидеть в Блаженном Доле и все лето дышать через тряпку было бы глупо. И унизительно.
   ***
   Выбирать короткую обратную дорогу я не стал, отчасти желая заставить Натти поволноваться: он ведь не мог быть полностью уверен в стойкости лекарицы перед моим натиском. Но больше, чем маленькая месть, меня занимало другое. Необходимость в дополнительных сведениях.
   Что я знаю о юге и южанах? В сущности, почти ничего. Там не слишком-то замечательно живется - это раз. Там истово верят в богов - это два. Там преследуют демонов - это три. С одной стороны, вполне достаточно, чтобы сделать первичное вхождение в обстоятельства. Но с другой... Я бы не рискнул строить предположения на таких шатких сваях. Нужно было добавить к трем ножкам стула, на который меня пытались усадить, четвертую.
   - Доброго утра, Сойа!
   Девушка, услышав мое приветствие, приподнялась на носочки, выглядывая из-за изгороди, завешенной свежевыстиранными простынями, и простодушно улыбнулась:
   - И вам доброго, йерте.
   Ей наверняка уже давно все рассказали про Дерка и его безвременную смерть, но на лице Соечки печаль по потерянному жениху никоим образом не отразилась. То ли эти чуточку расплывающиеся черты и не были способны меняться вместе с чувствами, то ли самих чувств в итоге оказалось недостаточно.
   - Все ли в порядке дома?
   Девушка задумалась, словно слышала подобный вопрос впервые. А потом, когда я уже отчаялся получить ответ, начала скороговоркой перечислять:
   - Давеча кувшин, что под водой у нас был, треснул, и матушка сказала, не к добру это, а батюшка только посмеялся, кувшин ведь этот давно уже в пользовании, я еще совсем маленькой была, а он уже куплен был у горшечника нашего, Кумма Копори, а всем известно, что его товар в округе самый лучший, и если ломается, то только от рук кривых... А вот еще...
   - Кувшины иногда трескаются, Сойа. В любых руках, - поспешил я оборвать словоохотливую собеседницу.
   - Это как же, в любых? - светлые брови девушки сошлись вместе на переносице. - Вот у меня руки такой кувшин еле удержат. А вот ваши руки...
   Да, надо отказываться от столичных привычек. В Веенте мне бы отвечали коротко и уклончиво, а здесь, похоже, всякий раз рискуешь оказаться погребенным под ворохом нужных и ненужных сведений. Придется спрашивать прямо.
   - А как новый работник? Пришелся ко двору?
   Взгляд Соечки заметно прояснился:
   - Батюшка не жаловался.
   - А ты сама что скажешь?
   Девушка снова задумалась. Но когда я уже приготовился выслушать очередную многословную тираду, ответила на удивление сдержанно:
   - А там видно будет.
   Ответила и замолчала. Понимая, что продолжения может не быть, я попросил:
   - Можешь позвать его сюда? Мне нужно с ним поговорить.
   - Позову, - кивнула Соечка. - Батюшка его пока с овцами в горы не пускает. Говорит, слабый еще. Вот когда отъестся, тогда и...
   Она повернулась в сторону дома и звонко крикнула:
   - Сегор, где ты? Тут за тобой пришли!
   Когда парень, действительно, пока еще выглядящий изможденным, вышел из-за угла дома, направляясь к нам, его лицо, в отличие от Соечкиного, оказалось изборождено чувствами, словно морщинами. Девушка указала в мою сторону, мол, вот кто хочет тебя видеть, и, подхватив пустую корзину, ушла туда, откуда раздавался плеск воды.
   Я решил поприветствовать и южанина:
   - Доброго утра!
   Взглянувшие на меня темные глаза больше всего были похожи на потухшие угольки:
   - Я должен уйти?
   А, понятно. Услышав беспечные слова Соечки, он подумал, что свободная жизнь закончилась, и теперь ему предстоит либо вернуться на покинутую родину, либо отправиться искупать свои грехи другим, законным, но от того не менее печальным образом.
   - А ты куда-то собрался?
   Измученный взгляд вздрогнул:
   - Разве вы не пришли, чтобы...
   Можно было встать в горделивую позу, заявить, что данное мной слово нерушимо или что-то вроде того, в лучших традициях столичных актерских трупп, но я просто ответил:
   - Нет.
   - И меня не заберут отсюда?
   - А ты где-то нужен еще, кроме как здесь?
   Сегор открыл было рот, чтобы возмутиться, но почему-то передумал. Наверное, вспомнил недавние события, уменьшившие его семью до одного-единственного человека.
   - Зачем же тогда вы пришли?
   - Поговорить.
   - Я рассказал все, что требовали. Без обмана.
   - Знаю. Но мне хочется узнать кое-что другое. Не о тебе и не о твоих родных, не беспокойся!
   - А о чем тогда?
   - Проводишь меня?
   Он оглянулся на дом, словно спрашивая разрешения отлучиться, но поскольку никого из хозяев поблизости не нашлось, и запретить работнику уходить со двора никто не мог, кивнул:
   - Как пожелаете.
   Мы вышли на каменную дорожку между изгородями кустов. Не то, чтобы я хотел оставить наш разговор в тайне от чужих ушей, но мне почему-то показалось: наедине парень будет более откровенен в ответах, чем при той же Соечке. Потому что вопросы у меня накопились не особенно приятные.
   - Где ты жил на Юге?
   - В Лаваросе.
   - Это далеко от Катралы?
   Услышав интересующее меня название, Сегор скривился и едва удержался от презрительного плевка:
   - Катрала...
   - С ней что-то не так?
   - Скажу одно: там, где я жил, было несладко, но в Катрале мне бы не хотелось даже родиться.
   Любопытно. Судя по тому, как повел себя южанин, рассказ Натти был сильно приукрашен. Если такое возможно.
   - Почему?
   Он молчал, считая неторопливые шаги.
   - Оттуда люди тоже бегут?
   - Нет, - коротко ответил Сегор.
   - Но если там так плохо, как ты говоришь...
   - Там не плохо, эрте. Там... - Он куснул губу, подбирая слова. - Это земля строгих правил, эрте. Правил, за нарушение хоть одного из которых берется только одна плата. Жизнь. Но конечно, если их соблюдать, можно жить и в Катрале.
   Заканчивая фразу, парень усмехнулся так зловеще, что я поневоле задумался, не смогу ли все-таки протянуть два месяца здесь, пусть и не отнимая от лица вонючей тряпки. Кстати, о ней: пора сделать три вдоха, как советовала лекарица.
   - Расскажи мне о тех краях. Все, что знаешь. И людях, которые там живут.
   - Люди везде одинаковые. Хорошие, плохие, добрые, злые. Только в Катрале они еще и пугливые.
   - Это как?
   - А так. Прислушиваются к каждому твоему слову, как будто ты вдруг можешь сказать... что-то страшное, что ли. Ходят вечно в черном, закутанные с ног до головы. А по самой жаре сидят дома, потому что иначе можно свариться заживо, в их-то одежде! И все время молятся.
   - Прямо на улице?
   - Везде. Стиснут в пальцах ладанку и только губами шевелят.
   - А о чем молятся?
   - Я не слушал, - брезгливо ответил Сегор.
   Закрытое общество, отделенное от прочих людей не как Блаженный Дол, расстоянием и горами, а прежде всего внутренними обычаями и правилами. Это плохо. В такую крысиную нору может проникнуть только тот, кто сам хвостат и волосат. Но хвост ведь растет не только у грызунов...
   - Говоришь, оттуда не убегают?
   - Может, кто и пробовал, только не добрался в другие края живым. Одному и не выбраться из Катралы. Через степь не пройти без снаряжения, а вдоль предгорий посты стражи вперемешку с...
   - С кем?
   - Со всякими лихими людьми. Я сам не видел, но рассказывали, что лучше попасться в руки законников: от них хоть можно откупиться. А горцам вместе с откупом и жизнь подавай.
   - Убивают?
   - Могут с собой забрать. Или жить у них, как бессловесная скотина, или грабить путешественников, а все одно, что так, что эдак - неволя.
   - Хуже катральской?
   - А неволя бывает хорошей?
   Вопрос, явно обращенный ко мне, прозвучал с горькой издевкой. И намеком на происходящее.
   Эх, знал бы ты, парень, кто из нас двоих сейчас свободнее! Удивился бы сильно. Сильнее некуда. А в неведении есть своя прелесть. Например, можно считать себя невинной жертвой и копить праведный гнев, авось, пригодится когда-нибудь.
   - Спасибо за рассказ.
   Он удивленно моргнул:
   - Больше спрашивать не будете?
   А стоит ли? Боюсь, больше мне узнавать заранее нельзя. В конце концов, я же не собираюсь притворяться кем-то из местных жителей?
   - Не буду. Иди домой. Соечка, наверное, уже беспокоится.
   Сегор кивнул, словно соглашаясь с моим предположением, и уже повернулся, чтобы отправиться обратно, но все же спросил:
   - А к чему вам все это... про Катралу?
   Можно было солгать и отговориться простым любопытством, но я не стал лукавить:
   - Надо туда наведаться.
   Парень посмотрел на меня, как на самоубийцу:
   - Они не любят чужих. Боятся. Но пока боятся - не тронут.
   С этим странным напутствием он оставил меня на дорожке одного, быстро скрывшись из вида за поворотом изгороди. А времени поразмышлять над словами южанина у меня не нашлось: рядом со смотрительским домом уже стояла коляска, запряженная свежей лошадью, а на козлах нетерпеливо ерзал Натти.
   - Ну, где ты бродишь?
   - А что, нужно торопиться? Разве не ты говорил, что теперь уже лишний час значения не имеет?
   - Для преследования беглянки - да. А вот портальная команда ждать не любит.
   - Ничего, подождет, - заявил я, вальяжно разваливаясь на сиденье.
   Натти взглянул на меня полуподозрительно, полуоценивающе, но промолчал, хотя вроде должен был выругаться, и легонько хлестнул вожжами по лошадиному крупу. Коляска выехала со двора на твердую, как камень, земляную дорогу и неспешно покатилась к граничной заставе Блаженного Дола.
   - Чего молчишь? - спросил я примерно после мили пути, когда лошадка припустила рысцой, повинуясь приказу возницы.
   - А ты готов поболтать?
   Не особенно. Только от разговора все равно никуда не деться.
   - Зачем все это?
   - Пешком идти гораздо дольше.
   - Я не о коляске. О другом.
   - А! - понимающе откликнулся рыжий, но и только.
   - Почему я должен туда ехать?
   - Надо объяснять? Все ведь уже было не раз говорено.
   Угу. Неуязвимость перед демонами. Правда, весьма сомнительная, потому что если демонов вдруг окажется много...
   - Мой щит не так уж хорош.
   - Это ты так думаешь.
   - Будешь возражать?
   Натти кивнул и, закрепив вожжи на краю козел, повернулся ко мне лицом, перекидывая одну ногу через сиденье, чтобы ненароком не вывалиться из коляски на какой-нибудь некстати подвернувшейся кочке.
   - Возражу.
   - Начинай!
   - У того демона ничего бы не получилось.
   - Неужели? В его распоряжении было много синих огоньков.
   - Но меньше, чем твоих желаний.
   Я попробовал вспомнить, сколько звездочек зажглось в тот день передо мной.
   - Я что, желаю слишком многого?
   Рыжий мотнул головой:
   - Дело не в количестве. Твои желания, как бы это сказать, все время... Они очень текучие.
   - То есть?
   - То есть, все время меняются. Почти неуловимо, но становятся отличными от того, что ты хотел, скажем, минуту назад.
   - А демонам не все ли равно? Им же нужно желание само по себе?
   - Не все так просто. Да, желание должно быть. Но оно должно оставаться неизменным. На то время, в течение которого демон может надежно закрепиться в человеческой плоти. Обычно требуется не менее четверти часа. Либо...
   - Либо?
   - Либо желание должно быть сильным. До сумасшествия. У тебя такое имеется?
   Я задумался. Крепко-крепко, но безрезультатно.
   - Не знаю.
   - Зато я знаю. - Карие глаза засмеялись. - Нет у тебя такого желания. И в этом можешь мне верить.
   - Разве могу?
   - Нууу, - протянул рыжий, мечтательно и вместе с тем грустно устремляя взгляд вдаль. - Я в какой-то мере ведь тоже демон.
   Кто бы сомневался! Но только ли демон?
   - Ты тоже чего-то желал?
   - А как же! Чего угодно. По очереди и очень тщательно. Иначе не получилось бы стать охотником.
   - А сейчас? Вот в эту минуту ты человек или все равно демон?
   Натти улыбнулся:
   - Сейчас, можно считать, человек. Но мои демоны всегда со мной.
   Вот, кстати, хороший повод для следующего вопроса.
   - Ладно, со мной понятно. Пока что. А почему туда едешь ты? Ты же сказал, что в Катрале идет охота на демонов.
   Рыжий чуть помрачнел, впрочем, не переставая улыбаться.
   - Да. Идет. И нашего брата туда не пустят ни под каким предлогом.
   - Но тогда...
   Карие глаза вновь заискрились смешинками:
   - А с чего ты взял, что я еду в Катралу, как охотник?
   Признаться, у меня имелось под рукой и другое предположение. Но слишком неприятное, чтобы продумывать его до мелочей.
   - Что же нам там вообще нужно делать?
   - Приехать. Осмотреться. Попробовать разыскать беглянку.
   - А дальше?
   - Так далеко я не загадываю. И тебе не советую! - расхохотался Натти, возвращаясь к управлению лошадью.
   Я какое-то время смотрел на его подрагивающую от смеха спину, потом бросил это бессмысленное занятие и попробовал вздремнуть. Наверное, в этот раз рыжий исхитрился провести коляску по самым ровным участкам дороги, потому что, убаюканный мерный покачиванием, я очнулся от дремоты уже перед парадным входом в Наблюдательный дом.
