Ядне Нина Николаевна : другие произведения.

Ромка следует заветам предков

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   РОМКА СЛЕДУЕТ ЗАВЕТАМ ПРЕДКОВ

(продолжение повести "Ромка")

Новости стойбища

  
   Прошло полтора года с зимы 2007 года, как я не была у своих родных в Антипаютинской тундре. Тогда мой брат Тэтамбой Нися (Нерчу Николаевич Ядне) с семьёй своего старшего сына Дениса жил и работал в третьей бригаде совхоза "Антипаютинский".
   А весной 2009 года большая семья Тэтамбой Нися жила самостоятельным хозяйством: пасла своё собственное стадо оленей на другой стороне Тазовской Губы, где сами выбирали места кочевий, соседей на жаркое время года, когда нужно объединяться для сохранения оленей от жары, гнуса и болезней до середины августа, а потом снова жить так, как захочется, одним чумом.
   За время моего отсутствия изменилось многое: в зимнее время большая семья Ядне кочевала недалеко от Ямбурга, где продавали рыбу и оленину, на "Нулёвке" (газовый промысел) у них появились новые друзья, там купили небольшую передвижную станцию, чтобы смотреть кино, купили новый снегоход "Буран", приобрели два сотовых телефона и часто звонили нам, отправляли эсэмэски, сообщали новости, ждали новых вестей от родных из разных городов и районов Ямала. Но они - настоящие оленеводы, как их предки, кочевали по тем местам, где было много ягеля для оленей, но пастбища оленям не давали окончательно вытаптывать и немного меняли маршруты.
   А малыши-дошколята (Ромка, Яворако, Ланако, Дашка) подросли, иногда в их речи можно было услышать некоторые непонятные (для слуха тундровика) слова типа: нолёвка, эсэмэска, сотовый...
   Взрослые и дети в эту весну снова ждали гостей из городов и районов Ямала, готовили новые упряжи, хореи, нарты, ждали рейсы пантовых вертолётов, на которых могли прилететь родные, радовались предстоящим встречам ...
  

Николай Второй

  
   А в семье была ещё одна новость и большая радость: в августе 2008 года, в семье Ромка Нися и Ромка Небя (Дениса Нерчувича и Елены Владимировны Ядне) родился пятый ребёнок. Мальчик родился прямо в тундре, долго жил без имени, родные хотели подобрать самое лучшее имя для нового человечка, да никак не могли выбрать то единственное, которое устроило бы всех членов большой семьи. Если четверо малышей в семье были со светлыми лицами, но с тёмными волосами, то этот ребёнок родился белобрысым.
   Он был румяным, с карими красивыми глазками, высоким лбом, прямым небольшим носиком, пухленькими губками и с обаятельной лучезарной улыбкой, как у его отца Дениса. А сейчас, когда малыша иногда ставили на ножки, то он казался рослым для своих десяти месяцев.
   Хорошенького малыша все баюкали, носили на руках, придумывали ему разные личные песенки, пели колыбельные, целовали, угощали молоком, печеньем, варёным оленьим языком, чаем. Родные из посёлка иногда присылали конфеты и соки.
   А тогда, когда он только что родился, то родная бабушка Зоя (жена Тэтамбой Нися) новорождённого внука называла по-своему Бонько, Бонькуку, а позже малыши, гости и мы, родня, маленького беленького мальчишку называли: Николашка, Николенька, Коля-Коля-Николаша...Только зимой, перед Новым 2009 годом, родители малыша, когда приехали из под Ямбурга в посёлок Антипаюта, записали его в сельсовете: Николай Денисович Ядне.
   А тут как-то на второй день моего приезда, во время чаепития, мой племянник Денис загадочно улыбнулся и сказал мне по-русски: "Хакэ! (Хакэ - ласковое обращение к бабушке) Внук твой, Николай Второй, желает приползти к тебе, на ту сторону чума, видишь, он вытаскивает себя из своей люльки и выползает..."
   Я невольно воскликнула: "Ой, малыш действительно Николай, да ещё - Второй! Только сейчас до меня дошло то, что он настоящий Николай Второй в нашем роду!"
   И сама в шутку добавила: "Николай Второй - будущий... Император... Всероссийский..."
   "А почему бы и нет, ведь родился же в нашей семье писатель?!" - добавил с широкой улыбкой молодой отец семейства Денис Нерчувич.
   "Точно, русское имя моего отца Николай, а маленький Бонькуку - это уже Николай Второй!
   Мне очень нравится то, что вы назвали малыша именем его прадедушки!" - ответила я своему племяннику, которого сама когда-то назвала Денисом.
   Так и повелось в чуме; если Николенька плакал, то кто-нибудь из нас бежал к нему и баюкал: "Бонькуку, Николашка, Николенька, Николай Второй..."
   Я была счастлива оттого, что в семье Нерчу Николаевича и Дениса Нерчувича Ядне соблюдались преемственность поколений и уважение к славной истории нашего древнейшего рода.
   Николенька просыпался в чуме раньше всех, сначала плакал - просил кушать, а потом, увидев, что кто-то проснулся и встал, садился в своей люльке и улыбался удивительно светлой улыбкой, время от времени протягивал свои ручонки (просился, чтобы кто-нибудь взял его на руки), но все (взрослые только просыпались, а дети ещё спали) были заняты своими делами, потом малыш начинал раскачиваться, вытаскивать себя из своей люльки, и, наконец, выползал из неё, и полз из чума к выходу, прямо на улицу, чтобы поглядеть на загадочный и удивительный мир... Малыша ловили и привязывали его широким ремнём к шесту чума, давали ему игрушки, печенье или сушку, чтобы не лез к очагу, не доставал до стола, не хватал и не бросал ручонкой тарелки, чайные чашки во время еды с маленького столика...
  

