Это была не моральная "Яма" русского писателя Куприна, а вполне реальное творение нелюдей.
- Копать здесь, - сказал с чеченским акцентом сухощавый горбоносый бородач, очерчивая на земле стволом калаша прямоугольник размером два метра на полтора.
Он расплылся в улыбке, наблюдая за реакцией молодого пленного солдата, явно жаждущего жить. Два других пленных контрактника, постарше, для него были неинтересны ввиду их явной мужественности. Не дождавшись ожидаемых слёз, он усугубил свой психологический тест.
- Нет, - добавил он, ухмыляясь и уменьшая стволом начерченную на земле ширину могилы до метра, - Будете лежать штабелем.
Двое из трех боевиков с автоматами, стоящие рядом, заулыбались, а третий что-то недовольно сказал на чеченском языке, плюнул на землю, пошел к УАЗу в легковом варианте, на котором привезли пленных, сел в него и на малой скорости стал удаляться от них.
Брюнетистый весельчак выругался, бросился догонять машину. Через две минуты ему удалось запрыгнуть в неё.
- Работать, - подал команду один из оставшихся боевиков, лет сорока пяти, который, кивнув на две лопаты, лежащие рядом, сказал что-то на чеченском языке молодому коллеге, отошел на десять - двенадцать метров от пленных, сел на пригорок и стал поглядывать в их сторону. Он был среднего роста, черноглаз, бородат, но с рыжинкой.
Молодой человек примерно семнадцати лет был худощав, как тростинка, с пушком на верхней губе. Он повторил маневр старшего, но с диаметрального направления от него и, сев на землю, направил ствол автомата в сторону военнопленных.
Двое работали постоянно с торцов могилы, а третий по очереди подменял одного из них.
Разные мысли приходят в голову, когда занимаешься монотонной, не требующей включения мозгов работой. Особенно - когда знаешь, что роешь себе могилу.
Раз... И штык лопаты под усилием правой ноги с трудом входит на половину своей металлической длины в каменистую почву предгорья хребта Северного Кавказа. Два... Лопата наклоняется несколько раз "в раскачку", с трудом углубляясь и вырывая из единого монолита поверхности земли ее фрагмент размером пятнадцать на десять сантиметров. Три... И этот клочок каменистой земли летит в сторону, углубляя могилу и приближая последний миг земной жизни трех измученных людей к концу.
- Господи, за что? За что все это? Жить не жил еще, а тут... Могила..., - с ужасом думал самый молодой из пленных с погонами рядового и общевойсковыми петлицами.
Работал он отрешенно от реальности, не обращая внимания на происходящее, тупо глядя, как остриё лопаты с трудом прорезает почву, регулярно смахивая рукой нависшие на кончике носа капли пота, перемешанные со слезами. Ему было девятнадцать лет. Он был рыжеват, сухощав, немного выше среднего.
- Вот и заработал деньжат... И черт меня дернул клюнуть на эту наживку. Надо рвать когти отсюда... И чем раньше, тем больше шансов уйти, - витали мысли в голове такого же пехотинца, но с сержантскими погонами.
Пехотинец вдруг распрямил спину, его кисти рук упёрлись в бока. Он прогнулся назад в спине и посмотрел на летнее солнце, стоящее в зените, а потом - на двух охранников, которые, увлёкшись своими мелкими делами, не увидели такой вольности. Но он не стал их раздражать до поры до времени и снова приступил к работе. Ему было двадцать семь лет от роду, он был среднего роста и широк в кости. Голова его была перевязана бинтом, на котором в районе затылка запеклась кровь примерно двухнедельной давности.
- О, Боже! Ну, мы-то знали, на что шли, а этот мальчишка-то еще совсем желторотик. О Господи, если можешь, спаси его..., - думал третий мужчина, ковыряющий землю.
Ему было около тридцати трех лет. Он был высок и кряжист с натруженными большими руками, со вздувшимися венами. Рванный, грязный камуфляж был накинут на такую же, почти черную от грязи, тельняшку. Запекшаяся кровь в ушах и на воротнике, периодические боли в голове, из-за чего ему иногда приходилось охватывать ладонями голову и кататься по земле, напоминали о тяжелых последствиях контузии. Его черные волосы у висков были уже подернуты ранним серебром. Один погон у него был вырван "с мясом", а второй, надорванный, с двумя звездочками прапорщика, висел на "добром слове". Производил он впечатление спокойного, уверенного в себе человека. Он чаще других, незаметно для охранников, косил в их сторону взгляд, как бы оценивая уровень их боеготовности.
Пленные, обутые в грубые ботинки армейского образца, были истощены.
Чем глубже врезалась лопата в каменистую землю, тем меньше попадалось камней, и работа шла быстрее. Николай посмотрел на сосредоточенно работающих товарищей по несчастью и прошептал:
- Чуть помедленнее, кони... Туда всегда успеем, - он кивнул на землю под ногами.
- Надо что-то делать... Или сейчас, или никогда, - отозвался сержант.
Рядовой мысленно был где-то далеко и не слышал, о чем говорили контрактники. Было заметно, как он украдкой вытирал слезы и шмыгал носом. Некоторые мужчинами становятся в пятнадцать лет, а другим и всей жизни мало, но рядовой Оськин не относился ни к тем, ни к другим. Просто он был еще далек от того, чтобы относиться к жизни философско - фаталистически.
Рыли они могилу медленно, сосредоточившись на своих грустных мыслях. Несмотря на указания уехавшего бородача относительно размеров могилы, прапорщик, пользуясь отсутствием пристального внимания к ним охранников, самовольно изменил их, и теперь они копали могилу размером два метра на два.
- Рядком будет веселее, - шёпотом пояснил он свое решение, - Да и времени перед смертью будет больше.
Когда глубина квадратной могилы достигла трети метра и солнце стало клониться к горизонту, прапорщик распрямил спину и крикнул, обращаясь к старшему:
- Начальник! Отдохнуть бы!
"Начальник" лениво подошел к пленным, указал им пальцем на место, куда они должны были отойти на безопасное для него расстояние, и когда они выполнили его команду и его молодой помощник занял соответствующее место для его подстраховки, усмехнулся, увидев квадрат, вместо прямоугольника.
