Аннотация: 3-е место на конкурсе ХиЖ-2015; Опубликован в журнале "Химия и Жизнь", # 10, октябрь 2016, а также в ежегоднике "Заповедник сказок", 2017
Мир устроен хорошо и правильно - в нём есть всё, что нужно, и всё на своих местах. Гряды утёсов охраняют речную долину. Растущие на их склонах сосны дают приют птицам и белкам. Река бежит по каменистому ложу, шумит на перекатах, поит чистой водой людей и животных.
Это видимый мир. А ещё есть невидимый, и там тоже всё на своих местах. Извечные светлые духи живут в небесах, а извечные тёмные - в подземном царстве. Там тоже река, только вместо воды в ней слёзы. А единственный мост тонок, как волос, и вход на него охраняют два страшных голопузых чудовища с огромными прожорливыми ртами - Мор и Болезнь. За мостом стоит дворец владыки тёмных - чернокудрого и черноусого Эрлиха. Те из людей, кто жил не по правде, после смерти навечно становятся его рабами. Только шаман может избежать рабства, даже если ступил при жизни на дорогу зла. Он сам станет тёмным духом, будет свободно покидать царство мрака, преследовать тех, кто не угодил ему при жизни. Хотя никогда бывший смертный не достигнет могущества извечных. Мелки и слабосильны такие духи. Владыка Эрлих их не жалует - не зовёт пировать во дворце, не делится жертвенными подношениями. Вечно голодны души тёмных шаманов, вечно рыщут вокруг аилов в поисках добычи.
Зато те, кто чтил установленные от начала мира порядки, становятся свободными и счастливыми светлыми духами. Остаются жить среди сосновых лесов и зелёных долин, радоваться свежему ветру, яркому солнцу, чистому небу, быстрой реке. И охраняют своих потомков от хворей и бед.
Невидимый мир Турушу недоступен, хотя в роду его деда по матери многие были шаманами. Старый Уктабай всё надеется, что и у внука наконец проснётся дар видеть незримое. Очень уж ему хочется передать бубен прямому потомку. Только Туруш давно перестал ждать чуда - двадцать вторую весну встречает, какой там дар... Да может и к лучшему, что духи и видения его не беспокоят - жутко смотреть на деда во время камланий, а ещё страшнее слушать потом его рассказы о странствиях между мирами. Несколько раз, пытаясь нагнать ускользнувшую из тела больного душу, доходил Уктабай до самого волосяного моста. Видел и чудищ, и стаи тёмных слуг Эрлиха, и его чешуйчатых дочерей, которые мнят себя красотками и заманивают шаманов сладкими речами. Горе тому, кто поддастся на их уговоры, - не вернуться ему обратно. Но Уктабая с пути не собьёшь. Он знает, как отогнать ведьм, - стучит в бубен, поёт заклинания, обещает бесстыдницам, что пожалуется на них отцу.
Нет уж, не нужны Турушу такие опасные испытания. Ему и так неплохо живётся. А вот сводная сестра, косоглазая Байныс, очень хотела бы стать шаманкой. Видать, думает, что тогда парни начнут ею восхищаться, а другие девчонки - завидовать. "Глупая Байныс, - думает Туруш, сидя у реки, - разве парням это нужно? Уродина не станет желанной оттого, что увешала халат амулетами. Лучше бы посматривала не на ровесников, а на старых вдовцов. Они и некрасивую могут в жёны взять, лишь бы молоденькая. Женился же мой отец на её матери."
Но четырнадцатилетняя Байныс даже слышать не хочет о том, чтобы идти в дом к старику - каждый раз начинает плакать так горько и жалобно, что мать её не выдерживает и плачет вместе с ней. А потом поворачивается к отцу и начинает визгливо упрекать, что он и её молодость загубил и дочери такой же судьбы хочет.
Отец машет рукой и уходит к коновязи - пожаловаться лошадям на крикливых баб.
