Только для дураков актуальна пословица: "Седина в бороду - бес в ребро", ибо в это время пора думать о душе.
Глава первая. МУЖИКИ
Финальная стадия корпоративной вечеринки одного из отдела медленно загинающегося от безработицы после ельцинских "реформ" столичного проектного института, посвященной Международному женскому дню - восьмого марта...
Стол с остатками нехитрой закуски в несколько кусочков сыра, полурасплавленного сала, по половине тарелок маринованных огурцов и опят, остатки салатов - шедевров кулинарии Марии Сергеевны и совершенно не тронутый непонятный по вкусу консервированный фарш из гуманитарной помощи дяди Сэма, смахивающий на собачьи консервы, был временно покинут на время перекура.
Молодежь, в лице влюбленных или увлеченных друг другом в свои двадцать лет проектировщиков Саши и Маши, а также негласная хозяйка отдела сорока пяти летняя Мария Сергеевна и вертихвостка Верочка тридцати лет от роду, нагруженные цветами и подарками, откланялись пол часа назад. Однако оставалась бутылка водки, поэтому костяк коллектива и, соответственно, "твердые искровцы", привыкшие всю тяжесть ответственности за коллектив брать на себя, тоже остались, решив, что народная пословица: "дорога ложка к обеду" сейчас весьма актуальна и глупо ее оставлять без уважения, тем более, что ближайший праздник порадует кровь только в начале мая. Это было решено четырьмя мужиками на лестничной площадке во время перекура.
Каждый сотрудник отдела, особенно имеющий семью, видя негативную перспективу их родного предприятия, занимался поиском работы на стороне, но уникальный коллектив, состоящий из восьми человек, покидать никто не хотел. Доброжелательность, юмор, несмотря на сложные времена политических экспериментов над страной, взаимопомощь, общая халтурка, как подработка на стороне, а также дни рождения и праздники, сплачивали людей. Каждый член коллектива был как на ладони, все знали "кто чем дышит" и какие проблемы имеет. Поэтому, несмотря на небольшую зарплату, и то получаемую с перебоями, уходить из отдела никто не спешил.
Начальник отдела - бодрый, работающий пенсионер Михалыч, трудоголик, бегающий по утрам от инфаркта, хотя и выпить не дурак
"только из-за уважения к коллективу", как он говорил почти всегда, когда приходилось задерживаться на работе за общественным столом для "сохранения его сплоченности и высокого морального уровня". Внешность у него была заурядной, но душа - кладезь любви к ближнему.
- Вы думаете, что Михалыч любит выпить? Нет, ребята, вы не правы. Михалыч любит вас и заботиться о вашем моральном здоровье... Только в "теплом" коллективе человек раскрывается, доносит до коллег свои бытовые, да и профессиональные проблемы и, услышав чуткие советы товарищей, или решает их в корне, или облегчает душу, возложив часть ответственности за его проблемы на плечи товарищей.
Михалыч был в авторитете не только в масштабе отдела, но и у руководства института, один из учеников которых в настоящее время занимал должность директора. Под его руководством в старые добрые времена проектировались уникальные объекты по всему Советскому Союзу. Он имел государственные награды, бесчисленные грамоты и другие удостоверения его заслуг перед страной. Хотя ему было около семидесяти лет, его мозг не был затуманен маразмом, он был жизнерадостен и, как заслуженный архитектор страны, подсказывал руководству реальные пути решения тех или иных архитектурных проблем в амбициозных проектах олигархов и закордонных инвесторов. У него был свободный график работы, однако он приходил на работу к восьми часам по - старинке и уходил - по самочувствию. Кроме профессиональных заслуг, он имел уникальное качество - понимать и примирять людей, несмотря на их непримиримые позиции.
- Никто не подвергает сомнению ваши преданность и заботу о своих подопечных, Михалыч. Мы вас уважаем, как честного человека и, как третейского судью в вечном споре о понятии "греха" в общебиблейском смысле и не приносящего вреда ближним, как деяние. Рассуди, отец родной, в вечном споре разумной целесообразности, даже, может быть, плотской, с догматическими притязаниями нашего православного "оракула" относительного самого безобидного греха человечества - прелюбодеяния, возведенного почему-то в ранг смертных, хотя "смертью" там и не пахнет, - сказал Владимир Пахотов - вечный оппонент своего коллеги Ивана Куницина.
Владимир был чуть выше среднего роста, имел спортивное, жилистое телосложение, карие глаза, нос с горбинкой, широкие скулы и высокий лоб с зачесанными назад волосами. Иван имел сухощавое тело, голубые глаза, прямой нос, широкий лоб, крепкий, подбородок с ямочкой. Он был шатеном, немного выше ростом своего приятеля, но уже в плечах. Оба они не были красавцами, но был у них особый мужской "шарм", привлекающий женщин. Оба они имели за плечами по сорок лет, а так же семьи, но Иван имел троих детей, а Владимир - одного.
Они работали в институте на равнозначных инженерных должностях, знали друг друга со студенческой скамьи и, хотя и были противоположны в характерах, интересах и жизненных ориентирах, уважали друг друга за искренность и были приятелями. Стать друзьями им мешали слишком противоположные взгляды на такие принципиальные понятия, как честь и порядочность. Они были два признанными лидерами в коллективе: первый поборник потребительского отношения к жизни, а второй - ответственного, то есть, религиозного. Оба они любили шахматы, поговорить и жизнь, только каждый по-своему.
- Опять - двадцать пять! - с сожалением сказал Михалыч, - Вроде бы и не много выпили, а тебе все неймется. Все! Кончай перекур и все за стол. В нашем распоряжении полтора часа, не больше.
- Действительно, Михалыч, эти два олуха - достали уже своими крайностями. То - ли дело я... Иногда могу и женщину приголубить, если приму на грудь больше дозволенного, и в храм схожу к батюшке на исповедь, покаюсь, силушки наберусь от этого. А потом держусь, сколько сил хватит до десятого искушения... Вроде бы не мальчик, но как увижу ее улыбку, ее глаза, то все внутри переворачивается... Понимаете, Верка у меня... Моя первая любовь с седьмого класса в соседнем доме живет... Любовь у нас была в молодости, но не дождалась она меня из армии. Не повезло ей с мужиком, развелась она... Вот и не дает старой любви нашей совсем заржаветь. А я что? Мужик... Не могу устоять перед ней. Как будто специально она "случайно" меня встречает в такие моменты... "Телепатия говорит у меня на тебя". Перед Машей стыдно, наверное догадывается она. Дети уже взрослые, а я, как кобелина какой-то... А с другой стороны... Вот она золотая середина, правда не такая уж праведная, но зато не такая категоричная, - вставил свои "пять копеек" в разговор Сергей Иванович, негласный заместитель Михалыча.
Он был предпенсионного возраста, с неба звезд не хватал, имел покладистый характер и доброжелательный нрав, но иногда мог для острастки в целях воспитания и солоно сказать. Он был упитан, невысокого роста с широкими плечами и густой шевелюрой полуседых волос.
Пожелания Михалыча всегда воспринималось безропотно, хотя Владимиру и Сергею Ивановичу пришлось затушить только что раскуренные сигареты. Начальник отдела и Иван не курили, но составляли компанию курящим, тем более, что тема разговора была для всех весьма интересная - обсуждали распределение халтурки, добытой Михалычем, среди сотрудников отдела.
- Однако... - с сожалением произнес Иван, сметая со стола крошки, - И ты Брут... А говорил, что прихожанин, на службу в храм ходишь...
