Аннотация: НЬЮ-ЙОРК, ты фантастичен и неповторим для нашего времени. Действительно можно подумать, что все делается с помощью денег. Но это абсолютно не так - деньги только инструмент в умелых руках.
НЬЮ-ЙОРК
Номер в гостинице "Пенсильвания", похожей на сталинскую кремлевку угловатыми надстройками снаружи и высоченными под пять метров потолками внутри, только выше сталинки во много раз оказался таким огромным, что поначалу мы бегали по нему как по трехкомнатной квартире без перегородок. Где-то вверху болталась одинокая лампочка под невзрачным матовым колпаком, по углам стояла массивная мебель с примитивным уже японским телевизором начала восьмидесятых годов на громоздкой тумбочке темного цвета, с библией в верхнем ящике такого же крепкого стола и с вешалками внутри шкафа без дверей. Единственное окно, выходящее во двор, больше похожий на глубокий колодец, было задернуто плотной занавеской, когда я ее отдернул, чтобы проветрить комнату, оказалось, что оконная рама была приподнята вверх сантиметров на двадцать, да так и застряла на этом месте, не сдвигаясь с места. В туалетной комнате, совмещенной с плоской неглубокой ванной, завешенной плотной непромокаемой шторой, подтекали краны горячей и холодной воды, а душ над ванной не удалось запустить с первого раза. Кран был непривычной конструкции и работал, если рассудить по русски, в обратном режиме, то есть, мог обдать кипятком или ледяным душем в зависимости от настроения. Все эти странности в богатейшей в мире стране не проходили для нас бесследно, как на родине, а запечатлевались в памяти вопреки воле, заставляя недоуменно поджимать губы и опасливо коситься по сторонам в ожидании нового подвоха. Но телефонный звонок, поднявший нас с роскошных постелей с пятью подушками, уже прозвучал, надо было спешить в столовую за шведский стол. Времени на подтыкания простыней с одеялами, которые мы перед тем как лечь спать выдирали по домашней привычке из-под твердых матрацев, уже не было, мы просто накинули их сверху и поспешили к выходу. Столовая уже гудела от разноплеменного народа, ходившего между столиками с тарелками с деликатесами, наших туристов, практически всех, отличала русская основательность во всем - от полновесных порций, сползавших с тарелок, до стопок белых салфеток про запас. Хотя надо отдать должное, что так вели себя почти все туристы, иначе американцы не стали бы вводить буквально через месяц после нашего прилета домой правило, по которому набравший еды больше нужного обязан был поглотить ее всю. Сия неудобная чаша нас к счастью миновала, иначе вряд ли кто сумел бы подняться из-за стола с первого раза. Быстренько заправившись и прихватив с собой по возможности легко уносимое, мы вернулись в номер и разменяв принесенное на нужное в экскурсии спустились в фойе на лифте и вышли за стеклянные двери подъезда, к которым должен был подкатить автобус. Снова заклацали затворы фотоаппаратов, застрочили видеокамеры, стремясь дотянуться объективами до крыш небоскребов вокруг, пропадавших в голубом небе как концы указок. Невдалеке был оживленный перекресток, регулировавший плотные потоки людей в разных направлениях, только вчерашние вечерние негры продолжали притаптывать прежние места, теперь на груди у них висели картонки с обещаниями прокатить в любой уголок Нью-Йорка за умеренную плату. Но в карманах они прятали все те же пакетики с травкой для наркош, привязанных невидимой к ним нитью, и те находились, сверкавшие воспаленными глазами. Мы, несколько человек из одной группы, которую толком не могли рассмотреть по причине плотного графика, держались особняком и от местных жителей, и сами от себя, кидая взоры на кромку тротуара, прошитую бесконечной очередью из машин, куда должен был причалить наш автобус. Он все не показывался и мы снова переводили внимание на пешеходов. От перекрестка приблизились оживленно говорившие цветная и белая девушки и парень, прошли мимо нас, не замечая ничего вокруг. Мулатка была простенькой со спокойной отвлеченной улыбкой, одетая тоже не броско, парень был худощавый с немного нервными движениями и прерывистым смешком. А у белой девушки было марионеточное лицо с меловыми оттенками вокруг носа и под глазами и искусственным бледно розовым румянцем на впалых щеках. Голову украшала короткая прическа с беспорядочно мелированными волосами и с чубчиком над восковым лбом. Она беспрерывно шевелила темно вишневыми губами, за которыми синели мелкие зубы, и бессмысленно вращала бесцветными глазами, обведенными черными тенями. На плечах висел плотный жакет пестро черешневого цвета, под ним взбрыкивала при каждом шаге короткая шотландская юбка в крупную темно красную клетку, на ногах кровянели такие же гетры. Дальше тротуарную плитку прибивали тяжелые желтые башмаки на толстых каблуках с коричневыми шнурками крупной бабочкой. Внешний вид девицы за двадцать лет настойчиво плодил мысль, что она скорее всего наркоманка со стажем, а вызывающий наряд говорил о ее постоянной неуверенности