   - Приехали! - возвестил мой возница, спрыгивая с козел.
   На крыльце стояли уже два стражника, а не один, как в прежние времена. Впрочем, нас пропустили внутрь без малейших вопросов и даже без какого-либо осмотра, хотя бы любопытствующего, а это значило, что покуда в Литто еще присутствует столичная власть, всегда действующая под девизом: "До золота может довести только молчание".
   Портальная команда, ожидавшая в той самой комнате, которая некогда приняла мое измочаленное первым странным путешествием тело, несомненно, была столичной, судя по безупречно чистым, чуть ли не только что выглаженным синим мантиям и скучающему равнодушию лиц. Меня три девицы не удостоили и беглым взглядом, зато тут же построились треугольником и выжидательно сложили руки на груди.
   - Раздевайся! - велел Натти и добавил, видя, что я не тороплюсь снимать штаны: - Совсем.
   - Это еще почему? В прошлый раз...
   - Прошлый раз был в прошлом, - многозначительно отрезал рыжий. - Снимай всю одежду.
   Я подчинился. Видимо, и впрямь прибавил в весе за несколько дней, проведенных в Блаженном Доле. Хотя по одежде вроде изменений заметно не было.
   Натти сгреб снятое тряпье в охапку, а потом, надо сказать, не с первой попытки, содрал с моего плеча жука, который явно не желал расставаться со своим хозяином.
   - А его куда?
   - Есть местечко, - последовал туманный ответ. - И он там спокойно поспит, тебя дожидаясь.
   Жук что-то недовольно прострекотал, словно возражая словам рыжего, но, сжатый в кулаке, смирился со своей участью. Как и я, собственно, пусть меня никто и не сжимал. А хотелось бы, потому что в подвальной комнате было нежарко.
   - И что делать дальше?
   Натти кивком указал на середину треугольника:
   - Вперед!
   - С песнями?
   - Это по желанию.
   - Чарку никто не поднесет? А то посуху как-то петь не хочется.
   - Ты про то питье, которым тебя накачали в первый раз? - догадался рыжий. - Забудь.
   - А как же...
   Он перехватил ворох одежды поудобнее.
   - Оно нужно только новичкам. Да и то в основном, чтобы одурманить голову. Всю работу делают вот они, - Натти кивнул в сторону девиц. - А твоя задача всего лишь им не мешать. Но если хочешь...
   Лишний раз опорожнить желудок? Нет уж, благодарствую!
   - Не хочу.
   Я прошел между синими мантиями, останавливаясь примерно на равном удалении от каждой из троих.
   Все так просто и буднично, ни тебе строжайших наставлений, ни волшебного зелья... Скучно. Но может, все так и должно быть? Драться ведь тоже невыносимо скучно, даже когда рискуешь собственной жизнью. Особенно если делаешь это в невесть какой раз.
   - Побережнее, если можно, - попросил Натти, скрываясь за дверью.
   Та из девиц, что стояла ко мне лицом, недовольно приподняла бровь, словно слова рыжего были чем-то вроде сквозняка, невзначай залетевшего в комнату, а потом с силой схлопнула ладони вместе и тут же начала разводить их в стороны.
   Воздух загустел стремительно. Я так и не успел сесть на пол, удалось только обхватить себя руками за плечи, а вокруг уже висела муть, которая на следующем же выдохе омутом сомкнулась над моей головой.
   А вот что удалось в полной мере, так это не думать. Насладиться путешествием, похожим на полет камня сквозь кисель, было невозможно, но сегодня я не чувствовал даже интереса здешних обитателей к своей персоне. Как будто в тот, первый раз, ко мне уже вдоволь принюхались и приняли за своего. Поэтому даже лететь было скучно.
   Зато нескучно оказалось приземляться: из тумана портала меня выкинуло чуть ли не вверх ногами, и хорошо, что я вовремя это понял и успел повернуться в воздухе, иначе встал бы на голову, а человеческая шея не слишком хорошо приспособлена для такого времяпровождения. Благодаря вынужденным телодвижениям мои ступни коснулись пола достаточно уверенно, хоть и пришлось чуть согнуть колени. А потом не оставалось ничего другого, кроме как гордо выпрямиться.
   И в самом деле, как еще можно вести себя, слыша восторженные хлопки ладоней?
  
   Узел второй.
   Где-то...
   Синий сафьян чехла для пересылки личной почты притягивает мой взгляд не во время первого путешествия на кухонную половину, а уже только когда я возвращаюсь вместе с кружкой воды обратно в спальню. Знакомых печаток на послании не обнаруживается: воск придавлен самым обычным перстнем, из тех, что в ювелирной лавке дают в довесок к любому заказу. Но рисунок на отпечатке явно местный, с колоколами, которые горделиво отзванивают каждый час на главной городской башне Наббини.
   Внутри чехла сиротливо белеет листок бумаги. Маленький, целиком умещающийся у меня на ладони.
   "Прошу вас прибыть нынче не позднее полудня в покои над гостиницей эссы Верде на улице Двух радуг".
   Почерк явно не писарский, потому что слишком много внимания уделено завитушкам и общему изяществу букв. А еще послание ощутимо благоухает. Ароматом араинской розы. Тем самым, который так любит эсса Имарр.
   Мне назначают свидание? Любопытно знать, с каких вдруг радостей. Дама вняла моим восхищенным взглядам? В этом мире, конечно, возможно все и даже больше, но Серебряное перо Крыла попечения не кажется простушкой, готовой играть в любовь без достаточных на то оснований. Хотя, если она прослышала о намерениях Городского совета прибрать меня к рукам, то вполне могла бы забеспокоиться. В конце концов, Гражданская стража Наббини отнюдь не переполнена добровольцами, а когда я войду в Совет, уменьшится еще на одного человека. Да, эссе есть, чего опасаться. Зато у меня появляется на один выход больше из провинциальной ловушки.
   - Его доставили рано утром, - равнодушно сообщает Либбет, наблюдающая за мной из дверей, ведущих на женскую половину дома.
   - Как выглядел гонец?
   - Никак, - зевает племянница. - Оно лежало посреди двора. Упало сверху.
   Понятно. Кто-то пролетал над Да-Дианом на высоте, недоступной спящему сознанию "выдоха". Значит, этот кто-то очень хорошо осведомлен о моих домашних делах. Что ж, такое положение вещей немного успокаивает. Гораздо хуже, если бы меня собирался потревожить человек, понятия обо мне не имеющий. А так можно рассчитывать, что предложения, которые непременно последуют, будут находиться в границах возможного. Возможного прежде всего для меня.
   Завтрак проходит в молчании, под мерный шелест шелковых нитей. Либбет не задает ни одного вопроса, и я вновь ловлю себя на мысли, что согласен обзавестись целым выводком несносно трещащей прислуги, лишь бы прогнать мертвую тишину, все чаще и чаще повисающую над домом и в нем самом. Но пока племянница здесь, совестно пользоваться помощью других людей. Она ведь заменяет всех, кого только можно придумать. И справляется с хозяйственными обязанностями лучше и быстрее, чем обычные люди. Чем множество обычных людей.
   Наверное, она уже давно покинула бы меня. Если бы проснулась в городской усыпальнице, а не в собственной постели. Чувствует себя в долгу передо мной. Вернее, сосчитала свой долг и теперь тщательно его оплачивает. А когда решит, что мы в расчете, просто встанет из-за стола, повернется и уйдет. Не сказав ни слова...
   Дракон презрительно косится на обшарпанную стенку стойла у Задних ворот, впрочем, более ничем не показывает своего недовольства. Я бы с радостью проделал весь предложенный посланием путь на чешуйчатой спине, но улица Двух радуг слишком узка и извилиста, чтобы в ее воздушном пространстве поместился какой-либо летающий зверь. Только если вознамерится упасть, а разбиваться о брусчатку не входило в мои намерения.
   Стены с заплатками закрытых ставней поднимаются на три человеческих роста, а потом плавно переходят в черепицу крыш. Прохожих в этом глухом коридоре совсем не видно, даже детей, играющих в прятки. Неужели где-то здесь находится гостиница? Как же постояльцы до нее добираются? На своих двоих? Тогда дела у ее хозяина должны идти из рук вон плохо.
   Судя по фасаду, так и есть. Облицовка каменной кладки давно не обновлялась, рамы окон черны от старости, а иней на мостовой и перед дверью выглядит нетронутым не только сегодня, но и вчера. И позавчера тоже.
   Поднимаюсь на крыльцо, но едва протягиваю руку к бронзовому кольцу, как дверь открывается, и на редкость бесшумно.
   - Вы хорошо следите за временем, эсса Конран.
   Меня встречает Имарр, как я и предполагал. Вот только не похоже, что она собирается приятно проводить время, потому что одета неприметно, и среди горожанок на рыночной площади не привлекла бы к себе ни малейшего внимания.
   - Вы хотели меня видеть?
   Она не отвечает на заданный вопрос ни кивком, ни взглядом, зато небрежным движением руки предлагает проследовать вглубь дома, наверх по ветхой, но опять же не издающей ни малейшего звука лестнице, к низкой двери в конце коридора на втором этаже.
   - Вас ожидают.
   Хочется спросить: "Кто?", но Имарр уже поворачивается и уходит, словно ее роль в нынешнем спектакле исполнена до конца. Остается только понадеяться на удачу, толкнуть створку и, чуть склонившись, пройти в сумерки комнаты, лишенной окон.
   А потом порадоваться, что твоя спина согнута, потому что у стола тебя встречает человек, который вполне мог бы потребовать и коленопреклонения.
   - Ваше...
   - Обойдемся без церемоний, эсса Да-Диан. Жаль тратить на них время.
   Впервые вижу императора так близко, во всех, что называется, подробностях. Кажется, что с момента последнего придворного праздника, на котором мне довелось побывать, правитель империи Дайа ничуть не изменился. А может быть, это свечной свет удачно скрадывает морщины, обязанные появляться с возрастом даже у сильных мира сего.
   Высокий, на полголовы выше меня, хотя я не жалуюсь на свой рост, стройный, как юноша, облаченный в строгий мундир гвардейского офицера, правда, не слишком большого чина, он выглядит совсем молодым, а ведь еще мой отец годился ему в сыновья. Темные волосы заплетены тугими косами согласно уставу, а потому чуть натягивают кожу на висках и приподнимают уголки глаз, делая императора похожим на уроженца окраинной Глалии, хотя в действительности все его предки - выходцы из серединных земель Дайи.
   - Чему обязан честью видеть вас?
   - Мы не будем играть в гляделки, эсса. Выслушайте то, что я скажу. Со всем вниманием.
   Можно было и не напоминать лишний раз. Любому дураку ясно, что каждое слово правителя нужно ловить тщательнее, чем дичь себе на пропитание. Но я, разумеется, послушно киваю и занимаю предложенное место в кресле. Сам император остается стоять, задумчиво перебирая в пальцах кисти перевязи, с которой свисают ножны, отягощенные внушительным палашом.
   - Вы состоите в списках Гражданской стражи, а значит, не раз уже прикасались к последствиям чумы, поразившей империю. И значит, не удивитесь больше необходимого.
   Хорошее начало. Многообещающее. Только кожа на подлокотнике кресла там, где лежит моя ладонь, почему-то вдруг становится скользкой от холодного пота.
   - Первые вспышки произошли еще при правлении моего деда... - Его голос звучит отстраненно, как у распорядителя на похоронах, перечисляющего регалии всем надоевшего и наконец упокоившегося отца большого семейства. - Вы когда-нибудь видели "врата мечты" еще до того, как из них вылупляется бабочка?
   Качаю головой. Те продавцы, что осмеливались предлагать мне путешествие в мир иной, никогда не показывали товар лицом. Хотя бы потому, что в тепле тела его попросту опасно носить, а кошельки и сумки на столичных улицах долго не живут.
   - Они прекрасны. Сверкают и переливаются, как драгоценные камни, только не прозрачные, а мутные. Собственно, так коконы и попали в столицу. В качестве украшения, любимого знатными дамами. Но поскольку их хранили вместе с прочими, неживыми изделиями, тепла и света не хватало для пробуждения беды. А вот на одном из балов однажды зажгли слишком много свечей... - Он делает паузу, растерянно хмуря брови. - И танцы оказались достаточно быстрыми, чтобы разгорячить кровь красавицы, надевшей в тот день ожерелье, полностью составленное из "врат мечты". Вы еще помните, сколько гостей и прислуги помещается в Зеркальном зале?
   Утвердительно киваю.
   - Тогда наверняка можете представить себе, как посреди этого людского моря вдруг раскрываются десятки крыльев, стряхивающих с себя ядовитую пыльцу... Мгновение. Всего одно долгое мгновение, и больше половины приглашенных осталось лежать на полу. Причину случившегося поняли не сразу, решили, что отравлены были напитки, что кто-то покушался на жизнь императора и первых лиц государства. Лишь когда подобное повторилось несколько раз в других городах, с людьми, не представляющими вовсе никакого значения для империи, началось настоящее расследование.
   Он говорит еще что-то о жертвах, безвинно загубленных ретивыми дознавателями, но у меня перед глазами стоит огромный зал, залитый светом и усыпанный неподвижными телами. Стоит так долго, что императору приходится недовольно кашлянуть.
   - Это было очень давно, эсса Да-Диан. Те страсти уже улеглись.
   Ну да, вместе со "вдохами". В затхлый покой приютов.
   - А чуть позже они начали просыпаться. Не все, конечно. Кто-то до сих пор находится в глубинах усыпальниц. Кто-то погиб во время Чумного бунта. Но те, кто открыл глаза, показали, что империя отныне находится на лезвии ножа.
   Мне трудно представить, что именно тогда происходило, но если пробуждения хоть немного походили на вчерашнее, и если их случилось сразу несколько в одном месте... Люди должны были испугаться. Очень и очень сильно. Достаточно, чтобы запалить факелы.
