Аннотация: Даже когда кажется, что все потеряно и хуже быть уже просто не может... Даже когда очередная дверь захлопывается прямо перед носом... Надежда - живучая гадина, и нужно просто поймать второй шанс за хвост...
Break into another time This enemy alive Divinity defines Everybody run now... (с)
"Тонким серебром едва заметных паутинок бабьего лета в будто бы прозрачном воздухе. Бьющей до рези, до непролитых слез в уголках чуть прищуренных глаз, золотой с алым яркости зацелованных осенью деревьев. Почти осязаемой, молочно-белой поволокой тумана промозглыми утрами, где-то там, по ту сторону окон. Тягучим бархатом звездных ночей, на неуловимо глубокой синеве неба. Каплями росы, на твоих протянутых ладонях. Когда каждый выдох и вдох, ледяной ладонью обжигая легкие. Пеплом несбывшихся надежд, оседая на страницах того, что было, без просвета в конце тоннеля. Эта осень была особенной, не такой, как другие. Заставляя сгибаться под тяжестью так и не ставших реальностью ожиданий, разбитых вдребезги чаяний и невысказанных слов. Эта осень сводила с ума тягучими вечерами, заставляя до побелевших костяшек сжимать кулаки. Оставаясь преступно алым на белизне кафеля в ванной. Сводила с ума без шанса вернуть, переиграть, сделать что-то не так, иначе, лишь бы не совершить этой ошибки. Будто бы издевалась, вышибая воздух хорошим ударом под дых. Эта осень была последней..."
Он остановился, запнувшись на мгновение, поправляя сползшие почти на самый кончик немного вздернутого носа очки. Заправил непокорную, цвета выгоревшей на солнце пшеницы, прядь за ухо. Я не мог этого увидеть, просто знал потому, что Макс делал так всегда, когда читал. Вот только чаще он просто забирался на подоконник, с чашкой кофе, сигаретами и очередным опусом, и выпадал из реальности до тех пор, пока не закончится книга. Немного странное зрелище для тех, кто не знал его так, как я. Всегда собранный, в потрясающе сидящем на нем костюме-тройке, больше похожий на какого-нибудь бизнесмена, чем на студента-экономиста, заканчивающего последний курс Сорбонны, он производил неизгладимое впечатление. Девчонки теряли дар речи, бегая за ним стайками, парни молча завидовали, а для меня он был просто лучшим другом. Тем самым, кто протянул мне руку помощи, когда я - еще совсем зеленый, семнадцатилетний юнец из России, выигравший грант на обучение заграницей, только переступил порог этого учебного заведения. Многие до сих пор удивляются тому, как спустя шесть лет мы все еще уживаемся вместе. Максимиллиан - сын неприлично богатых родителей, из влиятельной семьи, чья история уходит корнями в древнюю Италию, и обычный русский студент, дитя рока и хэви-металла, пусть и почти гений во всем, что касалось компьютерных технологий. А нам, в общем-то, плевать...
Я помнил это так хорошо, словно на самом деле эта картина сейчас разворачивалась перед глазами, но... Да-да, то самое, пресловутое "но", после которого обычно идет какая-нибудь гадость. Я больше не мог видеть, от слова "совсем". Неутешительный диагноз врачей - повреждение обоих глазных нервов в результате аварии, и как итог - слепота. Помнится, тогда, почти полгода назад, я едва не покончил жизнь самоубийством, узнав о том, что больше никогда не увижу солнца и неба, столь любимого мною Парижа, укутанного в пестрый осенний наряд или расцвеченного яркой зеленью лета. И только Макс сумел удержать меня на самом краю, сумел убедить, что еще не все потеряно. Тот самый Макс, который и стал виновником аварии, стоившей мне зрения. Я не винил его, с лихвой хватало того, что он приписывал себе сам. И переубедить его не удавалось. После того, как друг узнал о диагнозе, он поклялся, что исправит все, чего бы ему это ни стоило, и моих отказов не слушал, в прочем, как и всегда...
- Почему ты замолчал? - Мой голос был чуть более хриплым, чем мне бы хотелось. Словно я уже давно не разговаривал, хотя это было отчасти правдой. Мы не говорили уже почти неделю, если не считать того, что Макс начал читать мне вслух по вечерам, после того, как очередной доктор развел руками, признавая свое поражение в попытках мне помочь. И вот теперь я решился первым нарушить воцарившуюся тишину. Это стало почти традицией, и кто я такой, чтобы отказывать другу в этой маленькой прихоти?
- Прости, немного в горле пересохло. Я сейчас продолжу, Дами... - Дами... Ну или Дамиан - так меня зовут все мои парижские друзья, хотя на самом деле мое имя - Демьян... Я едва уловимо поморщился, зная, что в полумраке комнаты, который разгонял лишь неверный свет единственного ночника, он этого все равно не увидит. Нет, мне нравилось, когда он меня так называл, но в последнее время в голосе друга проскальзывали ноты, которые я там слышать не хотел. Выдохнул, поднимая руку и на ощупь проводя по лицу, чтобы убрать падающие на глаза волосы. Они всегда были предметом моей особой гордости, и класса этак с десятого школы, увлекшись тяжелой музыкой, я перестал их стричь короче, чем чуть ниже плеч. Насыщенного каштанового оттенка, достаточно густые и всегда неизменно ухоженные, они вызывали зависть и томные вздохи многих девчонок, на что я только посмеивался.