Туруш сидит на поваленной бурей сосне, щурится от сверкающих на реке солнечных бликов. Над головой качает кроны майский ветер. С гулким шумом бьётся о валуны порогов речная вода. Снег давно сошёл, подлесок зазеленел. Кое-где на солцепёке уже и ранние цветы распускаться начали. Пахнет смолой, хвоей, нагретой землёй, свежей травой. Хорошо!
Над порогами висит радужной дымкой мелкая водяная пыль - игривый дух там поселился, своевольный. Люди из аила Туруша считают это место священным. Подносят хозяину порога угощение, поят самодельным ячменным пивом и покупной водкой. Потому и рыба хорошо идёт в снасти, и люди в реке не тонут.
На другом берегу появляются двое, мужчина и женщина. Не соплеменники Туруша, а Чтущие Чужой Закон.
Люди их рода пришли в землю долин и утёсов давно. Раньше жили сами по себе, в дела аила не мешались. Приезжал иногда пышноусый мужчина в богатом наряде, на хорошем коне - становой пристав. Собирал дань. Важного гостя принимали с почётом, старались, чтобы уехал довольным. Он тоже был частью установленного миропорядка - дед Уктабай говорил, что даже в подземном царстве есть свои духи-становые. Они собирают для Эрлиха мясо жертвенных животных. А если не принести жертв - гневаются, уводят взамен в рабство души людей. Вот и Чужому Закону надо приносить жертвы, тогда он не тронет.
И Чужой Закон не трогал.
А потом случилось неожиданное - Чтущие поменяли Закон. Вместо важного станового приехал худой человек в чёрной тужурке и картузе с красной звездой, а при нём - стриженая девка в штанах и с наганом. Дань брать не захотели, говорили много странного, непонятного. Старики долго потом обсуждали их речи, да так и не решили, чему верить, а чему нет. Сошлись в одном - раз новая власть побрезговала подношениями, жди беды.
А спустя несколько лет на лесистом склоне над рекой стала расти круговая каменная стена. Все поняли - началось. На землю рода пришло что-то чужое, враждебное разумному и привычному вековому порядку.
Эти двое - оттуда, из-за стены. Туруш видел их раньше, знает, кто они такие.
Мужчину зовут Ынжынер, ему подчиняются те, кто прокладывает дорогу через долину. О женщине говорят, что она "жена Большого Человека", сбежавшая от мужа. Она непохожа на женщин аила - высокая, широкоплечая, светловолосая.
Ынжынер тоже высокий и статный. Он рассказывает что-то, оживлённо размахивает руками. Ветер доносит до Туруша обрывки фраз, всплески смеха. Вдруг женщина начинает жестикулировать, хватает Ынжынера за тужурку, тянет прочь от реки. Он отмахивается, смеётся всё громче.
- Куда же он лезет, глупый!
Туруш, замерев, смотрит на ненормального Чтущего. Тот уже скинул одежду. Приплясывая на холодном, не прогревшемся ещё под весенним солнцем глинистом берегу, быстро добегает до воды. Мгновение - и он уже по пояс в реке. Приседает, окунается чуть ли не с головой, кричит женщине что-то победно-торжествующее.
- Ну, вылезай же, - умоляюще шепчет Туруш. - Вылезай, пока он тебя не заметил...
Лёд сошёл не так давно, река ещё по-весеннему полноводна, и духу пока не приносили обычной жертвы. А раз так - в воду лучше не заходить. С голодным хозяином порога шутки плохи.
- Уходи! - машет руками Туруш.
Ынжынер оборачивается. Он не понимает, что кричит парень. Приветственно машет в ответ, делает шаг, другой...
Туруш тоскливо смотрит, как проваливается под воду внезапно схваченный за ноги коварным донным течением человек, как закручивается воронкой река над местом его исчезновения. Вот взметнулись ещё раз руки, вынырнула голова с выпученными от ужаса глазами - пловец отчаянно борется с невидимым противником, рвётся к свету и воздуху. Но дух-озорник опять тянет добычу вниз, играет с пленником, как кот с пойманной мышью. Тащит бьющееся в агонии тело к острым уступам и валунам.
