Он зашёл на избирательный участок, подошёл к длинному столу с табличками: на табличках чётко названия улиц и номера домов.
- Как дела? - спросил жену.
Она сидела за столом вместе с другими членами комиссии, вторая справа.
- Пока тихо. Ты хоть позавтракал? - улыбнулась она.
Он кивнул и посмотрел на сидящих в комиссии.
- Паспорт-то предъявлять?
- Да ладно, - она подвинула ему журнал, - вот тут, Игорь Степанович...
Он расписался. Жена как будто в чём виновата.
- Как вы там? - спросила. - Славик ещё спит небось, вчера до полночи торчал за этим компьютером, вставала к нему два раза со скандалом, ты спал, не слышал. Пилата покормил? Я ушла не клала ему ничего.
- Холодца положил, вроде съел. Ну, ладно, пошёл голосовать.
- Ну, иди. Там пельмени и борщ в холодильнике, вам на вечер. Хлеба зайди купи.
Он взял бюллетени, отошел к кабинкам для голосования. Перед ним стоял ждал своей очереди дед с темной суковатой палкой...
- Голосуем, сограждане! - ввалились в комнату двое парней. - Где он! Где самый достойный? Подскажите!..
- Не хулиганьте здесь, - сказали им из комиссии.
- Мы не хулиганим, мы пришли отдать голоса за того, кто будет потом нас это... в общем, короче, вести вперёд! Вперёд, Россия! Нас не догонят!.. хотим отдать голоса. Мы их не прятали, не зарывали там нигде, мы их принесли отдать, один мой, другой его, всего два...
- Ты глянь сюда, - показал ему другой на плакаты, - вот они, кандидаты! А почему у вас у этого кандидата портрет больше, чем у других? Это что, типа намёк такой? Это нарушение!..
Все посмотрели на портрет президента. Приятель глотнул из пивной бутылки:
- Действительно.
Наблюдатели, сидевшие вдоль стены, зашевелились, один встал, собираясь что-то сказать.
- Кандидаты, кандидаты... - произнёс дед, - кандидат в переводе с латыни значит "чистый".
Он шагнул в кабинку. Игорь Степанович зашёл в освободившуюся соседнюю.
- Чистый? - засмеялся парень с бутылкой. - ну тогда мы в жизни никогда никого не выберем!
- Вы что. Не знаете, за кого голосовать? - подошёл к парням представитель комиссии,- то есть я хочу сказать, вы ещё не определились с выбором? В таком случае, выйдите сейчас на улицу, определитесь, а потом приходите, без лишних вопросов, спокойно проголосуйте.
- Да мы уж были на улице, дядя!
- Мы только сейчас оттуда, ты чего? Там нечего выбирать...
Игорь Степанович вышел из кабинки, опустил бюллетень в прорезь урны. Уходя он хотел махнуть рукой жене, но она склонилась, заполняя журнал перед очередным избирателем. Парни тоже достали паспорта, появилась милиция... Он вышел на улицу, постоял, глядя по сторонам.
- Чистый, нечистый, - сказал, вздохнув. - А что значит чистый?
Тут же вспомнилось выражение: политика - дело грязное. Если так, то значит, кого выбирать-то, нечистых, что ли? Нечистые, стало быть, нечисть... Ему очень вдруг захотелось сказать: да, так оно и есть в самом деле она и заправляет тут всем! Но почувствовал, что есть тут что-то от топора с бутылкой...
- Ну, куда теперь? - сказал он. - Пойдём-ка за хлебом.
Прибавилось народу на станции и на рынке; повыходили из домов, из электричек, теперь будут ходить по улицам, кто куда... пришло время. Кое-кто и на участок избирательный завернёт... Никому похоже не интересно, что будет завтра и чем все кончится, всяк сам по себе. Демонстрируя состояние разрозненности от избытка всеобщности... Игорь Степанович вошёл в магазин, но дверью не хлопнул, не любил.
- Да ты хоть в глаза-то не ври, а то мы не знаем, в каком ты доме живешь!..
- А что им, к себе-то улицу они, что ни год, асфальтом стелют -шары катай, а мы по своим по колено в грязи, от забора к забору бегаем, да ещё и за наши деньги поди...