- Макс, подойди, пожалуйста. - Я услышал, как он подавился вдохом, а потом послышались тихие, осторожные шаги. Он опасался, до сих пор боялся причинить мне еще больше боли, чем уже сделал. За то время, что прошло с момента аварии, я слишком хорошо научился читать его - по интонациям в голосе, по походке, даже по дыханию порой. - Сядь. - Я дождался, пока друг устроится на самом краю тахты, на которой я до этого загорал, и нашел его руку, слегка сжимая пальцы. Я помнил тот вечер, или скорее ночь, когда все случилось. Мы немного перебрали на одной вечеринке, и моему неугомонному товарищу захотелось показать, какой он крутой. Сквозь затуманенный алкоголем мозг настойчиво пробивалась мысль, что все это было нереально плохой идеей, но вы когда-нибудь слушали инстинкт самосохранения, будучи пьяными вдрабадан? Вот и мы не слушали. Зря, между прочим...
Байк занесло на дороге, все еще покрытой тонкой коркой льда. Я помнил тот момент, когда руки отказались держать и рывок после удара, а потом пришла темнота. Как оказалось - пришла она ко мне навсегда. Максу повезло больше, он отделался лишь легким сотрясением и парочкой ушибов. Хотя порой, за все те месяцы, что он был рядом, мне казалось, что лучше бы случилось иначе. Это чувство вины, которое он навязал сам себе, убивало его изнутри, и тяготило меня. Кто-то наверняка поинтересуется, что же в этом такого? Ну так уж и быть, если сегодня вечер откровений, я расскажу... Дело в том, что это всегда было между нами - легкая недосказанность, не смотря на то, что мы привыкли делиться даже самым сокровенным. Но вот именно эту тайну я был и буду готов унести с собой в могилу...
Under the burning sun I take a look around Imagine if this all came down I'm waiting for the day to come... (с)
- Дами... - Слишком, так не привычно, хриплый голос друга заставил меня вздрогнуть, распахивая незрячие глаза. Да, прошло уже много времени, но я так и не привык, не смирился до конца с тем, что больше никогда не смогу видеть. - Прости меня, Дами...
- За что? - Я почувствовал, как он придвигается ближе. Его боль ощущалась почти физически, словно по коже вели острыми когтями, вспарывая, оставляя тонкие кровавые дорожки.
- За это... - Его пальцы очертили контуры моего лица, и я уже знал, что последует дальше. Сердце колотилось о ребра с такой силой, словно стремилось любыми средствами вырваться на свободу, ломая ребра, кроша душу на мелкие осколки. Одному лишь Богу ведомо, как я желал этого. Желал, но так боялся получить. Моя постыдная тайна, моя кара с самого первого дня, когда я увидел это высокое, светловолосое чудо на лестнице, ведущей в главный корпус университета. Да, тогда я еще мог видеть... И даже спустя столько лет знакомства желание никуда не пропало, я прятал это глубоко в себе, улыбаясь почти искренне, когда Максимиллиан рассказывал об очередных похождениях с очередной девушкой. А мысленно призывал на голову его пассии все возможные и невозможные кары, а уж фантазия у меня ОЧЕНЬ буйная, так что осуществись это все, и бедняжке можно было даже не сочувствовать. Странно, но ни одна из них не задерживалась рядом с моим другом дольше, чем на пару недель. И это странным образом грело меня. И нет, геем я не был, девушки тоже привлекали. Вот только именно рядом с ним у меня напрочь сносило крышу, вызывая стойкое желание прижать к стеночке в темном уголочке, и отыметь эту блондинистую тварь, в упор не желающую ничего замечать, так, чтобы потом неделю ходить не мог. Но мечты оставались мечтами, а потом я потерял возможность видеть. Честно говоря, думал, что Макс сбежит, а он остался. Это давало призрачную, но надежду. И вот теперь это...
Его дыхание коснулось моих губ, и я рефлекторно зажмурился. Привычка - вторая натура, не так ли? Он провел кончиком языка по моим губам, заставляя чуть приоткрыть их, умоляя впустить, и я не смог противиться, слишком давно жаждал. И, кажется, отдал бы всю свою никчемную жизнь только за то, чтобы видеть сейчас его лицо, выражение его глаз. А друг целовал меня, тягуче медленно, так осторожно, будто бы я был хрустальным (смешно, учитывая мои метр девяносто и отнюдь не субтильную фигуру). Я не мог не ответить, и боялся как огня того, что это все происходит не со мной, что я просто задремал под его голос, читающий мне отрывок из какой-то романтической новеллы, и сейчас проснусь... Поцелуй прервался слишком быстро, но легкие обжигало от нехватки кислорода, а я боялся пошевелиться, боялся спугнуть этот момент нечаянной откровенности.