в себе. Мулатка слушала ее, изредка оглядываясь с легким смешком на шагающего рядом парня, и снова уходила в свои мысли, тот продолжал смешок и снова оборачивался к манекену за порцией новостей. Белая девица все не умолкала, наводя на догадку о ее зависимости от спутников, или на неуверенное свое положение, она крепко напоминала образ американской молодежи, навязываемый нам советской пропагандой. Я пожал плечами и сделал шаг назад, пропуская троицу и не пытаясь запечатлеть интересный кадр, Людмила немного в стороне ловила в объектив кинокамеры далековатый от нас перекресток со знаменитой Пятой авеню, пересекавший стрит, на которой высилась "Пенсильвания". Автобус все не подкатывал, опаздывая более чем на полчаса, туристы из нашей группы стали более различимы на общем фоне своими фигурами, замершими в ожидании. Из-за негров снова вывернула странноватая троица, в которой белая марионетка так и не выключила молотильно-говорильный аппарат, она продолжала громко рассказывать что-то в основном мулатке, та все так-же коротко похохатывала, привлекая к этому действу тощего парня. Похоже, они дефилировали вдоль гостиницы, имея на это свои основания, скрываемые за равнодушием к людям вокруг, но шаг был не медленным, как у что-то предлагающих, а довольно быстрым. В это время подкатил наш автобус и мы поспешили на призывный голос нового экскурсовода, невзрачной женщины за пятьдесят лет, конечно, еврейки. Этот вид бизнеса бывшие наши "иностранные" сограждане, вечные искатели лучшего на земле места, освоили видно в полный рост, прекрасно зная - со своей точки зрения - что показывать русским со всеми подробностями, а мимо чего можно проскочить, не замедляя шага. При этом не стесняясь экономить на билетах, например, на катер к Ниагарскому водопаду или к статуе Свободы, предлагая нам раскошелиться на 15-30 баксов с носа дополнительно. Или в какой-нибудь музей с мировыми подлинными шедеврами, или с дерюжными тряпками в заведениях современного искусства, которых назвать музеями не поворачивался язык и которых становилось все больше по всему миру. Или просто в доходные уголки, в которые тянуло непреодолимо по причине их рекламирования во всех проспектах. То есть, шаг влево-шаг вправо надо было оплачивать дополнительно, несмотря на несусветную дороговизну тура. Ну да, все в руках известной нации, способной выжать слезу счастья даже из дикого камня.
Наш автобус с водителем афроамериканцем въехал в Даунтаун с нередкими тридцатых годов домами между современными голубоватыми небоскребами, выделявшимися серостью камня и похожестью на сталинские высотки, только уходящими в поднебесье. Было интересно узнать, кто у кого слямзил такой вид архитектуры, ведь всем известно, что Сталин был не лох, он не стеснялся перенимать лучшее даже у потенциальных врагов. В том числе атомную бомбу, которую опробовал в отличие от американцев, сбросивших "дэвушек" на японцев, на русском народе в челябинсках со свердловсками и на молчаливых казахах в бескрайних их степях. Испытания как известно проходили успешно, что скот, что народ мрет до сих пор, особенно на полигоне Москва 400, а проще Капустином Яре в астраханских степях, откуда стартовала первая ракета, проданном американцам со всеми потрохами полковником Пеньковским в шестидесятые годы. За это полковник был расстрелян. А вот в отношении штатовских высоток, первых в мире реальных небоскребах, строившихся даже тогда, когда Америку поразил затяжной финансово-экономический кризис 1920-30х годов, можно сказать иначе. Уж слишком они походили на башни русского Кремля, начавшего возводиться еще Иваном Третьим Калитой, белокаменного, и достроенного Иваном Четвертым Грозным, не ставшим менять его окраску. Кремль так и простоял белокаменным до махровой жидомасонской революции 1917 года, когда его обдали потоками пролетарско-крестьянской крови, пролитой простым этим народом под руководством Ленина-Троцкого-Свердлова, за что народ благодарен им до сих пор. В общем, мы бы с удовольствием походили еще по стритам Даунтауна, но время у гида еврейки было до ужаса сжато и нам ничего не оставалось, как наскоро сфотаться на фоне известных заведений типа МкДональдс и прочих, насыщающих посетителей на ходу и между пробежками, и залезть в салон. Когда показался Бэттерн-парк со змееобразными несуразными скульптурами из бронзы и других металлов с камнем, времени выделили побольше, мы так-же смогли насладиться видами церковки в готическом стиле, встречающихся здесь в отличие от русских с пузатыми куполами в Москве не так часто. Я много колесил по Европе, поэтому архитектура с острыми шпилями и витражными розами из цветного стекла на фасаде и внутри молельного дома была знакома. Хотя масонские символы ввиде хищного орла и худощавого интеллигентного вида юноши с обнаженным мечом под его крыльями с еще множеством атрибутов лезли в глаза не так нахально. Они были тоже, но их было значительно меньше, нежели здесь, даже в Италии звезды Давида или Соломона