Женщина истошно кричит, бежит вниз по берегу.
Ещё надеется на что-то? Или просто не успела понять, что произошло?.
Туруш качает головой.
Крик да беготня уже ничего не изменят.
Хозяин порога забрал свою жертву.
***
Светлый брат тёмного Эрлиха - мудрый Юлген - водит солнце по небесному своду, режет время окровавленным лезвием заката, делит его на дни и ночи. Отрезанные дни падают на землю, оборачиваются то набухшими почками, то душистыми цветами, то сочными ягодами. А к осени - жухлыми листьями, серыми тучами и кричащими над головой стаями птиц.
Осень совсем скоро. Байныс радуется - отец согласился отдать её в школу. Она уже не хочет быть шаманкой - ведь всем известно, что Чтущие запретили своим шаманам камлать и разрушили их молельни.
- Ольга говорит, скоро и нашим запретят, - уверенно повторяет чужие речи Байныс.
Ольгой зовут стриженую девку. Она теперь учительствует, штаны поменяла на платье. Байныс слушает Ольгу раскрыв рот, каждому слову верит.
Туруш пожимает плечами - как можно запретить говорить с духами? Они не всегда ждут, пока их позовут. Если им надо - сами являются. Большие Люди Чтущих могут сколько угодно переписывать свой Закон, духам он не указ. Ох уж эти Большие Люди. Собственных жён в узде держать не могут, а берутся невидимым миром управлять....
При мысли о чужих жёнах и невидимом мире Туруш поёживается. Вспоминает солнечный майский день, ледяной поток, захлёбывающегося пловца. Чтущие тогда так и не нашли тело. Старый Уктабай, ничего никому не сказав, позже спустился с внуком далеко вниз по течению, выловил то, что осталось от Ынжынера. Схоронил в пещере над той излучиной, где его прибило к берегу. Провёл странный, зловещий обряд и настоял, чтобы внук при нём присутствовал. После этого у парня и открылся наконец семейный дар. Стали являться ему во сне то дух утопленника, то хозяин порога, то оба сразу. Манили за собой. Малая душа Туруша (та, что может оставлять тело, когда человек спит или без сознания) с трудом противилась их настойчивому зову. Много раз была готова последовать за ними - но каждый раз Туруш вовремя просыпался и потом до рассвета не мог сомкнуть глаз.
Жена Большого Человека всё ещё живёт в посёлке за высокой стеной. После гибели Ынжынера муж приезжал за ней, упрашивал вернуться. Туруш видел его мельком в мчавшейся по дороге открытой повозке. Большой человек оказался не богатырём-великаном, а совсем невидным мужчиной - низкорослым, худым и сутулым. Да и старым к тому же, почти как отец Туруша, - голова и борода будто солью посыпаны. Не удивительно, что не послушалась его светловолосая, не вернулась. Но слух прошёл, что и не отказала наотрез, а поставила мужу условие. Велела подарить ей маленькое солнце, чтобы светило тёмными вечерами в горнице, разгоняло мрак. Тогда, мол, вернётся.
Узнав об этом, люди в аиле только руками развели. Ишь чего захотела, усмехались старики. Не иначе, женой самого Юлгена себя возомнила.
Однако скоро стало не до усмешек. За невзрачным обличьем Большого Человека и впрямь таились могучие, послушные его приказам силы.
Загрохотали по новым дорогам самодвижущиеся повозки, повезли на деревянных спинах укутанные в мешковину ящики - прямо к тому месту, где утонул Ынжынер.
Ольга пришла на сходку аила, много говорила. По речам её выходило, что и в самом деле есть способ исполнить желание капризной женщины. Надо только построить на порогах колдовскую мельницу. Будет падающая вода крутить волшебные жернова, молоть в мелкую крупу солнечные лучи, а Чтущие станут щедрой мерой раздавать намолот всем, кто боится ночной темноты.
