Чем больше проходило времени после государственного переворота начала девяностых годов, тем быстрее моральные ценности, заложенные в её душу при социализме, меняли полярность. В её сознании под воздействии СМИ и действий властей то, что было постыдным, стало достоинством, а достоинство приобрело "не прагматичную" окраску и стало граничить с понятием "неумением жить". Если раньше ее красивая оболочка примерно соответствовала ее духовно-нравственному состоянию, и они были относительно гармоничны, то теперь находились в антагонизме.
Смещение интересов ее личности в сторону материальных ориентиров было настолько сильно, что она вплотную занялась продажей себя замуж по Интернету. Она подобрала соответствующие фотографии при проведении каникул на Черном море, за чтением книг, чтобы подчеркнуть свой интеллектуальный уровень, составила краткую, цветастую справку о себе, объявление о "желании выйти замуж за состоятельного американца" - и разместила их в Интернете.
- А что, - думала она, - Сергей, хотя и хороший парень, любит меня, но быть женой простого инженера - это для меня недобор. Да и мне всю жизнь стоять у плиты, стирать пеленки - распашонки нет никакого резона. Хотя он и нравится мне... А может быть, даже и я люблю его. Но вон по ящику показывают модели... Да они и в подметки мне не годятся, при моих-то пропорциях, красоте и образовании.
- Танька, ты что, дура? - не понимала ее лучшая подруга Светка, - По телеку показывают красивую жизнь для простушек. Ты переключи ящик-то на государственный канал и посмотри, что делают с нашими бабами за кордоном... Ужас. Ты же говорила, что Серегу любишь, да и он по тебе с четвертого класса сохнет. Неужели разлюбила? Ох, и дура ты, Танька. От добра добра не ищут.
- Не знаю... Может быть, и разлюбила, а может, и нет. Только мысли у меня почему-то стали в голове роиться о той, западной, сладкой жизни. Там жизнь совершенно другая... Карибы, яхты, баксы, - неопределенно ответила она, но потом вдруг осознала, что сказала лишнее и разозлилась, - А ты меня не учи жить. Мне, как и тебе, уже двадцать три года, у тебя дочь и через три месяца второй ребеночек будет, муж у тебя пока зарабатывает на заводе. А если завод кто-то из олигархов купит и он встанет, или продаст его хозяин под какойнибудь склад. Что тогда ты делать будешь с двумя спино грызами?
- Как ты можешь так говорить? - обиделась Света. - Совсем недавно восхищалась Юлькой, Николаем, что не пьет, радовалась за меня после обследования УЗИ, что сыночек у меня развивается нормально... А теперь - спиногрызы...
- Да не обижайся, Светка. Это я так ляпнула... Ты вот по телеку видела, что у нас в стране творится? Безработица, криминал, а эти сволочи, кто это все устроил, жируют. А у них - тишь и благодать. Доллары у них - вот все там и тип-топ, а здесь...
- Да что же ты все деньгами меришь? Ни языка, ни традиций не знаешь, одна среди чужих будешь. Не к кому пойти в "жилетку" поплакаться, - удивлялась подруга, - Да и родители у тебя здесь, Серега. Они с тебя всю жизнь пылинки сдували, а ты их... Под самый корешок... Это значит, что ты их предаешь, ты хоть это понимаешь?
- С языком у меня все нормально, если надо - подучу. Да что ты ко мне пристала с родителями и Серегой? У них своя жизнь, а у меня своя, - взорвалась Татьяна, - У меня там муж будет... Если приспичит, то - ему в "жилетку"... Тоже ведь человек.
- Танька, черт тебя подрал, ты что смотришь по ящику только желто - полосатые каналы? Так они тебе все обрисуют, как в сказке. Ты бы у людей спросила, кто там побывал, или хотя бы узнала их менталитет. А ты сразу в прорубь, да вниз головой... А, может, там метр глубины или вообще пропасть?
- Какой метр? Какая пропасть? Джорджем его зовут. Живет в Калифорнии. Это в Штатах, - ехидно уточнила она, - Правда, он на пятнадцать лет старше меня, зато, говорит, денег куры не клюют... Да и сам немного похож на рыбу, значит, меня, красавицу, будет любить.
