"...родится человек с крылатой душой, такой, что невозможно ему жить среди людей. И если сумеет такой человек разыскать Драконью Гору,по склонам её к самой вершине подняться, испытания выдержав; и если пропустит его дверь живая, не испугает тьма кромешная и не лишит разума солнце- такой человек, небу доверившись, да обретет крылья..."
Сегодня прилетал Стерх. Ничего не просил - просто опустился на край площадки, спугнув десяток жаворонков, посидел немного, крутя головой, и снова рухнул в прозрачную синеву, позволяя потокам воздуха подхватить себя. Наверное, он просто помнит, что когда-то ему нравилось сюда прилетать. Я проводил его взглядом, затем бросил еще горсть зерен, и жаворонки вернулись, чтобы продолжить завтрак. Кристина покачала желтой головкой, вспорхнула мне на плечо и разразилась громким недовольным криком, сделавшим бы честь самому боевому из мартовских котов. Меня до сих пор не перестает удивлять, что горло красавицы иволги может с равным успехом издавать как редкой красоты переливчатые трели, так и подобные вопли. Уши ненадолго заложило, и поэтому гостя я заметил, лишь когда повернулся к проходу.
Парень стоял у самого выхода, и бьющее в лицо утреннее солнце мешало ему как следует вытаращить от удивления глаза. Увидев, что я повернулся, новенький накрыл правой ладонью рукоять меча, но вытаскивать лезвие из ножен не спешил. Для него я был всего лишь темным силуэтом на фоне невыносимо голубого неба, и он, похоже, был не дурак, чтобы лезть на таких условия в драку без явной на то нужды. Это радовало. К сожалению, крылатости души не всегда сопутствует острота ума, а от глупцов я быстро устаю. На всякий случай я успокаивающе поднял перед собой раскрытые ладони, и остатки зерен раскатились по гладкому камню. Парень молчал. Наверняка он был уверен, что я - очередное испытание напоследок.
- Зови меня Ярр, - сказал я спокойно. Парень помолчал немного, затем ответил неожиданно низким для такого юнца голосом:
- Вехрем.
- Мне нужно зайти внутрь, - это я произнес так же спокойно и не двигаясь с места. - Пропустишь?
Глаза Вехрема понемногу привыкали к свету, и он рассматривал меня внимательно, надеясь отыскать разгадку моего здесь присутствия. Я понимал его: ни в одном из бесчисленных толкований Горелой Скрижали ничего не говорилось о том, что в самом конце пути, когда человек уже совсем расслабится и настроится на обретение крыльев, будет стоять непонятно кто с птицей на плече и кормить зерном жаворонков, словно сельская девчонка - цыплят. Кристина, словно понимая серьезность ситуации, молчала и не шевелилась.
Я, в свою очередь, рассматривал нового гостя. Парень явно не из бедных - одежда из добротного, крепкого сукна, хорошие сапоги, на ножнах красуется рубин не меньше моего ногтя размером. В оружии я, правда, не слишком много понимаю, но и меч должен быть недурным - вряд ли дешевую поделку стали бы вкладывать в ножны стоимостью с небольшое поместье. Однако одежда, хоть и добротная, сшита для дороги - а то попадались тут умники, разодетые, словно на собственную свадьбу... то есть, когда-то разодетые. Дорога к Драконьей горе - это не бал, не гулянка и даже не деревенская ярмарка, и к тому времени, как эти любители принарядиться добирались сюда, они бывали наряжены в самые дорогие лохмотья во всем королевстве.
Мы бы долго могли друг друга разглядывать, но совершенно неожиданно Кристина, уставшая сидеть неподвижно, сорвалась с моего плеча, сделала низкий круг над площадкой, едва не задев крылом волосы гостя, и улетела. От неожиданности Вехрем рванул было из ножен меч, но тут же отпустил, даже не вытащив до конца, и, стараясь скрыть неловкость, произнес:
- Не высоко ли тут для иволги?
- Здесь роща, чуть ниже уступа, - пояснил я, - там она и живет.
- Все равно, - качнул он головой, - никогда не слышал, чтобы иволги жили в горных лесах.
