Я приехал домой только на уикэнд. Мне страсть как не хотелось покидать колледж, вообще, я надеялся провести субботу со своей новой девушкой - Тьеррой, а в воскресение у нас в общаге намечался небольшой турнир по популярной среди учеников Бостонского колледжа игрушке, написанной одним из студентов. И это я ещё не брал в расчёт не сделанный вовремя проект по экологии и пару долгов на немецком. С ними-то мне и должна была помочь Тьерра. Вообще, она не в моём вкусе, но после подначек друзей, я махнул на это рукой и пустил дело на самотёк. Нехорошо, конечно, но, честно говоря, мне просто было не до того. Жизнь колледжа увлекала, затягивала, всё больше разжигала меня, наверное, мама почувствовала это. Её настоятельные просьбы приехать домой повидаться, в конце концов, вынудили меня согласиться. Тем более что на следующих выходных я собирался праздновать Хеллоуин, а не сидеть дома.
- Мэтти!
Вообще, я жил в Бруклине, так что, прежде чем увидеть радостно улыбающихся родителей, мне пришлось порядочно потрястись в автобусе, чьи неудобные сидения я не любил с детства. Я кое-как спрыгнул на землю, потянулся и зевнул. Мне пришлось автоматически закинуть нетяжёлую сумку на плечо, а дальше меня завертело, закрутило в круговерти толпы встречающих, радостных маминых причитаниях, вопросах отца. Пока мы шли к машине, я успел отметить, что всего за неполных два месяца совершенно отвык от родителей, однако, возвращение домой мне по-своему нравилось. Особенно при том, что в кармане крутки уже лежал обратный билет на вечер воскресения. Всего-то и надо было провести дома одну ночь.
Когда мы подъехали к дому, я почувствовал какое-то смутное ликование, как будто бы само возвращение в места моего детства внезапно пробудило какую-то детскую радость и спокойствие, совершенное чувство защищённости, благодаря которому я без труда смог выбросить из головы и Тьерру, и долги по учёбе, и ребят из общаги.
Надо отдать родителям должное - хотя было видно, что они соскучились и многое хотят спросить, никто из них не давил на меня. Я сам неторопливо рассказывал о своём учебном корпусе, о том, какие аудитории мне нравятся больше всего, пытался жестами объяснить, как обставлена моя комната в общежитии. Наверное, благодаря их искреннему вниманию, я и сам не заметил, как начал рассказывать о предметах, пересказывать конспекты и будущие темы занятий. Единственный вопрос, который мне задала мама:
- Мэтти, ты хорошо ладишь с ребятами?
В её глазах я увидел беспокойство и тут же поспешил уверить, что всё отлично, подкрепив рассказ несколькими весёлыми историями. Всё складывалось как нельзя лучше, и, полный надежд на такое же удачное воскресение, я отправился в свою комнату.
Если вид родного дома обрадовал меня, то стоило мне коснуться округлой блестящей ручки моей двери, как внутри всколыхнулось что-то даже гораздо большее, чем радость. Я почувствовал себя на пороге личного убежища, которое долгие годы хранило и мою радость, и мою печаль. В чём-то мне даже казалось, что я предал его, бросил, так же как и свои воспоминания. На какое-то мгновение всё, что изменилось во мне за прошедшие пару месяцев, - только сейчас я почувствовал, насколько же это ничтожный срок! - исчезло, и я снова стал Мэттом, который ещё в средней школе считался лучшим скейтбордистом на своей улице, а в старших классах добился права быть бойфрендом самой красивой девчонки школы и ещё неделю после того дня красовался темнющим фингалом.
Я шагнул вперёд почти с замиранием сердца, включил свет и остановился. Всё было на своих местах, точно как я оставил, как я привык всё оставлять. Баскетбольный мяч в углу под шторой - я забросил его туда, ещё когда разочаровался в своих способностях к баскетболу, скейтборд, который я не трогал после опасной травмы колена, так и висел на стене над кроватью, на шкафу по-прежнему красовался плакат с Ли Джорданом. Я был дома.
Я быстро скинул одежду, в которой приехал, и натянул на себя любимую домашнюю футболку, где на белом фоне был изображён компас, и старые болотного оттенка штаны, теперь свободно болтавшиеся у меня на бёдрах. Я даже присвистнул - не думал, что моя спортивная форма настолько улучшится всего за несколько недель.
Сначала мне думалось достать из сумки ноутбук и проверить почту, но потом я обратил внимание на старую, чем-то похожую на обувную коробку, в которой без каких-либо опознавательных знаков или кассетников лежали кассеты. Старые, ещё с магнитной плёткой. Сперва я не мог понять, откуда это взялось у меня под шкафом, но затем вспомнил: тогда утром на новогодних каникулах отец дал мне эту коробку с напутствием, чтобы я хранил коллекцию его юности, и я зачарованно рассматривал полученное богатство и кивал. Это было время моей средней школы. Я действительно долго изучал необычную для моего уха музыку, вслушивался в ритмы и голоса, пытался представить моего отца, когда он слушал эти записи...