- Почти угадали, - сказал он, повесил ремень автомата на плечо, взял лопату и прочертил ею круг диаметром примерно три метра, - Джабраил у нас шутник. Не могила будет, а яма. Правда, я не знаю, что лучше для вас... Я бы выбрал первый вариант.
В последних его словах прозвучало замаскированное сожаление. Видно он уже имел возможность наблюдать, что происходило с похороненными заживо.
- Час от часу не легче. Действительно, однозначно сказать нельзя, - согласился сержант.
- А я бы сказал однозначно: это лучше, чем могила, - почти обрадовано отозвался молодой боец.
Прапорщик промолчал.
- Сидеть, - отдал приказ осторожный старший и, дождавшись его выполнения, дал по сигарете каждому, предварительно подкурив их, а потом и закурил сам.
Курящим оказался только сержант, который, смакуя сразу три сигареты, распластался на спине и расплылся в довольной улыбке.
- Благодать, - сказал он, щурясь от солнечных лучей и наблюдая за причудливыми облаками, плывущими по синему небу.
Охранник сначала хотел прикрикнуть на него и поднять, но потом махнул рукой на наглость пленного.
Увидев отсутствие реакции боевика на вольность их коллеги, легли на землю и другие пленные.
- Краснов Николай Сергеевич. Родом из Рязани. Десантура, - представился прапорщик.
- Волхов Вадим Савельевич, из Архангельской губернии. Пехота, - отозвался сержант.
- А я Карташов Слава из Таганрога, - бесцветным голосом сказал рядовой.
У двоих несчастных была примерно одинаковая история плена, в который они попали недели три назад в бессознательном состоянии после контузии, а самого молодого бойца банально выкрали, когда он удалился от расположения части в поисках дров. Все они были собственностью одного хозяина, жили на разных территориях, выполняя тяжелую работу, и до этого момента не знали друг друга. При их допросе боевики, поняв, что они не представляют никакой информационной ценности, решили попытать счастья в возможности их выкупа родственниками, и каждый из пленных, в надежде на чудо, не исключал такой возможности, давая адреса своих родителей, зная, что в противном случае их могут просто "пустить в расход". Людей, превращенных в рабов, было в то время много, и даже на эту собачью участь была определенная негласная конкуренция.
Старший охранник, чувствуя, что эти послабления пленным не нравятся его помощнику, перехватив взгляд с укоризной, украдкой брошенный им в его сторону, и подумал:
- Пусть перед мучением хоть немного почувствуют прелесть жизни..., - а потом, видимо вспомнив свой давний спор с кем-то из земляков, перешёл на повышенный тон, - Не выйдет у хозяев получить за них выкуп. Видно ведь сразу по рукам, что они все из простых трудовых семей. Да и вообще... В нашу республику с оружием в руках вошли только бедняки и патриоты. Откуда у них такие деньги? В яму надо сажать тех, кто сначала создаёт условия для войны и провоцирует её. Вот тогда можно озолотиться, если самоуважение это позволит и греха не боишься.
Он плюнул в сердцах и в очередной раз мысленно возмутился:
- Что чувство наживы делает с людьми... Продают людей... И кому? Родителям... Какую же чёрную душу нужно иметь для таких дел? Совсем человеческий облик потеряли.
Он был порядочным человеком и примерным мусульманином, знающим причинно-следственные категории греха, и эти мысли он бы высказал своему юному помощнику, если бы он был из его клана. С некоторых пор даже на такие незначительные мероприятия, как охрана доходяг, стали направлять людей из разных кланов, дабы исключить укрывательства возможных "крамол", выразившихся в устной форме или в деяниях.
Молодому охраннику действительно не нравились поблажки старшего относительно "врагов его земли". Он подождал момента, когда закончил курить сержант и, набравшись храбрости, подошел к пленным со словами:
- Все, хватит отдыхать! Работать, быстро!
Пленные сели на траву и не спешили подниматься, посматривая на старшего.
Но после того, как они получили по сильному удару прикладом автомата между лопаток, они встали, но работа пошла менее энергично, чем рассчитывал охранник. Ему, видимо, понравилось ощущать себя грозным и всесильным, и он еще пару раз прикладывался по спинам пленных, но после властного окрика другого охранника, обиженно занял своё место, стараясь не смотреть в его сторону.
Время работы и отдыха регулировали сами пленные, которые щадили молодого бойца, - из-за его слабости. Он меньше других работал и больше их отдыхал.
Николай, оценивая местность в целях возможности побега, еще раз удивился красоте этого края.
Их будущая могила находилась на удалении два-три километра южнее от горного села, где когда-то держали пленных. На фоне смешанного леса на склонах гор редкие рыжие скальные породы были похожи на плешины, которые тоже были не свободны от зелени мелких кустарников, создающих впечатление кровеносной системы леса. Пики гор и холмы с плешинами мелколесья чередовались между собой, на одной из таких плешин боевики и решили устроить яму. Она находилась примерно в двухстах метрах от каменистого склона, переходящего в ущелье, по дну которого протекал мелкий ручей. Сочетание сочной зелени конца весны, когда солнце не успело еще превратить траву в бледно-зеленоватый скучный фон, создавало впечатление сказочной горной страны безобидных гномов, затерявшейся в Альпах.