Я пожал плечами. Мол, слышал, не слышал - вот она, красавица, живет.
- Так что, - спросил я, - пропустишь или мне тут сидеть и ждать, пока решишься?
- Я не отступлюсь! - вскинул голову, снова сжал меч.
- Да кто тебя просит отступаться? Прыгай хоть сейчас.
Парень окинул взглядом горизонт и торопливо перевел глаза обратно, на меня. Одно дело - мечтать "довериться небу", а другое - вот так просто, не задумываясь, сигануть в настоящую пропасть.
- Так что? - поинтересовался я. - Будешь прыгать, или хочешь сначала немного подумать? Пропусти меня домой, сделай одолжение, и думай хоть до утра. Я мешать не буду.
Похоже, парень начал понимать, что рано или поздно ему все равно придется сдвинуться с места, и принялся медленно двигаться вправо, обходя меня полукругом и стараясь держаться подальше от края. Я благодарно кивнул и столь же медленно направился к проходу. Когда я приблизился к скале, взгляд гостя устремился на стену у меня над головой, да там и застыл. Я вошел внутрь, делая вид, что ничего не заметил.
Через пять шагов стена справа от меня ушла в сторону. Здесь проход довольно сильно расширялся, образуя в толще горы большой зал с довольно высоким, в два моих роста, потолком. В отличие от многих подземных пещер, этот зал был совершенно сухим - но и каменных цветов, колонн и драпировок, как во влажных нижних пещерах, здесь не было. Просто камень, местами гладкий, местами шершавый. Дойдя до приготовленных с вечера поленьев и сухого мха, я привычно опустился на колени и принялся разжигать огонь. Покончив с этим, подхватил кожаное ведро и отправился вниз - за водой, а заодно и мясом, которое держал на дне холодного, как лёд, источника.
Когда я вернулся, Вехрем уже стоял у костра и оглядывал зал, проход, уходящий в глубину горы и несколько темных отверстий в стенах.
- Здесь ты и живешь? - поинтересовался он.
- Да. Моя пещера - вон та, слева, но остальные вполне пригодны для жизни, если вдруг ты захочешь... задержаться.
Он провожал меня взглядом все то время, что мне понадобилось, чтобы дойти до своей пещеры, повесить ведро на вбитый рядом с ней в стену железный крюк, зайти, выйти снова с котелком в руках, вернуться к костру и усесться на один из камней, поставив котелок между разведенных коленей. Из котелка я достал нож, луковицу и две вялые, но еще не тронутые гнилью морковки. Очистил лук от шелухи, бросил обратно в котелок принялся отрезать кусок за куском от принесенного раньше мяса и отправлять отрезанное все в тот же котелок. Вехрем все молчал, тоже присев на камень и глядя то на меня, то в пламя костра.
- Там, снаружи, на стене... - начал, он, наконец, но тут же запнулся. Я терпеливо ждал.
- Ты видел? - не выдежал, наконец, он. - Ты, ты знаешь, что это такое?
- Каменная Скрижаль, - спокойно ответил я, и снова замолчал.
- Она целая, - выдохнул Вехрем. - С хвостом. И двумя крыльями.
- Камень - не дерево. Не горит и не рассыхается.
- Я видел Каменную Скрижаль, - в оцепенении повторял Вехрем, не слыша моих слов - Я читал Каменную Скрижаль. Поверить не могу.
Нож в моей руке дрогнул, едва не порезав палец.
Парень был не просто не беден - он был очень, очень богат и не менее знатен.
Лишь знати позволено учить детей драконьим рунам, и далеко не все из них могут или хотят платить учителям те деньги, в которые обходится эта привилегия. Вопреки тому, что говорят в простонародье, крылатые среди богачей или знати попадаются не так уж редко, просто из них лишь единицы отправляются на Драконью гору.
Я вернулся к ведру, осторожно налил поверх мяса немного воды и подвесил котелок на железную треногу над огнем.