Ромка приехал за Хакэ

  
   Накануне, вчера вечером, меня забросили проходящим вертолётом в первое попавшееся стойбище в тундре, на той стороне Тазовской Губы, где мог находиться чум моих родных. К счастью, я оказалась в стойбище Алексея Аседа, где хозяева, естественно, не дали мне пропасть. У нас, ненцев, в тундре любого человека привечают, кормят, поят, одевают по сезону и доставляют туда, куда ему необходимо. Это закон тундры.
   Отец семейства дежурил в стаде, а мать Татьяна - образованная и приветливая женщина, которая когда-то приехала на работу молодым зоотехником в нашу тундру из посёлка Тазовского, да так и осталась здесь (вышла замуж за Михаила Аседа), сейчас возилась со своими внуками.
   Мы с Татьяной не виделись много лет, но она по-прежнему руководила жизнью своей семьи, за несколько часов до моего отъезда рассказала много чего интересного из жизни семьи, родственников, знакомых.
   Тут же жила семья второго сына Татьяны, и её невестка Настя сразу же отправила моему племяннику Денису Ядне эсэмэску на русском языке следующего содержания: "Денис, прилетела Хакэ, приезжайте с двумя-тремя грузовыми нартами, у Хакэ много амгарей (вещей): четыре большие сумки и два мешка хлеба!"
   От моих родных срочно пришёл положительный ответ о прибытии вечером после вечернего загона оленей в стойбище (у оленей есть свой режим дня).
   В чуме Аседа были гости, раза три пили чай, беседовали, потом переставили чум на новую сухую площадку, хозяйка снова стала разводить огонь, чтобы сварить мясо, но в это время кто-то из мужчин на улице сказал: "На большой сопке вижу две упряжки, которые стремительно летят уже по склону сопки, к реке!"
   Я вышла на улицу и увидела то, что со склона ближней соки спускались две упряжки оленей, на одной нарте был виден человек, а другая упряжка летела легко и быстро, и на ней будто бы никого не было.
   "А где же хозяин второй упряжки? Что, олени сами по себе бегут?" - гадали, переглядываясь, мужчины и дети.
   "Да это же ребёнок на нарте, его просто не видно! Он же маленький. Это Ромка так быстро ездит! Наш Ромка! - радостно воскликнул Алексей Аседа.
   Через несколько минут около чума остановились две упряжки. Одной упряжкой управлял Ромка Нися (отец Ромки - Денис), а второй - Ромка.
   Ромка лихо соскочил со своей нарты, взял под уздцы передового оленя правой рукой, а левой держал свой неотёсанный хорей без наконечника, остановился и привязал передового, мощного оленя к своей нарте. Отец Ромки привязал свою упряжку к нарте, подошёл к группе мужчин, поздоровался с каждым из них за руку и радостно сообщил мне: "Хакэ! (Нюр сит хосая! (Дорогая бабушка! Внук твой приехал за тобой!")
   Ромка, заметно подросший мальчик, за время, пока я его не видела эти полтора года, был одет в старенькую летнюю малицу, подпоясанную широким кожаным ремнём, который был украшен... разными пуговицами.
   Обут был в резиновые сапоги. Только лицо мальчика сияло радостно, глазки скрылись в улыбке, беззубый рот что-то пытался сказать...
   Я подошла к Ромке, расцеловала его в обе щёчки, в носик, обняла и подала тут же плитку шоколада. Он развернул плитку, стал медленно откусывать, и глаза его сияли от лёгкого смущения и счастья встречи со мной. Ромка Нися сказал: "Я хотел ехать за Хакэ один с двумя грузовыми нартами, но Рома очень сильно захотел привезти свою бабушку в чум. Он даже от чая отказался перед дорогой, очень торопился и сказал: "Папа, поехали скорее за нашей Хакэ, она же ждёт нас там!"
   Все зашли в чум, стали пить чай. Мужчины делились новостями: чьи олени заблудились и пришли в другое стадо, кто с кем проведёт лето, какие маршруты можно использовать, что нового в том или ином стойбище...
   После чая мужчины беседовали, полулёжа на постели, как обычно бывает в чуме, пока хозяйка убирает со стола. Ромка лежал на боку с краю, как подобает мужчине-ненцу...
   Настала пора готовиться в дорогу. Мои амгари (вещи) погрузили на нарту Дениса, а мне приготовили место на нарте Ромки. Я уже полтора года не управляла сама упряжкой, и тут нужно было полностью довериться Ромке. Почему-то в эти минуты я стала сомневаться в решении Дениса посадить меня к Ромке. Передо мной стоял маленький мальчик, а дорога была дальняя и трудная: с кочками, сопками, реками, крутыми подъёмами и спусками, густыми кустарниками. Ведь с прошлого приезда я отказывалась ездить самостоятельно, потому что после падения с нарты я повредила ногу. Сейчас твёрдо решила быть только пассажиром.
   Ромка Нися словно угадал мои мысли, и, добродушно улыбаясь, спросил: "Хакэ, ты сомневаешься в способностях Ромки? Рома - настоящий оленевод, вот увидишь, всё будет хорошо!"
   Я уселась на нарту, Ромка повёл свою упряжку, а Алексей Аседа умело направлял наших резвых оленей, чтобы они не кружились на одном месте.
   Ромка вскочил на нарту, свистнул, как следует, и упряжка из четырёх отборных быков помчалась вниз к густому кустарнику и реке. Впереди на бешеной скорости ехал Ромка Нися (Ромкин папа) и изредка поглядывал назад, на нас. Я крепко держалась за тонкие верёвки, которыми привязали шкуру к нарте.