- Парадокс, - подумал он, - чем прекраснее территория проживания людей, тем они жестче по характеру. Неужели необходимость защищать свою красивую страну от постоянных посягательств на нее сделала людей такими? Может действительно, жестокость в историческом сознании народов обусловлена генами предков? Лакомыми кусками была их территория для других? Поэтому они и привыкли воевать всеми способами и методами, включая запрещенные для уважающих себя мужчин? А действительно, коренному населению тундры, пустынь, папуасам из Океании и в голову не может прийти мысль, что людей можно сажать в глубокие ямы для того, чтобы их мучить. Неужели из-за того, что на их бедную территорию почти никто не посягает? Глупость какая-то... Тогда бы в моей родной Рязанщине, с её красотой и спокойствием тихой мощи равнинных рек, прорезающих заповедные леса, жили бы монстры, а не добрейшие люди. Все зависит от воспитания и степени развития человеческого, а, значит, Божьего, в самих людях, а также степени их податливости к обману властей... Да еще, пожалуй, - от уровня религиозного фанатизма общества, разожжённого властью в своих корыстных целях... Ведь будучи представителями единственной Апостольской Церкви в христианстве, кому-кому, как не Православию на фоне когда-то отколовшихся от него католицизма и банально придуманных человеком с подачи сатаны других направлений в христианстве в целях отвлечения людей от Истины и завуалирования греха, можно было бы власти российской провозгласить обоснованную претензию на первенство духовной жизни в христианстве и потребовать от других его ветвей для объединения сил против глобального зла, но... Во-первых, те, кто запятнан иудиной преемственностью во власти и дающие клятву верности народу на писанной продажными людьми конституции, а не Библии, не могут этого сделать в виду их трусости и продажности. А во-вторых, не вошёл ещё на престол русский Царь - Помазанник Божий, который по подсказке Божьей будет решать "подставлять ли вторую щёку" или, наконец-то, ударить по-русски наотмашь.
Николай даже выпрямился от этой мысли, выронив из рук лопату и продолжая смотреть куда-то в даль. Настолько поразила его эта глобальная мысль, которая не могла просто так посетить его голову, что он не мог не перефразировать пословицу: "Устами младенца глаголет Истина, точно так же, как и устами без пяти минут покойника".
- Наверное, сгину я в этой яме, - почему-то равнодушно подумал он, но потом, сознавая, что ничего в этом мире не происходит случайно, стал думать в привычном, констатирующем русле:
- Я же всегда говорил по этому поводу: "Неважно, когда. Важно - как...".
Он улыбнулся, наклонился, взял лопату в руки и с силой вонзил её в землю, но мысли не покидали его, а текли в том же русле:
- А в жене я уверен. Валентина воспитает Василия и Ивана достойными патриотами своей Родины. Да и мои, и её родители помогут... И ещё друзья, крёстные... Слава Богу, что всегда старался не кривить душой, жил по-честному, помогал, как мог, людям. Это не забывается...
От этих мыслей Николаю стало как-то легче на душе.
Работали медленно, что раздражало молодого охранника. Раз в сутки приезжал УАЗ, привозил еду для охранников на целый день - они питались три раза в сутки, не считая употребление своих личных припасов, находящихся в их рюкзаках. Пленные питались один раз в сутки, в основном очистками от овощей и жидкой похлебкой из круп. Иногда старший охранник давал им немного мяса, рыбных консервов из своих припасов, которые пленными делились поровну. Было видно, что молодой охранник не одобрял это, но возразить не решался.
По этому поводу мнение старшего охраны, придерживающегося Корана в его миролюбивой интерпретации, сводились к следующему:
- Есть возможность сделать добро людям, тем более для обречённых на мучительную смерть, - делай, и как можно скорее. Жизнь так скоротечна, что не всегда поспеваешь за ней. А пред Аллахом мы все предстанем с двумя торбами: с добрыми делами и злыми... А равнодушие, трусость и так называемый прагматизм покоятся во второй. Это даже этому мальчику, поему помощнику, известно. Но поймёт он это чуть позже, когда научится сомневаться в словах власть имущих.
С наступлением темноты работа прекращалась, пленных связывали и привязывали к деревьям на короткие поводки с таким расчетом, чтобы каждый мог спать рядом со стволом дерева. Переговариваться между собой пленным запрещалось. С рассветом их развязывали, давая восстановить кровообращение в посиневших кистях рук и ступнях, после чего работа начиналась снова.
Когда трехметровая по диаметру яма стала глубиной около полуметра, прапорщик решил, что медлить с побегом больше нельзя.
- Вадим, Слава, - шепотом обратился он к своим коллегам по несчастью, - Я попробую обезвредить пацана... Бегите все за мной. Старшой не будет стрелять по нам, опасаясь убить своего. Если я не успею, и пацан успеет выстрелить, то всем ложиться. Это значит, что попытка к бегству не удалась. А если все получится, то с горушки скатимся, а там все - врассыпную. Вместе нас переловят быстро. Каждый должен выбирать свой путь.
Сержант в знак согласия кивнул, не прекращая ковырять лопатой землю, а Слава сначала заволновался, но потом понял, что переубедить опытных вояк ему не удастся, и стал ждать команды, имитируя любовь к земляным работам. Николай тоже ожидал подходящего момента для рывка.
- Так..., - подумал он, прикидывая направление побега, вниз под горочку, потом по ручью надо бы на север, но попробую обмануть их... Пойду на юг... Километров этак семь. Затем уж поверну на северо-восток.
Николай искоса смотрел то на молодого охранника, то на бородача, продолжая ковырять лопатой землю и выбирая оптимальный момент.
Как только он увидел, что голова молодого охранника после сытного обеда стала клевать носом, Николай рванул к пацану, как на сотку в старые добрые времена, мощно, как ему казалось, работая руками и ногами. Однако он сразу понял, что ему не хватит ни воздуха, ни сил преодолеть эти несчастные двадцать метров, чтобы вероятность успеха была хотя бы процентов двадцать пять. Слишком ослаб он от скудного питания и малоподвижного образа жизни.
На половине пути десантника к охраннику, юноша встрепенулся, вскочил и стал лихорадочно передергивать затвор автомата стоя на месте. И это была его ошибка. Если бы он отбежал от нападающего на него человека хотя бы метров на десять, одновременно готовя автомат к стрельбе, то Николаю бы не хватило времени приблизиться к нему.
Первая автоматная очередь опытного старшего охранника была предупредительная. Она остановила русских, не успевших даже вылезти из ямы, а вторая прошла выше головы Николая на считанные сантиметры.
Не обращая внимания на выстрелы, ударом ноги он выбил автомат из рук юноши, который упал в высокую траву, а второй удар ребром ладони правой руки пришелся по основанию черепа за ухом противника, который сразу обмяк и повалился в траву.