- Ой, дура, - искренне удивлялась подруга, - Ради чего же ты будешь жить? Ради денег? Ой, дура... Как же ты с ним будешь ложиться в постель без любви, а еще и с "рыбой"? А дети? Ты же троих с Серегой хотела... Себя, родителей побоку, будущее своего рода... Ты же одна в благородном семействе Климовых. Дядя Ваня и тетя Маша не переживут такого предательства...
- Иди ты, Светка, - перебила ее подруга, - Это моя жизнь, я уже тебе говорила об этом. Как хочу, так ею и распоряжаюсь.
Она обиженно поджала губы. Если говорить откровенно, то она сама понимала, что убьет своими планами родителей, которые ее любили и души не чаяли в Сереге. С одной стороны, она понимала и жалела их, что не оправдала их надежды, а с другой - она хотела другой, красивой жизни, чтобы вкусно есть, мягко спать, чтобы ни в чем себе не отказывать, чтобы страны там разные... И обязательно на яхте...
Светке она, конечно, не говорила, что у Джорджа есть яхта, вилла и кругленькая сумма в банке, как он ей писал. Это бы вскрыло ее истинные цели и жизненные ориентиры. Она и себе-то не признавалась в этом, стараясь убедить родителей, что надоела ей "постная" жизнь и уезжает не насовсем, а только посмотреть, как люди за кордоном живут, то есть "на людей посмотреть и себя показать".
Сложнее было с Сережей, которого она любила и хотела выйти за него замуж, и дата свадьбы уже была у них назначена - сразу же после окончания ею института.
- Серега, ну, что ты, как маленький. Мы еще не муж и жена. Ты свободен и я свободна. Съезжу в Америку по визе... Она ведь выдается на короткое время. Посмотрю, что это такое, как там живут, а потом сразу домой. Мне же институт заканчивать надо, - говорила она, чувствуя, что лжет неумело.
- Слушай, Таня, - с нескрываемой обидой в голосе говорил ее жених, - Мы же знаем друг друга сто лет. Я, как, впрочем, и ты, чувствую фальшь, исходящую от нас, за версту. Ты же знаешь, что это далеко не туристическая поездка, и цели ее для тебя тоже ясны - поехать на смотрины и, если все будет тебя устраивать - то и остаться. Зачем же ты мне врешь? Скажи прямо, что разлюбила... Я, конечно, все равно не пойму - за что, но зато все будет по-честному. Хотя не понимаю, как можно влюбиться по Интернету? Идиотизм какой-то...
Она понимала, что наносит ему коварный удар, что ему больно, такому ранимому и честному буквально во всем, понимала она в глубине души и то, что предаёт свою любовь ради красивой, сугубо материальной, жизни. Но сюжеты фильмов и молодежные передачи, к которым она пристрастилась в последнее время, часами просиживая у телевизора, сделали свое дело... Она буквально "загорелась" желанием стать богатой. По ее умозаключениям, при ее внешних данных, она вправе быть женой миллионера. Не могла она ему сказать эту правду, да и говорить что-то дальше на эту тему было тоже бессмысленно.
- Извини, Сергей, - сказала она, набравшись мужества, - Может быть, я и дура, но должна это сделать.
Сергей был обескуражен. В его душе кипели обида и боль. Он действительно любил ее.
- С первым я, пожалуй, соглашусь, - сказал он, - Но зачем это делать? Ты ведь понимаешь, что такие оскорбления... Необратимы?
Он хотел сказать пожестче, но нашел более щадящее слово.
- Прощай, - сказала она и убежала домой.
До ее отбытия в США они больше не виделись. Прошло три года.
Год назад Сергей женился, у него рос сын. Работал он на том же заводе. Все так же он и его семья дружил со Светкиной, у которой вслед за сыном появилась девочка.
Он уже забыл о своей первой любви, когда вечером позвонил домашний телефон. Сергей сразу узнал ее голос, но ничего в душе у него не шевельнулось. Была какая-то пустота. Даже обиды не осталось.