- Да прихожанин... Хожу, но слаб я перед ней... Бес искушает, а я как телок, куда привели, там и стою... Не погас, видать, огонек, зажженный в молодости, - вздыхая, отвечал он, сидя на стуле у стола, пригорюнившись и глядя в темное окно.
- Ежели такая любовь, то чего же ты к ней не переметнешься? -
не осторожно спросил Владимир, раскладывая вымытые приборы.
- Это только ты, Вовка, "метаться" можешь среди своих баб, к которым нет чувства. Мотылек игривый, - повысил голос Сергей Иванович, - А я не могу, свою Машу люблю, детей тоже. Не один пуд соли мы с женой съели. Благодарность у меня к ней имеется. Не смогу я их бросить, многое с ними святого связано. А с Веркой у меня только... Как там у вас по западному - то называется? А... Кекс, и только... Но не такой, как у тебя, Вовка, подзаборный, а с чувством... Я ее жалею просто, она это понимает и не на что не претендует... Не хочет разрушать мою семью. Понял, олух?
- Понял, понял, Сергей Иванович, - ехидно ухмыльнулся Владимир, - Кекс - это у вас, а у меня секс...
Он уже раскрыл рот, чтобы добавить еще что-то едкое, но, увидев перед своим носом увесистый кулак Ивана, передумал.
В этом составе зрелых мужчин секретов между собой не было, все они знали, что у Сергея Ивановича есть зазноба на стороне, но только сейчас они узнали подробности этого нюанса.
Иван и Владимир, как молодые на военной службе, быстро пересервировали стол, сдвинув все съестное, кроме заокеанской
гуманитарной помощи, на одну часть стола, и очистив его половину для шахматной доски, расставили фигуры. Они привычно сели друг напротив друга, Владимир разлил водку по рюмкам и все выжидательно уставились на шефа, который не заставил долго себя ждать:
- Ну, что ребята... Главный вопрос, связанный с добычей хлеба насущного, мы решили. Распределили работу. А вот по поводу вопроса Владимира я скажу прямо...
Он поднял рюмку и вздохнул:
- Хорошо, конечно, что у тебя есть такой оппонент, как Иван... Он не даст тебе погрязнуть и сгнить в том, как ты говоришь, молодечестве, которое по существу называется пороком. И тебе, Иван повезло со своим приятелем, так как он не позволит тебе спокойно почивать на духовных лаврах, постоянно обороняя их от его посягательств. Но...
Он немного помедлил, видимо, подбирая слова, чтобы ненароком не обидеть каждого, однако этот "подбор" не увенчался успехом и он взял тайм-аут и добавил:
- А вот это самое "но" я скажу уже в диалоге с вами, после того, как мы выпьем за наш коллектив и его сплоченность, ибо это тема для длинной дискуссии, а не для короткого тоста.
- Ну, с Богом! Да простит Он прегрешения наши!
Выпили, крякнули, захрустели на зубах огурчики под стук шахматных фигур в роизыгрыше сицилианской защиты. Соперники по этой игре хорошо знали сильные и слабые стороны друг друга и не теряли времени на замысловатые комбинации в начале игры.
Все привыкли к тому, что Иван не пил спиртное, но коллективу себя не противопоставлял, оставался на " мужских посиделках" и пил водичку.
- Я хотя и старый коммунист, но я вырос в деревне, матерью и бабушкой был приучен к походам в храм, знал молитвы и верил в Бога искренне. Однако потом были школа, завод, институт... Отошел я от Истины тогда... Время было такое, хотя богоборческое время - это не причина, но в душе у меня всегда оставалось то, что заложили в нее мои родные, - Михалыч вздохнул, - Вот что я вам, ребята, скажу по существу вашего давнего спора, суть которого заключается в отстаивании каждым из вас именно своего образа жизни.
Все знали об искренности своего шефа, но сейчас от говорил о сокровенном и это было слышно по его взволнованному голосу:
- Прелюбодеяние - одно из основных средств дьявола в борьбе за душу человека, а мы в быту его воспринимаем, как баловство, молодечество. А все намного сложнее. Кто-то клюет на материальный достаток, продавая душу, а кто-то ее продает за плотские наслаждения, которые воспринимаются грешником более легко, так как последствия этого греха нельзя потрогать, как деньги, например. И в том и другом случае душа грешника остается в залоге у дьявола. Все завязано в единый узел: и грехи в этой жизни и ответ за них - в той, потусторонней. Это звенья одной цепи, но в погоне за плотскими утехами у нас не хватает мозгов, чтобы понять это... Вроде бы ничего не украли, никто от этого не страдает, а даже наоборот. Прелюбодеяние далеко не любовь, а скотство какое-то.
Он перевел дыхание и стал говорить более свободно:
- Каким же кощунством звучит, пришедшее с Запада выражение:
"Заниматься любовью...". Существует понятие, близкое к истине, что
"Бог - это Любовь". Сознательная подмена содержания Любви, как дара Божьего, плотской похотью и половым актом - это подлые способы борьбы зла с Добром. С помощью их дьявол выводит на бытовой уровень общения между людьми ложь, пытаясь девальвировать самое светлое и чистое чувство на земле - Любовь. Не даром существует версия, реальность которой все более подтверждается практикой, что антихрист придет с Запада. Это сейчас и происходит. Его поступь слышна уже давно и современные средства массовой информации, ставшие страшным оружием Зла - тому подтверждение. Может быть, извечная патологическая тенденция большинства людей Запада извлекать из всего, происходящего с ними, или материальные блага, или удовольствия, и является основной чертой современного человека, но по - крупному это означает сдача позиций дьяволу. И, если мы верим в Бога, то и жить надобно по Его Законам, не разделяя грехи на "любимые", вроде бы настолько привычные, что их и за грехи уже не считаем.
Михалыч был твердый приверженец своего пути у России и его раздражали "подобострастные оглядывания Правительства страны на Запад с внутренним вечным вопросом: "А что скажет по этому поводу дядя Сэм?". Поэтому он не скупился на высказывания, завязывая экономические и нравственные проблемы России с основной причиной - заинтересованности в этом Запада.
- Конечно, трудно не согласиться с нашим признанным авторитетом, но давайте не смешивать тему нашего разговора с нравственными диверсиями, исходящими с Запада. Мне более не по душе диверсии супостата в области здоровья нации, - он красноречиво посмотрел в угол комнаты, где в мусорной корзине покоились американские консервы для голодающего населения третьих стран мира.
С некоторой долей признания своих ошибок начал Пахотов, передвигая слона под защиту пешки поближе к королю противника.
- И вернемся к первой части монолога...
Он поднял голову, обвел глазами присутствующих и сказал:
- Главное в нашем деле соблюдать принцип "Не навреди". Ничего не обещать, а еще лучше - сразу намекнуть, что все это мимолетно, как и вся жизнь. Если ты женат, то в отношениях с женщинами тебе нельзя: во-первых, делать тайну из этого, а еще лучше необходимо убедить ее, что семья - это святое; во-вторых, - сразу определить рамки своих мимолетных отношений, то есть установить время, когда надо сказать ей: "Извини, милая, ты просто прелесть, но мне надо далеко уехать, как мы и договаривались"; и в третьих, несмотря на второй пункт, - зорко следить, чтобы в женщине не зародились на тебя серьезные перспективы, чреватые для нее негативными переживаниями, а для тебя - разводом, если она жене стуканет. Вовремя почувствовать этот момент - вот основная задача для настоящего мужчины.
Для него было не все - равно, что думают по этому поводу уважаемые им люди и, отчасти, поэтому он понимал свою личную проблему, обострял ее и "заводил" слушателей своим цинизмом, чтобы, взвесив разные мнения, что-то решить для себя бесповоротно, так как он стал чувствовать, погрязнув в свои грехи, что начинает перерождаться. Что-то новое, изворотливое и двуликое появилось в нем, а так же менялось и отношение к нему родных ближних, что ему было не безразлично.