Николай опустился на землю, тяжело переводя дыхание, и стал торопливо ощупью искать автомат в густой, сочной траве, наблюдая, как бежит к нему, стреляя короткими очередями, старший охранник. Десантнику ничего не оставалось, как, пригнувшись, пробежать около двухсот метров в сторону спуска с холма. Пули свистели над его согнутой спиной и он понял, что зря затеял эти гонки... Сердце его выбивало барабанную дробь, кололо от перенапряжения, сковывая грудную клетку, дыхание сбивалось.
"Пацан не скоро придет в себя. А бородач гнаться не будет, так как без присмотра останутся пленники", - мелькнула у него мысль, и он на пятой точке вперед ногами покатился вниз по земле, поросшей травой и кустарником, - Жаль, что не удалось мужикам бежать. А, может быть, и лучше это... При таком истощении далеко, оказывается, не убежишь.
Он обернулся и увидел, как охранник с горушки поливал свинцом лесные массивы, ведущие на север. До мелкого, каменистого ручья он добрался под прикрытием листвы деревьев на последнем издыхании и пошел по нему на юг, держась за сердце. Как только русло ручья стало выходить на мелколесье, Николай свернул направо, прошел еще километров пятнадцать по лесу. Хотелось есть, а ещё больше - спать, но он знал, что это было бы равносильно смерти. Поэтому он шел на северо-запад всю ночь, а утром залез в саму гущу терновника и заснул почти сразу, как только улегся на землю.
Проснулся он днем, когда солнце стало клониться к западу. Тело его все ныло, болели мышцы, желудок ворчал и требовал человеческой пищи.
Николай знал, что днём целесообразно отлеживаться, дабы не было неожиданных встреч, а ночью пробираться к своим. Однако голод выгнал его из укрытия, как только солнце стало клониться к горизонту на западе, и он пошел в северо-западном направлении, где, по его расчетам, было село. По простоте душевной он думал, что его бедственное положение вызовет у людей естественную жалость. Он привык думать о людях так, как сам бы поступил в соответствующей ситуации.
- Ведь простые люди понимают, что в любых войнах виноваты не народы, а их вожди, - думал он и, возможно, так оно и было, если бы он вышел к селу.
Он так старался запутать преследователей, что не знал, где находится. Питался он кореньями, недозревшими дикими орехами и прочим подножным кормом. Он мог бы наловить мышей и лягушек, которые вылезали ночами из нор, но не мог переступить через себя, чтобы есть их, не обработанных на огне. Однако он дал себя убедить в некоторых фактах, которые поддерживали его силы на должном уровне:
- Французы считаются великими гурманами, и если они трескают лягушек, то почему бы русскому человеку не снизойти до земноводных, тем более хладнокровных?
Они оказались довольно - таки съедобными, хотя и пресными. Это открытие было для него жизненно важно и благодаря ему, вере в Бога и желанию выйти к своим, он неделю поддерживал силы и медленно, но продвигался на север.
На восьмой день под вечер его взяли с помощью собак.
Сначала его сразу хотели застрелить, как он понял, "при попытке овладения оружием", но потом, куда-то позвонив по мобильному телефону, недовольно согласились с оппонентом на другом конце телефона. Его почти не били, а приложились пару - тройку раз по физиономии для острастки, подсинив его портрет.
- Тебе повезло, что ты не убил охранника... Хотя для тебя было бы лучше, если бы ты это сделал. Не мучился бы, - сказал ломающимся голосом тренирующийся в отработке ударов юнец, потирая ударную часть кулака.
- На всё воля Божья, - ответил прапорщик, улыбаясь, - Значит, ещё нужна Ему моя жизнь, и я догадываюсь, для чего.
На следующий день он уже спускался по лестнице в яму, которая была метров пять глубиной. На её дне его ждали Славик и Вадим с грустными глазами и измождёнными лицами.
- А мы уже радовались за тебя, прапор, что тебе удалось спастись, - с сожалением проронил Вадим.
- Жаль... Наши теперь не узнают, где мы, - односложно отозвался Слава.
- Не судьба, видать, - ответил Николай, выбирая чистое место для того, чтобы присесть.
- Однако..., - добавил он брезгливо, - Я смотрю, что без меня вы начали обрастать помоями. И запашок соответствующий... Вы бы хоть прикопали дерьмо-то.
- Во всем должна быть целесообразность... Мелочи всё это - убирать... Время еще на это тратить... Оно сейчас у нас на вес золота, - с долей вымученного равнодушия произнес Вадим, - Мысленно подвести итог жизни надобно, сопоставить, где был прав, а где нет... Может, покаяться в чём-то надо...
Перехватив взгляд прапорщика, он добавил:
- Да-да, за неделю горьких дум теперь я соглашусь, что был неправ. Двадцать веков человек верил во Всевышнего, а большевики взяли и отменили Его на семьдесят лет ... Глупость какая-то или заговор дьявольский.
Он был неопрятен. Однако было видно, что ему стыдно перед Николаем своей слабости. Прапорщик понял, что он хотел увести разговор на другую тему, но не стал этого делать.
- Да, ребята, принюхались вы. Но ничего, как старший по званию устанавливаю дежурство... Сегодня дежурю я, - сказал он бодрым голосом, стараясь не замечать их подавленного настроения.
Только сейчас, когда его глаза привыкли к полумраку, он увидел, как за неделю изменились эти люди...
От былого, как понял Николай, напускного оптимизма Вадима и след простыл. Сейчас перед ним был человек, смирившийся со своей судьбой и теряющий смысл в этом коротком отрезке времени до смерти. Вячеслав вообще был в явно выраженной депрессии, и даже появление Николая было для него не столь значительным фактом, чтобы выразить по этому поводу более - менее яркое мнение.
- Брось, прапор... Тоже мне, дежурный. Не все ли равно тебе, где будут гнить твои кости: в стерильной чистоте или в дерьме? - слабо усмехнулся сержант.
- Нет, не все равно, сержант. Есть разница..., - попытался возразить он, но был им перебит:
- Опять - двадцать пять... Я смотрю, у тебя оптимизма после глотка свободы не убавилось... А даже наоборот. Перестань. Будь реалистом.
Настало время перебить сержанта:
- Боже мой... Неделю назад я покидал сильного человека с чувством юмора и самоуважения... Что с тобой случилось, Вадим? Почему ты допустил вот это? - Николай кивнул головой в сторону Славы, - Ты же в ответе за него. Неужели не понимаешь?