Дед Уктабай после сходки объяснил соплеменникам то, о чём промолчала Ольга.
Достойным врагом речному духу оказалась светловолосая. Не смирилась, не простила. Не бабья причуда заставила её просить у мужа солнце с неба, а месть.
Решила колдовской мельницей извести хозяина порога.
Но разве сдастся без борьбы бессмертный?
Разве уступит?
Страшно Турушу, ох, как страшно...
***
Низко висят тяжёлые тучи.
Падают на прихваченную ранним заморозком землю редкие снежинки.
Гулко гремит бубен, далеко разносится его стук. Заунывно звучит надтреснутый старческий голос. Дед Уктабай советуется с предками.
Духи умерших слетаются на зов. Туруш теперь тоже может их видеть. Безглазые тени, лёгкие, как снежинки, и такие же белые, кружат в холодном воздухе, жадно втягивают ноздрями хмельной запах пива и вкусный пар, идущий от ячменной похлёбки. Среди даров нет свежего мяса - старый шаман пока не хочет помощи тёмных, потому не принёс кровавой жертвы. А светлые не требуют крови. Хоть и любят полакомиться, настоящий голод никогда их не мучает.
Светлые - добрые духи.
Уктабай обращается к прабабке, шаманке Айлу. Знаменита была Айлу, до сих пор вспоминают о ней в аиле. Умела договориться с извечными, знала, что и как попросить. Правнук-шаман напоминает старухе, как качала она его на коленях, как радовалась первым шагам и первым словам. С почтением отзывается о её мудрости. Рассказывает о плохих новостях. Объясняет, как помочь. "Ты всё знаешь, всё понимаешь, бабушка Айлу. Тебе ведомы и жизнь аила, и дела Чтущих, и тайны извечных, и секреты женского сердца. Прими обличье Ынжынера, явись светловолосой в её снах, поговори с ней по-хорошему. Попроси отослать прочь и повозки и ящики, оставить в покое речного духа, забыть о мести. Пообещай, что за это укажешь, где спрятано тело".
Турушу холодно. Стынет тело, немеют щёки и пальцы.
Медленно, кругами, поднимаются к серому небу довольные духи.
Белой спиралью закручивается их хоровод, растворяется в вечернем небе.
Камлание окончено.
***
Байныс всё-таки глупая. Глаза и так косые, а она над книжками сидит, ещё больше их портит.
- Зачем тебе книжки, Байныс? Какая польза от твоего чтения?
- Чтение - учение! - гордо объясняет сводная сестра. - Ольга говорит, я способная! Буду хорошо учиться - поможет в город перебраться, в училище поступить. Тогда учительницей стану, как она, буду в школе работать! Комнату дадут, деньги каждый месяц платить будут - вот какая польза! Никакой старый муж мне тогда не нужен! Сама себе хозяйка. Захочу - платье куплю, захочу - бусы. А захочу - на трамвае поеду! Вот! Всё, не мешай! У меня завтра диктант!
Туруш изумлённо смотрит на девчонку. На трамвае?! Вот же придумала...
Изменилась Байныс. Чужая женщина из чужого рода стала ей ближе родителей, ближе соплеменников. И не одну её заворожили книги Чтущих, - есть и другие, что хотят уехать в город, жить по Чужому Закону, Ох, не к добру всё это. Не зря всё печальней поёт ветер над аилом, всё тревожней шумят сосны на склонах гор, всё злее ворчит на порогах рассерженный дух. Почему, думает Туруш, так странно и не к добру стала меняться вдруг жизнь? Вот и реку никак не хотят оставить в покое. Не поверила светловолосая вещим снам, не отослала повозки. Чтущие по-прежнему строят колдовскую мельницу - пригнали откуда-то много людей с лопатами, заставили рыть котлован, ставить перемычки.