Он был рабом своего любимого греха - похоти. Простая, банальная козлиная похоть, заставляющая подниматься со дна его души ту животную муть, которая превращала его в самца, без проблеска духовно - нравственного начала, для которой не существовало на свете ничего более ценного в момент вожделения, чем удовлетворение животного инстинкта. Тяга к "любимому греху" у него особенно усиливалась после принятого спиртного, к которому он относился отрицательно, но в наш быт алкоголь настолько внедрился как традиционное средство, сопровождающее человека и в горе, и в радости, что для средне развитого человека без его сопровождения уже стали немыслимы проведение некоторых важныж событий в нашей жизни.
Алкоголь сопровождает нас везде, начиная с рождения и заканчивая проводами в последгний путь. В таком состоянии он был наиболее уязвим и, если подворачивался какой-то "его величество случай", то ему стоило больших усилий, чтобы побороть свою слабость к женщинам. Он забывал тогда все то, что связывало его с любимой женой, забывал о радостях и горе, которые они пережили вместе и вспоминал он об этом только тогда, когда удовлетворенная похоть уходила на второй план, а приходило время в очередной раз "покопаться" у себя в душе, покаяться и "посыпать себе голову пеплом". Но это было всегда потом, а предшествовало этому, как правило, дикая животная, всепоглощающая страсть самца, которая внезапно охватывала его существо и несла по волнам низменной, доводящей до мелкой тряски, похоти со всеми ее страстишками и отступлениями от человеческих норм морали.
Он познал на своем жизненном пути много женщин: ярких красавиц и серых мышек, знойных, и фригидных. Нельзя было сказать, что он не любил жену, наоборот, чем больше на его счету было "заваленных мессеров", тем больше он уважал жену и дорожил ею. Этот грех он не воспринимал, как смертный, так как он был далек от практики "гнусного соблазнителя", никогда не обманывал женщин и был больше циником, чем сознательным искусителем. Поэтому его пассиями были женщины зрелые, знающие, что им надо и он не обманывал их ожидания.
- Так уж сложилось в ходе жизни, что почти у каждого человека, кроме истинно верующих, есть свой "любимый грех". Почему-то стало естественным в современном мире, что человек как личность, должен обладать "чисто индивидуальным грехом", якобы не смертным, но обязательно грехом, чтобы быть как все. Человек без греха - это теперь стало скучным, каким-то неестественным. От такого "постного" факта ломит зубы, как от холодной воды в знойную погоду. Жить без греха стало несовременно, - сказал Владимир, предчувствуя свое очередное поражение, и хотел улыбнуться открыто и независимо, но у него получилось только жалкая породия на улыбку.
Иван, уставший от этого "пережевывания" простых истин, ответил почти сразу:
- Прелюбодеяние - это грех, который только ты возвел его в ранг
"любимого" и еще кощунствуешь по этому поводу, забыв, что он входит в перечень смертных, наряду с таким ужаснейшим, как убийство. Грех, рожденный животной похотью - на первый взгляд невинный и не приносящий явного вреда ближнему. Грех плоти всегда является производной от греха разума, что разрушает душу, так как сначала ты грешишь в своей душе, а потом уже в реальности. Этот грех, если называть его обычными привычными категориями человеческой души, погрязшей в повседневном предательстве того святого, что буквально столетие назад считалось ужасным грехом, настолько стал привычным для ограниченных людей, что без него уже не воспринимаются основные атрибуты человека как личности в современном понимании человека. Здесь ты прав. Но ты стараешься не замечать этого и занимаешься самообманом в надежде, что милосердный христианский постулат: "Прости им Боже, ибо не ведают, что творят" относится не к тебе. Он к тебе не относится. Ты ведаешь, что творишь. Поэтому я тебе в сотый раз говорю, как приятелю: "Завязывай. Ты уже не мальчик и тебе уже давно надо было думать о вечной душе, а не о временной плоти.
Он был самым правильным и принципиальным поборником чистоты нравственной и никогда не отмалчивался и снисходительно не уходил от изложения своей позиции по принципиальным вопросам, которые ему казались важными. "Бисер перед свиньями он всегда метал" в надежде, что хоть что-то из сказанного дойдет до "глухих". Он был воином по существу и был своего рода честью и совестью их маленького коллектива. Ивана отличало от других его сотрудников убежденность, что "в этом грязном мире, катящимся в бездну порока, нельзя быть безучастным к этому, так как своим молчанием ты только способствуешь распространению этой грязи". Помимо честности и открытости, он был настоящим православным и имел глубокие знания предмета любого спора, если он касался серьезных вопросов нравственности и духовности православия, как апостольской ветви христианства.
- Дар продолжения рода человеческого своего под воздействием извращенного, похотливого дьявольского разума превратился в источник получения удовольствий. Проходили столетия, совершенствовались способы греха и обмана Божьего дара. Рождение детей уходило на второй план, а на первый вышло "его величество удовольствие" или по нашему конкретному случаю - похоть - новый изощренный бог, о котором человек стал думать больше, чем об Истинном. Произошла незаметная, преступная подмена истинной цели существования человека ложной. Получение плотских удовольствий человек возвел в ранг основного содержания своей жизни и паскудство этого факта человеком, под воздействием дьявола, стало естественным его содержанием. Животные в этом смысле чище человека, - Иван "оседлал своего любимого конька" и говорил точно и хлестко.
Он был уверен, что для человека мало жить по божьим Законам, он должен помогать людям определиться в главном и искренне поверить в Бога.
- Ай - да великий обличитель всего этого поганого мира! Браво, браво, Ваня! Так их, негодяев в образе человека греховного! - театрально защищался Владимир, но его аплодисменты не были поддержаны умудренными опытом мужчинами.
- Не паясничай, а слушай. Я же знаю, что ты специально вывел меня на эту важную для тебя тему. А это значит, что ты, наконец, стал задумываться над своим образом жизни и ставить его под сомнение. И это уже шаг в нужном направлении. Так что, задал вопрос - теперь слушай... - сказал Иван, передвигая ферзя на королевский фланг противника.
Он попал в точку. Пахотов покраснел, но только внутренне. Внешне он был по-прежнему невозмутим, хотя излишнее растягивание губ в улыбке, вскрывало его волнение.
- За сотни веков развития человечества... А я бы сказал, его духовно - нравственной деградации, грех, как постоянный спутник человека, стал привычным состоянием его души... И здесь ты прав. Раньше при царизме, и даже при социализме такого беспредела не было. Государство было заинтересовано в моральной чистоте. Это факт исторический. А сейчас, когда все СМИ пропагандируют грех и порок, и не без мощнейшего давления с Запада, человеку трудно бороться с этим насаждением чуждых нашим людям идеалов, - продолжал он, - И не думать об этом, не анализировать происходящее нормальный человек не может. С одной стороны - это первый звоночек человеку и, если он его не слышит или точнее - не будет способен воспринимать его в силу своей интеллектуальной ограниченности, то ждет его судьба того же животного, для которого Божественное: "Прости его, ибо не ведает, что творит" является спасением. К этой категории людей в основном относятся люди с медицинской потологией, так как не видеть явно видимое могут только больные. Вот для них Господь Бог и делает свою милосердную поблажку. Но если человек слышит это предупреждение, способен анализировать свое поступательное падение, отслеживать его нюансы, то это уже сознательный грех,
по которому придется держать ответ по полной схеме, - глядя в глаза Владимиру, сказал Иван.