- А то за чьи же, не за свои же! Чай они у нас не хуже других живут, слуг народных...
Часть очереди обхватила фигуру в светло-кофейном пальто. Игорь Степанович узнал в нём главу местной управы Макалова.
- Думаешь, забыли, как ты тут на площади в девяносто восьмом ворованными велосипедами торговал, на пару с Витькой Карасёвым? Потом Карася посадили, а с тебя как с гуся вода...
- Ну, зачем же вы так? - Макалов повернулся к потрепанному мужику. - Карася за другие дела посадили.
- Вот и тебя туда надо бы! - сказали с другой стороны.
- Вы же у меня их и покупали, вЕлики те, сограждане! По дешёвке вам скидывал, как своим, - ответил Макалов, он пытался сохранить улыбку, - и вообще, я же ни за кого не агитирую, выбирайте, кого хотите, хоть сами себя... И всё будет то же самое, даже хуже.
- Да им наплевать на нас, они своё получили! - не выдержал кто-то, - понастроили себе!..
- Чего орете-то? - крикнули в ответ, - разорались тут из-за фигни, как бараны.
Что тут стряслось? Отчего весь сыр-бор загорелся? Что-то он видно сказал такое, Макалов, или повёл себя не так. И чего его сюда занесло, в посёлок, не мог в другом месте отовариться... Игорь Степанович вытащил сложенный из кармана пакет. Удивительно было то, что Макалов и не собирался ретироваться, он продолжал стоять в очереди за старушкой, которой завешивали сколок мороженой мойвы...
- Улицы нарочно не убирают, чтоб мы в этой помойке задохнулись и передохли все!
- Конечно, им-то что, огородились стенами крепостными, да валяются там на лужайках своих...
- Всю Россию в свалку превратили, за свиней нас держат, на это у них денег никогда нету!
- Но Путин же не виноват!..
Продавщица посчитала сумму, убрала рыбу с весов.
- Всё, бабулечка?
- Ещё колбаски мне ливерной, как прошлый раз, сколько там у меня осталось-то?
- Ливерной нет, кончилась. Докторская есть, хорошая, но тут у тебя... - продавщица посчитала мелочь с ладони старушки, - тут у тебя на сто грамм даже не хватает.
- Свешай ей полкило, я оплачу, - сказал Макалов.
Старушка сначала не поняла, в чём дело.
- Добренький... они все добренькие за наш счёт, - высказался кто-то сзади, но никто не поддержал его.
Макалов взял кусок колбасы и положил в старушкину сумку:
- На, бери, бабуля, это тебе с праздничком.
- С праздничком...- растерялась она, - это с каким праздничком? Евдокия сегодня...
- Выборы, родная, главу государства выбираем. Ходила на выборы-то?
- На выборы не ходила я, - сказала она.
- Вот иди голосуй.
- Пойду, миленький, раз такое дело, пойду. Вот спасибо-то, вот люди-то... за кого ж мне голосовать, - спросила, - ты мне скажи, может я старая не расслышала, за кого голосовать надо... не поняла я.
- Что тебе, бабка, непонятного, - сказали ей, - кто дал колбасу, за того и голосуй.
- Ты их не слушай, бабуля, - улыбнулся Макалов, - иди голосуй, за кого хочешь, а не хочешь - не голосуй. Иди, родная.
Он повернулся к продавщице и что-то назвал ей, показывая на стеллаж с импортными бутылками.
- Вот так они и покупают за кусок колбасы...
- А что ей, много надо, что ли?
- В открытую уже действуют, охамели! Никого не боятся!
- Правильно, они теперь добрые и чистые, а мы плохие сидим по уши в дерьме!
Всё это летело в него до тех пор, пока он вдруг не обратился к ним с серьёзным лицом и спросил:
- Господа, а что вы скажите на то, если б каждому из вас выдать, прямо здесь, по 1000 долларов, то есть это будет где-то под 30 000 рублей? Как вам такое?
Все замолчали, наверное, прикидывая, что можно купить за такие страшные деньги... Макалов оглядел присутствующих, казалось, считает по головам. Все увидели, как рука его полезла в карман...
