Есть должности, на которых начальство не терпит принципиальных людей. Поэтому на них преимущественно протирают штаны бесхребетные амёбы.
- Тоже мне... Аналитик... От корня "анал"... Твоя работа по обработке статистических данных по экономико-социологическим проблемам народа никому не нужна. Только шишки от нее... И на хрена мне нужна такая работа... Сплошная фальсификация... И стоило из-за этого шесть лет учиться, овладевать различными методами обобщения и методиками определения социально-психологического настроения масс, их экономического положения, чтобы в один прекрасный момент все похерить. И свою совесть, в том числе, и ставить свою подпись под цифрами, указанными начальником, - думал средних лет человек, сидящий за столом, заваленным статистическими бумагами. Между его локтями, поставленными на крышку стола, лежал исписанный цифрами в табличной форме лист бумаги. Кисти его рук обхватывали большой с залысинами лоб.
Начальника статистического отдела Налимова Сергеея Николаевича, в меру порядочного, и в меру принципиального, никогда еще так издевательски не "ставили на место", как сейчас, несколько минут назад, когда начальник управления, вызвав его в свой кабинет, с ехидцей заметил:
- Я понимаю, конечно, что "Платон мне друг...", но не до такой же степени... Хлеб же вы жуете и, кстати, с маслом, Сергей Николаевич... А икорку-то к нему недурно приплачивает вам Правительство страны, не за правду-матку, а наоборот... Что там греха таить...
Чуть на выкате, глаза шефа смотрели на него жалостливо - пренебрежительно, как бы удивляясь такой неблагодарной бестактности со стороны людей, которым выпала честь отдать свой должок щедрой для них власти. Владимир Иосифович совсем недавно сменил своего предшественника, но взялся за приведение официальных статистических цифр, стекающихся в государственный институт изо всех сфер жизнедеятельности государства, очень рьяно и даже безапелляционно.
Конечно, всякая власть, стоящая у руля государства, заинтересована в положительных официальных цифрах экономики, социальной и внутренней политики, которые доводятся публично до наивного народа, избравшего ее, но во все времена верстались два раза в год два варианта состояния дел в государстве - туфтовый - для успокоения общественности, и реальный - чтобы государевым людям что-то все-таки нужно было делать. Но после государственного переворота начала девяностых годов, с приходом к власти "демократов" вот уже третий год отрабатывался только первый вариант - первый. Если предыдущий директор института по старинке делал два варианта доклада, реальный, как правило, получаемый по настоянию высших клерков по отдельному сопроводительному письму, бесследно и тихо исчезал в коридорах администрации президента, то вновь назначенный сменил всех людей на ключевых должностях и занимался откровенной фальсификацией фактов, бессовестно и, не боясь последствий.
Кстати все понимали этот подлог, но разумно молчали, ибо знали, что власть не от народа всегда выбирала тех исполнителей, которые не раздражали их правдой.
Сергей Николаевич, конечно, не был святым при коммунистах. Случалось разное... То экономику надо было "подкрасить" к очередному съезду партии, то социальную политику на селе высветить в надлежащем виде, но сейчас был полный беспредел.
- Как же так, - наивно думал он на досуге и внутренне ужасался, - Ведь имея на руках фальсифицированную информацию, невозможно принимать правильные решения на государственном уровне. Или не нужны они сейчас вовсе? Так это же вредительство и сознательное.
Эти мысли были не так далеки от истины, и они посещали не только головы здраво мыслящих людей, но и совершенно ленивых до такой работы инертных обывателей, на собственных шкурах испытывающих горькие плоды "демократии" в резком, на порядок, понижении жизненного уровня народа.
Тогда он не нашел, что сказать начальнику, а теперь, когда смотрел на его пометки красным фломастером, у него все закипало в душе.
- Надо было скомкать эти листы и бросить ему в пучеглазую физиономию, - думал он, закипая от злости, - Хватит! Это дармовое "масло с икоркой", которым покупают нашего брата, мне поперек горла, когда вся страна бедствует, кроме чиновников и нуворишей в столице. Привык всю жизнь "хвост поджимать". Пора хоть один поступок совершить...
Он порывисто встал, сверкая от злости глазами, и решительно вышел из кабинета, хлопнув дверью. Его твердый шаг, гулко отдающийся эхом в коридоре старинного института, придавал ему уверенности и смелости. Навстречу шли его подчиненные и с удивлением поглядывали на него, так как никогда не видели его в таком возбуждении. Он чувствовал себя Матросовым, бросающимся на амбразуру противника ради жизни своих товарищей.
- Сейчас я раскрою глаза этой продажной твари. Я все скажу ему прямо в глаза... В его лягушачьи глаза... Так и скажу, что он выскочка и вредитель, и что он ничего не будет в своем докладе исправлять... Потому что это правда, - думал он, раздуваясь от собственной смелости и отваги.
Секретарша начальника управления не успела вовремя среагировать на резко распахнутую дверь и встать грудью у двери к начальнику.
Налимов влетел к Владимиру Иосифовичу, как лев в клетку с трепетной ланью. Он твердой поступью подошел к столу начальника и двумя руками уперся в его стол, набрал в легкие воздуха чтобы выплеснуть в лицо то, что тот заслуживает, и вдруг понял, что Владимир Иосифович, не обращая внимания на вошедшего и не поднимая головы, продолжал что-то быстро писать.
Он смотрел на плешь начальника, и злость у него быстро улетучивалась, уступая место привычной услужливости. Вдруг в воображении у него всплыла с искаженным возмущением лицом жена и сын Мишка, первоклассник и редкий оболтус, протягивающий к нему тоненькие ручонки с мольбой на устах:
- Папа, поехали отдыхать в Турцию, как Колька со своими предками.
В этих словах он явно определил происки, вечно недовольной жены.
Потом он увидел восхищенно-жалеющие его взгляды коллег подчеркнуто вежливую улыбку его зама, давно по его наблюдениям метящего на его кресло.
- Я еще успею незаметно убраться из кабинета. А секретарше скажу, что срочно нужно было посоветоваться с уважаемым Владимиром Иосифовичем, - мелькнула в голове у него мысль, которую он моментально превратил в реальность.