красовались на баптистериях, и то не на всех, в великом их там множестве. Тем более, зажженные внутри семирожковые миноры по краям просторного клироса с рядами перед ним прекрасных лавочек из дерева, скрытого лаком, с лепниной в нишах стен, с великолепными подсвечниками перед нерусскими малеванными иконами. На самом видном месте красовался медный щит с чернением и золотыми по кругу словами из масонской доктрины на все времена: нуовус секлориум.., и так далее, что в переводе означало Новый Мировой Порядок. Эта тайная организация буквально приветствовала все новое, даже если оно уродовало устоявшееся, проверенное временем, до неузнаваемости. Но народу не было нигде не только для молитв, но чтобы просто полюбоваться на красоту, облаченную в яркие краски. Пустым оказался и небольшой по размерам великолепный парк с деревьями и клумбами с цветами, ухоженный в отличие от наших донельзя. Но нам было интересно все, поэтому когда влезли в салон автобуса было жалко расставаться с фотками даже неудачными. В неповторимом "Граунд Зиро" мы задержались на просторной аллее с позолоченной скульптурой женщины в колесе и другими изваяниями из металла и камня, не менее экстравагантными. Скульптуры щеголяли друг перед другом своей вычурностью с усмешками разума ваятелей, превосходящих в этом смысле Эрнста Неизвестного, водрузившего в Советском еще Союзе на могиле Хрущева-Перлмуттера, своего соплеменника, несуразный бюст с не совсем пропорциональными чертами. Кстати с него громоваятель Церетели брал скорее всего пример, вознеся на набережной Москвы-реки сразу за Кузнецким мостом, как раз напротив кремлевских башен, своего Петра Великого, стоящего под грот-мачтой на паруснике тех времен. Неизвестный жил в Нью-Йорке, как почивший здесь же Бродский, посредственный поэт, получивший нобелевку за свой пофигизм в советское время ко всему. Одним словом, за диссидентство, как Солженицын и прочие несогласные и хорошо друг с другом сплоченные. Но Бродский в отличие от последнего завещал себя похоронить в Венеции, решив, уже если светиться незаслуженным нимбом над лысым черепом, так светиться всегда и везде. Тем более, на венецианских островах Мурано с Бураном и другими народу всегда - пруд пруди. А Неизвестный был пока еще жив, уставлял Штаты громоздкими скульптурами и о месте своего конца пути не заикался, предпочитая получать от жизни благ побольше, у него это получалось не хило. Снова остановились лишь возле разрушенных башен-близнецов, на месте которых американцы успели возвести светло-зеленый небоскреб, не столь высокий, как небоскребы вокруг него, с закругленными углами стен вверху, отчего он напоминал как бы заточенный карандаш без грифельного острия. Место до сей поры было огорожено невысоким заборчиком из металла, за которым велись земляные работы. Оно, это место, вызывало печальные мысли, мы чувствовали себя как-то неуютно, хотя народу вокруг было досточно, но все люди спешили пройти площадь как можно быстрее. За 72 стрит Багел с Гринвич открылся роскошный вид на Национальный музей Америки с композицией на постаменте с правого бока из человеческих статуй, окруживших подобие небольшого сфинкса, возлежащего на лапах в своей полосатой накидке на голове. Когда нам с Людмилой довелось побывать в Египте, я вдруг подметил такую особенность скульптуры сфинкса, его лицо сильно напоминало лицо негритянской женщины из народов, живущих рядом с этой страной. Очерк на эту тему, помещенный в интернете, вызвал немало откликов. Американский же сфинкс был почти копией ковбоя, оставалось только натянуть на его голову широкополую шляпу. Впрочем, статуя Ленина в Китае, например, мало чем отличалась от простого китайца, которому вождь мирового пролетариата до сей поры желал мира и благополучия, так и не достигнутого в новой Советской России даже через океаны крови, пролитой русским народом. Возле композиции стоял памятник, похожий на Вашингтона с буклями и в чулочках, изваянный в полный рост, за спиной которого вели в градиозное здание многочисленные ступеньки. Оно чем-то напоминало дворец Виктору Эммануилу в Риме, такое же массивное и основательное, с портиками и скульптурами по бокам. Хотя там было конечно посолиднее и поправдивее, что-ли. Вообще, как мы заметили, в Америке было много "не своего", заимствованного у древних народов: греков, римлян, народов Междуречья, исчезнувших в веках, все это копировалось на свой лад, с внедрением чисто американских деталей. Например, в Лас Вегасе в одном из роскошных отелей с залами игровых автоматов был построен настоящий канал, как в Венеции, по которому плавали гондолы, управляемые гондольерами, поющими для своих пассажиров итальянские старинные песни. А над головами людей голубело небо с белыми пушистыми облаками, нарисованное художниками на потолке на высоте примерно сотни метров от пола, уложенного итальянской плиткой. Надо заметить, стоило такое удовольствие - прокатиться в гондоле под приятный тенор настоящего венецианца - достаточно дорого.