- Вот дай вам сейчас по пачке хрустящих баксов, прямо сию минуту, персонально, каждому в руки, и сразу всё станет прекрасно, правда? И все довольны, и все мы будем "братья и сестры". Разве нет?..
В затянувшейся паузе Макалов расплатился с продавщицей и вышел из магазина... тут уж не до хлеба, Игорь Степанович, опомнившись, рванулся за ним, выскочил на улицу, напугав какую-то парочку, но увидел лишь уплывавшие огоньки "Фольксвагена". Его трясло, трясло так сильно, как когда-то перед дракой в электричке...
- Гад...гад, гадина!..
Через дорогу появилась свадьба: жених с невестой выбрались из машины и вошли в избирательный участок, за ними толпа с шампанским, цветами и кинокамерой. Додумались же... Игорь Степанович подобрал выпавший из руки пакет, встряхнул его от талого снега.
- Пойдём-ка мы лучше к рынку, там купим, - сказал.
Прошёл несколько метров и остановился. К нему навстречу шёл Пашка Голиков, его давнишний с детства приятель, с которым у них была одна компания, включая Пашкиного брата-близнеца Тольку. Хмурый что-то...
- Привет, - сказа он, будто только вчера расстались.
- Туда, что ль? - кивнул Игорь Степанович в сторону избирательного участка.
- Туда.
- Понятно, без вас разве выберут. А кстати, где Толян? Вы же обычно вместе такие мероприятия посещаете.
- Он свое уже выбрал, пятый день, как похоронили.
- Да ты что, Паш! Я ж его видел вот, недавно, на рынке...
- Повесился в бане. Теперь общественные посещаем... хоть разбирай ее совсем.
- Ай, Пашка-а!..
- Пойдём поминем, что ли. Подожди только, проголосую, пойдём ко мне, я один сейчас. Лелька у дочки в Германии. Подождёшь?
- Конечно.
Толька всегда "коммунистом" был, рубился за Сталина на застольях: "Он силу давал! При нем сильно жили, сильно работали, да! И сильно любили, и сильно ненавидели, пусть! Но и строили сильно, и писали, и пели, и вам не понять, как это - сильно жить!..". Однажды зимой, когда вырубили свет по всему поселку, он один, на своей боевой "пятёрке" добрался до этой электростанции, которая даже не охранялась, как следует, и заставил включить рубильник! Там никто не ожидал, что такое возможно в принципе, чтобы кто-то из народа смог вот так войти дежурному оператору, взять за шиворот этого перепуганного до смерти человечка и вернуть свет в дома, больницы, школы, военную часть... мало того, несмотря на лепет бледного ответственного лица, что, мол, "я выполнял распоряжение сверху", что "мне приказали..." посадил его рядом с собой в машину и повез в детскую больницу, а там прямиком в предоперационную (главврач понял всё с первых же слов и сам провёл их туда), поставил его перед детскими кроватками: "посмотри на того малыша, посмотри на этого... смотри в глаза им, тебе приказали убить их, давай, убивай, ну! Или ты думаешь, рубильником легче? Гуманнее? Показательнее, чтобы знали, кто здесь хозяин над нами, так?!".
Анатолий, Толька, Толян по прозвищу Буй-Тур повесился. Жил в одном доме с братом, бездетный, потому что не простил жене измены и выгнал из дома. Брата любил, ставил его выше всех и всё прощал ему...
Игорь Степанович дождался Голикова; ни слова не говоря, зашли они в магазин, взяли бутылку водки, закуску и пошли поминать человека, которого больше нет.
В доме у Голикова было тихо. Они сидели в большой комнате у окна, прислушиваясь невольно к вороньему граю, который то разрастался, то ненадолго смолкал в берёзовой роще...
- Спать любил в последнее время, "я, говорит, засыпаю, и мне всю ночь тьма снится, - ничего и никого, всё на нуле, - одна тьма... а просыпаюсь, мне всё внатяг, всё поперёк души!". Я думал, хандрит, он зиму всегда трудно переносил, а тут ещё возраст, давление болячки всякие наши, думал, вот просинеет, сосульки загорятся, он и оживет понемногу.