Я улыбнулся своим мыслям и наугад вытащил одну из кассет. В комнате всё ещё стоял музыкальный центр, и я понадеялся, что он до сих пор работает. Старый проигрыватель неохотно скрипнул, но открыл кассетник, и я уверенно вставил кассету. Мне потребовалось какое-то время, чтобы перемотать её на начало - черт, ведь уже и забыл, как это было! - а затем, я нетерпеливо нажал на play.
Конечно, качество было ужасным, настолько, что иногда шумы перебивали мелодию, а иногда голос вокалиста сползал на полтона, а то и на тон, отчего композиция выходила нестройной, почти что сюрреалистичной. Как и в средней школе, я до сих пор не мог разобрать слова, но это было и не важно. Ощущение игры, шутки, какой-то внезапной шалости озарило меня, и я, нелепо кривляясь, достал из сумки фотоаппарат и начал фотографировать всё подряд: стол, перекрестье рам, цветок в смешном кашпо, макро листьев и земли...
Вообще, фотографией увлекался мой сосед по комнате, Тед, но то, с какой увлечённостью и воодушевлением он занимался этим делом, очень скоро перекинулось и на меня. И вот теперь я стоял посреди своей комнаты в старых почти спадающих штанах, пытался подтанцовывать и как-то кривенько подвывать вокалисту, который и без меня безбожно фальшивил, и при этом усердно снимал один кадр за другим. Всё это было смешно и нелепо, а оттого, ещё более весело и легко. Я был дома, наедине с собой, в своей комнате, и чувствовал, насколько свободно и радостно было быть молодым, безбашенным мной. И от этой внезапной лёгкости хотелось рассмеяться в голос.
Когда я немного устал, то отложил фотоаппарат на стол и подошёл к шкафу. Одна композиция сменилась другой, не менее сюрреалистичной, но я уже не пытался подпевать. Веселье требовало какого-то нового выхода, и мне страсть как захотелось дотянуться до верхней полки, где я раньше прятал пачку сигарет Marlboroи пару презервативов. Конечно, сейчас в этом не было никакой нужды - пачку я увёз с собой в колледж, да там и выкинул, а презервативы ещё в середине выпускного класса переместились в мою сумку, - и всё же мне казалось, что что-то я мог забыть.
Хотя я уже закончил школу, верхняя полка всё ещё была для меня слишком высока - я не зря в своё время оставил баскетбол. Не то, чтобы я был таким уж мелким, но тот же Тед возвышался надо мной на целых пол головы. И пускай я давно махнул рукой переживать об этом, но сейчас, чтобы дотянуться до верха, мне, как и в детстве, пришлось вставать на шаткую встроенную в шкаф тумбочку. Внезапно я почувствовал, как верхняя полка, за которую я сразу же схватился рукой, пошатнулась и вместо того, чтобы удержать меня, накренилась, отчего я мгновенно потерял равновесие и начал падать. А сверху на меня посыпались старые пододеяльники и наволочки.
Да, я действительно забыл, что уезжая дал маме добро заполнить верх своего шкафа старым постельным бельём, которое ей было жаль выкинуть. Я сидел посреди комнаты, пытаясь выпутаться из особенно строптивого пододеяльника, который пока падал успел развернуться и накрыть меня с головой. Тяжело было не смеяться, тем более что моему смешному падению продолжать подвывать неизвестный вокалист, и от этих нестройных звуков моя неловкость становилась уж совершенно нелепой.
Послышался скрип открывающейся двери.
- Мэтт? У тебя всё в порядке? - очевидно, отец услышал, как я глухо ойкнул, когда начал падать. Я высунул из-под белья голову, всё ещё продолжая бороться с пододеяльником.
- Да, всё отлично.
Он увидел меня, рассмеялся и подал руку.
- Развлекаешься? - его глаза улыбались.
- Вроде того, - я принял его помощь и поднялся на ноги. - Больно, - шутливо потёр бок, который и правда теперь немного болел.
- Ещё бы, - и тут он нахмурился и спросил. - А кто это тут у тебя завывает? - его взгляд остановился на коробке с кассетами, которую я оставил на столе. - Это что... Дэвид Боуи?!
Пожалуй, я давно не видел, чтобы он так хохотал, а затем забрал у меня коробку: "Это давно пора выкинуть. Я лучше скину тебе на плеер пару его альбомов", - и ушёл.
Вместе с его уходом и моё дикое веселье исчерпало себя, я почувствовал что устал. Сон пришёл почти мгновенно, а на следующий день я проснулся лишь ближе к полудню - сказывались ранние подъёмы и отсутствие режима. Отец действительно сдержал слово и перед отъездом скинул мне несколько папок с музыкой, так что на обратном пути в Бостон я заново знакомился с кумиром его и немного моего детства. И чувствовал, что теперь, уезжая, ничего не теряю.