Владимир не собирался сдаваться, выуживая побольше информации, касающейся этой важной для него темы. Когда он в чем-то проигрывал, то делал он это с ехидной улыбкой на лице. Это было у него своего рода защитой, которую он не мог контролировать и у людей, не знающих его, это всегда вызывало негативную реакцию.
- Всех людей, кроме истинно верующих во Всевышнего, - он сделал паузу и ехидно улыбнулся, - Объединяет одно: у каждого из них в основе их жизненных устоев, закамуфлированных под его моральные стереотипы, лежит свой родной "любимый грех", - ему нравилась собственная теория "любимого греха", хотя он сам чувствовал ее несостоятельность, - У одних он составляет закоренелую патологию, против которой бесполезно бороться, хотя попытки взбрыкнуть обязательно имеют место, однако кончаются они, как правило, безрезультатно, в силу своего внутреннего примирения с ним. У других он только незаметно развивается, обещая вырасти в непобедимого монстра. А третьи уже стали его рабами, рабами своего "любимого греха". И эти три категории составляют подавляющее большинство. Четвертую часть человечества составляют безгрешники. "Белых ворон" никто не любит. Они раздражают тем, что могут отказаться от греха, тогда как остальные не могут... Ведь неприятно осознавать свою зависимость от привычного образа жизни, от своих стереотипов, когда перед носом маячит "белая птица", как бы издевательски обличая: "оказывается, это можно сделать, если очень захотеть".
- Ах вот, оказывается, в чем дело... В слабости... То есть, ты думаешь, что проявление силы воли, сознательный отказ от привычных земных утех и удовольствий ради верности Христу и сохранения добродетели отдельным человеком, подавляющим большинством людей воспринимается в лучшем случае как чудачество, а в худшем - как маразм? - как всегда сразу сообразил Иван, - Один, сознавая свое бессилие, не может бороться с алкоголизмом или наркотой; другой - дремучий эгоист и просто патологически не может помочь ближнему; третий Бога поменял на деньги и неистово молится им, проклятым; четвертый - просто по жизни недалекий человек или слабак и судьба им вертит, как несмышленышем, подвергая многогранному греховному букету во всем цвете его зловония; пятый - будучи сильным человеком и веря в Бога, твердо зная по - крупному "что такое хорошо и что такое плохо", срывается в прелюбодеяние, после которого, следуя своему естественному алгоритму "разборки полетов" один на один со своей честью и совестью, глотает эту горькую пилюлю осознания своего скотства, но ничего не делает для того, чтобы очиститься; шестой настолько отупел в кутерьме сложной для него жизни, которая поставила его на грань физического или морального выживания и в результате настолько оскотинился в своем привычном восприятии гнусных нюансов в своей жизни, что совсем разучился абстрактно мыслить, воспринимать их самокритично, по-человечески...
Он перевел дыхание от этого многословия и прямо глядя приятелю в глаза, спросил:
- Ты к какой из перечисленных категорий себя относишь?
Этот незамысловатый вопрос поставил его сразу в тупик. Отнести себя к одной из этих категорий он не мог, так как сразу в этом случае пришлось бы соглашаться с доводами Ивана и ставить крест на своей такой красивой теории, придуманной им же. Это предполагало бы смену привычного образа жизни на более осмысленный и ответственный, отказавшись от привычных стереотипов, к чему он был не готов.
- Ну, что тут такого страшного? - как можно миролюбиво неопределенно ответил он, - "Седина в бороду - бес в ребро" - не мной это придумано... Эка невидаль... Это жизнь и, по наблюдениям народа, естественная...Так что не бойся за мою душу больше, чем я за свою.
Он посмотрел на шахматную доску и печально сказал:
- Нельзя говорить на серьезные темы и одновременно играть в шахматы. Пора и здесь "сливать воду".
Все поняли, что и этот раунд на шахматной доске выиграл Иван. Михалыч удовлетворенно хмыкнул и сказал:
- Твой тост, Иван.
Куницын плеснул себе в стакан минеральной воды, поднялся и сказал:
- Кто-то из средневековых предков сказал, что "все проходит в этом мире, в том числе и жизнь сама". Но я бы добавил это, но уже в качестве тоста: "За жизнь после смерти, которая возможна только после праведной жизни".
Владимиру не хотелось признавать свое очередное фиаско перед
Иваном, но он нашел в себе силы, чтобы отметить:
- Достойная речь достойного, убежденного в своей правоте мужа... Да и в шахматах ты сегодня силен... Сдаюсь... Но "еще не вечер" относительно нашего спора.
Такого поражения от своего главного оппонента он еще не испытывал. Хотел блеснуть своей своеобразной, удобной в использовании и вроде бы бесконфликтной теорией жизни перед коллегами, а получилось так, что Иван его просто публично размазал.
- Да прав он, чего там... Прав по-крупному. Черт меня дернул завести этот разговор... Вот и получил при всех по морде, - примирительно подумал он, не держа зла на своего приятеля, - Но все - равно, что-то есть в моей теории...
По характеру он был самокритичен, справедлив, весел и обладал чувством юмора, его уважали коллеги и любили друзья, но иногда он имел и конфузы, как этот. Однако такие факты его нисколько не смущали, так как он знал, что все на свете относительно и когда-то приходится глотать горькие пилюли. Поэтому и зла ни на кого не держал, тем более, когда понимал, что сам спровоцировал конкретный инцидент.
Глава вторая. ИВАН ДА МАРЬЯ
онечно, жизнь у каждого человека полна искушений, но Иван не "клевал" на них, как глупый карась на все, что движется, и не сожалел о "неиспользованном шансе", как говорили некоторые прагматики как для приобретения непотребного опыта в добыче материального благополучия за счет морального, так и в области взаимоотношений с девушками не спешил с близостью с ними.
- Иван, сколько же можно ждать твоей свадьбы? - говорили родители, у которых он был старшим сыном, а две младшие дочери - погодки вышли замуж почти одновременно почти пять лет назад. Они жили отдельно от родителей и имели уже по два ребенка.
- Это не та сфера, где необходимо форсировать события. Все придет по Божьей воле... И любовь, и семья. А пока надо суметь в этом мире не растерять себя по мелочам. А для мужчины двадцать четыре года - не возраст, - говорил он родителям по этому поводу.
Жил он вместе с родителями, которые были тоже верующими людьми и прихожанами ближайшего храма к их дому. К тому времени он закончил архитектурный институт и работал ведущим архитектором.
Иван умел различать главное от второстепенного и, если в его голове не укладывалось логически какие-то важные для него моменты, то он добивался, чтобы эту недоработку устранить. Он перечитывая уже третий раз Библию, каждый раз находил для себя что-то новое и постепенно вникал в ее суть. Он часто думал о Боге, Его Сыне, а также о земной жизни, как о проверке людей в целях их совершенствования, о роли добродетели и греха в жизни людей.
Он имел друзей и приятелей, разных по своему мировоззрению и образу жизни. У него были друзья и приятели по детству, школе и институту, с которыми он регулярно встречался, а так же по духу, являющиеся прихожанами его храма, где они вместе работали, облагораживая саму церковь и ее территорию.
Судьба так распорядилась, что два вечных оппонента по вопросам бытия и образу жизни - он и Пахотов, после распределения из института попали работать в однин проектный институт. Они много спорили, но ввиду очевидной правоты Ивана, Владимир научился вовремя "поднимать руки вверх" под предлогом "отсутствия времени" или "занятости" и уходить от окончательного разгрома "в тину". Иван не воспринимал его теорию серьезно, хотя был озабочен состоянием его души и постоянно говорил:
- Это уже не шуточки, Вовка, это закоренелый грех, а ты все бравируешь им. Диагноз для души у тебя смертельный. Без участия Бога не вылечишься. Все мы под Ним ходим и не знаем, что ждет нас за углом. Смотри, как бы поздно не было.