   Мы ехали быстро, Рома был серьёзен и озабочен тем, чтобы я не свалилась с нарты при подъёмах и спусках по холмистой тундре. Но недаром я родилась в тундре, и навыки, усвоенные с молоком матери с детства, мигом овладели мной и я, успокоившись, уже свободно сидела на нарте и любовалась весенней тундрой. Была белая-белая ночь. Воздух был чист и прозрачен. Солнце было ещё высоко, но оно и не собиралось заходить, потому что были самые длинные белые ночи (было двадцать второе июня), а тундра, только недавно освободившаяся от последнего снега, начала оживать: на сотни километров простирались долины или сопки, реки и озёра, кое-где бурая земля стала зеленеть, пахло багульником, было очень тепло и светло. Всю дорогу вокруг оставались сверкающие озёра, болота, белые лёгкие облака в синем небе, бескрайние и безлюдные просторы родной тундры давали мне ощущение полёта и моя душа действительно пела... Если кто из городских и сельских ненцев (да и людей других наций) никогда не был в тундре в это время, то непременно советую поехать и окунуться в эту красоту, полную гармонии природы и человека, ощущение полёта души, хотя для моих спутников это было обычным привычным явлением, которое окружало их ежедневно и всю жизнь. Безмолвная ночная тундра. Это было что-то сказочное.
   Ничего подобного, как в это время в тундре, я никогда и нигде не видела.
   И в это время ко мне пришли первые строчки новой ненецкой (личной) песни "Сив Ядне" ("Семь Ядне"), которую я позже изложила на бумаге для потомков. Почему-то именно на моей родине, во время касланий (переездов) на оленьей упряжке, приходят в голову иногда стихи или песни на ненецком языке. Это глубоко личное и только близкие родственники знают мою песню.
   Ромка почувствовал моё настроение, спокойствие и стал рассказывать свои истории за этот год, что я не была у них в тундре. Он излагал свой взгляд на этот мир, делал свои выводы, а потом тихонечко подгонял своих оленей и поговаривал: "Лево-лево, право!"
   Вдруг он спросил меня: "Хакэ, лево-лево, право! - тикы амгея?" ("Бабушка, "лево-лево, право!" - что это такое?)
   Я по-ненецки объяснила ему где "лево", а где "право", но сказала ему о том, что олени-то не знают русского языка, хотя, по-ненецки, ты можешь действовать на них своими вожжами и хореем, поворачивать их налево или направо.
   Мы ехали долго, несколько часов, раза три делали остановку, дорога была трудной, но Ромка отлично справлялся с упряжкой из быстрых и сильных серых быков.
   Потом он стал рассказывать, как рождались весной первые суляко (оленята) и как они, дети, радовались очередному белому или пёстрому суляко.
   "Нгоб падвы суляко Хакэ ты нгэбта тара! Тарем Ирикэми, Тэтамбой Нися, тадкад мань атями мась". ("Один пестрый красивый суляко должен быть оленем Нины Хакэ. Так сказали мой дедушка Тэтамбой Нися и мой папа") - промолвил Ромка.
   Я заметила то, что Ромка очень хорошо разбирается в местности, замечает разные приметы дороги, по которой мы приедем в свой родной чум.
   Ромкин папа на какое-то время остановился, достал бинокль и стал разглядывать местность, где-то далеко на горизонте заметил отбившееся стадо чьих-то оленей, потом повернулся в другую сторону с биноклем и сказал: "Тедав харти нгэдалыди! Ромка, мял харт ход!" ("Теперь езжайте сами! Ромка, ты сам найди дорогу к чуму!")
   После короткого отдыха, Ромка погнал своих оленей пуще прежнего, постоянно бил их спины своим хореем, мы быстро спустились на очередную низину, переехали через густой кустарник ольхи, а когда медленно поднялись наверх, на высоту, то Рома сказал мне: "Хакэ! Такы мями нгадимя! (Бабушка! Там вдали показался наш чум!")
   Впереди на горизонте, на небольшой сопке появился одинокий чум. Мы ехали уже по сплошной ровной местности, и я расслабилась, молча любовалась природой, вспоминала своё счастливое и коротенькое, как северное лето, детство в родном чуме и своих любимых родителей...
   Наступало раннее утро. Красота вокруг была такая, что дух захватывало: большое красное солнце уже стало подниматься снова, чтобы светить на всю мощь во Вселенной, а красно-багровые, жёлтые полоски солнца придавали одинокому чуму таинственности, в природе всё вокруг готово было проснуться, воздух уже начал прогреваться, запели маленькие птички, журчали недалеко ручьи, а вдалеке сверкало множество озёр разной величины... Казалось мы были одни на этой Вселенной...
   Вокруг была такая торжественная тишина: лишь изредка, откуда-то (как будто из-под полозьев нашей нарты) вылетала какая-нибудь рябая куропатка, она квакала и садилась недалеко. Рома говорил: "Хоркы тюкона пидяда таняраха, пуна нгани пырдари тута!" ("У этой куропатки тут где-то находится гнездо, когда мы уедем подальше, прилетит обратно!")
   Как только мы подъехали к нашему чуму, из которого сначала выбежали несколько собак с лаем, на улицу вышла женщина и смотрела на нас.
   Это была Ромка Небя (Ромкина мама - Елена). Она смущённо улыбаясь подошла к нам, поздоровалась, обняла меня и сказала, глядя на сына: "Рома тарси сава нгацэкы. Хакэмта мяканда харта тэврада! Ельце пирнгада! (Рома очень хороший мальчик. Сам привёз Хакэ в свой чум. Рома многое уже умеет!")
  