   - Что вы можете сказать о "выдохах", эсса Конран? Вы ведь близко знаете одного из них.
   Намекает на Либбет? Зря. К ней у меня совсем иное отношение, чем к прочим. Хотя... Что-то начало меняться. Во мне самом. Вчера.
   - Они не люди.
   - Именно так, прямо и жестоко?
   Кажется, императору не слишком нравятся мои слова, поэтому на всякий случай смягчаю впечатление:
   - Не люди в том смысле, который понятен мне.
   - Продолжайте.
   - Когда они возвращаются к жизни, что-то происходит в их сознании. А может, происходит еще во сне. Как будто какая-то сила выжигает из них чувства и желания.
   - Но взамен они приобретают власть над магией этого мира. Власть, недоступную обычным людям.
   Мои пальцы предательски скользят по намокшей от пота обивке подлокотника. Хочется почувствовать хоть какую-то опору, но уцепиться не за что.
   - Думаю, теряют они намного больше. Да, теперь им подвластно все, но... Ничего не нужно. Ничего такого, что составляет человеческую жизнь.
   - Ничего бесполезного? - криво улыбаясь, уточняет император.
   Да, именно так. Но если их жизнь измеряется одной лишь пользой, она невыносимо скучна. Еще скучнее, чем моя. Правда, "выдохи" все равно не могут этого почувствовать.
   - Ничего случайного. Нелепого. Глупого. Беспечного.
   - Такого, как, к примеру, ваши вылазки в рядах Гражданской стражи?
   Пальцы замирают на месте, а юноша, который вполне мог бы быть моим дедом, придает своей улыбке чуть больше многозначительности. Хотя, куда больше? И так уже через край.
   - Ваше место ведь не здесь, эсса Да-Диан. Древность рода и величина состояния предписывают вам, как любому добропорядочному гражданину, исполнять определенные обязанности перед империей. Не так ли?
   Замираю. Не шевелюсь. Совсем.
   - Вы покинули столицу, отговариваясь необходимостью присмотра за племянницей. Что ж, семейные узы я уважаю. Но эсса Либбет уже год, как счастливо очнулась от своего сна, и более не нуждается в вашей заботе. Почему же вы все еще не решаетесь вернуться?
   И утонуть в вязкой скуке церемониальных встреч, протокольных заседаний, реестров, регистров и прочей мерзости? Лучше завтра же поутру сигануть с местной колокольни. Головой вниз.
   - Или вы запамятовали о своем по-настоящему "гражданском" долге?
   Император продолжает перебирать шелковые кисти перевязи, а лицо его своим покоем начинает неприятно напоминать Герто.
   - Вы отдаете приказ?
   Он усмехается:
   - Если понадобится, приказ вы получите. Непременно. Из рук того, кому это полагается по чину. А сейчас мы просто беседуем.
   Разумеется. Всего лишь треплем языками. Вернее, треплет император, а я борюсь со стойким желанием оглохнуть, ослепнуть и онеметь.
   - Вы никогда не задумывались о том, почему кто-то просыпается, а кто-то так и остается "вдохом" на долгие годы?
   Вот еще, думать надо всякой ерундой!
   - Мы не знаем, что происходит в этом сне. Доподлинно не знаем. Удавалось получить лишь разрозненные сведения, из которых следует, что "врата мечты" уводят людей в другой мир. Призрачный для нас и вполне реальных для спящих. А сны порой бывают такие, что не хочется открывать глаза...
   Он вдруг замолкает, сжимая губы так, будто скорбит о чем-то.
   - "Вдохи" не хотят просыпаться?
   - Да.
   Такое положение дел кажется мне диким и глупым, но вынужденно признаю:
   - Это их право.
   Взгляд императора вспыхивает гневом. А может, во всем виновато колеблющееся от сквозняка пламя свечи.
   - У каждого из них есть не только права, но и обязанности. От которых они сбежали. Как вы.
   Беседа начинает походить на обвинение. Ох, не к добру я заметил тот сафьяновый футляр рано утром...
   - Среди этих беглецов есть один, которого я хочу вернуть. Любой ценой.
   - Что же вам мешает, если до сих пор не вернули?
   - Не нашелся человек, способный это сделать.
   Значит, попытки были. И не одна. Звучит как-то слишком уж безрадостно.
   - Задача настолько трудна для выполнения?
   - Возможно. - Он отводит взгляд в сторону свечи, и мне кажется, что пламя начинает съеживаться. От страха. - Но выполнима, иначе никто вообще бы не вернулся.
   Вот и наступил тот момент, когда нужно делать выбор. Или хотя бы притвориться, что выбираешь.
   - А многие пробовали?
   - Их количество ничего вам не даст.
   - Просто хотелось знать, каким по счету должен стать я.
   Император щурится, все еще не глядя в мою сторону:
   - Вы умны. Как мне и говорили. А я могу щедро заплатить за ваши услуги.
   - Насколько щедро?
   - Вы хотите избавиться от своих обязанностей? Это в моих силах.
   Заманчиво. Очень заманчиво.
   - Но я все еще не знаю, что мне нужно делать.
   Он, наконец, поворачивает голову и смотрит прямо мне в глаза:
   - Вы должны попасть в мир "вдохов" и уговорить моего сына вернуться.
   ***
   Ноги шагают настолько быстро, насколько это возможно. Двигаются на самой границе того, что обычно называют "бег". Можно было бы и побежать, но добропорядочные городские жители никогда не позволяют себе торопиться, и любой, кто вдруг оказывается намного быстрее прохожих, незамедлительно привлекает к себе излишнее внимание, а я сейчас больше всего хочу стать незаметным. Раствориться в пространстве, хоть среди людей, хоть среди каменных стен.
   От предложений императора не принято отказываться. Можно прикинуться непонятливым, потянуть время, но все равно придется в конце концов сказать "да". Особенно если приходно-расходная книга твоей жизни измарана приписками и утайками.
   Наверное, отец когда-то сбежал от той же скуки, что сейчас приветственно раскрывает передо мной свои двери. Блеснул молодецкой удалью, устроил заплыв в ледяной воде. Повеселился всласть, вот только спустя несколько дней слег и больше не поднялся из постели. Матери после похорон тоже стало безмерно скучно, не помогло даже опустошение винных погребов дюжины имений. И однажды на утренней зорьке заглянув в родительские покои, я узнал, что осиротел окончательно. Впрочем, совсем скоро на мое попечение свалилась Либбет, и какое-то время заботы о ней совершенно не позволяли скучать. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Свобода, например.
   У меня все еще есть выход. Правда, ведет он в самую последнюю комнату, ту, в которой других дверей или окон уже не найдется.
   Вернуться в столицу, принять положенный чин и заняться делами на благо государства. Надеть камзол мерзкого сине-зеленого цвета, обзавестись смотровыми линзами и мозолью на заднице - от бесконечного сидения в кресле. Оказаться окруженным толпой преданно заглядывающих в рот служек и отяготиться еженедельными походами в Императорское собрание. Великолепная перспектива. Просто загляденье.
   Весь вопрос в том, как долго император согласен ждать моего ответа. Пока я старался говорить уклончиво и неопределенно, но не сегодня-завтра он повторит свое предложение, и нужно будет на что-то решаться. С другой стороны, разве может что-либо развеять скуку лучше, чем путешествие по ту сторону мира?
   Лица людей, мимо которых я прохожу, сливаются в единое целое. Местами чуть заинтересованное или удивленное, но по большей части равнодушное.
   Отправиться туда, куда попадают "выдохи"... Заманчиво. Но только не для меня. Я не хочу становиться таким, как они. Ни в коем случае. Превратиться в бледную тень прежнего себя? Проводить каждую минуту своей, теперь уже значительно удлинившейся жизни в постоянных трудах только потому, что не нуждаешься более ни в отдыхе, ни в развлечениях? Лучше умереть. И кажется, понимаю, почему император загнал в угол именно меня: пустует чиновничье место. А кто будет исполнять муторные обязанности лучше, чем "выдох"?
   Надо бежать. Но куда? Меня нашли здесь, отыщут и в других краях. Когда понадобится. Что же делать? Ждать? Ожидание сводит с ума. Правда, лишь в том случае, если ум присутствует...
   - Собираешься промочить горло? - спрашивает знакомый безмятежный голос.
   Фокусирую взгляд, уткнувшийся в трактирную вывеску. Наверное. Зачем иначе стою здесь... уже четверть часа кряду, не меньше.
   - Пойдем, покажу хорошее место, - приглашает Герто, и я привычно следую за ним, даже не успевая задуматься, хочу ли этого на самом деле.
   Трактир, куда меня приводят, оказывается не то, чтобы хорошим, но тихим и укромным, с занавешенными кисеей окнами, из-за чего внутри живут вечерние сумерки посреди белого дня. Выпивох за длинными столами немного, да и они скорее спят, нежели бодрствуют, так что нашему разговору ничто не может помешать. А бесшумно поставленные на стол высокие кружки с медовым элем только способствуют взаимопониманию.
   - Что-то заботит? - бесстрастно интересуется Герто.
   - Да вроде и ничего. Но как-то на душе неспокойно.
   - После вчерашнего? Неудивительно.
   - А что случилось вчера?
   Ведь и правда, не могу вспомнить. Словно целый день напрочь вычеркнут из памяти. А в ушах до сих пор звучит голос императора.
   - Хорошо тебя приложило... Но так и должно было быть.
   - Должно было?
   Мой напарник кивает:
   - Первый раз всегда такой.
   - Тогда скажу только одно: второго не будет.
   Ладони Герто хлопают друг о друга. Три раза. Тихо, но четко.
   - Я знал, что ты так скажешь. Знал со дня нашего знакомства.
   Эль начинает шуметь в голове. Сначала где-то над бровями, потом перебирается чуть дальше, к вискам.
   - Знал?
   - Таких, как ты и я, много. Больше, чем кажется. И намного больше, чем думают власти.
   Последние слова Герто произносит с нарастающим нажимом, но это в другое время показалось бы мне настораживающим, а сейчас всего лишь вынуждает задать следующий вопрос:
   - А какие мы?
   - Мы - люди.
   Звучит почти угрожающе. Пожалуй, столько чувства в речах своего напарника по вылазкам в стан "вдохов" я еще никогда не наблюдал. Но не могу не согласиться:
   - Да, мы - люди.
   Для себя эту истину я вывел уже довольно давно. А вот последнюю точку поставил только вчера. Наверное, слишком поздно.
   - И люди должны позаботиться о том, чтобы остаться людьми.
   Что ж, и тут могу только утвердительно кивнуть.
   - Тебе кое-что нужно узнать, - он поднимается из-за стола и зовет за собой, к двери в глубине зала.
   Не самое лучшее время для прогулок, потому что ноги, то ли натруженные быстрым и продолжительным шагом, то ли потерявшие устойчивость из-за пары глотков эля, держат меня хуже, чем обычно. Но Герто словно не замечает моей неуверенности, а я слишком привык следовать за ним. Куда угодно.
   За дверью начинается петляющий коридор, освещенный редкими лампами, по которому мы идем, как мне кажется, далеко-далеко, а на самом деле всего лишь спускаемся вниз, в подвал под трактиром. Воздух становится густым и терпким, слишком необычным для каменного подземелья, но через минуту я вижу источник странного аромата.
   Просторная комната с низким сводчатым потолком. Земляной пол, надежно гасящий звуки шагов. У дальней стены, примерно посередине громоздится что-то, на первый взгляд бесформенное. Только когда подходишь ближе, начинаешь различать черты, принадлежащие изваянию. Древнему, потрепанному, изображающему старика, сложившего перед собой руки так, как будто ладони покоятся на чем-то круглом. Например, на шаре, которого нет и в помине. А вокруг чадят тонкими струйками сизого дыма десятки масляных ламп.
   - Что это такое?
   Вопрос слегка запаздывает. Надо было задавать его сразу, с порога. Неужели, эль оказался настолько крепок? Или я совсем упал духом?
   - Святилище.
   Пробую пошутить:
   - А почему тогда света мало?
   Герто оставляет мою реплику без внимания, подходит к статуе и исполняет что-то вроде церемониального поклона. Потом поворачивается ко мне.
   - Ты не можешь помнить. Твои родители тоже не помнили того, что раньше, много веков назад, знал наизусть с малолетства каждый ребенок.
   - И что же?
   Самое время присесть и подремать, только скамеек или чего-то подобного поблизости нет.
   - Когда-то наш мир жил иначе. Его магия была доступна всем. Но люди не желали брать из сокровищницы сил только необходимое количество, черпали все больше и больше, и однажды обрели такое могущество, что вознамерились поспорить с самим творцом...
   С этим стариком что ли?
   - Дети восстали против отца и поплатились за это. Всеединый отобрал у своих чад способность творить чудеса, спрятал ее за гранью мира и скрепил врата проклятием, лишающим каждого, кто дерзнет вновь прикоснуться к магии, его человеческой сути.
   А Герто-то, оказывается, не в себе. Вот почему он всегда так спокоен и благостен.
   - Но потом Всеединый отошел в сторону, предоставляя людям самим вершить свою судьбу и судьбу мира. Прошли годы, проклятие забылось. Оно больше неспособно кого-либо напугать. А врата не перестают открываться. Снова и снова. Ведь власть над силами природы слишком манящий дар.
   Для глупцов, не ценящих себя такими, каковы они есть? Может быть. Но для разумных людей...
   - Их нужно остановить, - заканчивает свою торжественную речь Герто. Заканчивает с незнакомым и непривычным мне жаром.
   - Как?
   - Показать, что покидая мир, они лишаются права на возвращение. Показать, что возвращаться им будет некуда.