Но не пронимали Пахотова эти предупреждения. Без желания самого человека его невозможно заставить что-либо сделать сделать, тем более в такой интимной сфере, как нравственная чистота. На бытовом уровне человека должен обязательно "петух клюнуть". Вот тогда перерождение происходит очень быстро.
В тот памятную ночь, которая перевернула всю жизнь Ивана был канун Крещения Христова. В этот праздник они с родителями обычно ходили на ночную службу в свою церковь Покрова Пресвятой Богородицы, расположенную недалеко от их дома в северо - западной части Москвы, но в связи с болезнью батюшки, ночную службу там отменили и они поехали в центр города в восстановленный Храм Христа Спасителя. Иван давно хотел побывать там на службе и родители в этом его поддержали. Решено было идти на ночную службу именно в этот храм.
Величавый храм с золотыми куполами и историческими библейскими персонажами и становления на Руси православия, притягивал взгляды прихожан и другого разночинного народа. Желающих попасть в храм в столь большой праздник, было много и Иван выехал занять очередь у него за три часа раньше, чем его родители.
Ночное освещение у храма было яркое, поэтому было видно, как днем. Погода стояла в то время морозная, люди притоптывали, пытаясь согреть хоть ноги. Еще тогда он обратил внимание на одну девушку, стоящую за два - три человека впереди его.
Она была одета в легкое, не по сезону пальтишко, которое подчеркивало ее хрупкую фигуру. На голове ее была пуховая косынка, а на ногах широкие зимние сапожки. Одного раза хватило, когда она, пританцовывая явно в ритме народной русской чечетки, открыто и широко улыбаясь замершим людям с каменным выражением лиц, сделала круг вокруг своей оси и, встретившись взглядом с Иваном, нисколько не задержала его на нем. Повернувшись лицом к золотым куполам храма, она теперь на месте, отбивала чечетку.
- Какая веселушка - снегурочка... Мороз под двадцать пять градусов, пальтишко на ней осенне-весеннее, а ей - хоть бы хны... Экая плясунья... - подумал Иван, любуясь стройной, красивой девушкой и ее веселому нраву, - Как будто приглашает согреться в танце... Кадриль...До праздника остались считанные часы, а народ мерзнет... А почему бы нет?
Он не был столь азартен в публичных выступлениях и не относился к экспромтам, как необходимой форме самовыражения, но на этот раз душа его требовала чего-то неординарного.
- Может и не будет более случая познакомиться с ней, - промелькнула мысль в его голове.
Иван, выбивая на слежавшимся снежном покрове ритм кадрили, знакомый ему по кружку в школе, стал медленно приближаться к заинтересовавшей его девушке. Память об этом танце сохранилась у него, когда почти все дети в старые добрые времена посещали соответствующие кружки по пристрастию. Достигнув ее и развернувшись к ней лицом, он порывисто, сбросил с себя меховую шапку и бросил ее о земь перед красавицей, как он сразу понял, взглянув на нее с близкого расстояния, и, пританцовывая, пригласил ее к русскому танцу. Девушка не стала долго упрашивать себя и, павой пошла кругом спиной к парню, сорвав со своей головы теплую косынку...
Постепенно наращивая ритм, закрутилась круговерть русского танца, страстного и азартного, бесшабашного и грациозного...
Эх, развернись душа русская, душа добрая и необъятная...
- Эх, ма! - кричал в азарте Иван, не сводя восхищенного взгляда с этой удивительной девушки.
- Эх! Эх! Эх! - вторила ему девушка, широко улыбаясь, обнаруживая восхитительные ямочки на щеках.
То девушка, мелко выбивала чечетку стройными ножками, обутыми в сапожки, похожие на валенки, наступала на партнера, то партнер брал на себя инициативу и петухом обхаживал партнершу, выбивая руками на груди и коленях незамысловатый ритм народного танца. Как оказалось, они очень хорошо знали этот танец и плясали его с душой и чувством.
Люди, наблюдавшие за этой неожиданной пляской, заражались азартом, исходящим от молодых людей и сами пускались в пляс, втягивая в него все новых и новых претендентов на приз лучшего танцора.
Вокруг Ивана с его спутницей образовался большой круг танцующих и по всей очереди в храм, то здесь, то там люди пытаясь согреться пускались то в русский пляс, то в современный.
- Уф! - учащенно дышащий Иван, выводя из круга свою уставшую плясунью.
Он протянул к ней руку и, улыбаясь во все лицо, сказал:
- Иван Куницын.
Она засмеялась и протянула ему узкую ладошку:
- Марья Петрова.
Оказалось, что она осуществила свою мечту посещения именно этого, ставшего главным храмом России, в большой православный праздник и приехала в столицу из маленького городка Рязанской области. Ей было двадцать лет. Она являлась старшей дочерью в большой семье, состоящей из семи человек.
- Иван! - вдруг его вывел из состояния созерцания своей спутницы окрик отца, - что за народные гуляния? Люди танцуют, веселятся...
- Нравится? - спросил он отца, повернувшись к нему.
- Конечно, надоело видеть озабоченных нынешней жизнью людей. Хоть порадоваться за них можно, - ответил он.
- Так за это спасибо надо сказать Марье. Всех завела своей кадрилью... И в первую очередь меня, - двусмысленно сказал он, хитро поглядывая на раскрасневшуюся девушку.
- Ой - ли? Я только притопнула, а он тут как тут... Спас меня от переохлаждения, - сказала она, потупив взор, но было видно, что ввиду ее веселого характера на языке у нее еще крутилась не одна шутка относительно Ивана.
- Знакомьтесь родители... Это Марья, удивительная девушка. Марья, знакомьтесь... Это мой отец Куницин Сергей Иванович и моя матушка Валентина Николаевна.
- И нам тоже очень приятно... - отозвалась, улыбаясь, мама, - За двадцать четыре года Иван впервые представляет нам девушку... Да еще в такой праздничный день и в таком святом месте... Чует мое сердце неспроста это... Ох, неспроста...
- Ну, мама... Ну нельзя же так сразу... Вспугнешь ведь красавицу, - пошутил Иван.
Марья окончательно смутилась и на этот раз не решилась отшучиваться.
К положенному времени всех желающих посетить службу поглотили помещения храма. До начала службы оставалось около сорока минут, и молодые люди оторвались от родительского ока и встали в очередь для приобретения свеч.
Как только гостеприимный яркий свет храма озарил входящих своей теплой энергией, Иван и его родители поняли, что слово "красавица", шутливо произнесенное Иваном, отражает реальную действительность.
Тонкие черты лица девушки, обрамленными выбившимися изпод пухового платка светлыми волосами в совокупности с крупными синими глазами, маленьким курносым носом, дугообразными темными бровями и сочными, ярко очерченными губами навевали воспоминания о сказочных верных красавицах и былинных богатырях Святой Руси.
Марья, оттаявшая от уличного мороза в теплом помещении, раскраснелась. Щеки ее пылали румянцем, а сама она, ежеминутно крестясь, пораженная красотой и расписным золотом библейских сцен, восхищенно их рассматривала, по-детски приоткрыв рот. Она забыла все на свете в этом знаменательный для нее момент... И даже то, что подсказывало ее неискушенное девичье сердце... Что все это было очень похоже на экспромтные смотрины.