Ромка - настоящий помощник

  
   А Ромке, старшему сыночку Дениса и Елены, в апреле исполнилось семь лет, и он стал настоящим помощником отца и матери, дедушки в сборе и отправке оленей в нужном направлении, ловле оленей для работы в аргише или упряжке, сборе вещей перед касланием, постановке чума на новом месте, добыче дров и воды, на охоте, на рыбалке и в других делах. Ромка понимал, что он самый старший из детей, и старался изо всех сил быть похожим на своего отца или дедушку Тэтамбой Нися: после завтрака надевал старенькую рабочую малицу, подпоясывался широким ремнём, который сам украсил из старых пуговиц разных размеров, наматывал портянки, обувал лёгкие резиновые сапожки и выходил вместе с мужчинами для работы с оленями, прихватив с нарты свой тынця (аркан). Он часто ловил своим арканом оленей с крупными рогами, на кого указывал его отец или приводил к нартам тех быков, которых отлавливали папа или дедушка, привязывал оленей к нартам. Мальчик за полтора года вырос, стал серьёзным. Но после того, как заканчивались работы с оленями, которых он часто с помощью своего пса Тобика отгонял в нужном направлении, Ромка становился беззаботным и играл с двоюродным братом Ясавэем, родным братиком Яворако и сестрёнками Ланой и Дашкой в подвижные и весёлые игры: первые дни мальчики бегали со змеем, привезённым мной, делали луки и стрелы, гоняли мячик, обследовали уже который раз местность вокруг, искали гнёзда птиц с яйцами, в которых обязательно оставляли одно или два яйца гусям, уткам или куропаткам. Маленькие девочки Лана и Дашка чаще нянчились с братиком Николашкой, играми в куклы, смотрели, как работает мама: варит, моет, стирает, шьёт одежду, ходит за дровами, выделывает шкуры и лапы для зимней одежды, кормит и качает малыша, разделывает оленя, рыбу, помогает мужу в сборе оленей. В тундре каждый член семьи чётко знает свои обязанности...
   Как-то их отец, Ромка Нися, с ночного дежурства привёз большие лебединые яйца, а Ромка сразу же спросил: "Атя, сарнюм таняна хаесан?" ("Папа, а ты оставил в гнезде хоть одно яйцо?") Папа ответил Роме: "Я оставил два яйца!" Рома успокоился и выбежал на улицу из чума, чтобы подремонтировать свой лук с птичьим пером, так как они с Яворако решили сегодня обследовать места за большими озёрами далеко от стойбища.
   Позже Аромако, Яворако и Ланвэй (так часто мы называем их ласково детскими прозвищами) собрали большие пластмассовые бутылки и пошли к озеру за водой. А оттуда, Рома, как старший, тащил две пятилитровые бутылки, наполненные водой и перевязанные верёвками через плечо, ему было тяжеловато, но он упорно поднимался с берега озера на сопку, чтобы идти по рыхлой мягкой земле к чуму. Иногда он останавливался, чтобы передохнуть, подождать шестилетнего Яворако и пятилетнюю Ланвэй, которым было тяжело тащить большие бутыли с водой.
   Днём, за очередным чаепитием, Ромка обратился ко мне: "Хакэ, пыдар ядэрманць нянани тутан? Тохона маси халя таня! Халям пюртани, сидни тадтангунава!" (Бабушка, ты пойдёшь с нами гулять к озёрам? Может рыба там есть. Ты будешь фотографировать, как мы будем ловить рыбу!")
   Дети в тундре, когда уже привыкнут к фотоаппарату, любят, когда их снимают и всегда хотят посмотреть себя на экране. Я часто езжу с фотоаппаратом и делаю снимки для своих новых проектов.
   Яворако выскочил на улицу, потом зашёл в чум с самодельной удочкой, которую их папа смастерил ещё вчера, и сказал: "Хакэ, тюкор манет! Халям хадангува!" (Бабушка, видишь это! мы обязательно выловим рыбу!")
   Вторую половину дня Ромако, Яворако и я долго ходили вокруг двух больших озёр, но выловили только несколько маленьких рыбок для щенят Тобика, Пуру и других собак. Среди многочисленных собак я несколько дней не видела своего любимого пса Шарика, который всегда подходил первым ко мне, обнюхивал меня, ласково глядел на меня и вилял хвостом от радости...
   А тут как-то Ромако сказал: "Хакэ, пыдар вэнекор, Шарикар, нгули вэсэймась, тад тикад харта пэдаран хэвысь, юхусь!" ("Хакэ, твой любимый пёс Шарик сильно состарился и одряхлел, потом сам ушёл, видимо, ночью в тундру, и... потерялся!")
   Я вспомнила древний обычай тундры: старый одряхлевший пёс, который уже не способен работать, сам уходит из чума умирать в тундру, чтобы не доставлять хлопот своим любимым хозяевам. Говорят, так мудро поступил прошлой зимой и мой любимый старый пёс Шарик.

"Земляные собаки".

Или "Хочу играть!"