Как проще все было бы, думал Вехрем, если бы я не увидел этот рисунок. Постоял бы немного на краю, постарался бы выкинуть из головы этого странного человека, о котором не говорит ни одна книга, и шагнул бы вперед с уступа. А еще через минуту я либо парил бы в потоках ветра, наслаждаясь свободой, либо лежал бы внизу мешком костей.
Теперь же...
Вкусный запах щекотал ему ноздри. Человек, назвавший себя Ярром, принес из своей пещеры небольшой полотняный мешок и, сняв котелок с огня, всыпал туда изрядную порцию чечевицы, добавил каких-то трав, перемешал. Вехрем отстраненно подумал, что уже больше луны не ел по-человечески. Последний трактир он миновал задолго до предгорий, и с тех пор перебивался сухарями и редкими подстреленными зайцами, которых жарил на огне. Однажды набрел на полянку с лесной малиной, но лишь однажды. Соль умудрился забыть на первом же привале. Что делать, не учили царского племянника заботиться о себе в длительных походах. Да и вообще вкусную еду человеку его положения пристало скорее ценить, чем готовить. Спасибо хоть охота входила в число необходимых занятий, а то если бы охотился он так, как готовил, то умер бы от голода у той самой "живой двери".
Столько времени прошло, сколько жертв... Неужели он остановится из-за каких-то трех слов? Нет, отвечал он себе, не остановлюсь, но и не пренебрегу. Наставники учили его, что в языке древних драконов нет лишних слов. В отличие от людей, драконы не произнесут, не напишут ни единой буквы ради красоты слога или легкости понимания. Каждое слово всегда имело смысл - а чаще два, три значения. Сколько книг было написано о Горелой Скрижали, каждое драконье слово разобрано на части и вновь сложено - а теперь он, Вехрем, знает еще три слова, и нет никого, чтобы помочь ему разобраться.
Никого?
- Голоден? - спросил я.
Парень встрепенулся.
- Немного.
Я протянул ему ложку. Он, взял, помедлив, и подождал, пока я первым зачерпну густой ароматной похлебки. Я поднес мясо к губам, пробуя.
- Как долго ты живешь здесь?
Вопрос застал меня врасплох. Я помедлил, вдыхая запах вареной баранины, и честно ответил:
- Всю жизнь.
Он приподнял брови, ожидая объяснений, но я молчал, и ему пришлось продолжить самому:
- Ты пришел сюда ребенком?
- Я здесь родился.
Он помолчал, осмысливая услышанное, а я тем временем отправил содержимое ложки себе в рот.
- А где твои родители? - последовал вопрос.
- Обрели крылья, - просто ответил я. Он подскочил на месте.
- Так это правда! Ты сам это видел?
- Да.
Я мог бы спросить его, зачем он шел сюда, если сомневался, но это было бы лишним. Все они сомневаются. А идут сюда лишь те, кому, как сказано в Скрижали, нет места среди людей.
- Я хотел бы задержаться здесь на несколько дней, - продолжил он. Я кивнул:
- Выбирай любую пещеру.
- Спасибо тебе. Послушай... у меня нет запасов еды, ведь я не думал здесь задержаться. Но я могу заплатить тебе за гостеприимство, - он едва коснулся ножен меча. Я полюбовался камнями, в которых тускло отсвечивал мой догорающий костер, и ответил:
- В этом нет нужды. Будь моим гостем.
Ярр дал ему небольшой светильник: неуклюжее глиняное блюдце с плавающим в жире фитилем. Жир неприятно чадил. Выбранная Вехремом пещера была около десятка шагов в глубину и ненамного меньше в ширину: вполне достаточно для ночлега. Он прошелся вдоль стен, поставил светильник на небольшой ровный уступ на высоте груди, и, заметив на камне черные следы, провел по стене пальцем. Камень показался жирным на ощупь, а на пальце остался черный налет. Копоть! Здесь кто-то жил до него. Вехрем почувствовал, что совсем не удивлен этим, словно так и должно было быть. Он сбросил с плеча дорожную сумку, рядом положил маленький и легкий, сделанный на заказ арбалет. Подумав, расстегнул и оставил там же ножны с мечом. Если Ярр задумал недоброе, меч все равно не поможет - прикончит во время сна или подкравшись сзади. Без меча и заплечной сумки тело казалось непривычно нагим и в то же время восхитительно легким, так что Вехрем, неожиданно для самого себя, улыбнулся. Подумалось, что сейчас, несмотря на тьму, вовсе не ночь - снаружи, должно быть, солнце едва миновало середину неба. Нестерпимо захотелось выйти, вдохнуть полной грудью свежий воздух.