Но в Национальный музей нас так и не пригласили, или посчитав эту роскошь излишней для русских туристов, или сэкономив как всегда на обычном крысятничестве. Таких случаев было за тур предостаточно, по прилете на родину мы например узнали, что нам еще повезло, а для тех, кто полетел в Америку через пару месяцев, закрыли посещение великого чуда природы - Гранд, Брайс и Зайон каньонов с незабываемыми панорамами.
Наконец мы добрались быстрым шагом до Ту Уолл стрит, не слыша экскурсовода, гнавшего вперед не хуже сбежавшей электрички, которую приходилось всю дорогу догонять. Между башнями возвышался мемориал "федерал холла", такой же массивный, с медными статуями и ступенями к вершинам знаний ввиде просторной площади наверху, украшенной лесом высоких колонн, подпиравших многотонный вход с массивными дверями. И снова электроника запахала в полный рост, заставляя выхватывать не самое лучшее, а все подряд в надежде, что потом разберемся. Напротив мемориала, на другой стороне Уолл стрит, сидел на таких же гранитных ступеньках старик с пышной седой бородой, крепко похожий на одного персонажа из фильма "Великолепная семерка", о котором было известно, что у него в жилах текла русская кровь эмигрантов из царской России. Одежда напоминала тряпье бомжа, но куда более чистое, на голове красовалась шляпа, а рядом лежал рюкзак для сбора пожертвований. В руках была флейта, на которой он негромко играл, не поднимая глаз на тех, кто кидал монеты, и не благодаря их за это. Он воплощал собой американца, независимого и знающего себе цену, лишь на какое-то время попавшего в обстоятельства, конечно, временные, нанесенные на его голову случайными ветрами. Он играл на самом деле для себя и оттого был замечаем со всех сторон, а если бы играл для людей, его бы обходили стороной, посчитав обыкновенным побирушкой, решившим срубить себе денег. Надо заметить, американские старики представляли из себя привлекательный народ, они были в основном с правильными чертами лица, независимые и самостоятельные что внутри, что снаружи. Осанка с походкой тоже говорили о принадлежности их к касте избранных, отвергавших на генетическом уровне ложь с ублюдочными телодвижениями перед начальством, что свойственно представителям многих наций в мире, особенно из так называемых развивающихся стран. Не исключая русской нации с навечно застывшим выражением на лицах незаконно оскорбленных. Ну так кто вам мешает доказать обратное!
Когда автобус снова выехал к берегам Гудзонского залива, я начал понимать, что мегаполис тяготеет к нему так-же, как наш Ростов-на-Дону к прославленной реке, в котором исторический центр города протянулся вдоль береговой линии. Сам город раскинулся километров на пятнадцать-двадцать от автомобильного "Вавилона" на Западном до Аксая с пригородами на востоке, и ушел в степи от Левбердона с нахрапистыми местными "рублевками" на юге до Темерника на севере за Северным жилым массивом. Его обогнал в этом отношении только Волгоград, облепивший левый берег Волги аж на пятьдесят с лишним километров. На этот раз экскурсовод вывела нас к такому месту, откуда лучше всего просматривалась панорама многочисленных и разнокалиберных мостов, среди которых выделялся современными формами конечно же Бруклинский, соединяющий район с таким же названием с Лонг Айлендом на другом берегу. Это было зрелище, претендующее на высокую оценку, и это надо было видеть собственными глазами, чтобы охватить всю панораму и поразиться задумке архитекторов, создавших при небоскребном Манхэттене надводный американский как бы колизеум из ажурных хитросплетений бетона с металлом. Оказалось, мостов довольно много и все они действующие: многоярусные, одноярусные, автомобильные и железнодорожные, ажурные и более простые с основательными быками под ними, уходящими под воду, чаще с мощными как бы рогами над проезжей частью, на которых она держалась. С различными плавсредствами, шныряющими под ними, с потоками на них автотраспорта, с людскими потоками, снующими по краям суетливыми муравьями за ограждениями. Казалось в залив вошли гигантские древние парусники оснащенные косыми, прямыми и треугольными парусами с мачтами, реями, вантами и шпангоутами, струящимися от носа к корме и от борта к борту. Оставалось лишь подняться достойному ветру, чтобы эта армада развернулась по нему носами и вышла в открытый Атлантический океан, ворочающий длинными валами за статуей Свободы, напротив которой была запланирована следующая наша остановка. Но оттуда налетал лишь легкий лазурный бриз, обволакивающий нас теплом с запахами экзотических стран и безмерного простора, заставляющий глубже прочувствовать путешествие на другую сторону земного шара. Мы млели каждый по своему, перебегая от одной смотровой площадки к другой, изворачиваясь щелкнуть и так, и эдак, со спутницей и без нее, во всю длину и во весь верх, до тех пор, пока не прозвучала команда об окончании осмотра мостов и размещении в салоне автобуса. Нас ждал запланированный ланч в ресторане на Манхэттене, за который расплачивалась турфирма в лице сопровождающего нас гида. Этот полдник прошел как всегда с солидным запасом на вечер, до которого надо было еще дожить, ведь впереди было самое интересное, в том числе статуя Свободы, но особенно тянуло посетить Роккефеллер Плаза, расположенную как мы предполагали в сердце Нью-Йорка.