   Медленно повторяю его слова в своем сознании. Вслушиваюсь в звучащее эхо. Мозги ворочаются со скрипом, но страшная суть происходящего все же открывает мне свое лицо. Безмятежно-фанатичное, юное и прекрасное в своем незамутненном воодушевлении.
   - Хочешь сказать...
   - Они будут хорошо гореть. Проверено.
   Хочется тряхнуть головой и очнуться от затянувшегося кошмара, но я знаю, что все происходящее - не сон. К сожалению. К искреннему ужасу.
   - Мы станем первыми. Примером для всех остальных. Тех, кто медлит. А когда все тела восставших против Всеединого обратятся в прах, отец явит своим детям прежнюю милость.
   А ведь он в это верит. Даже придумал себе бога. Всем ведь известно, что богов нет. Никто не управляет нашей жизнью, кроме нас самих. Ну и кроме императора, конечно. Хотя с приказами последнего как раз можно поспорить. И если я на самом деле собираюсь так поступить, начинать нужно поскорее. Чтобы успеть.
   - Наши ряды ждут тебя.
   Герто протягивает мне руку. Твердую, тонкую, но сейчас почему-то похожую больше на лапу хищного зверя, нежели на часть человеческого тела.
   - Ты достоин занять...
   - Именем империи!
   Земляные полы позволяют им подобраться незамеченными. Позволяют ворваться в святилище быстрее, чем можно подумать о побеге.
   Мундиры Крыла искупления, черные, как ночь, кажется, полностью вбирают в себя свет от горящих ламп. Только благодаря белому канту видно, как дюжие фигуры движутся по комнате, подбираясь ко мне и Герто. А под руками, как назло, нет оружия.
   Да и хорошо, что нет. С какой стати я буду убивать тех, кто служит императору, тех, среди кого и мне вполне могло бы найтись местечко?
   Вот только они думают иначе.
   А делают еще хуже...
   ***
   Наверное, вода холодная. Может быть, даже ледяная. Все равно, когда она кулаком ударяет мне в лицо, разлетается брызгами и стекает по оголенному телу, облегчения не чувствуется. Вообще ничего не чувствуется, кроме ноющей боли в затекших от напряжения мышцах.
   Факелы под потолком справа и слева сильно чадят, но их горьковатый дым словно способствует прояснению сознания, прогоняя взашей сладкий аромат святилища, пропитавший меня насквозь, и я, наконец, начинаю понимать. Немногое, но достаточное, чтобы заключить: лучше было бы оставаться в неведении.
   Сверху наплывает чье-то лицо. Незнакомое. Зато воротник под ним и часть одежды, которую я вижу, как две капли воды похожи на обмундирование людей, прервавших словоизлияния Герто. Крыло искупления. Но я-то что здесь делаю?
   Лежу. На узкой лавке, подпирающей позвоночник. Запястья и щиколотки встречаются все вместе где-то внизу, в стальных колодках, натягивая мое тело струной. Кожа на груди ощущается, как барабан: кажется, еще чуть-чуть, и лопнет. От самого невесомого прикосновения.
   - Очнулся, - делает вывод незнакомец, и его лицо исчезает из поля моего зрения, а повернуть голову невозможно, потому что виски тоже зажаты. Между пластинами. Деревянными, но от этого не становящимися более приятными на ощупь, чем железо на руках и ногах.
   - Очнулся, это хорошо, - замечает кто-то второй, находящийся в комнате. - Ибо искуплению полагается происходить в здравом рассудке как принимающих, так и отдающих.
   Надо бы закричать, но губы только бессильно вздрагивают.
   - О, он хочет поговорить! - насмешливо сообщает один дознаватель другому, и я снова вижу лицо. Равнодушное, чуть утомленное наверняка праведными трудами.
   - Что... происходит...
   Язык слушается меня плохо, словно считает предателем.
   - Награда по заслугам.
   - Ка... каким?
   - Несомненным, разумеется. Или вы отрицаете, что намеревались совершить поджог усыпальницы города Наббини и действовали совместно с участником запрещенного культа?
   - От... отрицаю...
   Дознаватель зевает:
   - Все так говорят. Только с фактами не поспоришь.
   - Я не...
   - Вы были в подвальном укрытии в то время, на которое было назначено собрание. Вы принимали присягу перед главой преступников. И если бы не вмешательство властей, назавтра вооружились бы факелами и отправились жечь беспомощные тела.
   - Я...
   В памяти всплывает вкус чересчур крепкого эля и дурман дыма светильников у статуи Всеединого.
   - Меня... опоили...
   - Ну разумеется. Однако силком вас никто туда не тащил.
   Это верно. Не тащил. Я пошел сам. Не мог не пойти, потому что впереди маячила спина Герто, и спуск по винтовому коридору смешался у меня в голове с нашими обычными вылазками. Ненадолго, но этого хватило.
   - Я...
   Император! Вот мой последний шанс. Ему же нужен человек для поисков сына? Значит, меня не дадут в обиду.
   - Я... выполнял... поручение...
   - Неужели?
   - Поручение... его величества... спросите... сами...
   - А мы спросили. Пришлось, ведь вы, как никак, не последняя фигура в имперской иерархии.
   - И что же...
   - Император не давал вам никакого поручения. - Лицо дознавателя нависает над моим так низко, что я могу рассмотреть все волоски на округлом носу. - Вы признаны виновным. И подлежащим искуплению.
   Его голос звучит ласково, словно не оглашает приговор, а баюкает.
   Раздается скрежет винтов, и моя голова поднимается вверх. Ненамного, но теперь я могу видеть свою грудь, выгнутую дугой. В бусины шейных позвонков стержнем вкручивается боль, только она больше неспособна меня побеспокоить, потому что я во все глаза смотрю, как к подреберью приближается загнутое крюком лезвие.
   - Да обретет дух преступившего законы покой в забвении искупления!
   Оружие палача прорезает кожу, разрывает плоть, подцепляет кости и тянет ребра вверх. По одной паре за раз. Грудь раскрывается крыльями, ничем не напоминающими о черно-синей бабочке, но потолок, который вдруг обрушивается на меня, именно такой.
   Того самого цвета.
   Непроглядно-черный.
   ***
   Здесь...
   Сон был спасением. Даже по-стариковски беспокойный, когда каждая минута, проведенная с закрытыми глазами, ощущается не менее долгой, чем вечность, но всегда заканчивается слишком внезапно, чтобы ей можно было насладиться. Если все время ждешь удара в спину, какой может быть покой? Хотя, именно нападения с тыла Роханна Мон со-Несс не ожидала. За что сполна поплатилась вынужденным бегством и расстроенными чувствами. Да и только ли чувствами?
   Путешествие по порталу не лучшим образом сказалось на изношенном человеческом теле, которому было предписано умереть много веков назад. Если бы Роханна загадывала свое желание сейчас, пользуясь накопленным опытом, она поступила бы намного умнее. Не попросила бы у синей звезды только вечную жизнь. Одной жизни мало, к ней должно прилагаться столько всего еще!..
   Рука, лежащая поверх кружевного покрывала, пока не переставала судорожно подрагивать. Если бы эта дрожь была лишь свидетельством дряхлости, можно было бы с ней смириться. Но дрожала не плоть, а узник, заключенный в ней: едва вступив в портал, эрте Мон почувствовала, как демон, делящий с ней одно тело, замер, а потом отчаянно забился в своих путах. В какой-то миг женщине показалось, что пленник вот-вот вырвется на свободу, означавшую скорую и неизбежную смерть для старухи, пережившей свой век. Правда, пугаться беглянка не стала, даже наоборот, улыбнулась, представляя, как будут выглядеть лица тех, кто потратился на устройство побега, когда к их ногам из портала упадет истлевший труп. Наверное, это насмешливо-презрительное спокойствие частично передалось да-йину, потому что мучительные судороги вскоре стихли, и Роханна добралась до нового места пребывания лишь со шлейфом мелкой дрожи. Которая должна была уйти за время сна, но почему-то не поторопилась это сделать.
   Впрочем, долгого требовательного взгляда на морщинистые пальцы оказалось достаточно, чтобы окончательно унять волнение плоти. Только потом женщина удостоила вниманием обстановку комнаты, в которой очнулась ото сна, и недоуменно приподняла брови.
   Вокруг было много камня. Очень много. Мраморные плиты покрывали стены с пола до потолка, стелились под ногами и смотрели сверху, сквозь переплетения балок. А одну из стен, ту, что находилась прямо напротив кровати, целиком занимало окно. Огромное, состоящее из нескольких проемов, разделенных тонкими резными колоннами, оно было закрыто ажурными ставнями. Через мелкоячеистую деревянную решетку свет проникал в комнату узкими лучами, и Роханна поняла, насколько он яркий, лишь когда подошла ближе и попыталась заглянуть в одно из отверстий между нахлестывающимися друг на друга тонкими плашками.
   За окном светом было залито все. В этом ослепительно белом и наверняка жарком сиянии трудно было разглядеть что-то определенное, и женщина вернулась к постели за тонкой шелковой мантией, заботливо кем-то приготовленной к пробуждению гостьи.
   Комната походила на усыпальницу, но сырости не ощущалось. Даже наоборот, воздух казался обжигающе сухим, словно всю имеющуюся в нем воду нарочно выпарили. Роханна никогда прежде не бывала в южных провинциях Дарствия и по доброй воле предпочла бы обойти стороной преддверие безжизненных степей. Излишнее тепло всегда было губительным для стареющего тела, а раз так, значит, нужно найти способ убраться отсюда поскорее. Но конечно, прежде необходимо выразить свою глубочайшую благодарность хозяину.
   Эрте Мон подвязала мантию бисерной полосой пояса и направилась к двери, в противовес окну оказавшейся непривычно узкой для столичной дамы. Не найдя дверной ручки, женщина попробовала толкнуть одну из створок ладонью. Безуспешно. Впрочем, на что-то подобное нужно было рассчитывать, потому как далеко не всем хозяевам нравится, когда их гости разгуливают по дому без разрешения. Но прошло менее вдоха, и дверь, еще хранящая тепло прикосновения, распахнулась, пуская на порог тоненькую девушку, почти подростка, несмотря на явную жару, царящую снаружи, затянутую в беспросветно плотное черное платье с длинными рукавами и высоким воротом.
   - Что угодно госпоже?
   - Кто ты, дитя? - спросила Роханна, не намеревавшаяся делиться своими истинными надобностями с кем попало.
   - Ваша прислужница, госпожа. Я исполню все, что вы пожелаете.
   На язык просилось насмешливое "Так-таки и все?", но эрте Мон слишком долго жила на свете, чтобы понимать: правдивые ответы зачастую оказываются более опасными, чем неуместные вопросы.
   - Я хотела бы побеседовать с хозяином этого дома. Ты проводишь меня?
   - Вам не следует покидать пределы этой комнаты. - Черты смуглого девичьего лица даже не вздрогнули, словно служанка лишь повторила заученные слова, смысла которых и не пыталась постичь.
   Вот теперь Роханна нахмурилась непритворно, отставив в сторону заботу о сохранении гладкости кожи.
   Подобное заявление могло означать многое, но среди всех возможных вариантов самым простым и, стало быть, ближайшим к истине, был всего один. Гостья - вовсе не гостья здесь, а...
   - А если я захочу прогуляться?
   Эрте Мон притворилась, что намеревается выйти, но еще до того, как носок ее туфли приблизился к порогу, девица ловко отступила назад и захлопнула дверные створки. Итак, предположение оказалось верным. Теперь стоило разузнать, что нужно тюремщику от пленницы. И почему, собственно, вместо побега случилось похищение.
   Роханна постучала костяшками согнутых пальцев по резному дереву:
   - Девочка моя, ты меня слышишь? Конечно же, слышишь. Так вот, отправляйся за своим хозяином. И обещаю, что он будет недоволен, если ты промедлишь хоть одну лишнюю минуту.
   Каких-то разборчивых звуков, означавших, что служанка отправилась исполнять поручение, из-за двери не донеслось, но эрте Мон не стала прислушиваться внимательнее. В конце концов, встреча непременно должна была состояться, и вряд ли тот, кто устроил побег из столицы, собирался нарочно тянуть время. Явится, как миленький.
   Женщина пододвинула сплетенное из лозы кресло к окну и села так, чтобы спрятаться в лучах света. Но не потому, что боялась обнаружить перед грядущим собеседником свое волнение и прочие чувства. Роханна давно уже уяснила для себя очень простую вещь: если тебя не убивают сразу, а оставляют в живых, то победитель в схватке не предопределен до самого последнего удара. А вот морщины, несколько дней остававшиеся без чудодейственных средств, заставляли беспокоиться, и не на шутку.
   Расчет женщины, умудренной прожитыми веками, оправдался. Не прошло и нескольких минут, как дверь снова распахнулась, пропуская в комнату невысокого и, вопреки ожиданиям, весьма молодого человека, в жилах которого явно текла южная кровь. По крайней мере, особый оттенок кожи - на несколько тонов темнее топленого молока и выразительная чернота ресниц, окружающих глубоко посаженные, орехово-коричневые глаза, при том, что вошедший был светловолос, не позволяли усомниться в том, что либо мать нынешнего хозяина дома, либо бабушка была коренной уроженкой Катралы.
   Но что самым разительным образом отличало мужчину от столичных щеголей, так это одежда. Не по погоде закрытая, траурно-черная, она производила бы угнетающее впечатление, если бы не была смягчена узкими полосками белого кружева на манжетах и воротнике, да сиянием широких звеньев длинной золотой цепи, одним концом закрепленной на левом плече, а другим, с помощью большой рубиновой броши - на середине груди.
   В остальном же мужчина выглядел точно так же, как и его сверстники во всех концах Дарствия: стройный, явно не брезгующий занятиями, укрепляющими тело, самоуверенный и старающийся казаться взрослее своих лет. Последнее всегда смешило Роханну в поведении юнцов, и сейчас женщина тоже не смогла удержаться от улыбки. Впрочем, движение ее черт вряд ли было замечено, потому что вошедший начал разговор спокойным и неподдельно равнодушным тоном:
   - Вы достаточно отдохнули после своего путешествия, эрте?
