Шизофреник медленно и очень быстро сам превратился в маленькую девочку. Он заболел слабостью желудочной, и глупостью отвратительной. Заражение произошло незаметно посредством coitus analum вечнотворного Творца. Быть может раньше, в своих немецких мечтания Шизофреник представлял себя Калки на белом коне. Но все полетело, туда, откуда нет возврата. Шизофреник стал маленькой девочкой. Он сидел на животе большого коня, и мастурбировал. Шизофреник - Ребис. Оргазмы заполонили сферу бытия и трудностей произношения. Шизофреник прошел мимо прогуливающихся пар, и удавился шарфом от удивления. Очутился Маленькой девочкой, с ней не было больше Шизофреника, она была одна, вечно одна.
Шизофреник заглянул в эту новую сферу долготерпящих, пассивных оргазмов. "Всего лишь война закончена", - подумалось Шизофренику в его ипостаси. Он проиграл, пойдя на поводу ее, и геенна огненная ему судья и понятой свидетель. Ему уже не хочется. Не твориться, ни наблюдаться. Лишь разлагаться дальше и идти путем своего ничтожества, ничтоже сумняша. Когда его захватила пелена и пламя маленьких девочек, оно сварилось словно котел истерик и громоотводов. Тогда маленькие углы стали изгибаться и принимать формы и субстанции эссенций глупости. Дискурс размочалился и потерял остроту и тлетворность. Ярость стала навящевой. И тело скукожилось. Для страха не осталось даже места, все заполонило глухой отчаяние. Все прошлое, сгоревшее в огне бессмысленных терзаний отошло.
"Пой же, веселись песнями тоски", - сказала себе Маленькая девочка и разложилась. Вороны подхватили куски праха. И утащили к себе в норки. Это было в тысяча трехсот девятом году эона Гора. Голова имела форму пространства текст вибрировал суицидальными вибрациями. Так быть нельзя, но раз так есть, значит, пребудет вовеки пустота. Вселенная.
"Ничего уже не сделать, да и в прочем, все само ничего не сделается", - находил в себе слова Шизофреник. Маленькая девочка нашептывала ему в часы затишья.
Ничего не знаю, ни чего не помню...
Лишь только ежик, безмолвный маленький Ежик-Демиург сдавленно хохотал над всем. Называясь про себя Чепухой. Как-то раз Шизофреник наступил на этого Ежика, иголки до сих пор воткнуты в чревоточены Шизофрениковой логики.
Но сдаться означает смерть вторую.
"Смеюсь с позиции шизофрении, я над своей жизнью" - говорил, точнее, шипел и кашлял Шизофреник, сбрасывая на некоторое время, шкурку Маленькой девочки. Он воодушевлен и хочет исчезнуть. Он на вершине погребального холма, и даже не ожидал, что окажется там. В голове его проносятся северные ветры и кучи острых льдинок. ОНи пронизывают и рвут на части его тщедушный мозг. Он есть все. Снежинка теургии. Платон миазма низшей жизни. Он ворон и орел погибших империй.
"Мой корм сбрасывают с вершин Юггота странные демоны".
"Мой Бафомет послал за вами".
Русские сказки имеют свойство кончаться, равно, как и сказка Шизофреника имеет свойство писаться. Зубы стучат о кленовое покрывало, ноги торчат из портного одеяла. Ножницы вопиют о девственности, луна гонит лиственницы.
Шизофреник стал пузыристым кораблем. Он плыл по глубокому кораблю и испускал призывистые стоны. Корма была заполнена переносными фекалоторами. Молодой юнга управлялся со всем этим в одиночку и посредством кадуцея. Пройдя к бункеру капитана, юнга обнаружил разложенную черную массу с красными глазами. Юнга помочился туда, выделился пар. Зеленые львы виделись там.
Когда, наконец, текст восторжествует над Шизофреником, и взойдут тысячи трехлистным молотом. Торговые спецификаты помолятся за здравие рупора тома. Говоря простым языком - мы просто засунули правила подальше и восторжествовал дискурсивный диссонанс. Клавиатуры не видно в наших. Глаза.
Шизофреник забыл начисто свое Шизо. Он сидел в позе созерцательного раздолбайства и забывал себя. Вот он убийца он убил собственную мать и съел ее ноги. "Зачем"? - спросит он себя. Нет, не спросит. Tat twam asi. Уж это он учено незнает. Вот он судится с мировым правительством за свой оголтелый нонконформизм.
- Вы, значит, раскаиваетесь?
- Ни сколичко.
Каждое мистическое состояние Шизофреника находится во вневременной протяженности, особенно под влияние Чжуань - цзы. Парадоксализм особенно был свойственен Шизофренику в пору общение его с Маленькой девочкой и бытием во времени. Его текст был самодостаточен и шизофреничен до полной невозможности самоосуществления. Его буквы имели тысячи сакральных смыслов. Его время стекало передозированными магнитами. Его поэзия состояла из ошметков и кровавых кусочков собственного Я. Теперь он словно находится под ножом гильотины современного мира, как понимал его Рене Генон и всякий уважающий себя... Но он не сдается, иногда ему кажется что он поймал Дао за хвост. Но улавливая пресловутое Дао Шизофреник терял его вместе с Лао - Цзы и проч.
Я, поистине, знаю только, что ничего не знаю. Делаю, только, что ничего не делаю.
Поистине, я ничего не делаю, все мною делается, что в этой реальности, что в бесчисленности других и третьих. Истинно состоявшийся Шизофреник поверяет себя в руки Аллаха, как в сказках 1001 ночи. Истинное Дао познается в неистинной реальности. Как грязное зеркало. Перевернутый символ. Пусть все идет, как идет - ни долга, ни старания. Все равно, пусть... в моей груди холодный камень, он вот-вот уже превратится в белого карлика, как там, у ученых этих...
Он приблизился к высоте не Да и как представит Само "был"?
Странные, нелогичные исторические закономерности стали возникать, когда таракан по имени Георгий стал участвовал в тараканьих бегах. Вообще-то невдомек Георгию было о принадлежности своей стране Сырого страха. И вяжет и разрушает. Но, кажется, само приближение было ближе ему и до... исповедовать идеалы солипсизма, ему стукнул двадцатый год. Он жил, творил и не рожествовал, мол - "я с гнилым болотом рядом. И под моей ногой - то жаба, то слияние, нежели переступание". А, может быть, он просто щелочной осадок тараканьей расы. Собратьев у него не было. То есть, он их не замечал вне своих... но как-то раз, заметил - границы перехода. Как знать каков был прежде, ему настоящему? Его тараканья с гнилым болотом рядом. И под моей ногой - то жаба, то сливки естества.
Когда Шизофреник дойдет до оправдания перед высшим судом своего текста, к нему подойдет все та же большая собака, что была некогда Маленькой девочкой. Собака приблизится, слижет языком сюрреализма последние дерзания.
А может быть, сливки подойдут к дому и развернут на 90 градусов, или на сорок сороков.
"Думай сам, не читай текст самим текстуальным сознанием" - мой последний завет.