Возле здания ООН водитель лишь слегка притормозил в плотном потоке машин и нам пришлось снимать прямоугольную темноватую доминину из окон не сходя с места. Но эта достопримечательность с флагами разных стран по фасаду и с невысокой грязной белой стеной перед ней показалась не столь привлекательной, тем более, о ней гид сказала лишь вскользь, когда автобус почти ее проскочил. Мы ожидали увидеть вокруг сооружения, известного во всем мире, множество представителей из разных стран, а пришлось обозревать пустой двор, забитый машинами, с несколькими фигурами возле подъездов. А там бушевало не затухая пламя вечных раздоров и подбрасывали хвороста в костер международных страстей министр иностранных дел Лавров и Дима Рогозин, специальный представитель России при ООН. Там же стучал по трибуне каблуком растоптанного ботинка кукурузник Хрущев-Перлмуттер, и ему с опаской внимал Джон Кеннеди, вскоре застреленный во время поездки по Далласу. Получалось как и должно было получаться: если экскурсовод еврей, он всеми силами уводит туристов от политики, которую делают его соплеменники невзирая на миллионные жертвы. Главное, с этим бесполезно спорить, они владеют множеством приемов, против которых не всегда успеешь найти оружие, а найдя, опоздаешь с его применением. Но я успел пару раз запечатлеть на симке здание Организации Объединенных Наций, после чего оно, стоящее на берегу Гудзонского залива в одиночестве на отшибе, вокруг которого сквозила пустота, отплыло назад. Впереди показался небольшой мост через проспект с лестницей на него, ведущей на смотровую площадку на другой его стороне, автобус сапанул воздухом и мягко остановился. Когда мы проднялись наверх, оказалось, что с этого места хорошо видна далекая статуя Свободы на острове Надежды посреди широкого залива, прекрасно описанном еврейским писателем, бежавшим сюда из Парижа вместе с соплеменниками через Амстердам. По их пятам шли немецкие войска, но предпоследние евреи все-таки успели сесть на предпоследний пароход и достичь берегов Земли Обетованной, чтобы получить кто пропуск в ад на той стороне жизни, а кто билет счастья, выданный в камере обскура соплеменниками-американцами НЕ в гестаповской форме. Я подошел к краю бетонного выступа и попытался всмотреться в туманную даль, статуя находилась на расстоянии примерно пары километров от этого места. К сожалению большую часть обзора закрывал угол строения впереди, поэтому видимость была плохой, но мне хотелось сделать значимые фото. Осмотрелся вокруг и увидел двух молодых американок, оживленно что-то обсуждавших, пошел в их сторону, заученно повторяя эскьюзми и показывая на фотоаппарат в руках, они поняли мое желание. Когда аппарат оказался в руках одной из них, она кивком головы пригласила меня следовать за ней, а спустившись вниз на один уровень, поставила напротив полукруглой бетонной арки и отошла немного назад. Только теперь я сообразил, что это была самая удобная позиция из всех доступных, арка как бы ограничивала пространство вокруг, словно приближая статую Свободы, видную вдали отчетливее нежели с других точек. А когда в поле зрения показалась Людмила, направлявшаяся ко мне, американки попросили ее встать рядом со мной, упреждая наши движения. Снимки получились такие, о которых можно было только мечтать, не побывав на острове Свободы у подножия одноименной статуи, не говоря о том, чтобы вознестись наверх и обозреть окрестности через прорези в ее короне. Позже сколько мы ни пытались повторить успех американских девушек, у нас ничего не получилось, статуя словно нарочно отдалялась от объективов, представляясь миниатюрной копией на фоне громоздких природно-геометрических форм и темного горизонта, загороженного угловатыми небоскребами на другой стороне залива. А вечером и утром следующего дня у нас не оказалось времени, чтобы доехать до места швартовки катеров и самостоятельно посетить остров Свободы со статуей, чтобы угнездиться между зубцами ее короны и сделать снимки Нью-Йорка, какие хотелось, потому что оттуда он был весь как на ладони.