Вадим равнодушно бросил взгляд на бывшего бойца, дотронулся до его плеча рукой и, видя его безучастность к прикосновению, выразительно посмотрел на Николая.
- Не понял, - произнес он. - Вчера этого не было... А, может быть, позавчера?
- Понятно..., - проговорил прапорщик, - Вы хоть разминались здесь без меня? Отжимались? Или хотя бы вставали на ноги-то?
- Что-то такое было, - ответил сержант и, опираясь руками о стену ямы, встал.
В его глазах Николай наконец-то увидел удивление, потом озабоченность, перерастающее в беспокойство.
- Слава..., - позвал его он, взъерошив ему волосы, - Отзовись, Слава...
- Да пошел ты... Отличник психологической подготовки... Тебе реаниматор нужен, а не мне, - вдруг отозвался рядовой, - Он совсем скис, наш любитель южного солнца.
- Кто? Я? - искренне удивился Вадим, - Я просто ушел в астрал... На время.
Его попытка пошутить была неудачной, и его подавленный вид еще больше усугублял разницу между его словесами и психологическим состоянием.
- Все ясно с вами, ребята, - вмешался в разговор Николай, - Значит так, Слава, вставай... Так, хорошо... Теперь присели... К тебе это тоже относится, сержант. Не халтурь, Вадик... Хорошо. Следующее упражнение - разминка мышц верхнего пояса...
Как ни странно, Вадим и Слава слушались его. И если раньше сержант противился его претензии на лидерство в "камере", то теперь он не претендовал на это.
Николаю, когда он был на свободе, как-то приснился вариант побега из ямы, может быть, не такой реальный, но он решил, что настало время поделиться им с коллегами.
- Значит так, ребята, - сказал Николай заговорщически, - без цели и конкретной работы мы здесь быстро свихнёмся. Поэтому предлагаю рыть узкий ход наверх под шестьдесят градусов, позволяющий упираться в его стены при побеге.
Пауза, возникшая после этого предложения, указывала, что эта идея не столь утопична.
- А чем рыть-то? Руками? - обреченно спросил Вадик, но потом оптимизма в его голосе прибавилось:
- А что? Эта идея неплохая, если бы была бы лопата. Вадим молчал.
- А это ты видел? - сказал Николай, доставая почти из трусов кусок тонкого алюминиевого сплава с рваными краями, - Чудом духи не заметили... А ты, Вадим, говорил, что Бог нам не помогает. Ещё как помогает!
Глаза его загорелись радостью и надеждой, что передалось и его друзьям по несчастью.
- Ух, ты... Вот это да! - чтобы не вызывать к себе внимание, Вадим приглушил своё восклицание.
- Рыть будем ночью и по обстановке - днём, а землю будем утрамбовывать на дно ямы, уменьшая её глубину, - Слава был просто счастлив.
Однако радость его оказалась преждевременной. Работа была посменная и тяжёлая, земля - каменистая, а алюминиевая пластина не настолько крепка, чтобы использовать её, как лопату.
Вадим и Слава психологически полностью восстановились на третий день работы. В перерывах между работой Николай в подробностях описал свой неудавшийся побег, не позабыв и об ошибках, что временно отвлекло обреченных на смерть от роковых мыслей.
Однако и Николаю, несмотря на новое занятие, нет-нет, да и приходили эти мысли на ум, но он старался гнать их, что не всегда получалось.
Да, это была не моральная "Яма" великого русского писателя Куприна, из которой человек при желании мог выбраться, а реальная яма в земле, предназначенная для людей, из которой выбраться без сторонней помощи невозможно. Люди живьем гнили в ней, теряя рассудок, волю и человеческий облик. Как ни странно, это было в человеческой истории и не в средние века, а в нашем современном мире.
- Безысходность... Безнадежность... Бесперспективность..., - мысленно подбирал он точное слово для определения своего положения, - Нет, не подходит... Слишком это наивно и мягко. Чтобы точно выразить чувства человека, попавшего в неё, надо бы разбить период пребывания в яме на этапы, каждый из которых имел свою особенность в диапазоне сознания близости смерти... Первый - это, конечно, ужас и паника; второй - это осознание, что ты труп, и связанное с этим чувство равнодушия с маленькой искоркой надежды на чудо; третий - медленная потеря воли, чувства благородства во взаимоотношениях с товарищами по несчастью; четвёртый - равнодушие; пятый - деградация... Слава Богу, что третий этап пока еще не наступил, но если нас и дальше будут так кормить, то наступит... Первый сорвется, конечно, Славик, и, если его вовремя не урезонить и не подготовить к неизбежному, то процесс будет неуправляемым. Начнётся борьба за пищу, что приведет к образованию "военных блоков". Вместе с Вадимом они со мной справятся. В нашем состоянии истощения главную роль в исходе драки играет уже не искусство, а масса. Значит, надо как-то воздействовать на Вадима, чтобы он тоже, увидев, как наглеет Слава, не сорвался с "человеческих якорей". Да, ситуация... Но что поделать... Не бросать же весла?
Прапорщик вздохнул и подумал:
- При таких темпах рытья навряд ли наша работа увенчается успехом... Правда, есть два положительных момента во всём этом... Первый - появились цель и надежда на свободу, хотя и весьма призрачная. И второй - это очередная проверка своей веры в Бога. Смогу ли до конца остаться человеком? Смогу ли достойно умереть и предстать перед Господом достойным его мира? А что? Времени масса... Можно подумать, покаяться в грехах, помолиться, подготовиться к смерти земной.
Эти мысли были не только его. Они приходили в головы и его друзьям.
- Вадим, - обратился Николай, - Как думаешь, Бог действительно никогда не взвалит на плечи больше, чем мы можем поднять?
Глаза Вадима сразу открылись, хотя было такое впечатление, что он длительное время спал, прислонившись спиной к земляной стене.
- Удивительно...Примерно о том же, только упрощенно, думал и я. Однако причем здесь Бог? - отозвался он, вновь, якобы, возвращаясь к старым убеждениям, - Есть человек со своим запасом прочности, который, в зависимости от конкретной обстановки, заканчивается. Вот и у нас он скоро закончится. И дело здесь не в жратве, за которую мы будем скоро драться, а в естественном отборе... Дарвин.