Дед сказал, нельзя допустить, чтобы разрушили жилище хозяина порога.
Озлится извечный - много народу погубит.
И ещё сказал дед - раз Чтущие не хотят слушать светлых, придётся звать на помощь тёмных.
И велел внуку к ночи быть готовым.
Совсем не по душе это Турушу. Он знает, куда придётся идти - в пещеру, где лежит под грудой плавника то, чем стал после обряда Ынжынер.
***
Бум. Бум. Звук бьётся в висках, колотится тупой болью в затылке. Противно зудят от ритмичного стука суставы. Зуд заставляет их двигаться. Ох, как не хочется шевелиться. Как трудно открыть глаза, поднять налитые неодолимой тяжестью веки. Но назойливый звук не даёт забыться, не позволяет провалиться обратно в небытие.
"Вставай, - приказывает бубен, - вставай, принимайся за дело".
Мутная мгла. Ничего не разглядеть. Он медленно садится, опираясь на непослушные руки. Пытается оглядеться. Мир потерял почти все краски, звуки, ароматы. Только жёлтое пятно костра в серой пелене. Только резкие удары бубна. Только один запах.
Кровь!
Вслепую, на четвереньках он подползает к валуну-жертвеннику. Углубление в камне полно до краёв тёмной густой жидкостью. Лакать трудно, глотать тоже - такое чувство, что и губы и гортань свело судорогой. Но свежая, горячая кровь согревает онемевшие мышцы, возвращает телу силу и энергию.
Выпив всё до капли, он встаёт наконец на ноги и, пошатываясь, идёт туда, куда приказывает бубен.
Недалеко от выхода из пещеры замечает лежащее на спине тело.
Молодой парень.
Знакомое, очень знакомое лицо.
Некогда останавливаться, некогда вспоминать.
Бубен грохочет.
Надо идти.
***
Ноги вязнут в раскисшей прибрежной глине. Серая пелена так и не рассеялась до конца, не хочет показывать мир во всей его полноте. Хорошо различим лишь яркий круг висящей над котлованом луны. Её холодный, мертвенно-белый свет блестит на поверхности реки, на островках подтаявшего снега, на штыке часового...
Запах! Он снова зовёт, раздирает ноздри!
Часовой оборачивается. В лунном свете видны белки его выпученных от ужаса глаз. На бледном лице - чёрный провал разинутого в неслышном крике рта.
Сдёргивает с плеча винтовку, целится.
Искристая вспышка. Толчок в грудь.
Ни боли, ни даже простой щекотки. Нет причин замедлять шаг. Вперёд, только вперёд. Ведь именно этот человек с винтовкой - источник одуряюще вкусного запаха. Ещё одна вспышка. И ещё...
Часовой роняет бесполезное оружие, пятится назад. Оскальзывается на влажной глине, падает навзничь.
Теперь он никуда не денется. Остаётся только сделать последний шаг вперёд. Рывком броситься на лежащего. Прижать его к земле. С наслаждением вгрызться наконец в хрипящее горло, рвать зубами податливую горячую плоть...
И только потом, оторвавшись от изъеденного трупа, увидеть в его непомерно расширенных застывших зрачках своё отражение - разбитое о камни порога жуткое лицо утопленника.
***
Бум. Бум. Снова стучит в ушах бубен.
Луна щерится с небес, заливает котлован призрачным светом. Серая пелена наконец исчезла. Теперь ясно видны бараки рабочих чуть в стороне.
Он шагает, таща за собой тело часового. Старается попадать в ритм, заданный бубном. На ходу отрывает кусок ещё тёплого мяса, запихивает в рот.
Жуёт медленно, не глотает - так коровы часами перетирают челюстями травяную жвачку.
Голод исчез. Запах больше не терзает.
Бубен зовёт.
***
В бараке темно, только в самом конце прохода между нарами светит под потолком тусклая, вставленная в решётчатый колпак лампочка.
"Пометь каждого," - подсказывает бубен.