   - Это будет понятно много позже, - вполне правдиво ответила эрте Мон. - Но я не в том возрасте, чтобы позволять себе тратить время на отдых.
   - У вас впереди целая вечность. И не меньшая вечность уже осталась позади.
   Он не ухмылялся, не язвил, не угрожал, всего лишь намекнул, что знает, с кем имеет дело. И безыскусно исполненный намек говорил о многом. В частности, о том, что положение, и так представлявшееся Роханне не слишком приятным, на деле заметно сложнее.
   - Знаете, Иакин... Вас ведь так зовут? Чем дольше живешь, тем больше начинаешь ценить каждое мгновение.
   - И насколько вы цените свои мгновения?
   В его словах послышался интерес. Все еще невнятный, словно только зарождающийся, но уже позволяющий себя заметить. А еще над верхней, чисто выбритой губой мужчины начали выступать капельки пота.
   В комнате не было жарко, теперь эрте Мон это отчетливо понимала. Даже солнечные лучи, пробивающиеся сквозь решетку, не нагревали облицованные камнем покои, и сухость воздуха, вначале показавшаяся горячей, на самом деле больше походила на морозную. Откуда же тогда взялся пот?
   - Ценю дорого. Вы это хотели услышать?
   Он кивнул, а потом невольно коснулся пальцами губ, впрочем, стараясь сделать вид, что движение было случайным.
   - Если дорого, значит, вы не захотите их потерять?
   Роханне почудилось, что ее натруженное сердце остановилось передохнуть.
   Пожалуй, еще ни разу в кажущейся бесконечной жизни ей не угрожали так явно. Даже никому из одержимых в голову не приходило таким способом принуждать эрте Мон к чему бы то ни было. Но этот, молодой да ранний... Да что он себе позволяет?!
   Крупная капля пота скатилась от корней волос по лбу мужчины, зацепилась за брови и только благодаря этому избежала падения. Роханна еще раз всмотрелась в лицо Иакина Кавалено и, наконец-то, увидела то, что заставило ее вжаться в спинку кресла, в упругие и не слишком приветливые лозовые узлы.
   Да он же недокровка! И как всякий недокровка в присутствии демона, сгорает сейчас в пламени невозможных к исполнению желаний.
   Новое знание было очень важным, это женщина даже не понимала, а чувствовала всем телом, но пока увы, не помогало сообразить, как же воспользоваться обнаруженной слабостью своего противника. А в том, что хозяин дома был именно противником, а еще вернее - врагом, сомнений уже не оставалось.
   Что ж, если не знаешь, как действовать, нужно выжидать. А для ожидания требуется время, которое легче всего заполучить, если сделаешь шаг назад.
   - Вы угрожаете мне?
   - Предупреждаю.
   - Вы убьете меня?
   Иакин Кавалено впервые улыбнулся, но по-прежнему не вложил в движение губ никаких чувств.
   - Если вы сами того захотите.
   - Я?
   Он подошел к окну, однако не приближаясь, а увеличивая расстояние между собой и Роханной, положил пальцы правой руки на скрещивающиеся плашки ставен, и женщина с давно позабытым ужасом отметила, что ее собеседнику дрожь, по всей видимости, вообще незнакома.
   - Вы можете мне помочь. И я буду благодарен за помощь. А можете отказаться. Решать вам.
   - И если откажусь, снисхождения мне не ждать?
   Иакин не ответил, всматриваясь во что-то, находящееся за окном.
   В подобных обстоятельствах эрте Мон, пожалуй, оказалась впервые. Все недокровки, с которыми она прежде имела дело, были лишь послушными слугами, но сейчас ей противостоял не слуга, а господин. Каким образом ему удалось стать таковым и какие цели он преследовал, женщина могла только предполагать. Зато ясно было другое: любви и почитания в Катрале искать не следовало.
   - Что вам нужно? Смогу ли я это дать?
   - Сможете. Я не попрошу от вас ничего чрезмерного.
   Роханна выдержала паузу, вопросительно глядя на спасителя, превратившегося в тюремщика, и получила ответ, внесший в мысли еще большую сумятицу:
   - Вы живете дольше всех прочих. А время всегда дает знания, не так ли? Сколько демонов приходило в этот мир и исчезало из него на вашем веку?
   Зачем отрицать очевидное?
   - Много, - признала эрте Мон.
   - Вы знали их имена. Знали их лица. Разумеется, я допускаю, что ваша память могла и прохудиться за все это время... Но кое-что в ней должно было остаться. По крайней мере, я очень на это рассчитываю.
   Он желает заполучить в свое распоряжение сведения обо всех демонах, некогда пришедших в этот мир? Но с какой целью? Неужели...
   Роханна почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.
   Когда один противник желает все узнать о другом, это означает подготовку к войне. Решительной, жестокой, кровопролитной. Такой, чтобы одним ударом можно было уничтожить нескольких врагов сразу, если не всех. И ей, хранительнице знаний, почтенной эрте Мон предстояло стать безвольным орудием в руках самонадеянного юнца... Впрочем, руки как раз уверенные. Сильные, не знающие волнения.
   Женщина покорно сложила ладони на коленях.
   - Я сделаю то, что вы хотите.
   - Желаете начать тотчас же?
   Роханна поджала губы.
   Иакин Кавалено нетерпелив, это заметно. Но отпустил поводок чувств только сейчас, дорвавшись до сокровищницы и оценив величину золотых гор. А на все остальное выдержки у него хватит.
   - Я могу получить хотя бы завтрак?
   - О, разумеется! Я распоряжусь об этом.
   Он быстрым шагом добрался до дверей, вновь услужливо раскрывшихся перед хозяином дома и захлопнувшихся за черной спиной.
   Времени на раздумья оставалось немного. Но именно в течение этих коротких минут Роханна должна была принять решение.
   Нет, не о том, помогать ли своему тюремщику - на этот вопрос ответ существовал только один. Но все еще можно было решить, с какими настроениями оказывать требуемую помощь. Искренне? Или дожидаясь удобного момента, чтобы...
   Эрте Мон улыбнулась. Широко-широко. Теперь о морщинах можно было перестать заботиться навсегда, и почему-то осознание этого помогло женщине ощутить самую настоящую свободу. И в мыслях, и в действиях.
   ***
   И сейчас...
   - Ну разве он не великолепен?
   Прозвучавший голос был мне знаком, но вот нотки, старательно вытащенные на первый план... А впрочем, только так слащаво, фальшиво и одновременно уверенно в своей правоте должен был разговаривать мужчина с напомаженными волосами, узнать в котором Натти можно было разве что с третьего взгляда.
   На язык сразу начали карабкаться многочисленные вопросы, но место и общество для их оглашения вслух оказалось неподходящим: бритоголовая сереброзвенница в портальной комнате явно не собиралась оценивать притворство рыжего по достоинству. По крайней мере, громогласный восторг ее ничуть не тронул. На меня скучающе посмотрели, убедились, что во время путешествия от моего тела ничего не отвалилось, и отвернулись, возвращаясь к каким-то другим делам. Правда, спина в синей мантии довольно красноречиво заявляла, что мне и моему сопровождающему надлежит поскорее убраться восвояси, а то, неровен час, кто-то еще воспользуется порталом и свалится прямо на наши головы. Пришлось уйти, изо всех сил сохраняя гордое и молчаливое спокойствие.
   В коридоре Натти накинул мне на плечи плащ. Когда догнал.
   - Ты же не будешь здесь шататься голым?
   Вместо ответа я посмотрел на рыжего. Коротенечко, но выразительно.
   По большому счету, мне было все равно, в каком виде и куда двигаться дальше. Собственно, я даже не хотел знать, на каком краю Дарствия очутился. Но мои желания, конечно же, по-прежнему не имели значения:
   - Сюда! - Натти распахнул дверь по правую руку от себя.
   Одежда, разложенная на низкой скамье - единственном предмете мебели, умещавшемся в крохотной комнате, чуть было не вынудила меня нарушить молчание. То, что мне предлагалось надеть, выглядело... Чужим. Не в том смысле, что раньше все это принадлежало другому человеку, нет: рубашка и исподнее были новехонькими, да и костюм выглядел разве что лишь чуть поношенным. Но я никогда так не одевался, ни в юности, ни потом.
   Одежда была богатой в самом полном значении этого слова. Пусть она не сверкала пуговицами, выточенными из цельных драгоценных камней, золотыми шнурами и прочими знаками роскоши, одна только ткань говорила о многом. Вернее, ткани, из которых костюм был пошит. И конечно же, все пришлось впору, хотя я и не мог припомнить, чтобы с меня в последнее время хоть кто-то снимал мерки.
   - Отлично! - оценил Натти результаты моего неторопливого облачения. - Теперь осталось только выправить подорожную.
   Я поднял со скамьи последнее, что на ней оставалось и что, по всей видимости, являлось неотъемлемой частью маскарада.
   Посох, в отличие от одежды, был далеко не новым и лоснился пятнами полировки, которая возникает лишь от частых прикосновений. Навершие, сделанное в виде лобастой кошачьей головы, выглядело цельнодеревянным, в отличие от окованного железом наконечника, но полностью уравновешивало его, стало быть, где-то внутри прятались свинцовые вкладки.
   - Нравится? - спросил рыжий, наблюдая, как я кручу посох в руке.
   - Да. У кого стянул?
   - Обижаешь! Это подарок. Тебе.
   После слова "тебе" Натти поставил жирную и окончательную точку. А жаль. Интересно было бы знать, кто так расщедрился.
   - Ну ладно, хватит играться, пошли!
   Он распахнул передо мной дверь, как заправский привратник, в коридор вышел только после меня, ровно на том отдалении, на котором слуга должен находиться от своего господина, чтобы быть готовым к исполнению любого приказа. Все это вкупе с костюмом расписывало наши роли однозначно. И надо сказать, не слишком приятно. Можно было предположить именно такое развитие событий, но я все же надеялся, что мы будем действовать на равных. Хотя...
   Да, слуге куда проще что-то разнюхать и разглядеть, ведь мало кто обратит на него внимание в присутствии других, куда более занимательных объектов для наблюдения. В любом случае первый удар любопытства должен буду принять на себя я. А значит, следовало подготовиться. Вот только, как, когда и к чему? Да еще коридор закончился слишком быстро, выйдя в небольшой зал, где за просторным столом сидел человек, вольный распоряжаться свободой нашего передвижения.
   Чиновные люди узнаваемы сразу, безо всяких сомнений. У любого из них обязательно натянута на лицо маска уверенности в собственной значимости, а главное, в собственном всемогуществе, пусть все, что он может сделать, это поставить печать. Причем поставить исключительно по своему желанию, а не учитывая заслуги или прегрешения того, кто оказался просителем. Вот и мужчина средних лет, одетый во все черное южанин с бледной, а потому нездорово желтой кожей, первым делом взглянул на меня сверху вниз, хотя его голова находилась намного ниже моих плеч.
   Смотрел он долго, словно искал какой-то изъян в моем облачении или в чертах лицах. Наконец, вроде бы удовлетворившись произведенным осмотром, опустил взгляд к бумаге, пока еще девственно чистой.
   - Ваше имя, эррете?
   Эррете. Так звучит обращение на местном наречии? Раскатисто и звонко. Чуть угрожающе. Прямо как гром, накатывающийся из-за горизонта. Эррете... А что он спросил-то? Ага, вот и первый просчет моего беспощадного напарника! Что я должен отвечать? Времени-то на придумки нет. И желания, кстати, тоже. Остается только одно: правда.
   - Ханнер Мори со-Веента.
   Последнее слово явно заставило чиновника задуматься. Столичный житель, отправившийся Бож знает куда, всегда вызывает если не подозрение, то хотя бы вопрос "почему?".
   - Цель вашего прибытия в Катралу?
   Еще лучше! Что рассказывать дальше? Какая надобность привела меня сюда? Поиски сбежавшей преступницы? Тогда можно заранее начинать копать могилу, иначе не поспеешь к тому часу, когда за тобой придут, чтобы избавить от страданий, именуемых жизнью.
   От страданий...
   - Собираюсь поправить пошатнувшееся здоровье.
   Чиновник снова поднял на меня взгляд. Мягко говоря, недоверчивый. Конечно, кому бы говорить о болезни, но только не мне: худобой и раньше не отличался, а проведя некоторое время в сельской местности, и чуть вширь раздался, и лицо заметно посвежело.
   - И что же его... пошатнуло, ваше здоровье?
   Спросили с заметной издевкой. Мол, знаю, что вы все придумываете, так извольте теперь соврать убедительно, иначе никаких подорожных не получите. Было бы гораздо проще его подкупить, право слово! Кто в здравом уме откажется от дармового заработка? Но хотя меня обрядили богато, деньгами не снабдили, дали лишь...
   Навершие посоха застыло у груди чиновника, касаясь ткани камзола. Не прижимая противника к спинке кресла, потому что это означало бы необходимость замаха, если сражение продолжится. А так у меня в распоряжении оставалось несколько пядей свободного пространства, достаточного для нанесения смертельного удара.
   - Показать?
   Он оказался неглупым человеком, способным оценить мое любезное предложение. Может быть, сам не брезговал в юности драками, может быть, попал в это кресло после военной службы. В любом случае, испугаться не испугался, но взгляд отвел. Обратно к бумагам.
   - Пошатнувшееся здоровье... Повреждения в груди?
   - Да.
   Перо заскрипело по бумаге.
   - Едете в южные края по совету лекаря...
   Он уже не спрашивал, а проговаривал то, что пишет, только для того, чтобы у меня была возможность поправить. Если понадобится.
   - В сопровождении...
