Первый раз очень страшно сознательно переступить черту, за которой начинается совсем иная жизнь.
Указательный палец правой руки устал уже периодически плавно выбирать свободный ход спускового крючка до момента, когда должен был прозвучать выстрел, который бы возвестил, что еще один сын гор встал на тропу исполнения своего традиционного долга средневековья - отмщения за смерть близкого родственника. И каждый раз, когда не хватало до выстрела буквально миллиметра, он как бы замирал, не в силах преодолеть его. Как будто в душе его стоял какой-то стопор, не позволяющий так легко брать на нее самый страшный земной грех... Убийство...
Без пяти минут убийце было девятнадцать лет. Звали его Русланом. В школе он учился хорошо, особенно ему нравились математика, физика, химия. У него были хорошие учителя, сумевшие привить любовь к точным наукам. Ему нравились своей однозначностью формулы, которым подчинялся весь земной уклад жизни. После окончания десятилетки он собирался поступать в Грозненский институт на физико-математический факультет, но этому помешала война, которая заставила жить по каким-то диким правилам, обесценивая жизни людей и заставляя их превращаться по чей-то злой воле в скотов.
- Не ты вдыхал в человека жизнь, чтобы забирать ее. Это только Аллах может давать ее и забирать, - говорила его мама, облаченная во все черное. - Моему несчастью и твоему горю не поможет, если другая мать и другие братья будут переживать то же самое, что и мы.
- Око за око, - говорили мужчины его рода. - Испокон веков повелось так... Не ты первый и не ты последний... Смерть близкого должна быть отмщена. Только после этого ты сможешь называться мужчиной. Побори в себе жалость, вспомни, какой был твой жизнерадостный брат... Ему бы жить да жить... Почувствуй прилив праведной ненависти и необходимость мести. Потом, после свершения акта мщения, ты почувствуешь, что стал мужчиной, совершенно другим человеком будешь.
"Представляю, как может себя чувствовать убийца, который выследил и из-за укрытия убил человека... Как трус... Хотя я знаю, по крайней мере, трех своих сверстников, которые после убийства считали бы себя героями. А я согласен с мнением мамы, и душа принимает его без всяких оговорок, но я рожден мальчиком и должен стать мужчиной, должен выполнить этот долг, как и многие другие в нашем народе. Если для того, чтобы заслужить уважение своего народа, надо убить, то я убью... Не мне устанавливать свои правила... Уж так сложилось у нас...", - думал Руслан бессонными ночами, убеждая себя в справедливости средневекового закона Кавказских гор.
Он где-то слышал, что у православных месть считается смертным грехом и поэтому поводу есть у них святая притча о том, что "если ударят по левой щеке, подставь правую", но это касается мирного времени, а не периода войн.
"Странная религия... У нас оскорбление всегда остается оскорблением, и вряд ли кто-то из наших мужчин терпел бы такое унижение, чтобы "подставить другую щеку", а у них это возведено в ранг высшей правды. При такой религии у них по идеи и нормальных бойцов не должно быть, но без них как можно было завоевать такую территорию, какую имеют русские? - думал он, и тут же отвечал на этот вопрос, - Завоевать-то можно было бы при соответствующей подготовке, а вот удержать различные народы в едином государстве - навряд ли. Конечно, сейчас время другое и ни каждый найдет в себе силы не ответить ударом на удар, но сам факт, что в Святом Писании это отражено - это что-то неземное... Хотя и в Коране это есть, но не так однозначно выражено...".
Руслан снова опустил ствол автомата и вздохнул.
Вот уже два дня солдат с автоматом за плечами наполнял водой из ручья два ведра и нес их метров триста, поднимаясь в расположение своего подразделения. Солдат был молодой, долговязый и лысый. Был полдень, когда он перед тем, как подняться с двумя ведрами в горушку, снял каску, достал из кармана большой белый платок, вытер им лицо и белобрысую голую голову.
В который раз он, беря на мушку солдата, регулярно спускающегося к ручью за водой, - молился, чтобы за водой спустился ктонибудь другой. Ему был симпатичен этот неосторожный, даже равнодушный к своей безопасности солдат. Он всегда свистел или напевал одну и ту же мелодию, похожую на народную.
"Что это он, повар или в наряде по кухне?" - думал он, пытаясь вызвать к солдату чувство ненависти, - Лет двадцать ему, не больше. Как и мне..., - подумал он и постарался вызвать в себе злобу на этого солдата, как учили его мужчины, - Это он убил моего брата... Это он пришел к нам в страну, а не мы к ним. Он оккупант, топчет нашу землю и всех убивает...".
Но не приходила ненависть, не приходила злоба. В душе его была пустота и чувство близости чего-то ужасного. Он знал, что вопреки убеждениям старших, потеряет чувство самоуважения после акта отмщения за брата. Он знал, что после этого останется в душе несмываемое пятно, которое никогда не забудется и будет постоянно ему напоминать о том, что он убийца. Ни нормально жить при таком грехе, ни любить без оглядки на прошлое и скрывать этот акт "возмездия" перед своей избранницей он уже не сможет.
На вопрос самому себе: "Смог бы я полюбить девушку, которая когда-то убила человека?" - он так и не мог однозначно ответить.
