Она ела, ела и ела до тех пор, пока не почувствовала всеохватывающее желание стать другой. Тогда она остановилась и, выполнив череду ритуальных движений, замерла на довольно продолжительное время. Постепенно ее тело становилось все больше и в какой-то момент перестало вмещаться в собственную оболочку. На спине что-то зашевелилось, от этого стало ужасно щекотно. Она вздрогнула и увидела свет.
Солнечные лучи перебегали с листка на листок и, отражаясь в капельках росы, расплывчато переливались всеми цветами радуги. Солнечные зайчики весело резвились и слепили ей глаза. А на спине что-то продолжало шевелиться, раскладываться, разворачиваться... и, наконец, она ощутила нахлынувшую радость свободы. Ее крылья расправились и отразили голубизну неба, зелень листвы - всю нежность наступившего утра. Она взмахнула непривычными еще образованиями и, послушная ласковому ветерку, пролетев совсем немного, опустилась на симпатичное растение, которое поклонилось и услужливо подставило ветку.
- О, Боже, как прекрасен мир!..
Вдруг слепящие блики солнца исчезли. Над ней распласталось белое плотное облако, и до слуха донеслось:
- Надо же! Неужели?.. Прекрасный экземпляр!
Потом было немного больно. Немного, но долго. Ей было велено демонстрировать красоту природы, не утаивая ничего. Расправленные крылья заключили в рамку из красного дерева и водрузили на стену.
- Ты моя гордость, - сказал Энтомолог, - а я твой Создатель. Теперь все увидят это.
И она поверила. А что же оставалось еще - это была ее жизнь.
Энтомолог ее любил, подолгу смотрел, иногда разговаривал и обязательно показывал гостям.
Все пожимали плечами, глядя на ее неэкзотичный наряд, но для приличия ахали, когда хозяин говорил о ее редкости и указывал на особый завиток в рисунке крыльев, а потом рассматривали других бабочек, которых в коллекции насчитывалось несколько тысяч.
Развешанные по стенам экземпляры изредка переговаривались глухим шепотом, рассказывая друг другу о мирах, которые они вынуждены были оставить, потому что так захотел Создатель.
Бабочка узнала, что на свете есть цветы, похожие по окраске и форме на бабочек; что воздух особенно свеж у воды, а на лесной земляничной поляне царит пышущая жаром истома; что, оказывается, бабочки рождены, чтобы летать, и нет ничего на свете лучше, чем полет. Многое из услышанного казалось ей сказкой, поскольку настоящая жизнь была здесь, в этой комнате. Лишь случайный сквозняк иной раз приносил сомнения, которые казались надуманными и крайне вредными.
Каждый день приходил Энтомолог, садился за стол и устремлял свой взор на Бабочку. Его глаза напоминали ей первые впечатления жизни: голубизну неба и зелень листвы одновременно. Потом он открывал волшебные книги, и Бабочка вместе с ним мысленно порхала по строчкам, собирая мудрые слова, останавливала взгляд на ярких картинках, которые снова и снова убеждали ее, что россказни о полетах в небесах ничто иное, как глупые сказки, сочиненные скучающими особами. А на самом деле мир статичен: гордо расправлены ее собственные крылья, не колышутся на фотографиях цветы, на самом деле поражающие воображение своей окраской и формой; никуда не летят нарисованные бабочки, а лишь гордятся трудными латинскими названиями. И только Создатель передвигался. Но на то он и Создатель.
Спустя некоторое время произошел случай, заставивший Бабочку все-таки усомниться в правильности окружающего мира. Энтомолог принес чемоданчик, поставил его на стол, открыл и, нажав несколько кнопок, заставил светиться. Взору Бабочки открылся движущийся мир.
Деревья склоняли ветки, струилась и журчала вода, копошились в траве неизвестные существа. И вдруг Бабочка увидела себя или не себя, но очень похожую бабочку, которая, медленно взмахивая крыльями, плыла по безоблачному небу. Все вокруг, словно в такт какой-то чудесной мелодии, танцевало и кружилось.
- Вот именно это состояние и называется полетом, - догадалась Бабочка.
Потом долгими днями и ночами она все думала об увиденном. Ей очень хотелось, чтобы это оказалось сном или искусно рассказанной сказкой. Но в глубине души она понимала, что полет вольной красавицы, так похожей на нее, - и есть настоящая жизнь. А ее существование на стене под магическим взглядом Создателя - лишь иллюстрация к одной из многих тысяч граней жизни.
Как было больно понять это! Бабочка старалась не думать, пыталась отогнать назойливые мысли. Кто знает, чем бы все закончилось. Быть может, она от расстройства превратилась бы в переливчатую пыль, как произошло с одной столетней диковинкой, когда в кабинете Энтомолога делали генеральную уборку. Кто знает, что случилось бы...
Только однажды сильный ветер распахнул окно, и в кабинет впорхнула крапивница. Обычная крапивница, каких немало пылилось в нижних ящиках специальных шкафов. Но эта крапивница лишь расцветкой напоминала пришпиленных коллекционных сородичей. В отличие от них она была живая.
Да, она была живая! Она летала по комнате, с удивлением разглядывая застывших в напряженных позах бабочек. Она садилась то на одну, то на другую рамку и везде слышала лишь вздохи сожаления. Коллекционные экземпляры понимали, что уже отлетали свое, они помнили прежнюю жизнь и были, в общем-то, довольны нынешней. Теперь им не грозили птицы, им не хотелось есть, и не надо было думать о потомстве.
И только наша Бабочка завороженно следила за полетом скромной, но такой живой Крапивницы. Она испытала настоящее счастье, почувствовав краем своего крыла прикосновение мохнатых, согретых солнцем лапок.
Что-то вздрогнуло внутри Бабочки, как когда-то давным-давно, на заре ее жизни. Она попробовала пошевелить крылышками, и ей удалось. Возможно, это настойчивый ветер помог поднять окоченевшие крылья вверх, а потом опустить. И снова, снова... Бабочка махала крыльями, упиваясь новыми ощущениями, но не могла оторваться от стены: толстая булавка крепко держала ее.
Однако горячее желание сметает все преграды на пути. Бабочка изо всех сил напряглась и, претерпевая невыносимую боль, оторвалась от стены. Булавка со звоном упала на пол. Обрадованный ветер подхватил непокорную пленницу, закружил и вынес в окно навстречу голубому небу, зеленой листве и удивительно ярким цветам.