  
   На следующий день мы каслали (переезжали на новое место). Пока Денис приводил стадо оленей к чуму, мы складывали и привязывали на грузовые нарты последние амгари (барахло).
   Ромин дедушка, Тэтамбой Нися, долго смотрел на горизонт и произнёс, как всегда, тихо: "Я вэнеко нгули нгока, нумда ядэмта! Мерку Яптонгэ нгысын тэва тара! Тарем тына лэтрангуна...") ("Земляных собак очень много - значит, будет жара. Нам скорее нужно прикаслать к стойбищу Яптунай! Общими силами нам легче будет сохранить наших оленей...")
   "Ирикэ, хаман? Я венэко амгея? Хына? Вэнеко юнгуню! Маньрина вэнонаню!" (Дедушка, что ты сказал? Что такое земляные собаки? Где? Много собак нет нигде! Тут только наши собаки ходят!" - озабоченно, наперебой, Яворако, Ланвэй и Ромка спросили у своего дедушки.
   Дедушка добродушно улыбнулся, посмотрел на малышей, наклонился к ним и указательным пальцем показал далеко на горизонт: "Такы ти мэна! Нув ед маниейда, я вэнеко ти сюрберта!" ("Вон они земляные собаки, их очень много. Видите мелкие-мелкие дрожащие чёрные волны на горизонте, между землёй и горизонтом, они будто как мелкие букашки, быстро бегают и их очень много!")
   Ромка, Яворако и Ланвэй долго смотрели на горизонт, наблюдали и, наконец, поняли, то есть увидели, как быстро мелькают на горизонте так называемые "земляные собаки".
   Дети долго о чём-то рассуждали и обрадовались тому, что сегодня вечером мы присоединимся к стойбищу Яптунай и Салиндер, а там много ребятишек и будет с кем играть и бегать по тундре.
   Ромкин папа привёл стадо оленей, сделали загон для ездовых быков, потом мужчины стали отлавливать арканами тех оленей, которых нужно дрессировать и заставлять заходить в загон. В аргиши запрягли быков, остались последние приготовления к дальней дороге. Тут Ромка Нися заметил, что основная часть свободных оленей двинулась в сторону реки, куда нельзя их пускать, потому что за рекой, за большой сопкой находится стойбище Питерского (прозвище Юрия Вэлло и его братьев, которые не хотят иметь жён и ведут своё хозяйство сами: содержат стадо своих оленей, устанавливают и разбирают чум после переездов, выделывают шкуры, шьют одежду, принимают гостей, готовят еду и т.д.)
   Денис вёл диковатого сильного быка к аргишу, как вдруг крикнул сыну: "Рома, Тобиканд ня тыди салради! Мерку хань!" ("Рома! Ты беги и останови кучу отбившихся оленей и пригони сюда! Быстро бери Тобика и ... вперёд!")
   Ромка быстро помчался за отбившимися оленями, впереди него бежала чёрная собачка. Мальчик и щенок были так малы, что вскоре их не было видно в густых зарослях ольховника. Наконец, пёс Тобик обежал кучу отбившихся оленей с той стороны и пригнал назад по команде своего маленького хозяина.
   Я стояла около нашей, с Ромой, нарты и наблюдала за тем, как идут дела.
   Ромка быстро примчался к нарте, порылся в больших карманах своих широких брюк, сшитых утром его матерью из старых камуфляжных штанов отца, достал что-то и стал раскладывать на сиденье нарты: маленькую разбитую машинку, какую-то железную пластинку, колёсико и ... ненецкую куколку из клюва гуся. Быстро стал их перебирать, играть, переставлять, что-то наигрывать себе под нос, забыв о том, что надо быть наготове к отъезду, потому что его дедушка Тэтамбой Нися стал уже выправлять свой аргиш, чтобы двинуться, как ведущему, от старой стоянки в дальний путь.
   "Боже мой! Это же ребёнок, маленький ребёнок, который каждую минуту хочет играть! А мы, взрослые, даём ему постоянно какие-то поручения! Какую-то работу! И что-то ещё требуем от него! А он, этот маленький мальчик Ромка, изо всех сил старается помочь папе, маме и дедушке! И отлично справляется с любым поручением отца. Но как хочется ему играть!!!" - с умилением подумала я, наблюдая, как урывками между делом, играет семилетний малыш на своей нарте, забыв совсем об обязанностях каюра.
   "Ромако, мюд нгэдалайд! Сянакуд сюран. Яптонгэ нгысына нгацэкы ня сянакуин!" (Ромако, аргиши тронулись в путь! Сложи свои игрушки. В стойбище Яптунай будешь играть с ребятишками много дней!") - ласково сказала я Ромке.
   Рома быстро сложил игрушки в большие карманы своих широких брюк, крепче затянул свой ремень на малице, взял хорей, отвязал верёвку передового оленя от нарты и повёл упряжку из четырёх здоровых быков вслед за последним аргишом. День был замечательный. Ромкин дедушка вёл свой аргиш по болотам и низинам, а иногда по сохранившемуся редкому снегу так, что олени шли легко, в пути мы сделали три остановки, и каждый из нас с нетерпением ждал встречи с жителями стойбища Яптунай и Салиндер - родственников Ромы со стороны его матери, одним словом, нашей роднёй.
  