   - Слуги.
   - Именуемого...
   - Натти.
   - Собираетесь оставаться в Катрале...
   - Не менее месяца, а то и двух.
   Он кивнул, заканчивая писать, прижал печатку к лужице застывающей восковой смеси, осторожно присыпал строчки песком, потом собрал крупинки, впитавшие излишки чернил, в коробочку. И покосился на посох, все еще находящийся у груди.
   - Извольте получить вашу подорожную.
   ***
   Натти ждал окончания разговора, разумеется, у входа в зал, внимательно прислушиваясь к каждому произнесенному слову. Только когда бумага оказалась у меня в руках, рыжий бочком подобрался ко мне, и выходили мы уже вместе. Наружу. Под яркое, почти злое солнце.
   Я никогда не был любителем жары, но сейчас, невольно вдохнув полной грудью сухой, как раскаленная сковорода, воздух, к несказанному удивлению почувствовал себя намного лучше, чем в затененной комнате. Значит, лекарица не обманывала: на юге мне будет дышаться легче. Осталось проверить, насколько будет хватать паров тысячезрачника. Кстати, о траве:
   - Где твое зелье?
   Рыжий протянул мне флакончик, похожий на те, в который столичные дамы складывают душистую соль.
   - Можно нюхать просто так? Или тряпку все-таки придется мочить?
   - Не обязательно. Просто большой вдох не делай, а то голову поведет.
   Я открыл крышку и поднес горлышко склянки к лицу. В нос ударил терпкий, уже не кажущийся непривычным аромат. Но вдыхать его глубоко, и в самом деле, не стоило. Хотя бы, чтобы не превратиться в глазах окружающих из столичного щеголя в человека, чья жизнь целиком и полностью зависит от дурных травок.
   А окружающих было много. Слишком много для того места, где мы оказались, и для того времени суток, когда солнце висит едва ли не в середине небосклона. Правда, прохожие больше были увлечены своими делами и нуждами, чем остановившимися у стены дома путешественниками. По крайней мере, ни один из них не скользнул любопытным взглядом за моей рукой, убирающей флакончик в поясную сумку. И ни один не изъявил желания оказать путешественникам, впервые оказавшимся в здешних краях, какие-либо услуги. Вот это показалось мне странным. На столичных улицах вновь приезжему было не увернуться от десятка почтительно предложивших свое общество проводников, советчиков и прочих бездельников, промышляющих обманом. А здесь все делают вид, будто они одни в целом свете, и гордо проходят мимо. Или испуганно? Вон, та пожилая женщина смотрела на меня дольше других, но как только ее примеру последовал околачивающийся рядом ребенок, то ли внук, то ли правнук, коротко стриженый мальчишеский затылок получил увесистую оплеуху. Мол, нечего глаза пялить на незнакомцев.
   В каком-то смысле всеобщая отстраненность от чужих дел даже успокаивала: хорошо быть уверенным в том, что в неподходящий момент тебе никто не подвернется под ноги. Но стена отчуждения, мгновенно выстроенная между нами и местными жителями, была уж слишком высока.
   Я решил поинтересоваться у Натти, как он предполагает действовать дальше, но не успел даже открыть рот, как из-за правого плеча раздалось искренне радостное:
   - Какие люди! Вот уж не чаял здесь с вами свидеться!
   Золотозвенник по имени Керр сиял, как начищенный поднос, поправляя расстегнутый ворот длинной тонкой рубашки, доходящей почти до колен, и обмахиваясь чем-то вроде веера. Ну да, жарко же, это я еще не прочувствовал всей мощи проливающегося с небес тепла, потому что в Наблюдательном доме или как он здесь называется, было весьма зябко.
   - Какими судьбами? - продолжил расспросы золотозвенник, в отличие от прочих прохожих прямо-таки лучащийся доброжелательностью.
   - Чувствую себя... неважно. А лекарь сказал, что южный воздух поможет.
   - Ах, все тот неприятный случай не дает себя забыть? - посочувствовал Керр. - Надо же было такому случиться! И все насмарку, вся выслуга, весь почет... Ну да что я вас держу на улице? Пойдемте, посидим в благословенной прохладе, заодно подкрепитесь после дороги!
   Он подхватил меня под локоть и потащил в переулок, уводя с солнца и, разумеется, от любопытных ушей, которые вполне могли прислушиваться к нашему разговору. Харчевня, в скором времени оказавшаяся на нашем пути, заявила о себе даже раньше, чем появилась из-за поворота, наполнив воздух пряным запахом жарящегося мяса. Золотозвенник потянул носом, вдыхая чудесный аромат, и удовлетворенно кивнул:
   - Лучшее жаркое в Кибрале готовят именно здесь! Сейчас сами попробуете и убедитесь!
   Несмотря на столь многообещающее заявление, посетителей внутри едального заведения оказалось немного, и в ответ на мой недоуменный взгляд Керр пояснил:
   - Время не обеденное. В такую жару местные жители предпочитают отсиживаться по домам.
   - Что-то я не заметил, чтобы та площадь пустовала.
   - Так то по большей части приезжие. Как вы или я. Кибрал - последний город, до которого можно добраться казенным порталом.
   Вот оно что... Пограничье Дарствия, значит? А дальше начинаются земли, живущие по своим собственным законам?
   - Неси все самое лучшее, душенька! - велел золотозвенник смуглой подавальщице, и спустя всего пару минут на столе перед нами воздвиглись миски с мясом, сыром, хлебом, чем-то еще, для чего в моей памяти не нашлось названия, и целая вереница соусов чуть ли не всех цветов радуги.
   Керр тут же отломил кусок лепешки, макнул в несколько плошек подряд и блаженно зажмурился, отправляя приготовленное кушанье в рот. А прожевав, вполголоса сообщил, переходя на свой обычный тон:
   - Ненавижу местную кухню.
   Натти, севший за тот же стол, что и мы, но чуть поодаль, как и полагалось слуге, хмыкнул, но промолчал, придвигая к себе миску.
   - Кладут столько перца, что потом полдня опиваешься вином. Вода не помогает. Ни капельки, - добавил золотозвенник, щедро наполняя сначала мою, а потом свою кружку.
   - Тогда что же вы здесь делаете?
   Хотел спросить равнодушно, не получилось: Керр заметил в моем голосе недовольное разочарование и улыбнулся.
   - Встречаю вас.
   - Никого не оказалось на побегушках?
   - Киф ничего не знает о юге. Да и я, собственно... - Тут его улыбка стала даже немного виноватой. - Мало кто из нас знает. Южане не привечают наши Цепи. Своими обходятся.
   - Неужели ни разу шпионов не засылали?
   Золотозвенник продолжил расчленение лепешки и купание каждого кусочка в соусах.
   - Все не так просто, как хотелось бы. Совсем не просто.
   Наверное, да. Если вспомнить про некую бальгерию, выслеживающую демонов, то вряд ли здесь мог бы действенно работать лазутчик, несущий в своей плоти следы этих самых демонов. А лезть в осиное гнездо безо всякой чудесной поддержки... Мало кто бы отважился. Только такой дурак, как я. И то не по своей воле.
   - Но если вы ничего не можете сообщить о юге, то зачем...
   - С югом будете разбираться сами. Как сумеете. А я приехал, чтобы дать вам несколько советов.
   - Думаете, я буду их слушать? После всего, что сотворил ваш... "братец"?
   Керр улыбнулся, не разжимая губ:
   - Поверите или нет, я не представляю, о чем вы говорите. Мне было обещано, что вы прибудете сюда, а потом отправитесь дальше, и только.
   Врет. Наверняка врет, от первого слова и до последнего. Но конечно, не краснеет.
   - Хорошо. И что я же должен буду делать там, в Катрале?
   - На ваше усмотрение. Все, что пожелаете. Я скажу лишь о том, чего вы не должны делать.
   Опять та же игра? Уверения в полной вседозволенности, на деле оказывающиеся пустым звуком? Нет, теперь я так легко не попадусь на прежнюю уловку.
   - Не должен?
   - Да. - Золотозвенник сделал большой глоток из кружки. - Например, вы не должны погибнуть.
   Хорошее напутствие. Своевременное.
   - В моем нынешнем состоянии я вряд ли смогу постоять за себя.
   - Надеюсь, до такого поворота событий не дойдет, - совершенно искренне сказал Керр. - Но это была только первая из ваших обязанностей. Не умирать. Запомнили?
   Я кивнул.
   Не люблю, когда с первых же слов речь заходит о жизни и смерти. Казалось бы, должен был привыкнуть за годы службы, ведь, в конце концов, примерно такой же фразой меня провожали из Сопроводительного крыла на каждое задание. Не привык. Может быть, потому что в моем случае это означало: убей другого, чтобы не умереть самому? Да, что бы ни думали те, кого я сопровождал, мне прежде всего нужно было самому оставаться в живых. Не за счет Ведущего, разумеется, но дозволялось преступать очень многие границы. Настолько многие, что за большинство из них я предпочел бы не заглядывать вовсе.
   - Второе. Вы не должны ничего предпринимать, если обнаружите беглянку.
   - Совсем ничего?
   - Ни одного движения. Ни единого слова. Как будто ничего не случилось. Продолжайте жить, как жили. До истечения срока подорожной. И только потом - слышите? - только потом уезжайте.
   Еще интереснее. Найти, посмотреть и отвернуться? Зачем тогда все это путешествие?
   - И я не должен сообщать о находке?
   - Никому. Ни в коем случае.
   - Никому? - я невольно посмотрел в сторону Натти.
   Керр проследил направление моего взгляда и утвердительно кивнул:
   - Никому.
   - Но...
   - Понимаю, вам все это кажется нелепым. Попробую объяснить.
   Он ненадолго замолчал, кроша в пальцах хлеб. Потом решительно отложил его в сторону.
   - Так получилось, что в Катрале у нас нет доверенных людей. Осведомителей, как их обычно называют. Сначала до большинства провинций не доходили руки, а потом стало слишком поздно: южане нашли способ отгородиться от внешнего мира.
   - Мира демонов, - уточнил я.
   - Да. Хотя скорее всего, там демонов ничуть не меньше, чем здесь. Трудность в том, что никому из наших людей не пересечь границу. Либо нужно ждать, и очень долго, пока из плоти уберутся последние следы соответствующих зелий.
   - Долго? У меня все случилось за несколько дней.
   - То, чем пичкают сопроводителей, и рассчитано всего на несколько дней, - отмахнулся Керр. - Вы же помните, что почти каждые сутки принимали всякие настойки? А Звенья получают совсем другую пищу.
   - И вы тоже?
   Он первый раз за всю беседу посмотрел мне прямо в глаза:
   - И я.
   - Значит, приехав сюда, вы...
   - Рискую. И довольно серьезно.
   А самое главное, рискует он не только своей жизнью, но и моей. Кто поручится, что на площади или здесь поблизости нет ищеек, способных унюхать след демона? Но в Катралу отправляюсь ведь не только я один.
   - А как же он? - Не понадобилось даже малейшего кивка, чтобы дать золотозвеннику понять, о ком идет речь.
   - Он умеет прятать своих демонов. Очень глубоко. Так глубоко, что...
   - Их оттуда не достать?
   Керр заметно помрачнел:
   - Да. По крайней мере, не достать быстро.
   А вот эта новость меня совсем расстроила. Одно дело отправляться в бой с прикрытыми тылами, и совсем другое оказаться посреди толпы врагов без малейшей поддержки. Конечно, Натти, как и я, все же можем дать некоторый отпор противнику, но... Насколько действенный?
   - Теперь понятно, почему я должен не умереть.
   - Все не так страшно!
   - Ага. Все еще страшнее.
   Золотозвенник виновато развел руками:
   - У нас не было другого выхода.
   - Но отказаться я, конечно, не могу?
   Вместо Керра, молча изучавшего содержимое наполовину опустошенной миски, мне ответил Натти:
   - Мог. С самого начала.
   Неужели? А мне так не показалось. Ведь меня одарили "мокрой глоткой" еще до того, как рассказать о цели этого действия. Еще до...
   Ну да! Как же я раньше не догадался?
   - Ты боялся, что я откажусь.
   Рыжий ухмыльнулся:
   - Не боялся. Был уверен.
   - Даже не сказав, что и зачем?
   - А разве это что-нибудь изменило бы?
   Может быть. Вдруг я смог бы проникнуться важностью поручения? Ага, как же! Нет, во мне еще слишком сильно желание жить спокойно, ведь я все еще до конца не поверил, что моя жизнь теперь принадлежит мне, не ощутил...
   Желание. То, что демоны понимают без слов.
   - Ты знал, да?
   - Что тебе хочется покоя? - насмешливо уточнил Натти. - Знал. Это всегда с тобой. Вернее, в тебе.
   - И как долго еще будет там оставаться?
   Карие глаза сверкнули искорками, но не красноватыми, а вполне человеческими. Грустными и одновременно задорными.
   - Пока не исполнится.
   Хороший ответ. Правильный. А я какого ожидал, спрашивается?
   - Третье, - снова взял слово Керр. - Вы не должны притворяться.
   - То есть?
   - Не должны играть. Будьте самим собой. Что-то не понравится в местных обычаях? Выразите свое негодование. Приглянется женщина? Заявите об этом. Пусть вас считают наглецом, не желающим исполнять неписаные законы. Это намного лучше, чем лгать. И намного безопаснее.
   Любопытный совет. Разумный, если вдуматься. Чужак, старающийся слиться с окружением, рано или поздно вызовет подозрения в своих намерениях. А тот, кто показательно не желает становиться частью другого общества, конечно, будет встречаться с враждебностью, но вовсе не той, что по-настоящему опасна.
   - Вы не в восторге от того, что понадобилось приехать в Катралу? Ну и замечательно! Пусть все знают, что вам даром не нужен юг.