Автобус мягко катил по дну сменявших друг друга ущелий между сверкающими стенами зданий экономической столицы Штатов, послушно тормозя у светофоров с маленькими - раза в три меньше наших - фонарями с поднятой ладонью вместо человеческой фигурки. Голубели на углах небольшие таблички названий стрит, а на фасадах ресторанов, офисов, фирм, таких как "Астория", "Зэтрам билдинг" и других дорогие вывески. Наконец мы завернули за угол очередной плаза, я успел прочитать на табличке "Брооклин" и тут-же над магазинами запестрели китайские разноцветные иероглифы с пояснениями внизу по английски. Это была очередная раскосая чайна таун, забитая по уши китайской пронырливой продукцией, запруженная вездесущими китайцами, которые уже на второй день стали вызывать у нас чувство неприязни наподобие той, которую мы испытываем к неистребимым тараканам. Дальше это ощущение только увеличивалось, грозя перейти в омерзение из-за того, что мы в конце концов прилетели не в Поднебесную, в которую не здорово тянуло, а в Америку с непомерно высоким по нашим меркам уровнем жизни. А здесь магазины, улицы, кафешки, рестораны и даже лифты с коридорами в гостиницах были забиты только китайцами. Они выстраивались за нами мал мала меньше, послушные на первый взгляд и удивительно настырные, даже нахрапистые, если им было что-то нужно. Но об этом потом, а пока мы вышли из автобуса и направились к большому скоплению людей посреди улицы, словно прорубленной в скалах, отполированных по бокам до блеска. И снова схватились за фотоаппараты, чтобы запечатлеть теперь облизанного со всех сторон до озолотения огромного медного быка в натуральную величину, раскорячившегося на низком постаменте. Бычара был как видно из племенных, с крутым лбом, крепкими острыми рогами и весьма драчливым, судя по задранному хвосту. Рога, голова, бока и холка у него отливали натуральным золотом, слепящим глаза на полуденном солнце, зато под хвостом было как у негра в заднем месте - темно до зеленоватой патины, проступающей между ягодицами. Видимо разноплеменный народ стеснялся подныривать туда, куда с большим удовольствием устремлялись взоры дегенеративных натуралов со сбившейся в процессе эволюции ориентацией. И это говорило о том, что у человечества не все еще потеряно. Я отдал свой фотоаппарат Людмиле, пробился сначала к рогам, растолкав каких-то испаноязычных с кучкой черноголовых малайзийцев, отличавшихся от китайцев вежливым спокойствием. Затем, когда пощелкал спутницу из ее аппаратуры, уступив ей место и не дав занять его никому, пристроился сзади и с боков животного с сияющими ребрами. Металл был прохладным, гладким как шелк и отдавал коротким приглушенным звоном, это говорило о том, что толщина шкуры у быка была довольно приличная, иначе он звенел бы колокольчиком на колпаке у дурака. Значит американские республиканцы чьим символом он являлся, чувствовали себя в стране довольно уверенно в вечном противостоянии с демократами, у которых символом являлся вставший на дыбы медведь. Но до медведя экскурсовод нас не довел, как не показал много интересных мест, а дав покрутиться возле выносливого даже в металле животного снова позвал за собой, увлекая всю группу в узкие лабиринты стрит, ведущие к Роккефеллер Плаза. Скоро над головами запестрели аккуратные вывески всемирно известных фирм, таких как "Кристиес" и других, входить в двери которых можно было свободно и с легким сердцем, а выходить приходилось, волоча за собой ноги и глаза, не желавшие отрываться от бриллиантового с золотым изобилия, обработанных так, что мозг отказывался воспринимать действительность, стремясь спрятаться за нежданным кумаром. На очередном перекрестке гидша махнула рукой и указала нам пальцем вперед, я по инерции поднял голову на стену здания и прочитал, что мы дошли до желаемого объекта. И сразу глаз ухватил то, что меньше всего ожидалось увидеть, это неряшливое ограждение из железа вокруг свороченной набок крышки канализационного колодца, дальше каменная плитка на улице была вспорота посередине, провалившись краями в неглубокую ямку, протянувшуюся скорее всего по всей ее длине. На ржавой арматуре ограждения висели тряпки, они валялись внизу вперемежку с комьями ссохшейся грязи в то время как на сияющих натертыми окнами фасадах роскошных зданий золотились аккуратные буквы, складывающиеся в два слова, от которых поднималось давление - Роккефеллер Плаза. Контраст был столь неуместным, что породил мысли о том, что бардак создали специально, чтобы по стрит и мимо мирового центра владельца печатного станка с ФРС, сверкавшего среди других богатых зданий елочной игрушкой, не могла проскочить ни одна машина со злоумышленниками. Если такое случится, они окажутся в западне, из которой им уже будет не выбраться, и связаны эти меры предосторожности скорее всего с разрушением в 2001 году башен близнецов. Но всем теперь известно, что небоскребы разрушены не Алькаедой, а специально, и что при этом не погиб ни один еврей, предупрежденный о трагедии заранее. А грязь с ремонтными работами была, вызывая разные мысли, иначе как можно объяснить все это на улице миллиардеров, которым принадлежало по сведениям из смс почти девяносто процентов всего мирового капиталла. Впрочем, все тайное когда-нибудь становится явным, как стало известно о причинах вечного провала русской разведки в западных странах, начиная со времен Александра Первого и раньше. Они были не случайными, разведчиков вплоть до нынешних времен предавали женщины еврейки, такие как Дарья Левин, Мария Гутберг, Элизабет Бентли и даже сексуально раскрепощенная донельзя Коллонтай, работавшая под боком у Ленина-Сталина. За что ее, как и других, хотели расстрелять, да так и не расстреляли. А кто бы это сделал, если с той и другой стороны руководителями тайных организаций были их соплеменники. Так и на шикарной Уолл стрит с Роккефеллер Плаза было как на кладбище - все спокойненько... до той поры, когда тайному снова разрешат стать явным.