Будни жителей стойбища трёх чумов

  
   Впереди показалось стойбище из двух чумов, ехать осталось километра три, как Рома остановил упряжку и предложил мне: "Хакэ, мани Ясавэй ня ядангуни. Пыдар харт нгэдалю!" (Бабушка, мы с Ясавэем будем идти пешком, а ты сама управляй упряжкой!") Чудесная солнечная погода - великолепное настроение! Дети пошли пешком, а я ехала сама на своей упряжке и любовалась широкими просторами тундры, стадом оленей, раскинувшимся по холмам и берегам речушек и озёр, ослепительным солнцем, голубизной неба ...
   Только позже до меня дошло то, что Рома хотел, чтобы люди из стойбища Яптунай видели, что Нина Хакэ всё ещё сама управляет оленьей упряжкой.
   Мы медленно поднялись на возвышенность, где стояли два чума, тут я слезла с нарты и вела свою упряжку мимо чума Яптунай и люди (мужчины, женщины и дети) радовались нашему приезду, выходили из чумов, встречали, бежали навстречу, распрягали наших оленей, сразу же приглашали в оба чума на горячий чай и угощения. Я заглянула в чум своего племянника Ивана Салиндер, где никого не оказалось, но чайник ждал гостей на огне. Дело в том, что в тундре нельзя проходить мимо чума, что находится по пути. Это знак неуважения к хозяевам. Позже в чум Ивана и Нонны зашли все наши остальные спутники и стали пить чай. Я сразу же направилась дальше и зашла в чум Яптунай. Немного волновалась, ведь я более двадцати лет не была в чуме Амы Яптунай. На левой стороне, недалеко от входа, на постели лежала пожилая женщина в тёплой ягушке, встреча с которой была для меня важнее всего. Это была Ама - мать большого семейства, самый главный человек семьи Яптунай. Я сразу же подошла к ней, наклонилась, обняла её, поцеловала в щёчку и сказала: "Неякэ, тахав сит манеманць тоодм!" (Дорогая моя тётя, наконец-то я приехала, чтобы увидеться с тобой!")
   Ама - от ласкового слова "мама" по-ненецки, которое закрепилось за ней пожизненно для её детей, внуков, правнуков и всех родственников, которые так любили и любят свою маму, бабушку и прабабушку, увидев меня, расстроилась, присела и сказала: "Сейми маи сит нгани манець! Товамд нгана намдавась". ("Сердце моё радуется, я ещё раз увидела тебя! Я долго ждала твоего приезда, хотя слышала, что ты в своём чуме уже несколько дней!")
   Голова у Амы была вся белая, седая, на лице была печать скорби и горя, она уже почти не ходила, но порядок в своём чуме держала, внуки и правнуки слушали все её просьбы и указания, потому что её авторитет в семье до сих пор был непререкаем.
   Но следы былой красоты женщины остались на лице и во всём её облике: вьющиеся волосы обрамляли красивое бледное лицо, тёмные глаза немного потускнели, но взгляд был острым, память ясной, сохранилась гордая осанка.
   Тут же собралась вся семья Яптунай: внуки Амы - крупные молодые люди: Радик, Виктор и Алексей, их жёны, дети, мать и другие гости). Молодые хозяйки тихо хлопотали у очага, готовили халю (рыбу) и чай. Сели за столики. Разговоров было много. Тут Ама (наша родственница по материнской линии) чётко, как всегда, сказала: "Няхавами тамна харта ханм мэта не! Ёльце сава!" ("А наша Нина всё ещё сама ездит на упряжке! Она ведь ещё молодая! Как это здорово - ходить на своих ногах и управлять самой упряжкой! Молодец!")
   Потом старая женщина вздохнула и печально добавила: "Ныхыми нюхнани хаись. Амгэ нюни пуд иле хаидм? Сими ханабта тарась!" ("А у меня уже сил нет ездить самой, внуки возят. Последние мои силы ушли зимой вместе с моим единственным сыном! Почему такая жестокая жизнь? Я осталась жить после своего ребёнка! Лучше Бог прибрал бы меня вместо моего сына...")
   Дело в том, что зимой Ама и её семья похоронили своего главного хозяина - её единственного сына, отца большого семейства Яптунай.
   По-ненецки, семья Яптунай была в глубоком трауре по ушедшему (Юнгумы - исчезнувший, ушедший от нас) в мир иной, хотя прошло полгода, но, чтобы совершить последние ритуалы, то есть очиститься от нечистых сил и явлений, нужен был шаман. Но ни одного шамана во всей округе Антипаютинской тундры семья Яптунай не нашла и эта проблема занимала старую женщину больше всего все эти долгие месяцы.
   Последний шаман в нашей тундре умер, кажется, ещё пять лет назад.
   Я предложила им искать шамана в Находкинской тундре, говорят, там есть.
   Через некоторое время, после приезда в стойбище Яптунай, наша семья установила справа от чума Ивана, свой большой просторный чум. С этого момента жители всех трёх чумов ежедневно встречались, ходили, когда вздумается, в гости друг к другу, угощали соседей самым вкусным, как было и есть во все времена. Никаких специальных приглашений у нас, ненцев, нет. Любой человек, зашедший в чум, должен сесть к столу и пить, если хочет, чай.