   - Но если я буду следовать вашим наставлениям, каков шанс достичь цели? Той цели, ради которой все и затевалось?
   Керр перевернул кружку, из которой не вылилось ни капли вина, и призывно потряс ею в воздухе, показывая подавальщице, что неплохо было бы притащить новый кувшин с питьем, а когда девица отправилась в кладовую, сказал со всей возможной серьезностью:
   - Зверь всегда бежит на ловца. Особенно если ловец об этом не заботится.
   ***
   - Глупая затея, - подвел я итог разговору, когда заказанное Керром вино закончилось.
   - Другой под рукой нет, - пожал плечами Натти.
   Золотозвенника не было с нами уже более получаса, а мне все еще казалось, что он вот-вот вернется к столу с очередной мудрой или странной репликой. И укажет, как действовать дальше. Но с каждой прошедшей мимо минутой становилось яснее ясного: не укажет.
   - Можешь ответить на вопрос честно?
   Рыжий сузил глаза:
   - Смотря на какой.
   - Всего на один. Больше спрашивать не буду. Обещаю.
   - Неравный обмен.
   - Другого под рукой нет.
   Он подумал, подбирая лепешкой остатки соуса со дна миски, и кивнул:
   - Ладно, спрашивай. Отвечу.
   - Кроме нас в Катрале кто-то еще будет работать на "миротворцев"?
   Натти молчал долго, но на сей раз было отчетливо видно, что он тратит время на серьезные размышления. А когда ответил, мне подумалось, что лучше бы молчание осталось ненарушенным:
   - Нет.
   - Точно?
   - Это уже второй вопрос, а я обещал ответить только на первый.
   Попытка отшутиться не удалась, потому что карий взгляд оставался по-прежнему напряженным. Натянутым, как струна.
   Что ж, пожалуй, мне больше ничего и не нужно знать. Один пастух рядом уже есть, и Бож с ним. Пусть я не могу заставить себя верить ни Керру, ни Натти, других источников правдивых сведений у меня пока слишком мало. Да и в ближайшее время - время ежечасного выбора, их количество вряд ли увеличится. Но с другой стороны...
   Все-таки прошлая жизнь закончилась. Или спешно заканчивается, иначе откуда возникают все новые и новые сомнения там, где следовало бы очертя голову бросаться в омут исполнения приказов? Жаль только, что все это происходит не вовремя. Сейчас мне очень нужна уверенность. До смерти нужна.
   - И что будем делать дальше?
   - То, что собирались, - ответил рыжий, отправляя в рот последний кусок лепешки. - Доберемся до Катралы.
   На словах это звучало легко и просто, на деле оказалось намного труднее. Быстро выяснилось, что обозы до нужного нам места назначения уходят рано поутру, можно сказать, затемно, поскольку неспешный путь по краю степи занимает весь световой день и еще чуть-чуть. Меня вынужденное промедление вполне устраивало, но как только я собрался окликнуть Натти и предложить отправиться на поиски ночлега, кто-то тихонько, но многозначительно кашлянул у меня за спиной. А потом, видя, что я не тороплюсь оборачиваться, спросил:
   - Хотите поскорее попасть в Катралу, эррете?
   Я не хотел, тем более, быстрее, чем это совершают все прочие путешественники. Но навязанная мне маска богатого господина вынуждала признать:
   - Да.
   Признать с легким оттенком недовольства, свойственным человеку, проделавшему долгий и трудный путь, чтобы узнать: назначенная встреча снова откладывается.
   - Могу поспособствовать.
   Неожиданно? Отчасти. Стараниями Натти и увещеваниями Керра я успешно выделяюсь среди прочих приезжих. Не могу не привлекать внимания как добропорядочных людей, так и тех, кто не прочь разжиться деньгами. К какому лагерю принадлежит заговоривший со мной? Сейчас узнаем. Вот теперь, после небрежного промедления, настало время лениво повернуться и внимательно осмотреть так кстати подвернувшегося помощника.
   Невысокий, едва достающий мне до плеча, жилистый загорелый человечек. По крайней мере, лицо, шея, кисти рук и часть груди, выглядывающей из широкого ворота серо-желтой рубашки, походили своим цветом на печеное яблоко. Голова незнакомца была повязана цветастым платком, изрядно выгоревшим на солнце, штаны топорщились нашитыми по бокам карманами, а сапоги, хоть и не новехонькие, мало походили на обувку того, кто много ходит по земле. Крепкая талия мужчины была обернута чем-то вроде темно-синего шарфа, один из концов которого свисал чуть ли не до середины икр. И висел слишком уж неподвижно для легкой шелковистой ткани
   Меня тоже не оставили без осмотра, причем ничуть не менее тщательного, по окончании которого предложение было повторено с еще большим напором:
   - Ну так, доставить вас в Катралу, эррете?
   Я помедлил с оглашением своего решения, и незнакомец добавил:
   - А то до утра ждать придется. А потом целый день костями в обозе бренчать.
   - Хочешь сказать, что довезешь быстрее?
   Он улыбнулся во весь рот, обнажая белоснежные зубы:
   - Не извольте сомневаться!
   Смуглый мужчина особого доверия не внушал. Скорее, походил на проходимца и разбойника, рассчитывающего поживиться добром беспечных путешественников. Но Натти, выглянувший из-за моего плеча, видимо, думал иначе:
   - Расчет получишь только на месте, а то знаем мы таких!
   Незнакомец кивнул, улыбаясь еще веселее:
   - Разве я сказал что-то о деньгах? Пусть эррете сам решит, сколько заплатить, когда въедет в Катралу еще до захода солнца!
   Проявленная щедрость выглядела не менее подозрительно, чем все остальное. С другой стороны, фальши в словах мужчины я, как ни старался, уловить так и не смог.
   - Хорошо. Только смотри, не жалуйся потом, что получил слишком мало.
   Вместо ответа незнакомец поклонился, прижимая правую ладонь к сердцу:
   - Идемте, эррете. Лошадки уж заждались!
   Распрямив спину, он торопливо отправился к самому краю Обозной площади. Мы двинулись следом, в отличие от незнакомца, не особенно ускоряя шаг.
   - Не боишься? - спросил Натти, взглядом указывая на повязанную платком макушку.
   - Боюсь.
   - Тогда зачем согласился?
   - А ты зачем встрял с расчетом?
   - Всего лишь подыграл.
   - Ага, всего лишь...
   - Еще можно отказаться.
   - Ну уж нет. Откажусь, решат, что и в самом деле испугался. Но я ведь не должен ничего знать о местных опасностях, верно? Чиновник, выписывавший подорожную, и словом не обмолвился, к примеру, о разбойниках. А много ты вообще видел здесь вооруженных людей? Вон, взгляни на обоз, который отправится завтра утром: охранников можно пересчитать по пальцам. Значит, ничего страшного в поездке по степи нет. Что тогда может помешать столичному бездельнику воспользоваться так удачно подвернувшимся случаем?
   Рыжий хмыкнул:
   - Рассуждаешь умно. А не подумал на досуге, насколько умны те, кто за тобой наблюдает? Вдруг решат, что ты неспроста отважился путешествовать без обоза, когда все остальные послушно ждут следующего утра?
   - Пусть. Разве у нас есть при себе что-то, что можно украсть?
   - Вообще-то, есть. Только использовать эти штуки никто, кроме тебя, не сможет.
   - Штуки?
   Натти на мгновение раскрыл протянутую ко мне ладонь, и солнечные лучи отразились от граней дорожного жетона, отмеченного посередине гербом Веенты.
   - Керр постарался?
   - Ага, кто же еще?
   И когда успел, спрашивается? Насколько я знаю чтобы закрепить такой жетон за определенным предъявителем, требуются слишком длительные и тщательные приготовления. Разве что...
   - Как ему удалось выцарапать их у казначея Сопроводительного крыла?
   Рыжий хохотнул, убирая знак, заменяющий деньги, во внутренний карман куртки:
   - Вернемся, сам спросишь!
   Может и спрошу. Хотя... Зачем? И так понятно, что золотозвенник прекрасно осведомлен обо всех служебных надобностях и о том, как часто отпущенные на них средства тихонечко лежат в казенных сундуках, потому что не оказались вовремя затребованными. Представляю, как скривился Лаолли, расставаясь с деньгами! Если посчитать всю сумму, накопившуюся за время моей службы, то выходит...
   - И ты все их тащишь с собой?!
   - Ага.
   Хм. Да я богач. Самый настоящий.
   - Только не говори, что потом все это надо будет...
   - Прошу прощения, эрте. Можно к вам обратиться?
   Оставалось надеяться, что окликнувший меня человек не слышал нашего с Натти разговора, а если слышал, то не понял, о чем идет речь.
   - Что вам угодно? - спросил я, посчитав очередного незнакомца достойным подобного обращения, но не остановился, все же показывая, что дела, которыми собираюсь заняться, намного важнее случайного разговора.
   - Вы ведь направляетесь в Катралу?
   - Возможно.
   - Прямо сейчас?
   Или слухи здесь расходятся быстрее, чем круги по воде, или он ошивался где-то рядом. Весь вопрос, случайно или нет.
   - Что вам угодно?
   Повторенный вопрос вызвал на лице молодого человека легкий румянец, под палящим солнцем выглядящий, как ожог.
   - Мне нужно попасть в Катралу.
   - Что же вам мешает? Утром отправляется обоз.
   - Я... Не располагаю достаточными средствами.
   - Хотите, чтобы я ссудил вам денег?
   - Я не нахлебник, эрте.
   - Тогда что?
   - Возьмите меня с собой.
   - У меня уже есть слуга.
   - Я окажу вам любую услугу, о какой вы попросите.
   Он говорил, по меньшей мере, убежденно, хотя вернее было бы назвать тон его голоса одержимым. И предложение выглядело заманчивым, тем более, возница, уже нетерпеливо приплясывающий возле повозки, и вовсе оставил плату за поездку на мое усмотрение. Иметь в Катрале хотя бы одного человека, задолжавшего тебе услугу? Это больше, чем ничего. Намного больше.
   Натти, идущий слева, тронул меня за рукав, словно хотел о чем-то предупредить, но когда я повернул голову, карие глаза рассеянно мигнули, словно рыжий уже передумал.
   - Хорошо. Можете отправляться вместе с нами. А об обещании я вам напомню, когда придет время.
   Молодой человек поклонился, благодарно, но не подобострастно.
   - С нами поедет еще один человек, - сообщил я вознице. - Справятся твои лошадки с лишним весом?
   - Легко! - заверили меня, приподнимая полотняный полог коляски и приглашая занять место.
   Я принял любезное приглашение, мимолетно отметив, что лошадей у козел не две, а три. Причем третья была не впряжена, а всего лишь привязана за длинный повод. Запасная? Скорее всего. Вот только для какого случая предназначен такой запас?
   На обитых потрескавшейся кожей сиденьях лежали тонкие, но довольно мягкие тюфяки, правда, они все же не особенно сберегали наши задницы, пока копыта лошадей цокали по городской брусчатке, а вот когда коляска выкатилась на не менее твердую, чем камень, зато ровную степную дорогу, стало намного удобнее. Даже уютнее. Но в сон не потянуло, потому что полог хоть и защищал путешественников от солнца, пропускал достаточно яркого света, чтобы глаза не желали закрываться.
   - И за какой надобностью вы едете в Катралу? - спросил я, бесцеремонно разглядывая навязавшегося попутчика.
   - За исполнением желания, - ответил тот, и мне стоило труда удержать на лице равнодушное выражение.
   - Какого, если не секрет?
   - Я хочу защищать людей от... - тут он помедлил, словно старался подобрать нужное слово, но когда закончил фразу, стало понятно, что пауза была вызвана совсем другой нуждой. Необходимостью набраться смелости для откровенного ответа: - От демонов.
   Я приподнял бровь, не слишком соображая, в каком тоне следует продолжать беседу после подобного признания, но юноша сам помог мне, горько усмехнувшись:
   - Думаете, что я безумен? Как пожелаете.
   С этими словами он откинулся на спинку сиденья и плотнее запахнул плащ, в который зябко кутался, несмотря на жару.
   Совсем молодой, лет восемнадцати или девятнадцати, не больше, с редкими усиками над верхней губой и полным отсутствием волос на упрямо выпяченном подбородке. Русые волосы пострижены коротко, но не слишком ровно, словно не были доверены ножницам цирюльника. Глубоко посаженные глаза, не поймешь, какого цвета, смотрят угрюмо и чуть затравленно. Плащ кое-где залатан, причем заплатки располагаются в местах, вызывающих вопросы о происхождении прорех. Кого же я на свою голову взял в попутчики?
   Натти убедительно притворился, будто задремал, но пальцы скрещенных на груди рук все же оставались напряжены, даже костяшки чуть побелели. Он явно что-то хотел мне сказать тогда, еще до отъезда. Что-то достаточно важное и касающееся странного юнца. Только не успел. И как его расспросить теперь? Не останавливать же коляску и не уходить подальше в степь?
   Лобастая кошачья голова заскользила под вспотевшей ладонью, и я переложил посох в другую руку. Что ж, будем надеяться на словоохотливость незнакомого попутчика.
   - Не сочтите мое удивление оскорбительным, но... Демоны? Это еще кто такие?
   Юноша недоверчиво вгляделся мне в лицо, словно ища подвох. Не нашел.
   - О них известно только избранным.
   - Но вы сказали, что хотите защищать людей. От этих самых демонов. Значит, они опасны?
   Он утвердительно кивнул.
   - Они убивают?
   Юноша мотнул подбородком:
   - И убивают тоже, но... Не только. Да и не главное это. Все люди изначально равны перед Божем и Боженкой, а демоны делают так, что кто-то возвышается над другими.
   - Возвышается?
   - Получает невероятную силу и прочие способности, недоступные обычному человеку. Но ведь это неправильно!