- Ой, какая красотища... - молвила она пораженная уникальными иконами, грандиозностью и великолепием росписи стен,
- Боже мой, святая невинность... Какая искренность и наивность... Хотя, если она ничего подобного не видела, то все объяснимо, - подумал он, - самое главное она не скрывает свои чувства. Она вся, как на ладони... Открытая и естественная.
- Мне надобно к батюшке... На исповедь, сказала она, удрученно смотря на толпу, которую им предстояло преодолеть, чтобы добраться до священников, отпускающих грехи.
- И мне тоже... Не зря же выдержал пост, - не удивившись, ответил Иван, взял ее за руку и направился к концу очередей.
Пристроившись в "хвост" одной из очередей прихожан, Иван попытался пропустить вперед Марью, на что она ответила:
- Нет... Сначала мужчины, а потом мы.
- И это знает, - промелькнула у него в голове мысль, которая оставила после себя удовлетворение.
После исповеди они направились за свечами. Иван, отдав деньги на свечи, спросил свою спутницу:
- Тебе сколько и каких?
- Спасибо, я сама, - ответила она, не приняв от него этот подарок. Кроме свечей, Марья купила еще три маленьких серебряных кре-
стика и заказала еще пару молебнов для болящих.
Отдав часть свечей родителям, Иван, взяв за руку Марью, пробивал путь через толпу людей к тем иконам, у которых она хотела поставить свои свечи. Судя по ее грамотному поведению в храме, вдруг появившихся немногословности, кротости и трепетности перед святынями, а так же ее знанию почти всех основных икон по своим именам, у нее был знающий религиозный наставник, прививавший эти навыки не один год. Именно о такой девушке мечтал Иван в бессонные ночи. Как будто, Сам Господь Бог подслушал его душу и послал именно такую девушку.
Та его шутка, о том, чтобы "не вспугнуть девушку", оказалась для него на этот момент весьма актуальна.
- Это она... Однозначно она, ибо я никогда бы в жизни, как пацан, не пошел бы, так легкомысленно пританцовывать и петухом ходить вокруг нее, - подумал он, - А по сему, настало мое время для борьбы за нее. При таких веселом характере и внешних данных наверняка вокруг нее крутится ни один десяток женихов. Да, но почему она приехала сюда без сопровождающего? Тоже вопрос...
Началась служба и воздух храма наполнился божественной музыкой молитв и церковного хора. Они не успели пробраться сквозь плотно стоящих людей к родителям и остановились там, где их застало начало службы. В храме людей было тоже много и едва хватало места, чтобы не задеть впереди стоящего человека при перекрещивании, не говоря уже о поклонах.
Службой правил Патриарх Всея Руси.
Марья притихла, проникаясь тихой мощью православной духовности. Когда читали молитвы все прихожане, ее голос без запинки подхватывал их, а когда люди опускались на колени, она в стесненных условиях умудрялась все делать не по принципу "не возможно", а по принципу "должно". Ивану, например, как он не пытался, так и не удалось опуститься на колени рядом с ней. Он не мог сосредоточиться на словах батюшки и общей молитве, а она, никого вокруг не замечая, шептала молитвы, крестилась, кланялась, не отвлекаясь на другие раздражители.
Девушка стояла правее и чуть впереди от Ивана, который изредка косился на ее трогательный профиль, все больше испытывая к ней симпатию. Она же, как будто про все забыла... И про того, кто рядом с ней стоит, и про остальных людей, окружающих ее и заслоняющих от нее батюшку. Даже расписные стены больше не отвлекали ее.
По завершению основной части службы, началась процедура причастия.
- Причащается раб Божий Иван, - сказал батюшка...
- Причащается раба Божья Марья, - услышал он такие же бесстрастные слова батюшки.
Они подождали, когда пройдет это откровение, а потом задержались до прощально - напутственного слова Патриарха Всея Руси.
- Боже мой! - в простодушье воскликнула Марья, - Какое счастье! Рождество Христово я встретила в самом Храме Христа Спасителя! Исповедовалась и причастилась в нем! И кто службу правил? Сам Патриарх Всея Руси! Какое счастье! Я загадала кое-что, теперь все сбудется, я знаю...
Но перехватив заинтересованный взгляд Ивана, с улыбкой добавила:
- Теперь все будут здоровы и счастливы... И моя дорогая бабуля, мама, папа, братья и сестры, и Петр Иванович, и Кузьминична.
Иван нарочно сделал постное, разочарованное лицо, намекая на то, что она, якобы, его "раскусила", что и в правду имело место.
- А другого чего-нибудь ты не загадала? - с надеждой спросил он.
- А мы с Сергеем вас ищем... - сказала мама Ивана, сзади подхватывая их под руки, - Какое счастье, дети мои, что все так получилось. В основном храме России удалось сделать главное - причаститься!
- Удивительно! - воскликнул Иван, ведомый матерью под руку к выходу, - только что об этом говорила и Марья.
- А что здесь удивительного, - пришло время удивляться матери, - Женское сердце всегда в жизни выделяет главное. Мыслим мы категориями души больше, чем вы, мужики. Правильно, Марья?
Девушка смутилась, но старалась выглядеть такой же бойкой.
- Да, Валентина Николаевна, что-то я читала про чувствительность женской души и толстокожести мужчин, - сказала она, проявляя женскую солидарность и, тут же смутившись своей смелости.
- О! В корень зрит, девка! А то одолели меня мужики своими категориями: вот это белое, а это - черное. Представляешь, заклевали, меня, такую женственную, - шутила мама, стараясь расположить девушку к себе, так как она уже видела в ней мать своих внуков.
- Какая девушка... - в восхищении думала она, - Если Ванька и здесь прошляпит, то грош ему цена, как бойцу за свое и ее счастье. Скольких я ему незаметно для него сватала хороших девушек, а он все позевывает при беседе с ними. Стыдоба, да и только. Хотя нет... У него никогда так глаза не горели... А я-то уже думала, что равнодушный он какой-то к женскому полу. Да, видать зацепила она его... Будет, будет за нее бороться Ванька. Ну и слава Богу.
И, как всегда, чуткое сердце мамы не ошиблось.
Иван боялся, что сейчас, когда они выдут за территорию храма Марью будет ожидать какой-нибудь молодой человек или без него исчезнет она в каком-нибудь такси. Он почувствовал, что мама "льет воду на его мельницу" и с благодарностью посмотрел на нее.
Она поняла сына с одного взгляда.
- Марья, ты меня, такую прямую женщину извини... Видать на роду написано говорить, что думаю... Время позднее, почти три часа ночи... Ты не местная, это видно... Метро начинает ходить в шесть часов, а у нас в переулке машина. Устала поди... четыре часа отстоять, да еще и дорога Давай к нам... До утра отдохнешь, а там уж и в путьдорогу, как Бог даст. А, Марья?
Иван сам хотел как-то предложить это, но форму, в которую можно было облечь эту просьбу, чтобы ненароком не обидеть девушку, так и не нашел. Он, затаив дыхание, ждал, что скажет на это девушка.
Марья в очередной раз смутилась. С одной стороны, она действительно ждала бы начала работы метро где-нибудь поблизости от него. Автобус домой отходил только в одиннадцать часов, а с другой - не хотела "нагружать" своим присутствием этих добрых людей, которые ей сразу понравились. Особенно Иван, но она, ни одним намеком не хотела обнаружить это. Это строгое правило, установленное ее мамой, с момента, когда она поняла, что при броской внешности и веселом характере дочери оно должно быть для нее естественным образом жизни. И в последствии оно не раз оберегало ее.
Разговор уже продолжался за границей храма. Они стали спускаться к набережной, что в противоположной стороне от станции метро.