Пещера выходила на восток - это означало, что вскоре после полудня солнце скрывалось из глаз, уходя на другую сторону горы. Теперь свет почти не резал глаз, не отражался от гладкого камня, и рельеф на стене казался гораздо четче, чем утром. Вехрем присмотрелся. Говорили, что, когда Горелая Скрижаль была вырезана неизвестным мастером, она точь-в-точь повторяла очертания каменного оригинала. Теперь же Вехрем видел, что это не могло быть правдой.
На камне, на высоте чуть больше человеческого роста, распростер крылья дракон. Тело его, изогнутое в воздухе, неуловимо напоминало человеческое - если повернуть голову особым образом, то казалось, что это летит человек с раскинутыми в стороны руками. Еще один поворот головы - и непонятно, как этот силуэт можно было принять за человека. Вехрем покачал головой. Это изображение было большим, чем просто линии, нанесенные на камень умелой рукой. Не менее искусно, чем резцом, мастер воспользовался самой скалой, и светом, падающим на еле заметные трещины в камне, и уступом, на котором должен был стоять наблюдатель, и самим Вехремом, наклоняющим голову так или иначе. Он сделал еще несколько шагов, то и дело посматривая на рисунок, и вдруг понял, что трещины сложились в новый, не замеченный им прежде узор. С возрастающим изумлением Вехрем понял, что крылья дракона заполнены птицами - большими и маленькими, перетекающими одна в другую, то изображенными полностью, то словно скрытыми за спинами своих товарок. Поворот головы - и изображения дрогнули, но не изчезли.
Он перевел глаза на хвост дракона, и еще раз прочел слова, с детства бередившие душу: "...да обретет крылья...", и дальше: "...по душе своей."
Он вернулся в "свою" пещеру, когда начало темнеть, и сразу же лег, но долго не мог уснуть. Стоило закрыть глаза, как перед глазами вставала все та же Каменная Скрижаль, силуэт дракона, скрывающий в себе десятки птиц. Когда он начинал понемногу засыпать, птицы вдруг оживали и разлетались в стороны, хлопая крыльями и заставляя Вехрема проснуться. Тьма была такой сплошной, что он не сразу и понимал, открыты его глаза или закрыты. Моргнув несколько раз, он вновь смеживал ресницы, чтобы увидеть все тот же образ. Наконец, он разозлился и попытался силой воли отогнать от себя видение. Это удалось, но теперь место рисунка заняло лицо Ажелы. Сначала он хотел по привычке отогнать и его, но потом вдруг понял, что это уже не имеет значения. Он ушел, он больше не мешает ни Ажеле, ни Клену, он отдал им все, что мог отдать, и уж думать-то об Ажеле он теперь может без угрызений совести. И Вехрем стал думать о ней. Пока не заснул.
Он простулся, словно от толчка, с ощущением, будто куда-то безвозвратно опоздал. Взлетел на ноги. Переведя дыхание, стал осторожно пробираться наружу.
К моему удивлению, Стерх прилетел и на следующий день. Кристины на этот раз не было, видимо, наловила достаточно комаров, зато прилетели Ален и Саффи, белоголовые журавли с болота. Как обычно, не за едой, просто в гости. Тут и Стерх вернулся. Он узнал журавлей, обрадовался, замахал крыльями и слегка задел нашего гостя, который как раз выходил на площадку.
- Стерх, осторожнее, - сказал я, - не пугай человека.
- Ты зовешь его "стерх"? - переспросил Вехрем.
- Это его имя, - кивнул я. Он вдруг улыбнулся.