Утопленник бредёт от одного спящего к другому, мажет лбы кровавой, пропитанной ядовитой слюной смесью.
"Быстрее, - удары всё чаще, ритм всё отрывистей. - Быстрее!"
Стук заглушает все остальные звуки, не даёт слышать крики проснувшихся за спиной, топот их ног.
Он поворачивается только когда чья-то рука хватает его за плечо.
Успевает сбить с ног троих, перепугать остальных.
Но противников гораздо больше. Те, что оказались у самой стены, догадываются вооружиться составленными в углу лопатами.
Острые лезвия легко разрубают гнилую плоть мертвеца.
И через несколько минут всё кончено.
***
Малая душа Туруша, освободившись, взмывает вверх, смотрит с высоты на узкие прямоугольники бараков, зияющий провал котлована, тусклую ленту реки, лесистые холмы вдоль её берегов...
Белая тень выплывает из лунных лучей навстречу Турушу, смотрит ласково, кивает приветливо.
- Мама?!
Мать осторожно берёт его за руку. Такое доброе, такое родное, давно позабытое прикосновение.
- Если бы ты знала, как я не хочу обратно, - жалуется Туруш. - Стать бы снова маленьким, играть на лугу с жеребёнком. И чтобы ты сидела на траве, и плела венок из полевых цветов, и улыбалась, глядя на меня... совсем, как раньше...
Но она только качает головой, прижимает палец к губам.
Рядом возникает ещё одна тень. Туруш узнаёт прабабушку Айлу. Старая шаманка властно манит за собой, указывает на излучину реки, на темнеющую над берегом пещеру.
Юноше, спящему на каменном полу, пора просыпаться.
Малой душе надо возвращаться на своё место.
***
Лопата с усилием входит в тёмную глину, подхватывает тяжёлые комья, плюхает на носилки. Тонкий первый снег растаял давно, день сырой и хмурый. Турушу жарко, пот ручейками сбегает по спине. Он старается не думать ни о чём, кроме работы, отмахнуться от непрошеных мыслей. А они, как мелкая лесная мошка, назойливо мельтешат, донимают, не отстают.
Почти две недели прошло с той ночи. Туруш помнит, как шёл за Уктабаем в пещеру, нёс связанного козлёнка и топливо для костра. Помнит, как трещали в пламени принесённые дедом сухие травы, наполняя воздух горьковатым дымом. А дальше - жуткий, тяжёлый, мутный сон. Или не сон? Туруша мучают страхи, терзают кошмары... Деда спрашивать боязно, а кроме него, кто знает правду? Наверняка известно только, что часового задрал то ли медведь, то ли волк. И что в одном из бараков все легли спать здоровыми, а к утру метались в горячке и вопили так, словно стаи тёмных духов пожирали заживо их истощённые работой тела.
Сначала думали, что их гнилая лихорадка подкосила, а то и тиф.
Однако к исходу третьего дня болезнь пошла на убыль так же стремительно и непонятно, как и началась. Люди очнулись, пришли в себя. Снова застучали кирки и лопаты, заурчали машины. Не было ни слухов, ни разговоров о зарубленном ночью ходячем мертвеце. Однако пережитый ужас никуда не ушёл - рваными клочьями серой пелены плавал над головами, заслонял солнечный свет.
Жена Большого Человека, говорят, недовольна отсрочками - требует поскорее поставить над рекой волшебную мельницу. Видно, не по душе ей сидеть вечерами одной в темноте, чувствовать, как бродит вокруг бесприютная тень Ынжынера.
Ольга опять приходила в аил, уговаривала людей поработать на стройке. Сказала, Чтущие дадут за это денег. Деньги всегда нужны, но мало кто согласился. Туруш сам не пошёл бы, да отец велел. Вот и приходится копать сырую глину да искать ответы на вопросы. Можно, конечно, сходить проверить, лежит ли ещё утопленник под гнилыми ветками плавника. Но Туруш никогда на это не осмелится.