- Сережа, здравствуй! - восклицала она, - Как я соскучилась! Значит так... Через тридцать минут в "Ландыше" на нашем месте. Все! Жду!
Если бы она не положила трубку, то он бы отказался и знал, что так же думала и Татьяна, поэтому она и слова ему не дала вставить.
- Кто это? - спросила Надежда, пеленая ребенка.
- Татьяна, - ответил он, - Не дождалась моего ответа, назначила время и место и положила трубку.
Что-то нехорошее всколыхнулось у нее в душе. Надежда училась в той же школе, что и Сергей с Татьяной. Она была на три года моложе их и безнадежно влюблена с детства в Сергея. Она помнила ее, его избранницу... Статную, красивую, словно кукла. Помнила и его любовь к ней. И, несмотря на то, что жили они счастливо и любовь у них была настоящая и искренняя, ревность всколыхнула ее душу, но виду она не подала.
- Ну что ж, Сережа, иди, - сказала она как можно равнодушнее, но Сергей заметил ее скрываемое волнение.
- Я быстро... Не волнуйся, - сказал он, оделся, обнял жену и вышел на улицу.
Он опоздал на пять минут от назначенного времени и увидел, что их столик в "Ландыше" заняла какая-то толстуха в броском красном, и он стал искать взглядом свою бывшую подругу, но не находил.
Вдруг "толстуха" подняла руку, и он узнал в ней некоторое отдаленное напоминание о своей первой любви.
- Да, я потолстела и подурнела, - с горечью сказала она, видя, как он поразился ее изменившейся внешности.
Он с удивлением отметил, что даже голос ее стал немного с хрипотцой. Говорила она с паузами, как будто ее мучила одышка. Не изменился у нее только цвет глаз. Такие же зеленовато-голубые. Только появились в их глубине боль и... страх, как у затравленного хищником травоядного. Примерно такое же выражение глаз он видел у своего соперника на ринге, в детстве, когда он, участвуя в соревнованиях по боксу, выигрывал ввиду явного преимущества.
- Да нет, - смутился он, - Нормально выглядишь.
- Ты, как всегда, учтив и галантен, - нервно сказала она, вытащила из сумочки пачку сигарет, зажигалку, положила их на стол, потом вынула одну сигарету, зажала ее ярко накрашенными губами и выразительно посмотрела на него.
Где-то он видел уже такие же взгляд и капризный рот. Он напряг память и вдруг вспомнил...
Нечто подобное он видел в фильмах, где голливудские актрисы изображали закоренелых проституток.
- Закажи все, что положено, - сказала она, как хозяйка положения.
Он взял меню, раскрыл его и передал ей, чтобы она выбрала.
- Определись сам. Я люблю французскую кухню. Американцы не имеют даже своей кухни, как и породившие их англичане... Ущербная нация, - не совсем впопад заявила она.
"Ландыш" не отличался изысканным ассортиментом в выборе блюд и по уровню обслуживания тоже был весьма средним.
Глядя на застывшую с незажженной сигаретой во рту Татьяну, взгляд которой призывно блуждал по залу, заполненному посетителями на четверть, Сергей сказал подошедшему к их столику официанту:
- Граммов триста водки... Кристалловской. Минеральной воды, два салата на ваше усмотрение, мясное ассорти и по две порции пельменей.
- Отлично, - вдруг отозвалась знаток французской кухни, положив сигарету в пепельницу, - Я соскучилась по пельменям. А то эти говяжьи отбивные и гамбургеры уже в горле стоят... То есть омары и прочие морские гады.
Она поняла, что допустила оплошность, и посмотрела на Сергея, чтобы определить его реакцию, но он перевел взгляд на яркокрасную помаду, оставшуюся на сигарете. Она никогда не курила, занималась плаванием, была веселой и жизнерадостной. То, что он видел, было убожеством, пытающимся выставить себя хоть в какомто более или менее благополучном свете, но новые приобретенные привычки мешали этому.
- Да, - подумал он, Потрепала тебя жизнь...
Видимо, в соответствии с его мыслями жалость отразилась на его лице, что не ускользнуло от ее внимания. Она выпрямила спину, приподняв заметно обвисшую грудь, и стала почти надменной.