- В таком случае, журавля ты называешь орлом? А иволгу, которую я видел вчера - соколом? Чтобы не заскучать?
Вот он о чем! Я так привык к Стерху, что и забыл, что этим словом называют журавлей, живущик далеко к востоку отсюда.
- Стерх - не название, - пояснил я, - это его имя. Журавлей зовут Ален и Саффи, познакомься.
Все еще усмехаясь, Вехрем отвесил в сторону птиц церемоннейший поклон. Да так и замер с полусогнутой спиной и отвалившейся челюстью: Ален ответил ему поклоном не менее глубоким, а Саффи склонилась в изящнейшем, несмотря на отсутствие юбок, реверансе. Стерх заклекотал, смеясь.
К тому моменту, когда Вехрем разогнулся, лицо его стало белым, как мрамор.
- Его имя, ты сказал... - прошептал он. - "...по душе своей."
Я кивнул.
Он медленно опустился на ровный, еще холодный после ночи камень.
Вехрем просидел на уступе до вечера. Днем я вынес ему немного воды, и он выпил, кивнув с благодарностью, но не произнес ни слова. Когда начало темнеть, однако, он вернулся в каменный зал, присел к догорающему уже костру и в упор посмотрел на меня.
- Расскажи, - попросил он.
- Что? Ты уже понял все, что имеет значение.
- Значит, это все, - он сделал неопределенный жест рукой, указывая на пещеры, и на костер, и на меня самого, - для тех людей, кто придет сюда, но не сразу решится? Потому ты и родился в этой пещере? Твои родители тоже все поняли?
- Мать была дочерью учителя, - кивнул я. - Она прочла написанное и рассказала отцу. Страшнее всего на свете для них было разлучиться, потому они и ушли когда-то на Драконью гору, и потому же провели годы в этой пещере.
- Но почему они просто не ушли, не вернулись обратно?
Я удивленно поднял голову.
- Разве ты не знаешь? Живая дверь не выпустит однажды вошедшего.
Судя по выражению его лица, он действительно не знал.
- Кроме того, - добавил я, - не думаю, что им было куда возвращаться.
- Что же... - начал было он, но тут же замолчал. Я не ошибся раньше - парень был неглуп. В самом деле, как я могу знать, что ему теперь делать?
- И ты тоже? - спросил он наконец.
- Я - Хранитель, - спокойно ответил я. - Кто-то же должен встречать гостей, говорить им правду, кормить, зажигать огонь...
- А что будет, когда ты уйдешь?
- Меня сменит другой, - спокойно ответил я, и он не стал продолжать вопросы.
Вехрем сидел на уступе, скрестив под собой ноги и прислонившись спиной к скале. Вокруг простиралось небо.
Ему было шесть лет, когда он впервые услыхал о Горелой Скрижали. В доме отца хранилось несколько старинных фолиантов, переплетенных в дорогую кожу, тисненых золотом и украшенных вставками из кости и драгоценных камней. Одним из них было "Правдивое Сказание о Пожаре в Храме Драконовом." На первой же странице был изображен странный покалеченный дракон: без головы и с наполовину обрубленым хвостом. Случайно увидев изображение, мальчик приставал к взрослым до тех пор, пока ему не рассказали все, что нашли возможным для его возраста. С тех пор Вехрем словно заболел: он и раньше был немного не от мира сего, а теперь и вовсе проводил целые дни, мечтая, как взлетит, раскинув крылья, с вершины Драконьей Горы. Он придумывал сказки, в которых сам же и был героем. Время шло, и мечтательный мальчик вырос. Смирившись с судьбой, предназначенной ему по рождению, он все же разыскал и прочел все до одной книги, повествующие о Горелой Скрижали. Вехрем стал известен среди знатоков, к нему, мальчишке, едва начавшему брить волосы на лице, приходили за советом ученые мужи. Подобные причуды были позволены племяннику царя и сыну первого царского советника - до тех пор, конечно, пока не мешали другим обязанностям.