Стриты сменяли друг друга, поражая небоскребами немыслимой архитектуры с невиданными скульптурами в самых неожиданных местах. На пути вдруг вырастало здание белого цвета, уходящее в небо гигантскими каскадами, или небоскребы расступались и очередная площадь взрывалась фейерверком клумб, газонов, бассейнов с золотыми фонтанами. На одной из таких площадей нашему взору представилась точная копия фонтана Треви в Риме, расположенного там недалеко от площади Испании, любимого места отдыха молодежи из разных стран мира. Фонтан впечатлял обнаженной мощной фигурой Посейдона на колеснице с впряженными в нее лошадьми, рвущими постромки в яростном порыве, нимфами, выглядывавшими из воды, и Посейдоновыми слугами. Этот образ был любимым у разных народов, потому что изображения морского бога, правящего лошадьми, я видел в странах Скандинавии, во Флоренции и конечно в Лос Анджелесе. Хуже от копирования он не становился, наоборот, поднимал настроение могуществом и целеустремленностью. А вокруг голубели, краснели, зеленели, чернели и алели поставленные на попа костяшки домино, в которое играли не иначе гулливеры. Натертые до блеска, украшенные межэтажными прибамбасами с окнами, отчетливо выделенными, они поражали разнообразием и архитектурной выдумкой не утомляя разум, а наоборот, оживляя его до восхищения. И кощунственной казалась высказанная одним из туристов мысль о том, что толкни мол, одну такую костяшку и они повалят друг друга, потому что начнется неуправляемый хаос, могущий привести к тому, что от этого великолепия останется толстый слой серой бетонной пыли. На это нужно затратить всего одну бомбу, чтобы одним, самым главным, врагом России стало меньше. После этого признания пропаганда наших властей, направленная на разжигание ненависти к американской нации, показалась кощунственной, не имеющей права на существование. Покосившись на собеседника я прошел вперед и пристроился к Людмиле, ворочавшей фигурой, обвешанной аппаратурой во всех направлениях и не замечавшей ничего вокруг. Вот так сдерни сейчас от нее, и она обнаружит что меня нет, только в салоне самолета, взмывающего в небо на пути в Россию. Странные особи, эти женщины, когда мы проезжали по Гарлему с неграми везде, с огромной красной вывеской на одном из торговых центров, утверждающих, что это на самом деле негритянское гетто, Людмила, заметив собравшихся черных возле высокого подъезда из каменных ступенек, вдруг воскликнула: А здесь правда живут одни афроамериканцы. Можно подумать, что их было мало в других местах Нью-Йорка. Мы как раз выходили на Пятую авеню, воспетую эмигрантами в своих песнях и прославленную самими американцами в книгах с кинофильмами. Я по привычке покосился на стену углового здания и убедился, что выходим на Бродвей. Как там у Любаньки Успенской: сегодня ты на Брайтоне гуляешь, а завтра прохиляешь на Бродвей. Ну да, эмигрантский Брайтон не чета вальяжно кичливому Бродвею, там и дома пониже, и асфальт пожиже. О Броде Вилли Токарев пел с замиранием сердца, типа: небоскребы, небоскребы, а я маленький такой, и так далее. А проспект действительно поражал своей широтой и прямолинейностью, он как бы рассекал Нью-Йорк на две половины, каждая из которых исходила своим соком человеческих желаний. Здесь экскурсовод прощалась с нами, предоставляя нам возможность добираться до гостиницы Пенсильвания своим ходом, благо, она находилась не так далеко от места расставания. И мы с Людмилой отправились в путь, посчитав, что со спутниками суеты куда больше, тем более, нам нужно было найти магазин русской книги, в котором продавались мои произведения, напечатанные Канадским издательством со штаб квартирой в провинции Онтарио. А так-же издательством ЯАМ Публишинг со штаб квартирой в немецком городе Саарбрюкене, продающем свою продукцию по всему миру. Денег от их деятельности я не получал ни копейки, как впрочем и от многих российских издателей сразу после перестройки, не считая издательства "Крылов" в Санкт-Петербурге, уважающем своих авторов. Хотя забугорные печатники использовали интеллектуальный труд на полную катушку - пять моих романов были изданы ими в течении месяца и распространены по всему миру. Я знал о их хитростях, они поставили запредельную цену в 75 евро на мой роман под названием "Валютчики", и выслали прайс-лист мне, вызвав мысль о том, что по такой дорогой цене никто книгу не купит. Так и произошло, об этом было сообщено в интернете в моем блоге на странице издательства. На самом деле они продавали в разных странах эту и другие мои и других авторов книги по цене в 20 долларов, что было приемлемо для зарубежного покупателя, выручку клали себе в карман, оставляя нас недоумевать дальше. Теперь я сам хотел убедиться еще раз в бессовестности издателей с еврейскими фамилиями и выкупить за свои деньги хотя бы парочку-тройку экземляров, потому что мне, как и другим авторам, они не выслали даже сигнальные экземляры, являющиеся обязательными во всем мире. Впрочем о чем разговор, когда сокровища России, принадлежащие русским людям, собиравшим их по крохам и немалой кровью, вывозятся пронырливой нацией грабителей задарма и в количествах, немыслимых для разумных людей.