Он снова закрыл глаза.
- Да, - подумал Николай, - Старается быть оригинальным, несмотря на искренность первого дня, когда меня водворили в яму. Однако у всех нас примерно одни мысли. Хреново. Но исходя из этой теории, у меня больше всего шансов, и если бы я не верил в Бога, то, может быть, и ею воспользовался. Как там в нашей военной командирской присказке: "Если пьянку невозможно предотвратить, то ее необходимо возглавить".
- А ты крещенный? - спросил он, надеясь узнать, исходя из его ответа, к чему готовиться.
Непонятно, к кому Николай обращался, но глаза открыли оба пленных. Видимо, и о Боге они тоже думали.
- А какое это имеет значение? Главное, верить в Бога или нет. Вот я крещенный, но если Бог допустил, то, что я нахожусь здесь, то я в Него не верю, а было время, когда я ходил в церковь на службу и даже причащался. Я и мухи не обидел за всю свою жизнь, - с обидой сказал Славик, - За что Он так меня?
- Сейчас дядя Коля, то есть, прапорщик, скажет, что это, проверка Господа Бога твоей лояльности к Нему. Чтобы ты был кроток и принял смерть достойно. Понял, рядовой? Чтобы человеком оставался до конца, - Вадим криво усмехнулся.
Николай действительно в итоге этого разговора хотел сказать кое-что в этом духе.
- Неужели мы так долго сидим вместе, что меня так можно прогнозировать? - подумал он, но сказал другое:
- А что в этом плохого? Это естественно - помогать, если есть возможность для этого.
- Ничего в этом плохого, а даже очень хорошо, только Славик тебе говорит, что Бог его, такого хорошего, бросил в трудную минуту. А в том, что он по глупости попал в плен - это не он виноват, а Бог, допустивший, что наш Слава "ворон считал"... Ведь он же даже причащался, а после этого и голова не нужна.
Рядовой что-то хотел сказать в своё оправдание, но сержант жестом показал, чтобы он молчал.
- Молчи, Слава, сам знаешь, что виноват. А других, тем более Всевышнего, винить в этом - это просто идиотизм, - сказал он, - А про себя я скажу, что никогда не верил в Бога, никогда не просил у Него и сейчас не надеюсь на Него, так как некому за меня платить.
Он немного замялся и добавил:
- Хотя, я удивляюсь, почему бы им нас не использовать, как рабов? Это же выгодно, - он сделал паузу и, наконец, поделился своим сомнением, - Хотя я вот думаю и никак не могу найти объяснение этого садизма... Рабовладение... Как же можно верить в Бога или в Аллаха и подвергать людей такому мучению, да и ещё от этого получать выгоду? Просто в голове не укладывается... Ведь мусульмане - религиозные люди, а такого страшного греха не боятся... Нонсенс.
- Мы для них не люди, а неверные. Это для них большая разница, - отозвался Николай, - Это у нас такая уникальная вера... "Подставь вторую щеку"... Хотя и у нас отморозков хватает, но на такое, конечно, наш брат не способен. Дикость какая-то.
Молчание длилось минуты три, но прервал его снова Вадим:
- Так хочется солнышко еще увидеть... Легкий ветерок шевелит твои волосы, тепло, ты поднял голову, подставил лицо яркому солнышку, жмуришься... Желтые круги в глазах... И хотя у тебя в руках мотыга, рядом дух с автоматом стоит, а ты все - равно улыбаешься солнышку.
Он действительно смотрел вверх, в синею дырку неба, и улыбался.
- В Архангельской губернии нашего брата оно не часто баловало... Солнышко-то. А я тепло люблю. Думал, что подсоберу денег, махну к теплому морю, хотя бы к Азовскому, женюсь на южанке, осяду там и будем мы вместе с ней лежать у моря, загорать, детишкам песочные замки лепить у ласковой волны...
Он посмотрел на своих сокамерников, и улыбка медленно сползла с его лица. Потом он понял, что говорил о своей мечте вслух, вздохнул и опустил лицо вниз.
Минуту никто не нарушал возникшей неловкой паузы. Николаю было неудобно, словно он подслушал чью-то тайну.
- А я ни разу еще девушку не целовал, - вдруг печальным голосом объявил Слава, - Нет, целовать, конечно, целовал, но понастоящему - нет.
- Это ты зря..., - вновь заметил Вадим, - У меня есть знакомый летчик... Так вот он по этому говорит: "Не оставляй торможение на конец полосы, а... целовать девушек - на старость".
- Да пошел ты..., - обиделся Славик.
Николай понял, что должен тоже что-то сказать сокровенное, чтобы не выглядеть в глазах друзей по несчастью "темной лошадкой".
- А я в Бога верю и думаю, как это бы ни звучало наивно, что это проверка и, что Он даст еще нам возможность выкарабкаться отсюда, а если и не получится, то умереть достойно, от этого очень много значит, куда мы попадём после смерти. Ведь гости мы здесь, - он с улыбкой посмотрел на Вадима, но тот даже глаза не открыл, - И хреновую пластину, которая вот-вот поломается, но всё - таки мне удалось сюда принести. Невероятно это, так как они обыскивали меня, и не раз. Даже в такой безвыходной ситуации Бог не оставил нас.
- Ты не оригинален, - буркнул он.
- А я никому понравится не хочу, поэтому и не оригинален. Молиться надо.
- Как только ни посмотришь на тебя, всё губы шевелятся... Ну что, помог тебе Господь Бог? Разве этот обрубок маленькой железки, тем более мягкой, может спасти нас? - голос Вадима на сей раз приобрел оттенок насмешливости, - Что же за это время никто тебе веревку в яму не бросил? Большой дядя, а в сказки верит.
Славик хихикнул.