"Хотя если бы она это сделала в целях самообороны, то, наверное, это бы можно было понять... Но месть, как всегда, тщательно продумывается, и человек сознательно идет на убийство... Это уже из серии медицинской патологии или фанатизма, или просто наплевательского отношения к своей бессмертной душе... Тогда почему она должна будет думать иначе?" - он пытался связать мысли в единую цепочку.
Вновь уровень мушки на конце ствола автомата совпал с прорезью в его начале. Руслан немного поднял ствол, и этот уровень в аккурат наложился на блондинистую незащищенную голову солдата. Указательный палец вновь медленно пополз к нему.
Прежде, чем выйти на военную тропу, Руслан недели две каждый день тренировался под присмотром старших в стрельбе из автомата, поэтому все эти манипуляции он делал вполне профессионально.
"Хоть мучиться не будет...", - мелькнула мысль в его голове.
Он физически чувствовал эти доли миллиметра. Было видно, как светлые силы его души борются с черными. Он закусил губу, которая побелела от степени ее сжатия зубами... Вот-вот брызнет кровь... Сейчас свершится... Сейчас... Внутри у него все дрожало, но мушка четко находилась на одном уровне с прицельной планкой. Капелька пота, рожденная на лбу внутренней борьбой, быстро пробежала по носу и щекотно повисла на его кончике. Он был благодарен Аллаху, что Он предоставил ему возможность найти предлог, чтобы в очередной раз устранить это неудобство перед выстрелом.
Он выдохнул, положил на траву автомат и правой ладонью с силой прошелся по лицу
Снова палец в который раз стал медленно двигаться в сторону ладони.
- Соловьев! - вдруг услышал Руслан зычный голос, - Сколько раз тебе говорить, чтобы не спускался к ручью один и без бронника!
С возвышенности быстро спускался коренастый военный, по всей видимости, офицер, у которого в правой руке был автомат, а в левой бронник.
- Как об стену горох, - продолжал возмущенный офицер, протягивая бронежилет бойцу, - На, одевай! Здесь каждый камушек пристрелян! Лысая твоя голова! Раз я уже возил "двухсотого" родителям. С меня хватит этих стрессов! Где Самсонов? Почему без него? Я же приказывал - только вдвоем! Один с ведрами, а другой на изготовке...
Ему действительно недавно пришлось сопровождать гроб с погибшим бойцом в Рязанскую область. Это был солдат не из его подразделения. Он думал, что после окончания этого неприятного задания он сможет заехать к молодой жене и только что рожденной дочери, которые находились тогда у родителей в Рязани, однако после того, как услышал нечеловеческий вой матери солдата и увидел огромные, полные слез глаза его старшей сестры, которая, сцепив зубы, вцепилась двумя руками в его гимнастерку и трясла его, шепча только три слова: "Что ты наделал... Что ты наделал...", он уже не мог никуда ехать. Тогда он стоял, словно окаменев, смотрел в эти глаза и не мог даже поднять руку, чтобы освободиться от убитой горем девушки. Много времени понадобилось, чтобы он больше не просыпался по ночам от этих глаз.
- Товарищ старший лейтенант, да не было здесь отродясь духов..., - накидывая на тело бронник, пытался оправдаться солдат, - Но все равно, спасибо за заботу...
Офицер окинул подозрительным взглядом ближайшую к противоположному берегу "зеленку", которая могла скрывать боевиков, и что-то не понравилось в ней. Слишком это место было удобным для внезапного нападения и ухода в горы.
- А почту-то привезли, товарищ старший лейтенант? - не унимался солдат, - Сегодня вечером заканчиваются мои наряды. Письма домой надо написать.
- Пришло тебе письмо, пришло. От матери, из твоего родного Таганрога. А, может быть, и от зазнобы... Подчерк женский, - всматриваясь в противоположный берег, рассеяно проронил офицер и вдруг заорал:
- Ложись! К бою!
Оба федерала плюхнулись на камни одновременно.
Несмотря на молодость, офицер был опытен и привык перестраховываться, особенно тогда, когда от его бдительности зависела жизнь подчиненных. Ему не нравилось это удобное для внезапного нападения место.
Длинная из автоматная очередь прошила "зеленку", и вновь нависла зловещая тишина. Минуты две пролежали федералы на земле, прежде чем от офицера поступила команда:
- Отбой учебной тревоги! Береженного Бог бережет...
- Ну, вы даете... Я уже думал, что все, кранты пришли... Мы ведь как на ладони были..., - промямлил боец.
- Вот и я талдычу тебе об этом десятки раз, а ты все не веришь, голова два уха, - ответил офицер.
Пули прошли высоко над головой Руслана. У него была еще возможность выстрелить в спину удаляющемуся офицеру, и он был близок к этому, но в последнюю секунду снова не решился, но теперь из-за того, что цель была далеко и в бронежилете, что не исключало организации погони.
Он встал, спрятал автомат в кустах, чтобы завтра прийти сюда, и представил, как встретит пытливый взгляд отца, который, как всегда, все поймет и горько усмехнется. А мама, выбрав момент, тайком от него подойдет к сыну, погладит его по плечу и скажет:
- Все-таки не зря я прожила жизнь, если воспитала такого сына...