Он был лучшим из воинов, которые когда-либо сражались на этой арене. Десятки раз он выходил на арену, не всегда один, далеко не всегда один на один, но всякий раз под восторженный рев толпы он покидал арену, оставляя противника истекать кровью на желтом песке, и не всегда эта кровь была красной.
После этого, он пил вино, причитавшееся ему и уходил в свою клетку, где оставался один. Когда стражники уходили, он доставал из-под подстилки рисунок, нарисованный им около трех лет назад, на рисунке были поля его родной земли, перечеркнутые синими лентами рек, на востоке стояли вековые леса, всходившее солнце освещало снежные вершины гор. В небе парили два горных орла, казавшиеся обычными точками на рисунке.
И когда он смотрел на этот рисунок боль и тревога отступали, тело волнами захлестывала приятная усталость, тогда он был счастлив. Настолько, насколько может быть счастлив раб, гладиатор. Теряясь в воспоминаниях он плыл в лодке, отдавшись во власть стихии и слышал тихий шепот воды, шелест травы и пение птиц. Когда воспоминания сливались с фантазиями, он раскинув крылья парил, вместе с орлами в холодном горном воздухе, окидывая земли гордым взглядом, омываемый потоками ветра. Глядя на этот мир, он был свободным, он делал все что хотел, пускал стрелу за стрелой в раскаленный диск закатного солнца на исходе дня, просто бежал по зеленому полю, догоняя смеющуюся рыжеволосую девушку, он просто был...
Когда рисунок заливал серебристый лунный свет, все было иначе, солнце оборачивалось холодной луной, река леденела, а сам он грелся около костра, слушая ночную песню волков.
И ни один стражник не хотел его тревожить в такие минуты, его взгляд смотрел сквозь рисунок, на лице блуждала улыбка, которой он улыбался много лет назад, и которая была так редка сейчас.
В минуты когда он смотрел на этот лист, он забывал что он раб, гладиатор, забывал что такое боль и страх. Он засыпал вспоминая прежние годы, свой народ, а когда просыпался, боль так мучавшая его вечером исчезала, кровь переставала сочиться из полученных накануне ран. Он прятал лист под подстилку и начинал очередной день жизни.
* * *
В этот раз бой был тяжелым, истекая кровью он еле нашел силы подняться на ноги, и подобрав меч поприветствовать толпу. Сегодня он отказался от вина и выпив воды ушел в клетку.
Как только стражники оставили его, он пересилил себя и открыв глаза приподнял край подстилки. Рука уверенно скользнула по каменным плитам под подстилку, но коснулась лишь сухой соломы. Заветного листа на месте не было. Сев, он вспомнил, что сегодня не оставлял рисунок, а взял с собой, засунув за плечевую повязку. Рука провела по плечу, но вместо повязки нащупала свежий шрам. Взвыв от досады, он обыскал всю клетку, но ничего не нашел. Его руки касались пола, глаза суетливо осматривали коридор, но рисунка нигде не было.
Когда взошла луна, и ее мягкий свет залил комнату, он уснул, вытянувшись вдоль стены.
* * *
Похороны были скромными.
Его труп не скормили львам, как поступали с мертвыми рабами. Его тело не выбросили за городскую стену, как труп прокаженного или бродяги чужеземца. Хоронили как воина, на его могиле сложили курган из камней. На самом большом было выбито: "Гладиатор-волк".
* * *
Насыпая сгустившийся от крови песок в ведро, седой Крач увидел что-то белое у дальней стены арены. Неспешно, не прерывая начатого дела, лопатка за лопаткой наполняя ведро кровавыми слезами человечества он приблизился к противоположной стене. Перед ним был лист бумаги, развернув его, Крач увидел поля, перечеркнутые синими лентами рек, горы...