- Спасибо, конечно, за заботу, но у меня автобус на Рязань с автовокзала на Щелковской утром уходит. А три часа, да еще в тепле метро, когда время быстро пролетит, тем более, у меня есть, чем заняться, - она расстегнула пальто и вытащила из его внутреннего кармана маленький молитвослов.
- И молитвослов мне тоже нравится, - подумал Иван, - Уникальная девушка по нынешним временам.
- Москва - город контрастов. От церковных благочестия и нравственности до вывихов отморозков - один шаг. Как, впрочем, и от любви до ненависти... - сказал он почти серьезно и последнее добавление - невпопад:
- Поэтому я остаюсь с Марьей, ее охранять и сопровождать до автовокзала.
- Ой, не надо... - сопротивлялась Марья, но от зоркого глаза матери, как она не старалась, не ускользнул радостный всплеск в глазах девушки.
- Значит так, дети мои, - сказал, улыбаясь, Сергей Иванович, открывая двери своих Жигулей шестой модели, - Настало время сказать веское слово отцу... Во-первых, если метро закрывается, то у его зданий закрываются внешние двери и во внутренние помещения не пускают; во-вторых, сейчас дороги свободны по МКАД, и по самой Москве. Дома мы будем через двадцать пять минут; в третьих, утром по той же дороге Иван мигом доставит тебя до Щелковской. А по сему я принимаю решение, как глава семейства - вперед без страха и сомнения! Я ведь чувствую, что своего отца ты почитаешь... И уверен, что окажись наш Иван на твоем месте, то он поступил бы аналогично. Поэтому - по коням!
Такого красноречия и учтивости от немногословного отца сын и его жена давно не слышали.
- После таких слов как можно отказаться? - улыбнулась Марья и, все вздохнули с облегчением.
Иван был за рулем, Марья - рядом с ним, а родители разместились на заднем сиденье. По дороге разговорились. Родители, почуяв непосредственность и чистую душу девушки, рассказали ей о своей семье, а Марья - о своей...
Семья у нее была большая и состояла из семи человек: бабушки, отца, матери и четырех сестер и братьев. Дед по отцу Марьи был священником, поэтому уклад в семье был православный, по праздникам, даже в советские времена, они ходили в ближайшую церковь, при которой они были прихожанами.. Жили они в собственном доме в маленьком городке Рязанской области, в сорока километрах от границы с Московской областью. А родственники ее - в близлежащей деревне. До государственного переворота начала девяностых отец работал на заводе по производству метизов и различного крепежа главным механиком, а после его развала и закрытия - сторожем на стройке дачи какого-то чиновника и то по большому блату. Мама с бабушкой хозяйничали по дому, а Марья, как старшая сестра, после окончания медицинского училища, работала в больнице медсестрой.
- Тяжело, конечно, но я привыкла, - подвела итог своему краткому рассказу девушка.
Приехали они домой действительно за двадцать пять минут. После того, как она сняла с себя пальто, теплый свитер и гамаши, она вышла из ванны в зал к хозяевам, как Афродита из пены морской... Она была одета в длинное шерстяное платье серого цвета, подчеркивающее ее рельефную фигуру и легкие колготки. Она была естественной белокожей блондинкой, и лицо ее было специфично той исконно русской породе людей, сохранившие свои гены в российской глубинке. Марья знала, что красива и ее стеснительная улыбка усугубляла эту красоту.
Увидев в противоположном углу икону Христа с лампадкой, она перекрестилась и поклонилась, потом быстро присела на краешек дивана и сказала:
- Извините, я не думала, что угожу в гости.
- Ничего, Марья, все очень мило, - успокоила ее Валентина Николаевна.
Марья удивилась "большой" трехкомнатной квартире в панельном доме и "богатой" обстановке.
- Говорили мне, что москвичи хорошо живут, но, что так, не могла представить, - наивно сказала она и покраснела от своей непосредственности и возможности хозяевам неправильно понять эту фразу. Зависти не было в этих словах и Куницины правильно ее поняли.
- Ну что, мать, разговеемся? Пост чай выдержать в нашем возрасте - не фунт изюма съесть. Заслужили. Мы - то с тобой в тепле были, а вот молодым пришлось померзнуть на морозе. Неси на стол заслуженные сто грамм, а себе можете кагора пригубить, - сказал отец, присаживаясь за стол.
- А почему пригубить? Сегодня можно и выпить красненького. Не грех... Праздник какой! Да еще и приятное знакомство... Ну-ка, Марья, помогай на стол собрать, что Бог послал, - ответила хозяйка и увлекла ее на кухню.
Что не поручала хозяйка, все у Марьи в руках "горело": что нашинковать, майонезом заправить или разогреть - все получалось у нее быстро и аккуратно.
- Уж не поваром ли ты работаешь, Марья, что у тебя все в руках спорится? - с элементом военной хитрости спросила Валентина Николаевна.
- Нет, не поваром. В большом семействе все на плечах старших детей. Вот и приходится крутиться.
Через пять минут стол был готов к разговеению. Полностью выпил свои сто грамм боевых глава семейства и крякнул при этом смачно. Остальные только пригубили вина.
За чаем, Марья призналась:
- Вы знаете, я должна признаться, что обманула вас, - виновато сказала она и все за столом этому трагическому тону встрепенулись, - автобус у меня на Рязань в одиннадцать тридцать уходит с вокзала, а не утром, как я сказала... Не хотела вас обременять. А теперь даже и не знаю, что я без вас бы делала.
- Ну ты меня напугала своим трагичным тоном, - сказала Валентина Николаевна, - Бай Бог, чтобы это было самым страшным обманом.
- Ты лучше скажи, Марья, как это тебя родители такую красавицу отпустили одну в такую даль, да еще на ночную службу в Москву? - этот вопрос давно крутился на языке у матери Ивана, но только сейчас он вроде бы был кстати.
- Конечно, мама не отпускала, но отец сказал, что за двадцать лет можно и побывать в одной из святынь православия и, что в такой праздник Сам Господь бережет своих слуг, "Не один волос не упадет без Его ведома"... - сказала она и на секунду задумалась, как бы решая говорить или нет.
Марья, конечно, догадалась, что она заинтересовала и Ивана, и все его семейство не просто так и понимала, что они хотят знать некоторые личные стороны жизни. В другой бы ситуации она бы не стала посвящать людей в свою жизнь, но для этой семьи она сделала исключение, так как она ей просто нравилась.
- А провожатый был... Но мне их не надо, провожатых-то, если в Бога они верят не по-настоящему, а так, как бы по настроению или из-за того, что я верю в Него, - она не кривила душой.
Ее ответ родителей и, особенно, Ивана устроил.
- Марья, для тебя постелено в зале, как захочешь спать - иди. На Ивана не обращай внимания. Он у нас полуночник, - сказала мама, уходя спать и прихватывая с собой мужа.
Молодые до утра разговаривали, с жадности запоминаю информацию друг о друге. Мысли каждого из них примерно текли в одном направлении - тайном восхищении друг другом и, если Иван становился все более смел в словах и намеках на вдруг возникшую любовь, то Марья наоборот стала более осторожна в выражении симпатии и даже в некоторых случаях, переходила на другую нейтральную тему.
Ночь пролетела быстро. Начало светать и Иван решился...
- Ты знаешь, Марья, тогда, когда ты притопывая сделала триста шестьдесят градусов вокруг себя и я увидел твое лицо, то я... - он запнулся, набираясь мужества и взволновано сказал:
- Я сразу полюбил тебя... И говорю я эти слова впервые в жизни... Бог свидетель.