Мы нашли книжный магазин довольно быстро, он был завален продукцией от первого до еще нескольких этажей, книги, брошюры, атласы, фолианты разных размеров и окраса занимали полки бесконечных стеллажей. Вскоре в глазах зарябило от фейерверка красок и мы перестали различать названия книг на всех языках мира, среди которых места для родного русского почему-то не оказалось. На титулах с обложками пестрели английские, китайские, индийские, египетские, персидские, еврейские и прочие буквы, они складывались в незнакомые названия, но мы с Людмилой не отыскали ни одного слова по русски. Решили подойти к вежливым продавцам за мониторами, в основном молодым черным и белым девушкам и юношам в опрятной форме, чтобы прояснить обстановку, за прилавком парень с напарницей наконец сообразили, что мы ищем, и уткнулись носами в экран. Но через пару минут с сожалением развели руками - русского отдела в этом огромном магазине не существовало. Тогда я написал свои имя и фамилию по английски и попросил поискать таким образом, и сразу на дисплее появилась моя страница... на сайте проза.ру в России, а так-же на других наших сайтах. Мы с Людмилой переглянулись, наглядно убедившись в том, что все находимся под колпаком у интернета, собирающего подробную информацию о каждом жителе Земли и предоставляющую в первую очередь ее людям заинтересованным. Я зябко передернул плечами, ведь среди произведений была моя та самая Пирамида Люцифера о власти в России и в мире, я написал ее без оглядок на органы госбезопасности и на власть предержащих. Ее читали во многих странах мира, за это произведение грозили расправой, оно послужило яблоком раздора с издательствами в России под управлением борисов кригеров. Когда оформлял документы в Америку боялся, что визу не дадут, но все оказалось более-менее нормально, если не считать небольшого казуса, относящегося к нашим с Людмилой взаимоотношениям. А здесь даже оторопь взяла. Справившись с волнением, я попросил дать хоть какой-нибудь адрес магазина русской книги, желательно поближе, на что девушка после поиска ткнула пальцем в короткую запись, а парень написал его на листке бумаги. Он оказался в нескольких кварталах вниз по Пятой авеню, как раз в ту сторону, где находилась наша гостиница, но отыскали мы его не сразу. Сначала не поняли негра из продуктового отдела, указавшего через дорогу от себя, когда пересекли проспект через перекресток и прошли довольно прилично вперед, нам пояснили, что идем от желаемого объекта. Объяснил сначала похожий на кавказца хозяин небольшой мастерской, похожей на будку, смотревший на нас не очень приветливо и не произнесший по русски ни слова, потом молодой парень, торговавший какими-то журналами на раскладном столике на краю тротуара. Оказалось, что он из Санкт-Петербурга, то ли студент, то ли искатель выгоды. Мы вернулись и нашли искомое за массивной дверью старого здания с длинным неухоженным коридором с запертыми на замок дверями в какие-то закоулки. Путь в полутемном коридоре вел только вперед, в тупик на втором этаже с еще одной дверью, задраенной как на корабле, сбоку темнела такая же обшарпанная, заподлицо со стеной. Не получив ответа на стуки, долго гремели в соседнюю, спустились уже вниз по лестнице, чтобы уйти, когда раздался знакомый по России скрип несмазанных петель и в коридор вывалились трое молодых мужчин под тридцать лет, говоривших между собой по русски. Это было неожиданно, у нас едва не подогнулись ноги, надо же, и правда не угадаешь где найдешь, где потеряешь. Мужчины оказались рабочими, то ли командированными сюда из России, то ли приехавшими самостоятельно в поисках работы, черты лица были еврейские, но одежда не отличалась от обычной американской. Они наскоро пояснили, что магазин русской книги работает до шести вечера и что мы опоздали с его посещением, работает он так-же не каждый день. И вышли за входную дверь. Мы потянулись за ними, послонявшись по авеню с множеством магазинов, нащупали поворот на свою стрит с громоздкой "Пенсильванией" посередине и заспешили с покупками, в основном продуктами, к ней, надеясь принять нормальный душ и зарыться в ставшие любимыми пять подушек, разложенных на кровати на троих. Утром мы вылетали в Лос-Анджелес, расположенный на другом конце Америки, на берегу Тихого океана.