   В свободное время мужчины делали новые нарты из плавника, ремонтировали старые нарты, чинили сети, женщины выделывали оленьи шкуры и лапы, шили новые ягушки (меховая зимняя женская одежда) к зиме, дети бегали большой компанией по тундре с луками и стрелами, обследовали местность, а я незаметно делала разные снимки для своих будущих книг.
   Однажды вечером я хотела переночевать в чуме Яптунай (по обычаям предков, чтобы выразить особое уважение), но вечером, после ужина, в чум своей родни зашёл Рома, сел рядом со мной и после долгого молчания тихонечко сказал: "Хакэ, сит хосаядм, мякани хэхэни!" (Хакэ, я пришёл за тобой, пойдём в свой чум!")
   Жизнь продолжалась. Мы с Амой иногда сидели на толстых шкурах на солнышке около чума, часто вспоминали моих родителей, её родню и разные истории из жизни наших людей на рыбоугодии Тото-Яха, когда Ама была молодой красивой женщиной и работала, как и все, на рыболовецких станах выполняя государственный план по добыче рыбы для колхоза; имела семью, мечтала о будущем, растила детей...
   Чум Яптунай - это родной чум Ромка Небя (Ромкиной матери - Елены), а следующий - это чум моего племянника Ивана Салиндер, у которого жена Нонна тоже из рода Яптунай, старшая сестра нашей Елены.
   Как-то очень сильно заболела Нонна. На второй день мы все стали думать, как вызвать вертолёт, потому что сотовая связь не работала, мы были слишком далеко от населённых пунктов, чтобы вывезти больную в посёлок Антипаюта на лечение. Вспомнили, что где-то должен быть чум со спутниковой связью, но добраться туда было слишком трудно.
   А на третий день Ама предложила совершить древний ненецкий обряд, после чего болезнь от Нонны должна отступить и уйти.
   Иван Салиндер, муж Нонны, поймал сначала одного необъезженного оленя, привязал его к грузовой нарте. Потом все мужчины, под командой Ивана, стали отлавливать ещё одного оленя, которого долго никак не могли заарканить. Ромка, Димка и Ясавэй тоже ходили за взрослыми и своими арканами пытались поймать оленя, который носился быстро и убегал далеко.
   Это был диковатый, крупный и недрессированный олень.
   Наконец Иван поймал этого мощного красивого оленя и привязал его к другой грузовой нарте. Но олень был очень сильным, прыгал выше нарты, бил её ногами, фыркал, глаза сверкали бешеным огнём, рвался так, что раза два чуть не утащил за собой тяжёлую нарту с амгарями. Но человек всё равно сильнее любого зверя! Мужчины взяли верёвку, подошли к первому оленю, стали по обычаям предков душить этого оленя; вскоре его глаза стали синими и закатились, язык высунулся, он был мёртв. А до этого, пока жизнь оленя ещё теплилась, Нонна (хоть и держалась слабо на ногах) трижды по направлению солнца, прошла под верёвкой, которую крепко держали мужчины. Это - пожелание здоровья и благополучия Нонне. И вот тут я впервые в жизни увидела древний обычай своих предков: из своей священной нарты Иван принёс и возложил на нарту изображения всех Богов: Ямала, земли, неба, рек, своих предков...Потом кусочком уха забитого оленя, которое обмакнул в свежую кровь, сделал три полоски по бокам другого, живого оленя. Иван отвязал нового, священного оленя, который мигом сорвался и убежал к стаду лёгким пружинистым бегом. Это означало, что тот, забитый олень, ушёл к небесным богам и унёс все недуги заболевшей женщины, а этот, которого трижды помазали кровью, с этой минуты назван священным оленем. С этого дня нового священного оленя никто не имеет права запрягать в упряжку или аргиш. Он должен быть свободным! И быть украшением стада! Перед тем, как разделали забитого оленя, Иван кусочком уха оленя с кровью помазал лоб своей жены, мысленно желая ей здоровья и благополучия... Ещё какое-то время мужчины стояли и тянули верёвку на шее оленя в разные стороны. Все мужчины, женщины и дети пришли на пир - таков ненецкий обычай. Только Ама сидела около чума, потому что больные ноги не давали подойти к пиршеству.
   Ромка принёс своей прабабушке Ама лучшие кусочки нгаябада со свежей подсоленной кровью оленя в эмалированной миске, вскоре к ним подошла я и села рядом. Мы лакомились свежими вкусными кусочками мяса, вспоминая родных, друзей, земляков, былые времена...
   Взрослые сидели вокруг разделанной туши оленя и приготовленного нгаябада (сырое свежее оленье мясо), выпили по рюмочке коньяка, приступили к трапезе. Прошло время, к вечеру Нонна стала приходить в себя, пыталась хлопотать по хозяйству: дети хотели кушать, нужно было сварить мясо или рыбу, хотя соседи-родственники помогали все дни ей и её семье.
   На другое утро я увидела то, что Нонна встала раньше всех в стойбище и уже выносила вещи из чума на улицу для просушки. Болезнь отступила, мы все радовались выздоровлению молодой женщины, матери пятерых детей.
  

