Вниз по бетонным ступенькам, во двор сквозь кошачую темноту нижней лестничной площадки и через переулок, в арку, в шум бульвара, - такой маршрут ежедневно проделывал наш герой, из личных соображений пожелавший остаться неизвестным.
Две линии роскошных домов, взирающих друг на друга над зеленой полосой парка, составляли этот бульвар, которым он был практически одержим. Беспрерывное движение тел, хаос лиц и различной одежды, богатых и бедных людей, призывно раскрытые витрины ресторанов, поэтические вечера на скамейках и холод ночи в ветвях деревьев, -- все это он презирал с невообразимой силой. Но даже большую ненависть он питал к самому роскошному из домов, чьи кофейно-коричневые башни, как стены средневекового замка, смотрели в небо в центре бульвара. В этом доме, за кованой оградой, в верхнем этаже жила его возлюбленная. Слишком уж многое было связано для него с этим местом, и эти воспоминания возникали перед глазами всякий раз, как он проходил мимо, влекомый вперед вечной силой бульвара.
Осенние вечера в холоде темно-синего парка, длительные поцелуи на влажной аллее, пустота города в предночной час и ее, столь же холодная, сколь и небо, рука. Теплый фонарь над дверью и шоколадный кофе, который он неизменно получал за ней. Ее длинные волосы на светлой постели и вечно живой бульвар за окном. Сколько раз повторялось все это, каждый раз новое и безумно притягательное в своей новизне, в безрассудстве влюбленности, знакомом каждому, кто любил. Теперь же этого не осталось. Чувства, прерванные ей без объяснения причин, каждую ночь мучительно сжимали его сердце. Он ненавидел их, ненавидел ее и жаждал отомстить. Отомстить ей, любви и бульвару, вечно полному людей, безразличному к их судьбам.
План мести он вынашивал несколько месяцев, чрезвычайно нежно обдумывая всякий нюанс, отмечая всё в небольшом красном блокноте, который он всюду брал с собой. Он проводил долгие часы в любимом своем кафе, расположенном неподалеку от бульвара, в гулком узеньком переулке, где каждый шаг отлетал от брусчатки вверх, к крышам домов. Этому кафе суждено было сыграть ключевую роль в исполнении плана. За его небольшими деревянными столиками, заполнившими весь переулок, этот план, в сущности, и родился. Но ясно его автору это стало совсем не сразу.
В одну из августовских бессонных ночей, когда трясущаяся от нервного перевозбуждения рука зажигала тридцатую сигарету, он ясно понял, что нужно уехать. Сменить обстановку и в последний раз обдумать то, что терзало его последние три месяца. На следующее утро он уехал в поезде на юг. Раскатистые маковые поля, которые он наблюдал из окна, когда поезд выныривал из туннельного мрака, лишь только сбили его больное сознание с толка. Ему казалось, что план безвозвратно забыт, поскольку смена обстановки ознаменовала собой и смену идей. Теперь прежние мысли казались ему несостоятельными, обгоревшими докрасна под еще сильным августовским солнцем. Но через несколько дней, когда он, сам того не сознавая, шел по бульвару южного города, все так же влекомый вперед его вечной силой, все прежние комбинации вернулись к нему, и он вновь поддался их власти. И опять потянулись бесконечные ночи сомнения, интеллектуальной работы и сигарет. И только в электричке, когда летние сумерки проникали сквозь окна в салон и ложились на деревянные скамьи, наполняя весь воздух зернами темноты, план наконец перенес последнюю редакцию.
Решено было поместить бомбу в подвале ненавистного дома. Несколько недель в муниципальной библиотеке не прошли даром -- он знал планировку безупречно и множество раз воссоздал ее на салфетках, билетах, блокнотных листах и в своем уме. Он знал точное расположение канализационных труб на три квартала вокруг, поскольку их инновационная в девятнадцатом веке система многократно описывалась в книгах по градостроительству. Провода можно было провести достаточно далеко, и нужно было только придумать, как обезопасить их от влаги и возможного интереса канализационных крыс. На руку также играл и тот факт, что подле каждой трубы был туннель для обслуживающего персонала. Поэтому бомбу можно было соединить с любимым переулком. Провода выводились наружу из люка, удачно расположенного посреди переулка, и, скрывшись между квадрами брусчатки, доходили точно до столика, где он обычно проводил время. Оставалось только найти человека, который мог бы достать ему бомбу такой силы, которая разрушила бы не только дом, но и весь бульвар. И такой человек нашелся. Не без труда в дымном кабаке на окраине города был найден сперва университетский приятель нашего героя, а затем - и тот, кто смог предоставить бомбу. Между строк отметим, что таким людям как будто чужд обычный воздух - они обитают в насквозь прокуренных квартирах с закрытыми окнами. Таков был и этот элемент преступного мира. Он жил на третьем и последнем этаже дома в раю убийцы-грабителя и без лишних вопросов доставал что угодно. Через него же наш мститель раздобыл одежду рабочего и связку отмычек. План начал осуществляться.
Потратив три дня на прокладку проводов и их обшивку асбестом, наш герой приблизился к финалу. В это время он неустанно повторял: "Гнусный бульвар, я видел, как ты умирал"; состояние его с каждым днем ухудшалось -- навязчивая идея подрыва давным давно переросла в нечто большее. Это было чувство, состоявшее из одержимости полоумного преступника, бесконечно подогреваемой горьким огнем отвергнутой любви с одной стороны и стремления к тишине и успокоению духа, с другой. За несколько месяцев это чувство изменило его до неузнаваемости. Вместо холеного брюнета в его квартире теперь жил рано поседевший беспокойный мужчина, чьи губы беспрестанно повторяли какой-то бред о бульваре, о мести, о любви.
Поздним вечером четверга он явился в любимое кафе, без труда нашел оставленный около канализационного люка кусок провода и, поскольку время закрытия было уже близко, и персонал, по обыкновению, в этот момент ужинал на кухне, он без труда проложил провод среди брусчатки. "Вечерний бульвар, я видел, как ты умирал", -- провод ловко обвил ножку стола. "О, гнусный бульвар, я видел, как ты умирал", -- балончик с краской выпрыснул свое содержимое на обозримую часть провода. "Вечерний... Бульвар... -- налажена кнопка, -- я видел, как ты умирал, я видел, как ты умирал....", -- наконец-таки наступил беспокойный сон.
Ранним пятничным утром, когда неправдоподобные в городской среде птицы пели в ветвях деревьев, герой наш сидел в любимом кафе за уличным столиком, ел безукоризненно приготовленные яйца "пашот", пил кофе и не был в особенности ничем озадачен. За исключением того лишь, пожалуй, факта, что это был не его столик. Это вынести было трудно. Однако через два часа ужасно болтливые девушки удалились, и он пересел на их место.
В пятницу утром на бульваре прогремел взрыв. Выдержавшие век фасады заветного дома неохотно сползли вниз, засыпав собой зеленую пешеходную зону. Город был потрясен, и отовсюду по радио было слышно о "невообразимой силы взрыве, прогремевшем утром на Бульваре. Разрушен дом архитектора Н. Пострадавших нет". Субботу город пребывал в неловком оцепенении, как ребенок, только что разбивший родительскую вазу. Только ремонтные бригады неустанно трудились над воскресением главной святыни города. А в воскресение, когда толпы людей вновь отправились на помолодевший после ремонта бульвар, молодая девушка с голубым чемоданом возвращалась домой из годовой командировки в Японию. Подходя к дому, она в ужасе остановилась. В комнате верхнего этажа, обозримой, как комната в кукольном доме, висело на веревке тело ее последнего возлюбленного.