- У меня в Америке было двадцать слуг, большой кодилак. И яхта всегда была в моем распоряжении, - начала она убеждать его в своем благополучии, - У них всегда ценятся русские девушки, так как они признанные красавицы и имеют покладистый характер, но некоторые сволочи...
- Трудно было там, Таня? - неожиданно тепло для себя и с искренним сочувствием прервал ее он. Сначала она вся вспыхнула от непонятного возмущения, потом на секунду расслабилась и стала той девушкой, которую он когда-то полюбил... Естественной и искренней. В глазах ее блеснули слезы, она вся сникла и с такой болью посмотрела на него, что он понял, что ее в Штатах подло и коварно обманули, и она с большим трудом вырвалась из этой страны.
Она хотела сказать: "Да..." Хотела простого человеческого участия, чтобы ее пожалели, а она бы выплакалась у него на груди, хотела, чтобы вместе с ее слезами ушли из ее души вся грязь, порок и унижение, в которые окунули ее сутенеры американского происхождения, у которых не было ничего святого, кроме денег, ни жалости, ни элементарных, привычных для людей, выросших на постсоветском пространстве, чести и порядочности. Был только всегда при них пресловутый американский прагматизм или чувство личной выгоды.
Он протянул руку и накрыл ею ее пальцы правой руки, лежащие на столе рядом с зажигалкой. Этот естественный жест сочувствия вспугнул ее, она отдернула руку, взяла зажигалку со стола, а сигарету с пепельницы, и нервно, глубоко затянулась, привычно задержав сигаретный дым в легких. Слезы ее моментально высохли. Она вновь стала изображать из себя светскую львицу. Глаза ее стали холодными, а губы медленно скривились в усмешке.
- Как мужик, побывавший на зоне, - подумал он, удивляясь, что за три года чужбины она стала совершенно другим человеком, - Я не удивлюсь, что ее вены на руках исколоты иглами. Только подсадив на иглу, можно так изменить человека.
Его взгляд скользнул по длинным неестественно для нынешней теплой погоды рукавам платья.
- Пошел ты, Серега... - со злостью сказала она, выдыхая дым, - Ты мог меня тогда удержать... Набить мне морду, в конце концов, или порвать мою визу... Но ты этого не сделал. Поэтому вся жизнь у меня пошла кувырком.
Сергей не нашел, что ей ответить.
- Разрешите... - вдруг услышал он голос подошедшего к нему довольно потертого жизнью, далеко не молодого мужчины со слащавой физиономией - искателя приключений, который уставился на него в ожидании ответа.
Как понял Сергей, был медленный танец. Вопрос адресовали ему, и он хотел ответить отказом ввиду серьезности разговора, но вдруг увидел, что лицо ее сразу преобразилось, как у хищника, увидившего подранка.
Остатки злобы, исказившие ее лицо, так же моментально исчезли, уступив место жеманной маске профессиональной проститутки, которая знает, чем привлечь клиента.
- Разрешаю, - интимным голосом сказала она и протянула ему руку под нос.
Местному ловеласу ничего не оставалось, как приложиться губами к ее выгнутой для поцелуя руке. Она встала и разболтанной, вульгарной походкой продефилировала к центру зала, где четыре-пять пар, прижавшись к друг другу, топтались на месте.
Официант принес заказ. Сергей отсчитал деньги и оставив их на столе, не стал дожидаться Татьяну и незаметно вышел из кафе.
Чтобы не будить сына, он открыл дверь квартиры своим ключом и прошел на кухню, где жена гладила пеленки и распашонки.
- Всего два часа прошло, - сказала она, скрывая радость и посмотрев на стенные часы, - а ты уже дома. Я уж думала, что под утро придешь. Как - никак, первая любовь...
Она не могла держать сомнения у себя на душе и всегда делилась с ним своими мыслями, пусть даже не выгодными для себя. Сергей очень ценил это ее искренность.
- Ну, что ты, Надюшка... Что было, то прошло. Я тебя люблю и буду любить только тебя.