Никто не мог ожидать, да и не бывало такого много лет, чтобы царь и двое его сыновей неожиданно скончались от поветрия, погубившего также и отца Вехрема, а заодно и четверть столицы. В живых из всей семьи остались лишь младшая дочь царя - и сам Вехрем с младшим братом Кленом. По закону, девушка не могла взойти на престол, лишь возвести на него мужа - а за кого и идти ей, как не за двоюродного брата, следующего в очереди на престол? И нет ей причин отказаться: хорош собой, умен, и любит её с детства, а что ей больше по сердцу его брат, так когда это царские дочери выбирали мужей по любви? Не след подниматься на престол младшему, если жив старший, не принесет это блага стране. Даже если старший сам отречется и от невесты, и от царства - будут у него дети, и найдутся доброжелатели, что расскажут им о праве их рождения. Если окажется кто-нибудь из них властолюбив - быть смуте.
Но те, кто уходит искать Драконью Гору - не возвращаются. Ибо сказано - невозможно им жить среди людей.
Ажела и Клен рыдали, прощаясь с ним, но Вехрему казалось, что он их обманывает, получает благодарность за исполнение собственного заветного желания. Больно было расставаться с Ажелой - но не больнее, чем жить с ней рядом и знать, что она любит другого. Он ушел почти счастливым, с облегчением разрывая последние непрочные нити, привязавшие его к земле и людям.
И все же сны, преследовавшие Вехрема с детства, были о широких крыльях, о небесном просторе и свободе. Одно дело - обрести крылья, став драконом, и совсем другое - век воробья или жаворонка, вынужденных день за днем добывать пропитание, чтобы не умереть с голоду. Крупные хищные птицы, сказал Ярр, обычно улетали подальше от горы, ибо охотится на её склонах было сродни людоедству, мелкие же почти все оставались рядом, в относительной безопасности, где и проводили свой век.
О такой ли свободе мечталось Вехрему?
Хотя жизнь в пещере, из которой нет выхода, ничем не лучше.
Рано или поздно, подумал он, придется рискнуть.
Вехрем поднялся, сделал несколько шагов и повернулся лицом к Скрижали. На этот раз его глаза устремились на голову дракона: если слова на хвосте ввергали в отчаяние, то голова давала надежду. Вились руны, складываясь в прихотливый узор и образуя слова: "Да не прервется род драконий"
На этот раз мяса хватило на неделю. Пора было пополнять запасы.
Я вышел на уступ. Вехрем словно ждал меня: заговорил, едва увидел.
- Скажи, Ярр, - спросил он, - я как-то не думал спросить раньше, а надо бы... Твои родители - кем они стали?
- Лебедями.
- Оба?
- Да. Они жили на одном из озер близ подножий горы.
- "Жили"?
- Птичий век не дольше людского, - как мог мягко ответил я, - порой короче. Хотя говорили мне про птиц, что живут больше сотни лет, но здесь я таких не встречал.
- Знаешь, - снова тихо заговорил Вехрем, - я сейчас понял, что означает "довериться небу." Вовсе не то, о чем писали в книгах. Мне кажется, я уже готов это сделать, но словно не хватает чего-то... какой-то мелочи, словно поставленной в конце письма точки или прощального поцелуя.
Я усмехнулся.
- Понимаю. Что же... будь моим гостем, пока не найдешь эту свою точку. Не целовать же мне тебя на прощанье.
Он расхохотался, откидывая назад голову.
По правде говоря, я собирался дождаться, пока он уйдет, но теперь передумал.
- Я оставлю тебя ненадолго, вернусь через день или два, - сказал ему я. - Воды я принес, в котелке у костра - остатки вареных бобов с жиром. - Не дожидаясь ответа, я направился к самому дальнему краю площадки. Он окликнул меня, недоумевая, но я не ответил - зачем? Лишь оглянулся у самого края, увериться, что он не пошел за мной - и шагнул вперед, раскидывая крылья.
За неделю, что пришлось провести в пещере, я изрядно соскучился по небу, и первые минуты просто наслаждался полетом, закладывая вираж за виражом и вытягиваясь всем телом в потоках воздуха. И только у самого озера я огляделся, рассмеялся от радости и подождал, пока он нагонит меня.