Страшно ему, ох, как страшно...
***
Всё чаще выгоняет Юлген на небо стада тяжёлых туч - вот-вот укроет землю снегом по-настоящему.
Туруш поглядывает на тучи, гадает, успеют ли Чтущие закончить работу до зимы.
Народу вокруг прибавилось - Ольга и сама пришла помогать, и учеников привела из тех, что постарше.
Байныс тоже среди них.
Все заняты делом, по сторонам не смотрят.
Глухой, ритмичный стук бубна заставляет людей оторваться от работы, распрямиться, повернуть головы. На дальнем краю котлована пляшет и выкрикивает заклинания старый Уктабай. Туруш видит целый рой духов, собирающихся вокруг щуплой, согнутой прожитыми годами фигуры деда. Тёмные, стремительные, летят они на призыв шамана, выстраиваются за его спиной в неровную, колеблющуюся в такт ударам цепь.
Уктабай начинает быстро выбивать одному ему ведомый сигнал. При первых же звуках нового ритма работающие на дне котлована недавние больные застывают на месте. Их малые души вылетают из тел, послушно мчатся на стук. А тёмные тени, призванные шаманом, бросаются на обездушенных людей, усаживаются им на плечи, плотно обхватывают ладонями глаза.
Кровь!
Они пришли за свежей кровью!
Туруш бросается к Байныс, тянет прочь - лишь бы отошла от края, лишь бы не увидела, как там, внизу, осёдланные духами слепцы разбивают кирками и лопатами головы в панике карабкающихся вверх часовых.
- Ну что же вы?! - кричит Ольга тем охранникам, что стоят наверху. - Стреляйте!
Те смотрят растерянно - там, на дне, всё смешалось в одну хрипящую, окровавленную массу.
- Да не в них!
Ольга выхватывает наган. Навскидку, почти не целясь, палит в Уктабая.
Cтарик складывается пополам, роняет бубен в котлован.
В наступившей тишине люди и духи, замерев, следят за его падением...
***
Убить шамана - к беде. После смерти он будет мстить до тех пор, пока не погубит всех в роду обидчика. Только сам повелитель Эрлих может справиться с одержимым духом, запереть его в подземном царстве, не пускать на землю.
Но мало кто из ныне живущих умеет вызвать Эрлиха и остаться при этом в живых. А уж упросить его помочь и вовсе почти никто не способен.
Потому-то дух застреленного Уктабая бродит без помех по берегам почти замёрзшей реки.
Ещё один отрезанный день упал за горизонт. Вместо круглого диска луны висит над утёсами тонкий, истаявший месяц.
На дне котлована, под слоем земли, лежат убитые.
Там лежит тело старого шамана.
Туруш очень устал, но не может спать. По ночам является во сне разгневанный дед. Требует найти бубен, завершить начатое.
Тот, кто знает ритм ударов и заклинания, способен призвать на помощь тёмных духов, заставить их поднять мертвецов из могил.
Малая душа Туруша хранит память о том, как гремел-рокотал бубен той страшной ночью, когда утопленник загрыз часового. Дед подскажет нужные слова, ладони сами отстучат ритм, - и земля зашевелится, полезут из неё слепые, безглазые трупы, готовые на всё ради глотка свежей крови. Вскарабкаются по утёсу, обрушат стену вокруг посёлка Чтущих. Убьют всех чужаков, убьют светловолосую.
Тогда исполнится месть Уктабая, и некому будет достроить колдовскую мельницу, и вернётся установленный веками порядок.
И всё будет по-старому.
Туруш смотрит на блестящий в небесах серп.
Каждый месяц ночная тьма поедает луну, и каждый месяц та вновь отращивает сияющую плоть на своих круглых боках. Что было раньше, свет или тьма?
Осенью снег укрывает траву, весной трава пробивается из-под снега. Что было раньше, весна или осень?