   Последнюю фразу он почти выкрикнул, сам испугался громкости своего голоса и продолжил глухим шепотом:
   - Каждый человек должен уметь только то, чему научится сам. То, чему смог научиться. И если кому-то не дана сила или смелость, то он должен со смирением принимать свою судьбу и не восставать против божьего провидения!
   А ведь в его словах что-то есть. Возможно, спорное, но в некотором роде притягательное. Заманчивое. Когда-то давным-давно так и было, если верить легендам. По крайней мере, в военачальники выходили те, кто сам умел сражаться лучше прочих. И мастеров всегда ценили по их работе. Сейчас, правда, тоже ценят, и все же...
   Перед глазами промелькнул призрак некрасивой девушки, присланной своей хозяйкой, чтобы обеднить мир на одну талантливую и знающую травницу. Ценят, да уж! В первую очередь себя и свои надобности. Или капризы. К тому же, у справедливости в словах русоволосого имеется неприглядная оборотная сторона:
   - А как быть тому, кто обладал и силой, и смелостью, но по стечению обстоятельств или чужой воле лишился и того, и другого?
   - Вы говорите о себе? - догадался юноша.
   - Пусть так. О себе. И как же мне быть? Смириться?
   - Все в мире делается по воле божьей и только по ней. И если что-то отнимается велением небес, то можно хотя бы помнить о том, чем владел. И помнить, что кто-то и вовсе был лишен подобных даров.
   Он старался говорить спокойно, но все равно в каждом слове чувствовался какой-то странный надрыв, словно юноша старается уговорить себя самого. Вот только на что?
   - Кто-то и вовсе лишен...
   ***
   Тихий шепот растворился в стуке копыт, и поскольку продолжения разговора не последовало, я волей-неволей начал прислушиваться к звукам снаружи. Надо сказать, таковых было немного: шум лошадиного бега, поскрипывание колес и шелест полотна, спасающего седоков в коляске от солнца. Да и что еще можно услышать в степи? Может быть, картинка окажется увлекательнее?
   Я приподнял полог, выглядывая наружу, и изумленно открыл рот, глядя, как возница пересаживается с козел на бегущую рядом лошадь, отвязывает поводья и, ударив пятками по лоснящимся бокам, удаляется от коляски, охаживая бока животного тем самым длинным концом шарфа. Потом всадник резко забрал влево и быстро исчез за полосой высокой, хотя и жухлой травы, а вышколенные упряжные продолжили, как ни в чем не бывало, бежать дальше.
   - Что за...
   - А? - приоткрыл один глаз Натти.
   - Кажется, у нас неприятности.
   Юноша тоже встрепенулся, заметно бледнея:
   - Что-то случилось?
   Не тратя сил и времени на описание своего недоумения, я перебрался на переднее сиденье и откинул полог, показывая всем пустеющее место возницы.
   - Ого! - присвистнул рыжий.
   - Ага. Он сбежал.
   - Куда? И зачем? - спросил юный борец с демонами.
   - Хотел бы я это знать.
   - Ну, править-то и я сумею, - успокоил Натти, перелезая на козлы. - Да и не нужно ими править, - с некоторым недоумением сообщил он чуть позже. - Сами дорогу знают.
   - Вот только куда эта дорога нас приведет?
   Словно отвечая на мой вопрос, раздался пронзительный свист, как мне показалось, прямо из-под копыт лошадей, а в следующее мгновение коляска остановилась, потому что невесть откуда взявшийся, будто выскочивший из-под земли человек схватил лошадей под уздцы.
   - Приехали! - весело сообщил он, глядя на наши растерянные лица.
   Видимо, это слово означало сигнал к действию для остальных разбойников, потому что не успело оно стихнуть, а по обе стороны от коляски широкими дугами уже выстраивались разномастно одетые молодцы. Общим в их внешнем виде были, пожалуй, только одинаково отчаянные рожи и кушаки, подозрительно похожие на пояс возницы, только не синего, а черного цвета.
   Всего я насчитал дюжину человек, вооруженных длинными кривыми ножами. Правда, ножи эти пока не покидали ножен, что вселяло некоторую надежду. Хотя бы на то, что убивать нас никто просто так не собирается.
   - Что нужно? - хмуро спросил Натти.
   - А то сами не догадываетесь? - ухмыльнулся тот, кто остановил лошадей, видимо, главный среди разбойников. Изъяснялся он на вполне понятном мне наречии, но гортанно и почти не проговаривая букву "г".
   - Не везем с собой денег, - отрезал рыжий.
   - Да неужто?
   - Хочешь верь, хочешь нет.
   - А если вздумаю проверить?
   Натти пожал плечами:
   - Валяй!
   Подобное равнодушие чуть остудило пыл разбойника и заставило задуматься. Впрочем, ненадолго.
   - Что ж, если денег нет, их надо раздобыть. Придется вам, эррете, посетить наше скромное убежище. Там найдутся бумага и чернила, а вы, конечно, сразу вспомните, кому и куда нужно написать, чтобы выкуп не сильно задержался в пути.
   Прозвучавшее предложение было хорошим. Только не для нас. Но если я еще мог понадеяться на помощь со стороны того же Керра или, на худой конец, Нери, то русоволосый юноша оказывался в вовсе безвыходном положении. Впрочем, так мне только казалось. Первые несколько минут.
   Он внимательно выслушал речь главаря разбойников, чуть ли не проговаривая про себя каждое слово, потом вопросительно посмотрел на меня:
   - Желаете следовать за ними?
   Я ответил честно и без долгих раздумий:
   - Нет.
   Юноша кивнул, сосредоточенно сдвинув брови, поднялся с сиденья и выпрыгнул из коляски на сухую землю, примяв ломкую траву. Сделал несколько шагов, словно разминая затекшие во время поездки ноги, поерзал плечами под плащом, тяжелыми складками спускающимся на худощавую фигуру.
   - Эрте не принимает ваше предложение.
   - Предложение? - брезгливо переспросил мужчина, остановивший наших лошадей. - Это приказ. И вам всем придется его выполнить, иначе...
   Посулить страшные кары ослушникам он не успел, получив два пальца стали прямо под подбородок. Следом полегло еще пятеро охотников за наживой, каждому из которых метательные ножи вошли либо в глазницу, либо в шею. На ответный залп у оставшихся в живых не нашлось подручных средств, поэтому разбойники просто бросились в атаку на неподвижно стоящего и очень сосредоточенного русоволосого юношу. А Натти, как только уздечки освободились от нахального захвата, хлестнул вожжами по соловым крупам, посылая лошадей вперед и тут же осаживая для разворота так, чтобы коляска благополучно убралась с линии, где намечалось сражение.
   Длинный плащ сделал свое дело: в первые мгновения боя широкие плотные складки скрыли от глаз нападающих и оружие, и движения рук, что позволило юноше легко справиться еще с одним противником. А потом наш странный попутчик наконец-то показал себя во всей красе.
   Он тоже оказался вооружен двумя клинками, разве что чуть длиннее разбойничьих и намного прямее, но владел ими явно искуснее, чем чернопоясники. А самое главное, когда схватка завершилась полным разгромом разбойников, я совершенно искренне трижды хлопнул в ладоши, потому что в успехе русоволосого юноши не было и следа от зелий наподобие тех, которыми меня пичкали в Сопроводительном крыле. Нет, наш попутчик рассчитывал только на собственные силы и умения, и рассчитывал просто замечательно.
   - Браво!
   Он, не теряя ни капли сосредоточенности, убрал клинки в ножны под полами плаща и только потом повернулся в сторону коляски. Наверное, следовало поблагодарить юношу за помощь и спасение от непредвиденной и малоприятной задержки, но первым с моего языка сорвался вопрос:
   - И как с такими поразительными талантами вы ухитряетесь путешествовать без денег? Думаю, многие состоятельные люди с радостью воспользовались бы вашими услугами... определенного рода.
   - Я не убийца.
   А верится с трудом. Взять хотя бы двенадцать тел, надежно упокоенных в течение нескольких минут.
   - За смерть всегда платят хорошие деньги.
   - А я хочу получать плату за жизнь. За то, что люди остаются живыми.
   Играет в благородство? Похоже на то. Возраст уж точно позволяет. Но если он и вправду желает добиться того, о чем заявляет, пора взрослеть.
   - И вы надеетесь исполнить свое желание именно здесь? Неужели во всех прочих краях Дарствия не нашлось подходящего места?
   Юноша мрачно посмотрел на меня и без тени улыбки напомнил:
   - Там, где не знают о существовании демонов, мне нечего делать.
   Натти предупреждающе кашлянул, так, чтобы сдавленный звук донесся только до меня.
   Не стоит возобновлять расспросы, что ли? Но разве равнодушное молчание не будет выглядеть подозрительнее легкомысленного любопытства? Я не собирался отказываться от продолжения беседы, однако обстоятельства снова приняли решение за меня: из моря высокой травы послышался шелест, перемешанный с глухим стуком множества копыт, и вскоре убитых участников опасного представления заменили вполне живые люди, пусть и в немного меньшем количестве.
   Первым на дорогу вылетел конь под нашим возницей, и надо сказать, смуглая рожа беглого обманщика мало чем сейчас отличалась от лиц мертвецов. В те минуты, когда они еще были живы, конечно: темные глаза горели тем же азартом предвкушения хорошей драки. А вот следом за коротышкой подняла на дыбы скакуна всадница, которой здесь, казалось, было вовсе не место. Даже несмотря на семерых сопровождающих, выглядящих, пожалуй, опаснее, чем давешние разбойники.
   Впрочем, в седле женщина не задержалась. Ловко спрыгнула на землю без какой-либо помощи, окинула взглядом поле недавнего боя и крикнула прибывшим с ней мужчинам:
   - Обшарьте все вокруг, вдруг кто-то успел сбежать!
   Приказ был исполнен молниеносно, и когда взметенная копытами пыль осела, у коляски остались только двое. Возница и загадочная дама, командовавшая так, будто родилась с этим умением.
   Далеко не юная, скорее, моя ровесница, она напоминала Лодию чернотой волос и особым, редким для столицы оттенком кожи, но и только. Черты лица, не прячущегося от солнца, выглядели немного грубоватыми, и им совсем не помешала бы чуть большая округлость, но то ли здешнее солнце не позволяло накопить жирка, то ли женщина принадлежала к тем счастливицам, что могут не заботиться о стройности своей фигуры. Запястья и пальцы под кружевом манжет просторной рубашки казались невероятно хрупкими, но в свисающих с темно-синего кушака ножнах покоились те же самые ножи, которые, похоже, были излюбленным оружием в здешних местах. Юбка надулась парусом, расправляя тканые темно-золотые узоры по всей своей ширине, когда незнакомка стремительным шагом направилась к мертвым телам, и веером разметалась по пыльной земле, когда женщина присела над одним из трупов, присматриваясь к лицу убитого.
   - Игго! Взгляни-ка на этого!
   Возница поспешил подойти и послушно прищуриться.
   - Что скажешь? Глаза меня не обманывают?
   - Никак нет, эррита! Я его хорошо помню. Он ведь ушел из дома, чтобы стать одним из баль...
   Властно поднятая вверх рука оборвала словоизлияние возницы. Женщина поднялась, еще какое-то время постояла над мертвецом, словно о чем-то трудно и напряженно думала, потом повернулась к нам. Вернее, ко мне, потому что Натти и русоволосого юноши ее взгляд даже не коснулся.
   - Вам не причинили вреда, эррете?
   - Ни малейшего.
   - Я рада. И должна принести глубочайшие извинения за то, что вы стали невольным участником... всех этих событий.
   По ее словам легко можно было догадаться, что поездка в неурочное время была задумана неспроста, но я предпочел спросить:
   - Какую цель вы преследовали? Поймать разбойников на наживку?
   Она кивнула:
   - На обозы нападают очень редко, но обоз едет вдвое, если не втрое дольше. А лишний час под солнцем Катралы - не лучшее времяпровождение.
   Согласен. Мне жара пока не доставляла неприятностей, но лишь благодаря "мокрой глотке". В обычном состоянии я наверняка давно бы уже мучался от жажды и прочих прелестей знойной погоды.
   - Там, откуда я родом, тоже заботятся о безопасности путешественников. Но этим занимаются мужчины, а не...
   - Я тоже могу себя защитить, эррете, - сказала женщина, проходя мимо меня и гордо вскидывая голову.
   На мгновение наши взгляды, оказавшиеся близко-близко, встретились, и мне вдруг подумалось, что с такими огромными сливово-карими глазами неважно, резки или мягки прочие черты лица.
   - Без сомнения!
   Она усмехнулась, встряхивая вьющимися локонами, в которых не было видно ни лент, ни гребней, взлетела в седло, не касаясь громоздких, украшенных эмалевыми рисунками стремян, подобрала поводья, небрежно замечая:
   - И я умею быть благодарной.
   Гнедой жеребец, на вид слишком крупный и сильный для такой наездницы, послушно замер, ожидая приказа. И тот не заставил себя ждать: высокие каблуки коснулись боков.
   - Имение Фьерде к вашим услугам! - Эти слова предназначались мне, а следующие полетели уже в сторону слуги: - Тела пусть заберут. И сложат на ледник сразу же, как привезут в имение. Доказательства могут понадобиться. Скоро.
   Она развернула скакуна и с места прыжком послала прямо в травяное море. Возница восторженно проследил взглядом за своей повелительницей, повернулся ко мне и виноватым тоном сообщил:
   - Еще несколько минут, эррете! Всего несколько минут!
   - А что будет потом?
   - О, потом! - Он мечтательно закатил глаза. - Потом я доставлю вас во владения благороднейшей из благородных, эрриты Эвины Фьерде со-Катрала!
   Ага, значит, моего желания снова никто собирается спрашивать? Впрочем, пусть будет благороднейшая из благородных. Не ждать же заката посреди степи?
  
Оценка: 4.24*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"