Марья покраснела и опустила взгляд в свою чашку чаю, но он продолжил:
- Звучит, конечно, глупо... Если бы кто-то сказал бы мне, что я скажу нечто подобное девушке, с которой познакомился только четыре часа назад, то рассмеялся бы ему в лицо. Но я говорю это совершенно серьезно. И потом... Чтобы я перед тобой, топтался, как медведь, изображая шута, да еще при всем чесном народе? Бред какой-то...
- Почему? Ты хорошо танцевал, как профессионал... Таких плясунов нынче и в деревнях не сыщешь, - плавно переводила она тему беседы на второстепенную тему, - Как же мы зажгли всех своим азартом... И сами согрелись, и другим не дали замерзнуть.
- Да уж... Но я ни о том... Выходи за меня замуж... - его слова повисли в тишине и только тиканье часов отмеряло скоротечность времени. Он протянул руку через стол и накрыл ею кисть руки Марьи, лежащую на краешке стола. Иван почувствовал, как вздрогнула девушка от этого прикосновения.
Она некоторое время не освобождала свою руку и молчала, продолжая смотреть в чашку, боялась поднять на него глаза, ибо он сразу бы все понял.
- Боже мой, - взволновано думала она, которая уже имела опыт выслушивания признания в любви некоторыми молодыми людьми, но тогда было все по будничному и ничего в душе не переворачивалось, как сейчас, не изнывала она от счастья, что именно этот человек сказал эти заветные для каждой девушки слова, - Так быстро... Неужели так быстро исполнилось то, о чем я просила Господа Бога буквально три-четыре часа назад? Господи, спасибо Тебе, Господи!
Еще тогда, когда она случайно встретилась с ним взглядом, что-то взволновало ее.
- Какой-то он особенный, - подумала она тогда, - Но не статью мужской и не ликом приятным, а внутренней силой... Однозначно он искренне верит в Бога, а значит, уже заслуживает моего внимания. Ведь сейчас так мало таких. И я только с таким буду счастлива... Чтобы чисто все было, чтобы общее было стремление к светлому...
А тогда, когда ее голова была занята совсем другими мыслями, вдруг появился именно он... Это было как знамение какое-то и не могла удержаться от приглашения, хотя понимала, что именно она спровоцировала его на это...
- Мы только три часа знаем друг друга... И вдруг такое предложение... - несерьезно это, да и не поймут нас, - тихо сказала она, освобождая, наконец, свою руку из-под его, все еще боясь поднять на его глаза.
Иван облегченно вздохнул.
- Хоть не отказала сразу, а это уже большой плюс, - подумал он и тоже замолчал, обдумывая ситуацию.
- Надо как-то собраться, побороть в себе слабость и не показывать свое состояние, - сознавала она, что "не гоже девушке таять от приятных слов, да еще и от человека, который тебе очень нравится.
Уши и щеки у нее горели, зажженные огнем, как она поняла, взаимной любви. Как же ей хотелось сказать, что тоже он запал ей в душу с первого взгляда. Как будто Богу было угодно столкнуть их в эту праздничную ночь. Иван любовался ею и душу его переполняла нежность к этому хрупкому созданию.
Она встала и спросила, мельком взглянув на Ивана:
- Можно я умоюсь? Я вся горю...
- Конечно, - ответил он, вскочил со стула и включил свет в ванной.
- Спасибо, сказала она и скрылась за дверью, щелкнув щеколдой. Она открыла холодную воду и с удовольствием подставила лицо
под струю... Через три минуты она вышла с чуть намокшими волосами. Теперь она полностью владела собой и могла выдержать моральный напор Ивана, не выдавая свои тоже скороспелые чувства.
- Надо уже наверно ехать? - спросила она, взглянув на Ивана синими глазами, - А может быть, я сама? Метро от вас, я заметила, близко.
- Каков стандартный маршрут до твоего родимого города? - вопросом на вопрос спросил он.
- От Москвы до дома около пяти - шести часов будет... Если без пробок проскочим, - ответила она.
- Проскочим... - ответил он, - Праздник сегодня. Люди отмечают его, дороги свободны. Я тебя за часа два-три домчу до дома. Рязанку я знаю.
- Ой, не удобно как-то... Столько внимания и расходов непредвиденных. А может быть я сама, а, Иван? - в ее словах парень явно уловил теплоту и благодарность.
Она впервые назвала его по имени. Ей нравилось имя Иван. Старинное и благородное. И, особенно, сочетание... Иван, да Марья. Как это было романтично и красиво. Она, как и все простые девушки была мечтательна и наивна.
- Да что ты... Какие расходы? Я теперь не знаю, как буду дни коротать без тебя... А ты про расходы... Если ты согласишься меня осчастливить своим присутствием лишних три часа в дороге, то я с удовольствием отвезу тебя домой. Это не далеко, каких-то двести километров... Родители собрались за столом около девяти часов утра и, когда услышали о предложении сына, уговорили девушку не отказываться от удобств цивилизации.
- Самое главное родители не будут волноваться, если приедете раньше, чем автобус. А там - как Бог даст, - заметил отец, подмигивая сыну.
На том и порешили.
Мама Ивана собрала "гостинцев для детишек", полностью очистив холодильник и, на причитания Марьи относительно "не надо", укладывая в багажник машины две сумки продуктов, сказала: - Я сама из деревни и знаю, как там добывается хлебушик. А у вас семья большая... В миг все уйдет. Это раньше из деревень везли в город, а теперь наоборот.
Перед тем, как сесть Ивану за руль, отец придержал его и тихонько сказал:
- Упустишь девку - на порог не пущу.
- Землю грызть буду, но она будет моей, - твердо и совершенно серьезно сказал он.
- Ай, молодца! Откуда металл в голосе, сын мой? Что делает скороспелая любовь... - продолжал шутить отец, переходя на серьезный тон, - Ладно шучу я. Девушка мне тоже понравилась... Значит так, слушай совет старого жениха со стажем. Семья у нее православная, от отца, значит, все зависит. Сейчас праздник. Все будут дома, поэтому все должно быть по традиции. То есть - на колени вместе с ней и проси благословления. Понял? Только не перепутай, "детям - мороженное, а женщине цветы", - вспомнил он фразу из популярного кино и хлопнул на прощание сына по плечу.
По дороге они рассказывали про себя, слушали, спрашивали, получали ответы и каждый из них был уверен, что не было лукавства в них. Не касались они только одной темы - женитьбы, так как Иван понял, что все будет зависеть от ее родителей и, в частности, отца.
Поселок, где родилась и жила Марья, располагался в красивейшем месте среди заповедных лесов, на излучине реки. Он стал городом после того, как в его границе построили завод по производству метизов. Он представлял из себя штук двадцать хрущевок, а остальными жилыми постройками были частные дома. Людей в поселке было достаточно, завод реконструировался и развивался, строилось современное жилье, развивался соцкультбыт, однако с приходом к власти временщиков под прикрытием демократии, все было продано и разворовано, люди оказались безработными. Некоторые из них покидали свои дома и ехали на заработки в Москву или в Европу.
- Только школы и медучреждения у нас работают, - уныло сказала Марья, - Меня на работу в больницу взяли только из-за того, что братьев и сестер кормить надо... Впрочем, отцавзяли на работу тоже по этой причине. Конкурсы устраивали даже на должность сторожа. Вот до чего докатились... А молодежь у нас в городке спивается от безделья.
Иван слышал о разрухи в глубинке, но не думал, что в сорока километрах от границы Московской области такая разруха.
- Ничего, Бог даст, сменится власть, а если и не сменится, сами поднимем мы твоих родных, - уверенно ответил он и увидел в зеркало, как его спутница грустно улыбнулась.