Он подошел к ней со спины, обнял ее за плечи и прикоснулся губами ее ушка.
- Правда? - она обернулась к нему лицом, - Только меня? Глаза ее сияли счастьем и преданностью.
- Только тебя и Никитку, - сказал он, улыбаясь, - И еще родителей... И еще...
- Хватит, - прошептала она, улыбаясь, и прикрыла его губы ладошкой, - Хватит... С остальными можно только дружить... Дружить я разрешаю...
Ее серые глаза светились настоящим женским счастьем. Это слово резануло ему слух.
"Одно слово, но с каким противоположным внутренним содержанием оно было произнесено, - подумал он, - Одна любовь продажная, а вторая просто Любовь, чистая открытая, естественная. Как хорошо, что все так случилось, как случилось".
Он почувствовал, как она вся подалась к нему.
- Слушаюсь и повинуюсь... С остальными только дружить, - отозвался Сергей и нежно поцеловал ее губы.
Он еще тогда, в кафе, удивился, что ничего не шевельнулось у него в душе, когда он увидел ее... Некогда огромная любовь к Татьяне, от которой он просто сходил с ума, бесследно умерла, не оставив после себя и следа. Ее место прочно заняла надежная, заботливая, ласковая, искренняя Надежда, в которой он был уверен, как в себе.
Познакомились они на заводе, где, оказывается, они вместе работали, но он на производстве, а она в бухгалтерии. Тогда была произведена ошибка в начислении зарплаты сотрудникам его лаборатории, где он был заведующим.
Сергей хорошо помнил, как все тогда происходило...
Он влетел в бухгалтерию, как вихрь, со сверкающими от гнева глазами и грозными словами:
- Да сколько же можно терпеть это издевательство?! То коэффициенты не учтут, то не по той сетке посчитают! Бумажные души!
Было время перерыва и почти все женщины ушли на обед. В кабинете испуганно вскочила из-за своего стола хрупкая, глазастая девчушка с толстой рыжеватой косой, закинутой за плечи.
За неимением более достойных объектов для атаки Сергей подошел к девушке, подсунул к ее носу ведомость и уже более спокойно спросил:
- Что это? Я спрашиваю, что это такое?
Девушка хлопала своими длинными ресницами над огромными серыми глазами и почему-то улыбалась.
- Что лыбишься, промокашка? Наберут на работу детей, а потом еще хотят, чтобы люди от этого не страдали, - он решил, что хоть этой девочке выскажет все, что думает о заводской бухгалтерии.
- Я знала, Сережа, что вы когда-нибудь придете, - не обращая внимания на обидные слова, с сияющими глазами сказала она и сразу осеклась от такой смелости и невоспитанности.
Она виновато опустила глаза, крутя в пальцах правой руки авторучку.
- Что? - не понял он, - А ты откуда знаешь меня?
- Учились мы в одной школе... Я на три с половиной года младше вас... То есть вы были в восьмом, а я пятом классе, - наивно ответила она.
Он с интересом посмотрел на смутившуюся девушку, отметил про себя ее милое лицо с ямочками на щеках, созревшую фигуру, которую не могла скрыть широкая, неуклюжая одежда, но она перехватила его взгляд и покраснела.
- А как тебя зовут, пятиклассница? - спросил он и улыбнулся во все лицо.
- Надя... Надежда, - уточнила она.
- Какая же ты надежда русской бухгалтерии, если допускаешь такие ляпы в платежной ведомости? - пошутил он.
- Это не я... Это Ирина Сергеевна ведет вашу лабораторию... Но она не специально..., - попыталась она отвести удар, как потом выяснилось, от пожилой женщины.
- А откуда ты знаешь, что я работаю в лаборатории? - не унимался он.
Ему нравилось смущать эту симпатичную девушку, выглядевшую намного моложе своих лет. Он сразу понял эту чистую душу.
Девушка промолчала, и он вдруг сказал тоном, не терпящим пререкания:
- Значит так, Надюшка... Сегодня после работы в восемнадцать пятнадцать жду тебя на выходе из завода, справа, у афишной тумбы.
Так началась его настоящая Любовь, которая будет продолжаться вечно.