Этот навязчивый стук начался примерно в половине одиннадцатого вечера. Громкий, настойчивый, вызывающий желание схватить молоток и раздолбать угловатую башку очередному крестьянину, перескочившему в городское жилье и взявшемуся как у себя в лопатях строить все, вплоть до газовой плиты для непроведенного Черномырдиным тогда и до сих пор газа для него и его односельчан. Тогда бы и они может быть не поперли напролом в города и не стали бы реветь моторами желанных ослов под окнами и перекидываться необтесанным матом до первых петухов. А так - вот оно, еще одно средство делать нормальных людей нервно больными психически и нравственно, над которыми можно вознестись святыми жидами в образе детей Люцифера - набрать название в поисковике и ознакомиться, что это за особи.
Стук не прекращался, повторяясь еще громче и периодически, за стеной, казалось, решили развалить молотком стену и возвести ее снова. Молотком же.
Я начал отсчитывать минуты до 11 часов вечера, после которых ПУ-У ЗАКОНУ ПУ! обязана наступить долгожданная для нас, горожан, тишина, о которой мы забыли с приходом перестройки и перемещением перемещаемых самолично в нацеленные ими места. Не только из деревень, но с Азии, Кавказа с любезного разрешения властей, активно поддержанных продажными бабами. Прождать можно было до скончания ночи, как практически было почти всегда. Но у меня тогда имелся предлог выпустить пар прямо в тупые рыла, хоть красные, хоть черные, хоть желтые. Но выпустить, облегчив тем самым внутреннее давление. Это стало уже привычным, поэтому бешенство накатывало, не замечая тормозов.
Стук продолжился и после 11 часов вечера, видно было, что он не завершится до утра.
Я взял молоток и вышел на лестничную площадку, готовый разнести не дававший рукам покоя горшок, обросший волосом, вдребезги. Большинство из нас, горожан, подоспели до этого как тесто в квашне на горячей плите. Весь подъезд от низа до пятого этажа стонал от стального грома, метавшегося по бетонному его колодцу сумасшедшими зигзагами. И вся лестничная клетка с дверями в квартиры была пустынна как в странном здании на заброшенной планете, похожей на Солярис, экранизированный тарковским по поляку. Ни души, ни малейшего намека на жизнь. Из-за скального грома казалось, что звездят за каждгой дверью, так что найти источник не представлялось возможным.
И я повернул в квартиру в надежде, что стену когда-нибудь сломают и наконец-то устроятся перекурить. За это время можно будет увидеть хвост оранжевой змеи от сна, спугнутого теперь в наше время навсегда.
Но все шло к тому, что утро придется встретить в металлопрокатном цехе. Через полчаса я опять взвесил в руке молоток и снова вышел за дверь, теперь в твердой решимости довести дело до конца. Я понимал, что делу не помогу, этой мерзости с атрофированным чувством совести и с глухими ушами развелось как больных людей на улицах города, они стали лезть в глаза везде, даже там, где их не должно быть: в милиции, в конторах, в прихожих начальства, в магазинах, на работе и особенно в поликлиниках. И тд.
Стук преломлялся о стены, не давая сосредоточиться и уловить его источник. Я дождался, когда он стих, и напрягся на его начало. Сначала снова показалось, что кто-то выдирает дверь на первом этаже, затем звуки рванули вверх и раздолбали бетонный потолок на самом верху лестничного пролета.
Как-то я вступил в схватку с соседкой снизу, старухой под восемьдесят, для которой нынешние власти отменили все законы. Она покупала на рынке овощи, цветы и прочее и перепродавала их на автоостановке, а на эти деньги начала делать беспрерывный ремонт. Когда рабочие уходили на ночлег, она врубала телек на всю громкость, чтобы продолжить на весь подъезд сладостные звуки. Когда же ее стали увещевать - не ругать - старуха указывала то на одного, то на другого тихого соседа и кричала, что это они врубают телек на всю мощь и делают ремонты. И доказать обратное было трудно, ведь стучали кругом, уцепиувшись за вседозволенность как за спасательную соломинку. Это продолжалось до тех пор, пока кто-то не догадался поливать ей под дверь какое-то пахучее вещество, заставившее изуверку подумать, что ее травят. И звуки со стуками прекратились, неизвестно на какое время.
Подъезд по прежнему был пуст как подъезд дома в Дебальцево после ракетного обстрела, ни души нигде и ни постороннего звука. Все вымерло. И вдруг я уловил в очередной перерыв, что дверь со стенами ломают этажом выше. Я поднялся по лестнице туда, приник ухом к двери, гром шел оттуда. Я позвонил и услышал громкий крик о помощи. Женщина соседка, от которой дочь с мужем и сыном переехали в новую купленную ими квартиру, кричала, что она упала и не может подняться. И просила позвонить ее дочери, чтобы она приехала и помогла. Я сказал, что не знаю номера телефона ее дочери, тогда она направила меня к соседям напротив.
Вышла наконец-то соседка из квартиры напротив, которую я поднял долгим звонком, выслушав указание женщины, пошла набирать номер телефона ее дочери. А я отправился к себе, все больше окутываясь непривычной тишиной, заполнявшей холодный бетонный подъезд. Он был все-так-же пуст, напрягая бетонным холодом и парой тусклых лампочек на весь. Внизу колыхалась вязкая зыбь, готовая засосать в себя навсегда. Такая же, в которую мы переместились совершенно незаметно для себя, населенная невидимыми клонами. Та самая, которая не отпустила на Землю героя-космонавта из фильма Солярис.