- Я его встретил тут на рынке, недели две как, вроде ничего такого, над Жириком посмеялись.
- Да нет, "хочу, говорит, совсем заснуть во тьме, не верю никому, там лучше, и катись оно всё..!". С людьми уже ни с кем говорить не мог по-нормальному, это он с тобой так, тебя он всегда признавал, а с другими никак: "не могу я жить среди этих баранов, с которыми делай, что хочешь, а они будут только пить и молиться, ныть и молиться, всему кланяться и всё уступать, уступать! Уступать!!".
- Кризис сознания. Эх, Буй-Тур ты наш...
- Ступор. Сидели вот так же с ним, за день до смерти, говорю, давай дом продадим с участком, уедем куда-нибудь под Кострому, в глухомань, уж там есть, куда руки приложить, и ничто поперёк нам не станет, там и людей-то вряд ли осталось. А он мне: "А зачем? Ради чего жить, скажи! Смысла нету, не вижу! Куда живём? В Европу? В Америку? В Африку? В Россию уже не живём? Никто не знает, не говорят!.. Вот я каждый день себя спрашиваю, утром встал: кофе, булочка с ветчинкой, салат, - ради этого жить?.. по телевизору: взрыв, катастрофа, реклама, хихи-хаха, - ради этого?.. доски строгаю для полок: стружка льётся мёдом, смолиста, все ладные, одна к одной, по разметочке, - что, ради этого, что ль?.. и читал, и курил, и обедал всласть, вышел из дому: снег, луна, у соседей гулянка... по мосту поезда стучат... -- может быть, ради этого? Тысячу раз всё видел, знаю, завтра всё будет то же самое, день прошёл, и жизнь так пройдет! Ради чего же все это? Чего мы хотим?!". Не нашелся я ему тогда чем ответить. Не думал, что так забрало его, до дна.
- Ладно, давай помянем, что ли. Жаль, сказать-то ничего нельзя, так и не покрестился он, прости ему, Господи...
- Не уговорили. "Церковь, говорил, это такое русское утешение, вроде обезболивающего, чтоб душу до смерти не отшибить, да и церковь-то не та уж, вот если б в ней Ермоген новый нашелся или Василий Блаженный, тогда, может, и я б там был". После уж в комнате его таких же вот 9 штук насчитал пустых, под кроватью. Видно и он напоследок отцовской напасти не избежал., "прилежаше пития хмельнаго". Ладно, как там говорят-то, мир праху твоему, брат.
Они выпили.
- А знаешь, сказал Голиков, - мне вот кажется, будь он верующим, так из него какой-нибудь святой подвижник вышел, не меньше.
- Ему теперь всё понятно, Паш, там нет вопросов.
- Думаю, да, ты прав, там область одних ответов... за кого хоть голосовал-то?
- Ну за кого же ещё, за него, конечно. а из местных наших за лётчика этого, как его... забыл, может, у него что получится. Не за Макалова же. Я его сегодня в магазине видел, в армянском, имел удовольствие...
Игорь Степанович рассказал про магазин, про Макалова, про всё, что там было.
- Он же меня поймал, Паш, почти поймал, гад. Он чуть было не купил меня, ты понимаешь? Я уж почти взял эти баксы, пропади они пропадом, мысленно взял, готов был... ведь я же на руку его смотрел, ждал уже... потом только как ударило: что я? Что это со мной? Что я такое делаю?!
Голиков рассмеялся:
- Поди уж успел себе новый холодильник купить?
- И не говори, и стиральную машину новую, не мешало бы, и Славке кой-чего на лето, на зиму...
- А я вот слышал, Макалов-то двоих сирот приютил у себя, после пожара на Песчаной, даже усыновил, - сказал ему Голиков.
- Ну, усыновил... ну и что, Паша? А я думаю, что если на дерьмо меду налить, оно всё равно дерьмом будет. Нет, Паша, тут что-то не то, я чувствую, нельзя так смешивать, понимаешь?