Что, если и старые порядки и новые законы на самом деле не стары и не новы, а подобны временам года, ночи и дню? Вечно бегут по кругу, сменяя друг друга и возвращаясь опять на тот же круг?
И нужна ли им для этого помощь людей, нужны ли кровавые жертвы?
Туруш вспоминает рассказы деда о подземном царстве. Что ж, может, Эрлиху жертвы и нужны.
Тогда пусть возьмёт их сам. Пусть мироздание само решит, что должно уйти, а что - остаться. А Туруш не хочет мстить. Не хочет никого убивать.
Он отказывает деду.
Однако Уктабай не желает отступаться - тень его скользит над речным льдом, швыряет в промоины горсти злых мыслей, втолковывает водяному духу, как ответить оскорблением на оскорбление.
Не нужна теперь старику помощь Туруша. Новый союзник, - хозяин порога, - сам прогонит непрошеных гостей.
"Уходи! - велит бывший шаман внуку. - Возвращайся обратно в аил!"
Туруш поворачивается, бежит к времянкам, где ночуют его соплеменники - негоже спасаться одному, надо и их разбудить, увести подальше.
За спиной сердитый поток всё громче бьётся хребтом об ледяную кору.
Трещат перемычки.
***
Утром в аил приходят Чтущие, приказывают собирать сходку. Велят позвать всех, кто работал на стройке, - даже женщин, даже юнцов. Пытаются дознаться, почему люди вдруг среди ночи ушли от реки. Часто звучит новое, непонятное слово - "авария".
Все молчат.
И вдруг из задних рядов, оттуда, где стоят рядом с Ольгой работавшие на стройке школьники, звонко кричит Байныс:
- Это Туруш всем сказал, что надо уходить! Беда, сказал, близко!
Страх в голосе Байныс... Но не мести извечных боится она, и не гнева предков, а того, что из-за родства с внуком шамана рухнут все её планы, не сбудутся мечты. Не будет ни города, ни училища, и без неё уедут трамваи. И опять не останется в жизни другой дороги, кроме замужества с противным стариком. Потому и торопится Байныс выкрикнуть всё, что знает, пока кто-то другой не опередил. Ей очень жалко себя и совсем не жалко сводного брата - разных матерей дети, неблизкая кровь. А слепленные когда-то Турушем глиняные свистульки, выструганные из деревяшек куклы, принесённые с базара леденцы давно забылись. Кто же помнит такие мелочи?
Чтущие переглядываются, переговариваются между собой. Кто-то произносит ещё одно непонятное слово - "диверсия".
Туруша окружают, уводят из аила.
От резкого ветра на глаза наворачиваются слёзы. Гнутся к земле голые прутья кустов, летят вдоль троп клочья сухой травы.
В воде затопленного котлована отражаются рваные тучи, быстро бегущие по серому небу.
Плавает среди сора шаманский бубен.
Снова, как той страшной ночью, смотрит на Туруша винтовочный глаз.
И всё повторяется.
Искристая вспышка.
Толчок в грудь.
И на этот раз обе души, и большая и малая, слившись в одну светлую, невидимую живым тень, взмывают над утёсами, летят всё выше, выше - туда, где на зелёных лугах Юлгена можно вечно играть с жеребёнком и смотреть, как мать плетёт венки из полевых цветов.
Лишь иногда пробьётся к небу тоскливо-протяжный зов Уктабая, заставит взглянуть вниз.
Там по скрипучим половицам старой школы бродит дряхлая Байныс.
Зажигает маленькое солнце в горнице со стеклянными ящиками и портретами на стенах.
На портретах - Большой Человек, и его жена, и Ынжынер, и Ольга.
В ящике под стеклом - старый шаманский бубен и Ольгин наган.
На реке шумит колдовская мельница, мелет в мелкую крупу солнечные лучи.
Над нею кружат светлые и тёмные духи.
Новые шаманы камлают у старых святилищ.
А на дне бывшего котлована, ставшего хранилищем речной воды, притаился укрощённый хозяин порога.