Недарма - древняя (вечная) дорога предков

   Утром следующего дня мужчины стали выправлять грузовые нарты, переставлять на другое место, чтобы потом олени легко могли сдвинуть их, а женщины и дети выносили из чума амгари (вещи). Это было условным знаком для каслания (переезжать с чумом, вещами, нартами и оленями на новое место), потому что начиналась жара, появилось много комаров и нужно было успеть к тому месту, где много ягеля, зелени, чтобы большое стадо оленей не разбежалось в разные стороны во время жарких дней и мужчины с детьми смогли бы сохранить оленей.
   Дорога была дальняя, светило яркое солнце, мы с Ромой ехали впереди за аргишом Радика Яптунай, который в этом стойбище, после смерти отца, был за старшего. Таковы традиции: он должен узнавать дорогу с закрытыми глазами, как знал всё в этой тундре его отец, а все аргиши должны двигаться за ним.
   Мы с Ромой попеременно управляли упряжкой, а бабушку Аму возила внучка Регина на упряжке из четырёх крупных резвых быков.
   Вскоре нам пришлось перейти широкую глубокую речку, каких много в тундре. Я не захотела переезжать на нарте, боясь крутых берегов и глубины реки. Тогда Виктор Яптунай - один из внуков (настоящий богатырь!) Амы, спокойно перенёс меня на другой берег реки на своей спине. Есть в нашей тундре такие силачи! Хотя мой вес в то время был "юр кыло" (сто килограммов!)
   Мужчины переправили на другой берег все аргиши женщин, детей, потом все весело смеялись над тем, как Нину Хакэ, то есть меня, переносил через речку Виктор. Вечером, когда все семьи установили свои жилища, поели свежего мяса, попили чаю со сгущёнкой, я беседовала с матерью Яптунай - Верой, женой умершего хозяина чума. Вера тихо рассказала по-ненецки то, что мы весь день при каслании с одной стоянки на другое, ехали не той недарма (широкая древняя и вечная дорога предков), а объезжали недарму и, таким образом, у нас получалась долгая и трудная дорога. Я спросила о причине таких долгих касланий. Пожилая женщина скорбно сказала: "Недарму объезжали потому, что мои сыновья не смогли ехать по той большой дороге, по которой водил аргиши юнгумы (исчезнувший). Мы, ненцы прямо не говорим, что человек умер, а уклончиво, тактично произносим: исчезнувший, ушедший от нас в мир иной. О многом им, сыновьям, говорит недарма, по которой мы ездили всей семьёй всю жизнь во главе с нашим ушедшим... Но я хочу сказать своим детям и внукам Амы о том, что рано или поздно нам придётся каслать (ездить на новое место) по той самой недарме. Объезжать недарму и землю постоянно, всю жизнь, не сможем! Просто другого пути у нас нет потому, что теперь почти все земли в тундре заняты. Сыновьям ещё трудно привыкнуть к мысли о потере, и потому они делали всё, чтобы не напоминать об этом. Но недарму, как и саму жизнь, не объедешь..."
   На новом месте все три наших чума расположились на возвышенности, дальше по низинам на десятки километров простирались длинные озёра, а за ними виднелась широкая полоса Тазовской Губы, которая тысячи лет являлась нашим главным кормильцем, источником нашей национальной пищи - белой рыбы и осетров. Пока все люди распрягали оленей, подросток Димка (сын Ивана Салиндер) и Ромка стали ездить налегке и соревноваться на своих упряжках: кто быстрее примчится к сопке, где ставили три чума. Ромка сказал мне: "Хакэ, снимай меня на фото, видишь, как я умею ездить быстро! Я приеду к сопке первым, я умею гонять оленей! Я люблю быструю езду!"
   Всё это мальчик говорил по-ненецки, а сам весело смеялся и гнал своих оленей изо всех сил. Димка был вдвое старше и обгонял Ромку, но мне пришлось объявить... ничью. Призами были только три карамельки, которые случайно оказались в кармане моей дорожной сумки.
   На другой день, после трудной работы с оленями, все мужчины и дети отправились на рыбалку и к вечеру привезли много хорошей рыбы. А женщины готовили разные вкусные блюда из свежей белой рыбы.
   Но самым вкусным блюдом для нас, ненцев, является всё же нгаябад (только что выловленная, сырая и свежая рыба: осётр или муксун). Мальчишки, Ромако и Яворако, видимо, сильно устали и свалились на постель без ужина.
   Следующие два дня жители стойбища резали панты (молодые неокрепшие рога оленей для лекарств, которые совхоз за бесценок скупает у оленеводов-частников и у своих же работников в тундре, а продаёт где-то за баснословные деньги за границу в Китай или Корею). Люди сдают панты своих оленей в совхоз "Антипаютинский" уже много лет для того, чтобы купить самые необходимые продукты до зимы. Ромако, Яворако и Ланвэй забеспокоились, они знали о том, что Нина Хакэ улетит ближайшим рейсом вертолёта в посёлок Антипаюта, а дальше в другие края.
   За день до отлёта в посёлок я нашила на красивую синюю сорочку оригинальный орнамент с символикой города Надыма (готовые орнаментированные ленты) на зимнюю малицу Ромы. А он подумал и сказал мне: "Хакэ, тюку мальця танга Яворако сыра мэимда! Манцьван асколан хантадама. Сыра ямбан тохолковнтадм. Яворако тюуна, тэхэнанда мэнгу. Ненэця манетаду. Сава мальцям, сава имбытм мэбта тара!" ("Хакэ, эту красивую сорочку зимой должен носить Яворако. Я-то уеду на учёбу в школу! А Яворако будет в тундре среди своих оленей. Его будут видеть люди из других стойбищ. Он должен быть нарядным в новой малице и красивой сорочке!")
   Это было мудрое решение Ромы. Время от времени он слышал то, что через какой-то месяц прилетит тиртя нгано (летающая лодка) и он, как и другие дети школьного возраста, улетит на нём в школу. Иногда Ромка спрашивал меня о буквах, русском языке, тетрадях, книгах и школе. Его родители имели среднее образование и иногда говорили на русском языке. Рому пугала неизвестность и в то же время велико было желание узнать как можно больше в этом мире. Все родные понимали то, что Ромка должен уехать из родного чума, из тундры в неизведанную жизнь - на учёбу в школу-интернат...
   Поэтому когда утром в наше стойбище прилетел тиртя нгано (летающая лодка), люди сдали работникам совхоза панты своих оленей, взамен им выдали продукты и посылки от родных из посёлка Антипаюта. Родственники из трёх чумов принесли для меня скромные, но очень вкусные подарки: мешки со свежим мясом и рыбой. Я попрощалась со всеми, а Ромку, Яворако и Ланвэя поцеловала в носики и стала направляться к вертолёту. Вдруг Ромка запустил свои руки за пазуху малицы, что-то быстро вытащил, протянул мне свою правую руку, и молча вложил в мою ладонь что-то тёплое... Это была маленькая ненецкая куколка... из клюва гуся.
   Доброе сердце маленького тундровичка до слёз тронуло меня. Может быть, Ромка сам ещё не знает о том, что этот его подарочек - лучшее пожелание не упускать удачу из своего чума, семьи и тундры. И ...пожелание мне здоровья, удачи и благополучия...
   Родственники, дети и взрослые, долго стояли около крайнего нашего чума, махали мне руками посреди просторной, цветущей и необъятной тундры...
  
   Постскриптум.
   В начале октября в моём доме раздался телефонный звонок. Это моя сестра Анна Николаевна Ядне сказала: "С тобой хочет говорить один человек!"
   "...Хакэ, нганиторова! Пыдар сяха тутан? Мань асколана тохолкудм. Тедари луса вадавна лаханако ехэрадм. Тохолкова сава сер! Нгопой амгерт сянакоми юнгу!" ("Бабушка, здравствуйте! Ты когда к нам приедешь? Я учусь в школе. Пока по-русски говорить не умею. Учёба в школе мне нравится. Только у меня нет игрушек!)" - тихо проговорил Рома Ядне, ученик нулевого класса школы-интернат посёлка Антипаюта.
  

Октябрь 2009 г. Надым. Нина Ядне

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"