- Может, ты и прав. А пожалуй и прав, может, это-то и тормозит нас все время, только руку-то занесём, чтобы схватить мерзавца, а он, глядь, вдруг каким положительным обернётся: старушку-мать нежно любит или зайчика пожалел... жалостливые: ну, гни нас и дальше, мерзавец ты наш, так нам и надо. И брат прав, предки-то поумнее нас были - "Москва слезам не верит" и баста!
А насчёт свалки мусора вот что: сами же друг другу, втихаря, помойки под забор подбрасываем: ты ему, а он тебе. Контейнеров мало, но они есть, так до них ведь ещё дойти надо. Кому надо? Кому лень дойти? Да детям. Они в основном и подкидывают, им это дело поручают. Кто за них должен ответить? Родители. Безусловно, родители. Но скажи мне, а кто тогда должен ответить за этих родителей, которым ничего не дорого стало на их же земле, на том месте, где они выросли, где живут их дети и внуки? Кто за это ответит? Скажешь, наши богачи и хапуги чиновники? Хорошо, а кто ответит за них и за тех чиновников, которые никого-ничего не боятся и могут отравлять, обезображивать страну, всё равно по какой причине - из равнодушия или выгоды? Абсолютно то же самое происходит в духовном пространстве нации - вот где свалка-то настоящая с ядерными отходами!.. вот и получается, раз ничего не светит, раз ничего не дорого, будем жить, как придётся, в режиме маленьких радостей и большого плевка - на политику, на начальство, на землю, на всё... большинство так и живёт, потому и не голосует. Реакция нашей детской правды на свое одиночество.
- Но президент же не виноват?
- Конечно, нет, у нас во всём виноваты Сталин, Горбачёв и Ельцин. Ну, и коррупция, конечно, без неё как без хлеба.
- Я теперь догадываюсь, как ты проголосовал.
- А ты не догадывайся, все равно не догадаешься. Давай ещё по одной?
- Половинку только, хорош. Нам тут тоже легко с тобой о власти рассуждать под это дело. А что мы знаем по большому счёту? Что мы вообще можем? Мы кто? Нас там не было, нет и не будет никогда, слава Богу, - сказал Игорь Степанович, наблюдая, как оживился при этих словах старый приятель.
- Ты так думаешь? - ответил Голиков. - тогда послушай, что тебе скажет простой школьный учитель-словесник.
- Ну, ну.
- Вот представь, пришёл ты вечером домой, садишься как обычно со своими у телевизора, а там, вместо кровавых новостей и прочих сплетен, сидит президент России, глава государства, причём сидит просто, без галстука, по-домашнему, глаза в глаза и говорит: "Добрый вечер. Я обращаюсь к вам, к моим согражданам и прошу посвятить ваше время одной очень важной и тревожной проблеме. Нам предстоит нелёгкий разговор...".
- Я думаю, все моментально со всех каналов переключатся на президента - сто процентов, побросав футбол и сериалы.
- Дети! Вот, одно слово только хочу сказать: дети. Вот, с чего начинать, вот, где главная пробоина наша, детей спасать надо! Срочно! Кого мы растим? Что из них вылупляется, уже сейчас видно, а мы всё бубним про мировой терроризм, про цены на нефть, про какое-то ВВП, кому оно нужно потом?..
- Президент так не скажет.
- Значит, скажут другие. А почему не скажет? Они у меня на глазах, каждый день. Пустышки! Дрянь, трусливая, подлая, равнодушная дрянь. "Президент не скажет". Вот то-то и оно, что не скажет. И как ему спится, как ему улыбается-то, не представляю!
- Да брось ты, Паш, я понимаю, у тебя своя боль, ты учитель и всё такое, но вон, показывают же, нормальные ребята, умные, говорить умеют, с приколами со своими, конечно, но уж всех чернить...
- Ты меня слушай, я хочу, чтобы меня выслушали, учителя с 40-летним стажем: того, что творится, у нас ещё не было. То, что в них сейчас безобидным кажется, потом - беда, гроб с музыкой! "Бери от жизни все"... ты сходи на кладбище, посмотри на даты на могилах - одни юнцы, много они успели "взять"-то? пули, они тоже вроде все в одно место летят из ствола, а взял чуть выше или чуть в сторону - так все мимо цели и просвистят.