- Прости меня, Демьян. Я - такой идиот, и никогда не прощу себе того, что с тобой сделал... - Так это всего лишь жалость? Мне нестерпимо захотелось прямо сейчас вмазать ему, кулаком, в челюсть, с разворота. Благо, весовая категория у нас приблизительно одинаковая. Но то, что он назвал меня именем, данным при рождении, а не переиначенным на французский манер, уже должно было насторожить. - Но если бы не это, я бы никогда не смог понять, что чувствую к тебе на самом деле... - Господи, за что ты так со мной? Почему я не могу видеть его глаза? Почему я так хочу поверить в это, но не могу? Да, его голос не врет, но так просто не может быть...
- Макс... - Мне показалось, или в моем голосе прорезались угрожающие ноты? Наверное, все же так и было потому, что друг дернулся, я ощутил это так явственно, словно на самом деле мог его видеть.
- Нет, дай мне договорить, а потом можешь делать все, что хочешь. - Его ладонь скользнула по руке вверх, и замерла на моей груди, как раз, там где в лихорадочном ритме фокстрота билось мое сердце. - Я долго отказывался принять это, пока едва не потерял тебя по собственной глупости. Не хотел мириться с тем, что ты вызываешь отнюдь не дружеские эмоции. Пытался забыться, меняя девушек одну за другой, но каждый раз видел только твой образ, только твои глаза. И это сводило с ума... - Его голос сбивался на прерывистый шепот, а мне казалось, что все это происходит не со мной. Я столько лет прятал этого скелета в собственном шкафу, руководствуясь тем, что разбавлять дружбу сексом не стоит, что мне ничего не светит в этом плане, что сейчас просто не мог поверить в услышанное. Мысли хаотично метались в черепной коробке, вызывая стойкое желание потереть виски. Нужно было что-то сказать, как-то дать ему понять... Дать понять что? Ты сам-то вообще понимаешь, что сейчас происходит, Демьян? Или мозги от кайфа окончательно отшибло? Внутренний голос нахально вызверился, захотелось поморщиться, но я удержался, пусть и не без труда.
- Я люблю тебя, Дами... Так сильно люблю... И мне жаль... - Что там ему жаль, я слушать не хотел, поэтому просто решил заткнуть древним, как сам мир, но от того не менее действенным, способом - на ощупь притянул друга к себе, и уже ничего не стесняясь, поцеловал сам. Когда кислорода перестало хватать, и мы отстранились друг от друга, я позволил себе усмехнуться.
- Я тоже люблю тебя, придурок. И уже давно.
- Дами... - Неверящий, но пропитанный таким счастьем, вздох стал мне ответом. В груди что-то больно кольнуло, но я не придал этому значения. В конце концов, сейчас это было не важно. А дальше были его губы и руки, ласкающие, заставляющие меня плавиться от каждого прикосновения к обнаженной коже. И невольно хотелось верить в магию, чувствуя, как исчезает наша одежда. И захлебнуться вдохом, ощущая прикосновение его горячей кожи к моей. Его чуткие пальцы на давно стоящем колом члене. Его поцелуи-укусы, от которых на завтра непременно останутся следы. Но кого это волнует сейчас? Макс сводил меня с ума, умело подводя к самой грани, но не давая ее переступить. Заставлял извиваться под ним, уже давно не сдерживая стонов и криков. И плевать на то, что подумают соседи, пока он со мной. Плевать было и на легкую, почти не ощутимую боль, когда он медленно входил в меня. Ощущение заполненности с лихвой компенсировало все неприятные ощущения, а его хриплый шепот, рассказывающий мне на ухо разные пошлости, заставлял сильнее стискивать пальцы, сминая тонкое покрывало.
- Чего ждешь? Персонального приглашения? - Слова давались с трудом, и я отчасти понимал, что Макс сдерживается ради меня. Перед невидящим взглядом так четко стояла картинка его закушенных от напряжения губ, стекающей по виску капельки пота, словно я на самом деле мог его сейчас видеть.
- Именно его, мой дерзкий котенок. Именно его... - Он накрыл мои губы в поцелуе, одновременно резко подаваясь вперед. И из головы моментально вышибло все мысли, заставляя выгнуться едва ли не дугой от накативших ощущений. Медленный, тягучий ритм сорвался в резкие, почти рваные толчки, и мир в один момент закружил в сумасшедшем водовороте, раскрошив сознание на сотни сверкающих осколков, заставляя срывать голос от крика, выбивая воздух из легких вместе с его именем окончательно... В себя я пришел не сразу, чувствуя, как Макс бережно обтер нас обоих влажным полотенцем, а потом просто притянул к себе таким собственническим жестом, что внутри разлилось приятное тепло.
- Знаешь, я верну тебе зрение, чего бы это не стоило. Хочу видеть отражение собственной страсти в твоих глазах... - Его слова доносились уже сквозь мягко утягивающий меня сон. И по губам скользнула улыбка. Эта осень стала для нас переломной. Не первая французская осень, но теперь уже только наша...
Everybody run now Break into another time Unity divides Division will unite... (с)