- Не знаю, - прямо ответил Николай, - Молитвы мне силы придают. А относительно железки скажу, что Бог никогда не дает рыбку, а даёт удочку, чтобы ты её поймал. А веревка - это была бы "рыбкой", хотя мы за месяц так обессилели, что она нас и не спасла бы вовсе. Если не подкоп, то, может быть, контакт с одним из охранников установить, может быть, схитрить и сказать, что у кого-нибудь из нас есть спонсор, но или, например, убедить, что Вадим - чемпион мира по культивации каменистых земель мотыгой... То есть нужно не сидеть здесь и ждать своего часа, а пытаться освободиться из этой могилы параллельными путями. Все варианты надо испробывать.
Вадим опять ухмыльнулся:
- Разве ты не знаешь кто такие наши охранники Джабраил или Саид? С ними ты хочешь договориться, безумец? Ты и я - контрактники, что для них - как красная тряпка для быка. Для них мы с тобой за деньги пришли убивать его народ. Я еще удивляюсь, почему они нас не шлепнули. Да и не они решают, кого миловать, а кого сгноить... А вот относительно мотыги ты хорошо придумал.
- О! - сообразил прапорщик, - Значит, можно попытаться спасти Славку... На жалость давить... Ведь люди же они, дети тоже есть у них.
Глаза у Славика загорелись. Он понял, что вариант с подкопом маловероятен. Он не был совсем психологически подготовлен к смерти, и в его глазах появлялись слезы, когда он углублялся в свои горькие думы.
Чтобы показаться в глазах своих коллег не совсем мальчишкой, он как можно тверже сказал:
- Пробовали уже их разжалобить. Без толку все это.
- Капля камень точит, - отозвался Николай, - капать им нужно постоянно на мозжечок... Авось и замолвят слово о тебе...
Он немного задумался, а потом вскрикнул от неожиданной мысли:
- Слушай, Вадим, а давай мы будем постоянно мордовать Славку, жратву у него забирать, а?
Глаза у бойца в ужасе округлились, а Вадим, сразу поняв замысел прапорщика, обрадовался:
- Отлично! А то мышцы все атрофируются. Порезвиться надо... Да и жратва тоже помехой не будет...
Он весело посмотрел на рядового и стал закатывать рукава грязной гимнастерки. Медленно, опираясь на земляную стену, встал во весь рост Николай, похрустывая шейными позвонками при резких наклонах головы влево и вправо.
- Выходи, Слава, на великую битву... Сначала ты сразишься с моим младшим братом, а потом со мной... Нет, лучше, если сразу с нами двоими, - прапорщик улыбнулся, - скоро духи нам очистки от овощей сбросят. Так что сейчас самый раз.
- Вы что, ребята..., - не на шутку испугался рядовой, - Не надо... Я же ничего вам не сделал... А свою порцию очисток я вам и без мордобития отдам.
- Нет, Слава, извини, но это исключено, - сказал Вадим и стал медленно к нему приближаться, - Кричи, олух, благим матом кричи, что убивают.
Наконец-то в его глазах блеснула догадка, и выражение его лица приобрело удивленно-придурковатый вид. Он набрал в легкие воздух и совершенно неубедительно заорал:
- Спасите! Убивают!
- Побольше визга и ужаса в голосе, маэстро, - оценивающе сказал сержант, вплотную приблизился к "жертве" и поднял голову вверх в ожидании появления физиономии охранника, - Рано еще... Когда под вечер нам будут сбрасывать помои, вот тогда мы его уконтропупим.
- И то верно, - согласился Николай, - Надо слушать... Как только появятся какие-то звуки, вот тогда мы тебя и будем убивать.
Славик молчал. Он знал, что вероятность его переселения на поверхность земли была мала, а избиение его друзей по несчастью боевиками - высока. Ему и хотелось использовать еще раз возможность по улучшению своих условий пребывания в плену и не хотелось подвергать угрозе людей, которые рискуют своим здоровьем ради него.
Разговоры охранников и их возню пленные услышали минут через десять и сразу же стали имитировать ссору между собой.
Через некоторое время на фоне небесной синевы появились две физиономии охранников.
- Эй! Кончайте бузить! - крикнул один из них, - Может быть, это вас примирит...
Он сбросил две пластиковые полуторалитровые бутылки воды и два целлофановых пакета с хлебом и овощными очистками вперемешку с гнильём.
- Они мне ничего не дают! - заорал Славик довольно-таки убедительно, - Уже два дня не ем, не пью! Заберите меня отсюда!
Николай сымитировал хук, и он свалился на землю. Потом встал Вадим и стал "добивать" его ногами.
- Ах, ты предатель! Гад! - кричал он, - Путин ему не нравится! Гад! Получай!
- Спасите! Убивают! - весьма реально орал Слава.
- Прекратить! - кричали охранники, но "два бугая так увлеклись избиением мальчика", что ничего они не слышали.
Эхо одиночного выстрела резануло по перепонкам пленных и вмиг урезонило "агрессоров".
- Если кто-то еще обидит пацана, то получит пулю, - сказал старший из охранников.
Он что-то сказал на чеченском языке молодому, и они ушли.
Минут через пять прапорщик показал пальцем наверх, а другой рукой прикрыл рот, давая понять, что охранники могут только проимитировать уход.
- Вставай, сволочь! - крикнул Вадим, нависая над ним, поняв его замысел, - На еще тебе, гаденыш! Получай!
Славик снова завизжал, и через пять секунд появилась физиономия старшего.
- Еще раз услышу - убью, - прошипел он и скрылся.
- Вот теперь верю, - шепотом ответил Вадим, - Цыц, Слава. Не вякай теперь.
Он прижал палец к губам.
Теперь настало время поиздеваться молодому.
Он набрал воздух в легкие, ухмыльнулся и приготовился, якобы, продолжать свою роль. Николай мгновенно метнулся к нему и зажал ему рот рукой, но потом, увидев за много дней, проведенных с ним, его веселые глаза, понял, что он пошутил и отпустил его.
- Это тебе за то, что ты меня по-настоящему ударил, - прошептал Слава.
- Один фингал - это недобор. Не поверят они. Надо бы еще один, для симметрии, - так же тихо прошептал Николай и коротко, но теперь с левой, почти любя, мягко и почти нежно, приложился кулаком к его правому глазу и на всякий случай зажал ему рот.
- Вот теперь порядок, - сказал он, улыбаясь, отпуская руку, - Будешь жить...
- Твои слова - и Богу в уши, - попытался пошутить Слава, потирая глаз.
- О! - приглушенно воскликнул Николай, - Если ты снова поверил в Него до своего освобождения, то тогда точно будешь жить.
- Да хватит тебе все про Бога..., - вставил Вадим, - Надо делать свое дело в соответствии со своей совестью и честью и не апеллировать к Нему. Он и так все видит.
Николай улыбнулся и сказал:
- В принципе, правильно, если бы мы все были бы с правильными, то есть истинными понятиями совести и чести. Зачастую бывает так, что мы уверены, что и совесть у нас уникальная и бескомпромиссная, и с честью все в порядке, а на самом деле в нас больше гордыни и честолюбия. Со стороны виднее, кто ты и чего стоишь. И потом... Если тебе об этом не надо говорить, то, может быть, другим это необходимо.
Славик встрепенулся.
- Вот этого не надо... Другим... Думаете, что если я согласился играть в вашу игру, то я слабое звено среди вас? - с обидой сказал он.
- Нет, сильное, - с сарказмом заметил Вадим, как бы сам с собой разговаривая, - Есть возможность - помогай. А если она чревата с не очень приятными последствиями для тебя - тем более. Мы - контрактники, а это уже приговор. А ты, Слава, в их глазах не потерянный для их общества человек. Так что ты, наоборот, сильное звено.
Он улыбнулся и перешел на другую, более общую тему:
- Но они не понимают, что, убив нас, проблему - то не решают. Не народы виноваты в этой войне, а их руководители...
Николай с нескрываемым восхищением посмотрел на своего коллегу по несчастью.
- Не надо на меня так смотреть, - лениво сказал сержант, - Это не от большой веры в Бога, а из-за жизненных принципов и рационализма... Мы с тобой, прапор, всё равно не жильцы.
- Гордыня..., - сказал Николай, - не твои это принципы, а Божьи. Не твоя заслуга в том, что они существуют, а Бога, который послал сына своего Христа на мучительную и позорную смерть ради того, чтобы открыть глаза людей на их грехи. Ты только идешь по Им проторенной дороге, а не по своей.
- Ничего подобного, я знаю, что такое добро и зло в глобальном масштабе, их вечную борьбу, и для себя я давно уже выбрал, на какой баррикаде мне воевать. Просто я не афиширую это, - отозвался Вадим.
- Вот и я говорю, что благодарности к Нему у тебя нет, стесняешься ты Ему выразить ее... "А не афиширую" - передразнил его Николай, - Плохо, что не "афишируешь"... Значит, не убежденный боец ты Его войска, а так... Примкнувший.
- Что?! Кто примкнувший?! - вскричал он, вскочил на ноги и угрожающе навис над прапорщиком.
- Ты, ты примкнувший... Так как одиночка ты, тихушник. Сопишь себе в две дырки, кое-что знаешь об Истине - и молчишь. Ни себе пользы от тебя, ни другим. Сам себе Бог, царь и судья, примитивное убожество. Сил нет даже на благодарность Ему. Амеба..., - спокойно, демонстративно позевывая, не меняя удобной позы, сказал он.
- Ах, ты сволочь! - заорал сержант, - Кто амеба?!
Он схватил прапорщика за воротник гимнастерки и попытался его поднять, но грамотно проведенная Николаем подсечка опрокинула нападающего, но не успокоила.
Владимир прыгнул на него, и клубок двух сплетенных между собой тел стал кататься по земляному полу, вскрывая аккуратно присыпанное содержание нужника.
- Сволочь, - шипел от злости Вадим, пытаясь ударить прапорщика в лицо, - Это ты амеба.
Его противник, сдержанно ухмыляясь, пытался спеленать его, заламывая его руки за спину.
- Мужики! Вы что? - удивленно вскричал Слава и бросился на них сверху в попытке их разнять.
Грохот выстрела заставил всех остепениться и откатиться к стене.
- Я же говорил, что озверели эти гады... Убьют пацана, - услышали они голоса, и увидели вверху физиономии охранников, через минуту они скрылись, а через два часа в яму была опущена грубо сколоченная лестница из молодых сосёнок.
- Молодой, вылазь! Остальным не рыпаться, - донесся голос до пленников.
- Ну, давай, Слава, - улыбнулся прапорщик, отряхивая с одежды вонючую жижу, - Фамилии наши запомнил? Краснов и Волхов...
- Привет солнышку... Только без телячьих нежностей, - предупредил сержант, увидев, как тот хотел попрощаться с друзьями.
- Спасибо вам, - проронил боец и стал подниматься по лестнице. Вскоре он скрылся, а потом была убрана и лестница.
- На хрена было весь этот цирк разыгрывать? - с обидой сказал Вадим, догадавшись, что Николай его спровоцировал на драку, - Я бы и так сам тебе подыграл.
- Извини, но так было правдоподобней, - буркнул он, подняв вверх лицо, и улыбнулся.
- Что лыбишься, прапор? Все в вонючем дерьме, а он лыбится, - недовольно сказал он, отряхивая от грязи одежду.
Николай промолчал.
- Слушай, - воинственно не унимался Вадим, - А что, ты действительно думаешь, что я безмозглая амёба?
- Почему "безмозглая"? Просто амёба, ввиду того, что она без мозгов.
Вадим засопел, угрожающе приближаясь к прапорщику.
- Главная твоя беда в том, что ты в Бога не веришь, а Он тебя всё - равно спасёт, так как ты спас брата своего. И погибнешь ты достойно. Гордыня в тебе, но есть в тебе добротный православный корень... И, если покаешься и постараешься поверить в Него - то, может быть, даже мучеником станешь, - сказал прапорщик, совершенно не обращая внимания на сержанта и, не отрывая глаза от кусочка неба, продолжая улыбаться.
- Кстати... Вернее, некстати... Хоть метр подкопа у нас есть и огрызок железяки у тебя остался? - действительно некстати спросил прапорщик.
- Есть..., - недоумённо отозвался сержант.
Николай, так же продолжая искренне улыбаться, оторвал свой взгляд от неба и, посмотрев в глаза недоумевающего Вадима, сказал: