Стоит ли говорить, что спать в эту ночь мне не удалось? Я так и проворочалась с боку на бок до самого утра, чувствуя, что вот-вот сойду с ума... Что я натворила, прости господи?! А главное - зачем и как это получилось?! Мне даже в голову не приходило, что наши деловые отношения с Анджеем зайдут так далеко! Все, что я делала, будучи с ним, все, что говорила, не содержало ровным счетом никаких намеков на то, что я хочу чего-то большего. Он все решил за нас обоих, и что теперь делать с этим решением, я совершенно не представляла. Я не знала, от чего мне хуже: от того, что я самым подлым образом изменила Ольгерду, пользуясь его отсутствием, или от того, что творившееся ночью безобразие мне действительно понравилось. Сходить с ума от раздирающих меня противоречий я начала уже позже, когда Анджей уснул, продолжая крепко прижимать меня к себе, а в самый разгар событий я могла думать лишь о том, как мне хорошо рядом с ним. Наверное, он угадал мои тайные желания (которые были настолько тайными, что упорно скрывались от меня самой), и я действительно сама этого хотела, но... Господи, я просто не представляю себе, как должна поступить дальше!
Утро застало меня на кухне, где я задумчиво помешивала в баночке натуральный йогурт и бесконечно прогоняла в памяти все давешние события. Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы мой художник ушел... Черт возьми, у меня даже мелькнула такая крамольная мысль: я лишь обманывала себя, думая, что люблю Ольгерда. Теперь я крепко засомневалась в собственных чувствах. Еще в самом начале наших отношений меня постоянно преследовала какая-то смутная тревога, которую я никак не могла объяснить самой себе, мне все казалось, что здесь что-то не так, что все не может быть так идеально радужно, как оно есть. Со временем я заставила себя забыть об этом (а может, просто привыкла), а теперь это, пожалуй, было для меня единственным оправданием. Других не было... Ольгерд Прайд действительно любил меня, он делал все, чтобы я была счастлива, а с этого дня... вернее, с этой ночи я просто физически не могла отвечать взаимностью на его чувства. Анджей слишком прочно обосновался в моем мире, он бесцеремонно нарушил мирное и уютное течение моей жизни, и теперь я уже совершенно точно не смогла бы забыть о нем. Увы, это была не просто случайная ночь...
- Доброе утро! - художник вошел в кухню, сладко потягиваясь.
Я не удержалась от улыбки, глядя на него. Тяжелые мысли и стыд тут же отступили, ужасно захотелось снова прижаться к его груди и взъерошить и без того пребывающие в полном беспорядке пшеничного цвета волосы... Он, наверное, думает, что между нами пропасть, хотя на самом деле эта самая пропасть в эти секунды стремительно растет между мной и Ольгердом...
- Доброе, - наконец проговорила я. - Кофе?
- Ага, - Анджей наклонился ко мне и ласково поцеловал. - Хотя это и противоречит всем законам жанра - кофе должен варить я... Но хозяйничать у тебя на кухне я не решился.
- Ну что-то же должно нарушать правила, - я насыпала кофе в турку, налила воды, включила плиту. Ненавижу утро, но сегодня оно, пожалуй, могло бы соперничать с давешней ночью - мне мучительно не хотелось идти на репетицию и возвращаться в реальность. Потому что реальность означала угрызения совести и неизбежные раздумья на тему "как быть дальше"...
К большому счастью, разговора на тему "это было случайно, бес попутал и т.д." не последовало, из чего я сделала вывод, что все будет неторопливо течь своим чередом. К сожалению, в жизни так бывает и приходится делать близким людям больно, но... На мой взгляд, вешать этим самым близким на уши лапшу еще больнее. Очень жаль, конечно, что все получилось именно так - и так понятно, что я поступила не очень красиво. Я надеюсь только, что Ольгерд сможет меня понять.
Анджей ушел примерно через час. Картину он забрал с собой - сказал, что осталось дорисовать лишь детали, а с этим он справится и сам. Если честно, я даже обрадовалась, потому что его работа была самым настоящим компроматом: как, скажите на милость, я объяснила бы Прайду присутствие в зале мольберта с моим незаконченным портретом? Чем дальше, тем больше мне не хотелось его отпускать. Причем виной тому было какое-то гадостное предчувствие, обычно я так чувствую себя, когда выпью слишком много кофе. Колоссальным усилием воли я удержалась от глупого вопроса, который меня так и подмывало задать: "Когда мы увидимся снова?".
- Пока, - с улыбкой сказал художник, прижав меня к себе.
- Пока, - прошептала я в ответ, с сожалением разжимая руки.
Дверь закрылась с легким щелчком. Внезапно я почувствовала себя ужасно одинокой и несчастной, как будто меня навсегда покинул кто-то родной и близкий. Я медленно вернулась в комнату, села на постель и вдруг расплакалась, обняв подушку. Что ж такое со мной происходит?! Еще пять минут назад я забыла обо всех своих сомнениях и страхах, я была счастлива тем, что имею, а теперь появилось чувство безысходности...
Я почти бежал по улице Кармелитов, боясь оглянуться. К счастью, этот район утром буднего дня на редкость пустынен, так что заметить преследователей, если они есть, не так уж трудно... Надо же, я даже не подозревал, как мало у меня времени! Скорее, скорее!... Только бы тамошние священники согласились приютить меня - надеюсь, мое умение играть на органе сыграет решающую роль и они закроют глаза на все остальные сомнительные факты.
Они выдали себя, когда я вышел из дома Арины и направился к станции "Малостранска". По счастью, уже давно рассвело, было около десяти утра, так что никакими сверхъестественными силами они уже не обладали, но я сразу понял, что у меня в запасе только сегодняшний день. Они выследили меня, больше того, они знают, что я связан с девушкой, значит, они могут попытаться воздействовать через нее! Естественно, я не мог этого допустить. Может, я и не любил ее отчаянной юношеской любовью, но точно знал, что ради нее сам разорву на клочки любого из них, наплевав на их силу. Надо было бежать... Сегодня же, теперь же я пойду в давно уже выбранную мной тихую церковь Марии Витежна (она же знаменитая Езулатко), до вечера перевезу туда все свои нехитрые пожитки и затаюсь до поры. Сердце болезненно сжалось - ведь я не смогу не то, что встречаться с Ариной, а даже звонить ей, во всяком случае первое время, пока я не уверюсь в надежности своего нового убежища. Катастрофа, воображаю, что она обо мне подумает - со стороны все выглядит хуже некуда.
Убедившись, что "хвоста" нет, я тихо вошел в почти пустую в это время церковь. В поле зрения было всего двое туристов, которые восхищенно рассматривали лепнину и росписи на потолке, а так же священник в черной сутане, убиравший от алтаря догоревшие свечи. Я быстро подошел к нему и, стараясь не выдать своего волнения, приветствовал его:
- Добрый день, патер.
- Добрый день, сын мой, - спокойно ответствовал он, оборачиваясь. Похоже, я попал на нужного человека - было сразу понятно, что сердце этого человека открыто для всех просьб о помощи и что он относится к малочисленной категории искренне верующих. - Чем я могу вам помочь? Исповедь уже закончена, вам придется немного подождать.
- Нет, у меня к вам другое дело, - я помолчал, справляясь с волнением, и продолжил, тщательно подбирая слова. - Вам, случайно, не требуется органист?
- Вы в добрый час посетили нашу церковь, молодой человек, - просиял священник. - Теперь эта проблема стоит особенно остро - к сожалению, наш органист месяц назад уехал в Зальцбург, так что... А вы что же, играете?
- Да, - с гордостью подтвердил я. Действительно, надо же было мне чем-то заниматься в том проклятом пансионе! Не только тамошний художник благоволил мне, но и преподаватель музыки оказался своим человеком, так что за пять лет я кое-чему научился и у него.
- Очень хорошо! Сможете приступить сегодня, на вечерней службе?
- Конечно! - обрадовался я. Патер, вас послал мне Бог! - Только... вы знаете, у меня есть некоторые просьбы к вам...
- Все что в моих силах.
- Дело в том, что у меня сейчас возникли... ммм... серьезные проблемы. Я обязательно объясню вам истинное положение вещей, но позже, а пока мне очень нужно знать... Нельзя ли мне остаться здесь... совсем?
- В каком смысле? - удивленно приподнял брови священник.
- Ну... - я замялся. Как объяснить нормальному человеку, что я всего-навсего хочу пожить в церкви? Я вполне понимаю его недоумение. - Я хотел бы тут жить, если позволите.
- А-а, вы в этом смысле, - он даже не казался удивленным. - Ну что ж, я думаю, это можно устроить. Еще с давних времен у нас имеется несколько келий. Но учтите, это вам не номер люкс.
- Не переживайте, я привык к спартанской обстановке.
- Позвольте спросить, а чем вы занимаетесь?
- Я художник. И переводчик, когда необходимо.
- Ваши художественные способности тоже пригодятся - надеюсь, с реставрацией вы справитесь, - священник улыбнулся и протянул мне руку. - Патер Густав.
- Анджей Гимновский, - я с чувством пожал его широкую ладонь. - У меня есть еще вторая просьба... Я знаю, что во многих церквях дают органные концерты. Я готов играть для публики, но с одним условием: ни в программах, ни в афишах не указывайте мое имя. Я все объясню, - еще раз пообещал я.
- Что ж... Хорошо. Каждый человек имеет право на тайну, патер Анджей, - он подмигнул мне и деловито спросил. - Вы сегодня перевезете вещи?
- Да, в течение пары часов.
- Очень хорошо. Меня найдете вон там, - он указал на маленькую дверь в конце бокового нефа. - Жду вас.
- Спасибо, патер, - с чувством прошептал я. - Вы даже не представляете, как выручили меня.
Мне стоило огромного труда изобразить радость, когда Ольгерд в очередной раз вернулся в Прагу. Что ж, теперь придется постоянно бороться с собой, пока боль не притупится и я не пойму, какую чудовищную ошибку совершила. Да, вы все правильно угадали - с того самого проклятого дня, когда Анджей ушел от меня в серое ноябрьское утро, я больше его не видела и не слышала. Естественно, в первые пару дней я отчаянно пыталась дозвониться до него сама, но в ответ неизменно слышала: "The subscriber"s cell is switched off or out of the coverage". Что ж, винить было некого, кроме самой себя. Я ведь могла сказать ему "Нет", в конце концов, я ведь не свободная женщина, больше того, я люблю своего парня! И вот теперь я расплачиваюсь сполна - болью, отчаянием, необходимостью врать Ольгерду и делать радостное лицо. И, конечно, самое сложное - я изо всех сил старалась убедить себя в том, что все к лучшему. Не получалось... Прошло почти три недели, а мне по-прежнему казалось, что я лишилась чего-то очень важного, единственного в своем роде.
Кроме того, со мной происходило и еще кое-что. Вот этому я точно не могла найти объяснения, и поэтому безотчетно боялась рассказывать о своем состоянии кому-то еще. Утром мне едва удавалось продрать глаза, хотя я всегда легко вставала в ранние часы (этому всегда завидовали мои друзья), зато могла просидеть до трех, а то и до четырех ночи с книжкой. Больше того, мне стали сниться какие-то странные сны, которые одновременно завораживали и пугали... Чаще всего, это были темные закоулки ночной Праги или ночного Петербурга. Я шла по улицам, не ощущая никакого страха, и меня переполняло удивительное чувство свободы. Свободы от обязательств, от гнета рутины - от всего на свете. Я часто слышала отдаленный волчий вой, тоскливый и протяжный, как зимней ночью в лесу, а в темных провалах арок и подъездов меня встречал неподвижный взгляд многих пар желтых глаз. Я никак не могла понять, что это означает, зато знала наверняка: нормальные люди не видят один и тот же сон столько раз подряд, они могут разграничить сон и реальность, а я - нет.
В довершении всего, меня одолела какая-то странная аллергия. Кожа на запястье, где я носила серебряный браслет, покраснела и безудержно чесалась, глаза слезились, часто закладывало нос... Я не успевала глотать таблетки от аллергии, от чего еще сильнее хотелось спать, и чувствовала, что мое отчаяние растет с каждым днем. Мало того, что я получила такую занозу в сердце, так еще и это!... Состояние мое улучшилось только тогда, когда я догадалась снять браслет и сменила свои любимые серебряные сережки-гвоздики на подаренные Ольгердом золотые. Вообще-то я недолюбливала золото и бриллианты, но Прайд упорно не хотел этого понимать: в моей коллекции насчитывалось уже пять бриллиантов размером от полукарата до двух, и все они, естественно, были оправлены в благородное золото.
Через пару дней после судьбоносного решения отказаться от серебряных украшений мое недомогание сошло на нет. Кажется, мне удалось убедить Ольгерда, что все в порядке, и он ничего не заподозрил. Мне даже показалось, что я приняла случившееся как данность, что мне удалось осознать свою ошибку и убедить себя в том, что именно такая жизнь, спокойная, размеренная и полная любви моего музыканта, и является пределом моих мечтаний. Так было ровно до тех пор, пока Ольгерд не отправился на какую-то встречу и не оставил меня одну... Как только я принялась гладить давно уже ожидающие своей очереди вещи, мне на глаза попалась белая футболка с ярким слоном, которую мы с Ольгердом купили в Таиланде. Естественно, теперь эта вещь напоминала мне вовсе не солнечный Пхукет, а его, того, кому я так доверчиво отдалась и кто за все это время ни разу не вспомнил о моем существовании. "Ты сама виновата, - твердила я себе, ожесточенно водя утюгом по белой ткани. - Не ври хотя бы себе! Сама виновата - и точка". Теперь осталось лишь два ощущения: боль и чувство вины, которую я не могла загладить, как бы ни старалась.
- Спасибо, господа, все свободны.
Заскрипели отодвигаемые стулья, и маленькое подвальное помещение заполнилось гулом голосов. Люди расходились, и только я не двинулся с места... Конечно, очень не хотелось бы делиться с кем-то своей проблемой, но, похоже, выхода у меня нет. Окончательно собравшись с мыслями, я негромко окликнул накидывавшего плащ человека, стоявшего рядом со мной:
- Лукаш, останьтесь на минутку.
Лукаш Масарик живо обернулся ко мне и уважительно произнес:
- Слушаю вас, пан Прайд.
- У меня к вам будет несколько необычный вопрос, - я немного помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил. - Мне нужен человек, который смог бы кое за кем проследить. К сожалению, я не могу тратить много времени на поиски - сами знаете, сейчас я очень занят. Может, вы можете мне кого-нибудь посоветовать?
- Разумеется, - с готовностью отозвался он. - Я знаю такого человека. Когда вам удобно с ним встретиться?
- Хотелось бы поскорее. Вы знаете, что я вечером улетаю обратно в Вену, так что времени у меня немного. Сейчас два. В аэропорт я должен ехать в пять. Так что у вас три часа.
- Более, чем достаточно, - улыбнулся Лукаш, извлекая из кармана черный слайдер. Набрав номер, он приложил трубку к уху и уже через мгновение сказал в нее. - Кристоф! Хочешь заработать?
Пока он объяснял своему собеседнику, куда надо ехать, я размышлял. Происходящее казалось нелепым фарсом, но в глубине моей души все крепла уверенность, что мои догадки не так уж далеки от истины. Арина очень изменилась за последние три недели... Да, я прекрасно понимаю: осенняя депрессия, много спектаклей, усталость, эта ее непонятная аллергия. Но я могу биться об заклад: есть что-то еще. Я знаю, что Марта Бжезински ужасная завистница, что она страшно бесилась, когда я выбрал Арину, но все же ее слова показались мне не такими уж и безосновательными. Наш разговор с примой был коротким, всего лишь обмен любезностями за чашкой кофе в буфете театра, но одно ее замечание враз испортило мне настроение... Как бы невзначай Марта заметила:
- Вам уже пора вернуться, Ольгерд. Не думаю, чтобы ваше отсутствие пошло Севериной на пользу.
- В каком смысле? - удивился я.
- Вы рискуете ее потерять, - недобро ухмыльнулась балерина. - В последнее время она выглядит безнадежно влюбленной.
Естественно, я только посмеялся над ее словами, но неоднократно вспоминал их вечером, когда увидел Арину. Пожалуй, определение Марты выглядело очень точным: моя подруга выглядела очень расстроенной, хотя изо всех сил старалась делать вид, что рада мне и что у нее все в порядке. Влюбленные всегда думают, что могут обмануть окружающих, однако очень мало кто на самом деле способен это сделать. Поскольку я не был уверен в своих подозрениях, расспрашивать Арину и оскорблять ее своим недоверием я не торопился, однако зерно сомнения уже запало мне в душу. К счастью, кое-какие возможности у меня имелись, и я незамедлительно решил ими воспользоваться.
- Все в порядке, - отвлек меня от раздумий голос Лукаша. - Кристоф будет в "Пекле" через полчаса. У нас как раз есть время доехать.
- Спасибо, - кивнул я. - Внакладе он не останется.
- Не демонстрируйте ему свою щедрость, пан Прайд, - ухмыльнулся Масарик. - Мой младший братец все равно не сможет правильно потратить ваши деньги.
- Я учту.
Пока мы ехали (я доверил Лукашу управление машиной, так что никто не мешал мне думать), я вспоминал прошедший вечер. Ей Богу, я готов был устроить разборки - настолько меня разочаровала реакция Арины на мое появление. Она казалась какой-то потерянной, а вовсе не счастливой, как бывало раньше, но я заставил себя закрыть на это глаза. Поначалу она держалась как-то неуверенно, словно боясь выдать какую-то тайну, и мы снова немного сблизились только поздно вечером, когда оказались в постели. Утром моя подруга держалась значительно веселее, однако для себя я уже все решил. Именно поэтому я сейчас ехал в "Пекло" - дорогущий ресторан в Градчанах, считавшийся одним из самых тихих мест Праги, особенно в обеденное время.
...Едва я успел расположиться за столиком в самом углу похожего на грот зала, как в помещении появился Кристоф. Невольно я усмехнулся: настолько застиранные и порванные на колене стильные джинсы и многочисленные серьги в ухе этого парня не соответствовали такому пафосному заведению, как "Пекло". Пока я рассматривал брата Лукаша, он приблизился к моему столику и достал из-за уха сигарету:
- Здорово, начальник. Звали?
- Да. Присаживайтесь, - кивком головы я указал на свободный стул и продолжил. - Буду краток, вам подробности все равно ни к чему. Вы сможете оказать мне небольшую услугу и до Нового года последить за... за одной девушкой?
- Ваша подружка? - хмыкнул он, прямо глядя мне в глаза.
- Да. Не думаю, что это будет сложно - она редко выбирается из дома куда-либо, кроме работы. Естественно, я вам заплачу.
- Сколько? - он стряхнул с сигареты пепел и сообщил. - За гроши морозить задницу я не намерен.
- Полагаю, четыре тысячи смогут компенсировать причиненные вам неудобства, - улыбнулся я.
В ответ Кристоф рассмеялся:
- Что?! Да я за один вечер...
- Естественно, не крон, - спокойно перебил я.
Видимо, эта поправка его сильно удивила. После паузы парень выдал:
- Вы чокнутый, вы знаете об этом?
- Догадываюсь, однако в психоаналитиках я не нуждаюсь. Полную сумму получите по окончании нашего договора, а пока... - я извлек из кармана бумажник и вытащил из него три купюры по 500 евро. - Аванс.
- Не беспокойся, начальник, - гадко ухмыльнулся младший Масарик, засовывая деньги во внутренний карман куртки. - За такие бабки я спать не буду, следя за твоей девчонкой.
- Вот и хорошо, - я поднялся с места, давая понять, что разговор окончен. - Лукаш сообщит вам мой номер телефона. Если что-то обнаружите, звоните в любое время.
- Моментик. "Что-то" - это что?
- Мы взрослые люди, Кристоф, неужели надо объяснять?...
Он только кивнул в ответ.
6. Свадьба
До Нового года в моей жизни ничего не изменилось. Я по-прежнему чувствовала себя потерянной и несчастной, но к этому ощущению я уже привыкла и полностью смирилась с происходящим. Конечно, мне было по-прежнему обидно, что со мной так обошлись (главное, после того, как я его выручила!), но зато мне удалось убедить себя, что это - урок на будущее и досадная оплошность. Я изо всех сил старалась относиться к Ольгерду по-прежнему и с гордостью отмечала, что у меня это получается. К сожалению, моя жизнь так и не вошла в прежнее русло - я продолжала видеть свои нудные, однообразные сны, и все так же болезненно реагировала на серебро, что меня весьма огорчало. Кроме того, приближался Новый год, а это значило путешествие в Вену и знакомство с родителями Ольгерда. Последнее пугало меня больше всего, потому как что-то подсказывало мне: раз он решил меня с ними познакомить, значит, все серьезнее, чем я думала.
И вот, утром 31 декабря я заняла свое место в Королевском Экспрессе, который через 4 часа должен был доставить меня на Центральный Вокзал Вены. По дороге я честно пыталась сосредоточиться на книжке, но сложный язык Гюго никак не хотел достигать моего сознания, в котором мельтешили более печальные мысли. Я тосковала. Рутинная жизнь постоянно напоминала мне о моей душевной травме, поэтому, пожалуй, я была даже рада сменить обстановку и окунуться с головой в светскую жизнь имперского города. В портпледе, висевшем рядом со мной, покоилось длинное нарядное платье роскошного красного цвета, дополненное отороченным белым мехом фигаро. Очередной подарок Ольгерда... Он тратит на меня кучу денег, он искренне верит, что я люблю его, но увы! Сама-то я знаю, что это не так - и теперь уже сомневаюсь, было ли это когда-нибудь...
Роскошный "Бентли" отвез меня в отель "Штраус" - изумительной красоты белое здание, расположенное в самом центре города. Сегодняшний вечер мы должны были провести вдвоем с Ольгердом - церемония знакомства с родителями была отложена до утра, до завтрака в знаменитом кафе "Моцарт". К счастью, Прайд настолько волновался перед завтрашним выступлением и так устал от бесконечных репетиций, что не стал морочить себе голову какими-то дополнительными торжественными мероприятиями: мы спокойно поужинали в ресторане отеля, выпили по бокалу шампанского под бой часов на ратуше и, одевшись потеплее, вышли на кишащие веселым людом улицы. Ночная Вена не произвела на меня особенного впечатления, да и вообще, этот город мне сразу не понравился - он обрушился на меня своим имперским величием и тяжестью, так что мне сразу захотелось домой, в мою маленькую квартирку на тихой уличке Нерудова. Ольгерд же, напротив, был от Вены в восторге - он увлеченно показывал мне старинные здания, рассказывал какие-то истории об императрице Элизабет ну и, конечно, в красках расписывал, что я увижу завтра в Золотом Зале. Постепенно я позволила предвкушению чуда полностью завладеть моим сознанием - ведь я же мечтала побывать на этом концерте, и, если бы не Ольгерд, мне бы это никогда не удалось. Надо же, самые богатые, самые светские люди мира собирались 1 января послушать венский оркестр, и я - самая обычная балерина, выделяющаяся, пожалуй, только тем, что я подруга дирижера. Самого молодого дирижера, удостоившегося чести руководить оркестром в это праздничное утро.
Торжественный банкет в честь маэстро Прайда происходил в специально снятом для этой цели "Швейцарском доме" - старинном особнячке на самом краю Фолькспратера. Банкет проходил в достаточно камерной обстановке; присутствовали только ведущие музыканты и театральные деятели города, я и родители Ольгерда, которые специально приехали из Америки, где жили уже много лет. Честно говоря, концерт меня совершенно потряс, хотя я наивно полагала, что знаю все о талантах Прайда. Он весь концерт сам играл партию первой скрипки, умудряясь при этом управлять оркестром. Музыка была невероятно живой, она словно искрилась на конце смычка дирижера, а его азарт передавался музыкантам, которые играли как никогда раньше. Я и не думала, что хорошо знакомые мне с детства вальсы могут так звучать... Пока я сидела в ложе у сцены, пока шел концерт, пока меня обволакивали звуки моего любимого вальса "На прекрасном голубом Дунае", я совершенно забыла о своих проблемах и своей боли. Как будто в сердце снова пробудилась небывалая любовь - к нему, к этому удивительно одаренному человеку, чьи тонкие пальцы с поразительной легкостью бегали по струнам... К концу вальса я почувствовала, что на глазах выступили слезы; мать Ольгерда, блиставшая роскошным ожерельем Сваровски, улыбнулась и протянула мне кружевной платок. Нет, я действительно не могла разорвать свои отношения с Ольгердом. Просто не могла...
И вот теперь я искренно улыбалась гостям, которых приветствовал Прайд, бесконечно выслушивала восхищение его игрой и замечания по поводу того, как мне невероятно повезло. Ольгерд тоже старался быть приветливым со всеми, но я видела, что он устал - еще бы, ведь за те три часа, что прошли между окончанием концерта и приемом, ему пришлось дать целых два интервью. Что и говорить, успех был головокружительным - я слышала, как ему предлагали немедленно бросить тихий пражский театр и стать дирижером Венского оркестра. Прайд обещал подумать, но по его тону я поняла, что он откажется - слишком не любит гнета славы и слишком тяготится чрезмерным вниманием... Даже здесь, в более или менее домашней обстановке, он считал минуты до того момента, когда можно будет хотя бы на мгновение выйти на улицу, в тишину вечернего парка. Нам удалось сбежать ближе к десяти вечера, когда наши гости мирно погрузились в обсуждение различных музыкальных произведений; разумеется, ехать в отель было пока нельзя.
Мы вышли на террасу "Швейцарского дома"; в свете фонарей кружились крупные снежинки, которые даже не таяли - сегодня ощутимо похолодало, и на ближайшую неделю синоптики обещали настоящий мороз. Ольгерд молча выкурил шоколадную сигарету, после чего повернулся ко мне:
- Арина, я хотел поговорить с тобой.
- О чем? - сердце больно екнуло. Неужели он что-то знает?! Самое время, черт возьми...
- Видишь ли... я уже могу считать, что сегодняшний день стал самым счастливым в моей жизни. Моя мечта осуществилась, и я, честно признаться, буду всю оставшуюся жизнь молиться, чтобы меня снова пригласили в Золотой Зал на этот концерт. Для полного счастья мне недостает еще одной вещи... - он что-то достал из кармана брюк и продолжил. - Мне кажется, что все предельно ясно, но... я оставляю за тобой право самой принять окончательное решение.
Мне стоило огромного труда удержаться от комментариев, когда на моем пальце засиял трехкаратный бриллиант в золотой оправе. Действительно, все было ясно. Я должна была предвидеть, что этим все закончится, но не думала, что мне так мучительно будет хотеться ответить "Нет". Я не забыла Анджея. Оказывается, я обманывала себя... ведь казалось же мне, черт побери, что наша встреча навсегда изменила мою жизнь! Однако теперь у меня не было иного выхода - я ведь поклялась себе пройти до конца, поклялась забыть этого непорядочного человека, искрой мелькнувшего на моем пути, а значит, я должна... да, именно должна быть счастлива с Ольгердом, который создает для этого все условия. Прямо в пору просить у него прощения.
- Выходи за меня замуж, - словно сквозь вату донесся до меня голос дирижера.
Я подняла глаза. Было видно, что ему непросто дались эти слова - на его веснушчатых щеках полыхал румянец, а в глазах плескался настоящий страх. И, конечно, я не могла так его обидеть - особенно в день его триумфа, в день исполнения его мечты. Не отводя взгляда, я твердо выговорила:
- Я согласна.
Если бы кто-нибудь на этом свете знал, как я потом жалела об этих словах! Передать не могу, как я ругала себя за малодушие и неумение (и нежелание) видеть истинного положения вещей! Выйти замуж - это не только один раз сказать "Я согласна" и отнюдь не только ослепительное сияние белого платья, я теперь это точно знаю. Весь месяц до третьего февраля, на которое была назначена наша свадьба, я проявляла чудеса выдержки, послушно обсуждая с Ольгердом это торжественное событие и изображая радость. К счастью, основную часть подготовки Прайд взял на себя, так что мне приходилось стараться исключительно для общественности - его родителей, наших знакомых, а так же обитателей театра, ведь ни один нормальный человек не смог бы понять, почему невеста такого жениха так печальна. Деталей мероприятия Ольгерд мне не открывал и интересовался только моим мнением по общим вопросам, вроде цветовой гаммы букетов для оформления зала, меню, гостей и так далее. Кроме того, он часто заводил речь о том, какие перестановки надо сделать в его доме на улице На Бучанце для нашей совместной жизни. Надо ли говорить, что меньше всего я хотела расставаться со своим домом, который в прямом смысле слова был моей крепостью, в котором я чувствовала себя свободной и уверенной, как королева. Опять же, наверное, когда мы встречались, ему были не так заметны проявления моего странного состояния, вроде тяжелого сна до полудня и ночных бдений; как мне теперь это скрыть? Просто не представляю... Дома я могла спокойно грустить, зная, что никто не будет задавать мне вопросов, а теперь придется что-то из себя изображать ПОСТОЯННО. Откуда бы мне взять на это терпения и сил?
За день до свадьбы Ольгерд нехотя посвятил меня в программу нашей женитьбы. Слушая его, я думала, что с минуты на минуту умру от раздирающих меня противоречий: с одной стороны, нельзя было не признать, что мой жених продумал все до мелочей и искренне хотел, чтобы мне все это понравилось. А с другой... я понимала, что совершенно всего этого не хочу. Меня бы вполне устроила простая регистрации, ну или скромное венчание в какой-нибудь маленькой пражской церкви (да хоть той, что напротив моего дома!) и перед лицом только самых близких друзей, раз уж так сложилось, что я должна выйти замуж за Прайда. Однако он все решил иначе: венчание в церкви св. Марии в Риме, а потом прочие свадебные торжества во Фраскати, в огромном старинном особняке... И свадебное путешествие по северу Италии, потому что как раз в это время начинается цветение миндаля. Романтично, волшебно и прекрасно, но лично для меня совершенно не радостно. Почему-то я совершенно не нервничала, хотя Ольгерд явно переживал; бедняга, он-то, наверное, ждал этого события чуть ли не больше своего памятного концерта! Совесть грызла меня как никогда раньше - ведь я не могла по-настоящему разделить с ним радость.
Пожалуй, наша свадьба могла бы стать красочным фрагментом какого-нибудь мелодраматического фильма или мыльной оперы: старинная церковь, итальянский падре, читавший молитву на красивейшем в мире языке, изумительная атмосфера божественного (я всегда любила католические храмы, но такого, как этот, еще не видела - пожалуй, именно в таких местах человек понимает, верит он или нет!), молодой элегантный жених с белой розой в петлице и невеста в роскошном белом платье и ожерелье "Картье". Я честно держалась всю церемонию, успешно удерживала на лице выражение просветленной радости, но на словах священника "Объявляю вас мужем и женой перед лицом Господа нашего Иисуса Христа" мой внутренний стержень дал трещину. Согласно законам жанра, я плакала. Ольгерда это почему-то очень умилило - его улыбка, когда он отирал слезы с моих щек, ясно давала понять, что он связывает мое поведение с радостью и трогательным проявлением чувств к его персоне. Как же он ошибался!...
Мы вернулись в Прагу через две недели, вдоволь налюбовавшись на белые и розовые миндальные деревья и совершив массу романтичных прогулок по венецианским каналам. Еще через пару недель, когда уже заметно потеплело, и в воздухе стала ощущаться весна, я более или менее привыкла к своей новой жизни. Надо признать, она была не так уж плоха... пожалуй, я бы сказала, почти хороша, если бы ее не отравляли случайные воспоминания и мой сбившийся в ноябре биоритм. Только в начале марта произошло событие, которое окончательно изменило мою жизнь...
7. И все летит к черту!
Однажды сырым субботним вечером по счастливому стечению обстоятельств мы оба были дома. Я недавно пришла с репетиции и теперь с наслаждением забралась в глубокое кресло в нашей гостиной. Я могла собой гордиться - я действительно успокоилась и научилась принимать свою жизнь как приятную данность. Теплый плед уютно грел ноги, с каждой минутой я все больше погружалась в запутанный сюжет книги, которую читала, из кабинета Ольгерда слышались нежные звуки вальса Шопена - будучи дома, мой муж частенько играл на рояле, утверждая, что это помогает ему расслабиться и снимает напряжение от давящего общественного внимания. Все было почти идеально... до тех пор, пока воздух не прорезала резкая трель телефонного звонка. Я даже не двинулась с места - звонил мобильный Ольгерда - и услышала краткий разговор:
- Добрый вечер. Да... Да. Очень хорошо. Естественно, а как же!... Думаю, получаса хватит, плюс-минус десять минут. Спасибо.
Тут же по паркету прошуршали его шаги - весьма торопливые, надо заметить. Это было странно: как-никак, а часы показывали уже без двадцати десять, так что меня серьезно заинтересовал вопрос, куда это Прайд собрался на ночь глядя. Я решительно выбралась из-под пледа и, ежась от неприятного озноба, отправилась в нашу комнату. Ольгерд отреагировал на мое появление довольно резко - даже не отвлекаясь от процедуры завязывания галстука, бросил:
- Ты чего?
- То есть как это - чего? - удивилась я. - Куда ты собираешься? Да еще и в таком виде?! - создавалось впечатление, что он идет как минимум на званый ужин - черная тройка, белый шелковый галстук... Больше того, игнорируя мои вопросы, он извлек из шкафа свою любимую трость с костяным набалдашником, белые перчатки и шляпу. Чудеса - да и только!
- Ольгерд! - я сочла возможным напомнить о своем присутствии. - Что происходит?
- У меня внезапно возникли дела, - безразлично пожал плечами он. - Срочно нужно ехать. Не жди меня, возможно, я буду поздно.
- Я ничего не понимаю, - я почувствовала, как во мне нарастает раздражение. Может, конечно, я хочу слишком многого, но мне кажется, что я имею право знать, куда собрался мой муж в такую поздноту! - Что еще за дела, Ольгерд? Ты можешь внятно объяснить, в чем дело?!
- Не волнуйся, Ариша, - уже мягче сказал он. - Ничего страшного. Просто у меня дела - вот и все. Ну, не дуйся на меня.
Это замечание запоздало - естественно, я обиделась. Мало того, что так поздно вечером мой муж при всем параде тащится неизвестно куда, так еще и наверняка оставил в кабинете свой фирменный беспорядок. Последняя мысль почему-то вдохновила меня на маленькую, но очень гадкую месть: Прайд не терпел, когда я начинала убираться на его столе или раскладывать по порядку ноты, и именно поэтому я собиралась это сделать. Пусть знает, что, раз уж я стала его женой, со мной надо иногда считаться и хотя бы убедительно объяснять, что происходит.
Я бесцеремонно включила свет и вошла. Ну, естественно, так и есть: на крышке сияющего кабинетного рояля беспорядочными пачками высились ноты (распечатки, переплетенные экземпляры, какие-то папки), на всех стульях и креслах, кроме рояльного табурета, "красиво" раскинулись брошенные в спешке вещи, на столе во множестве лежали ручки, карандаши и разноцветные стикеры... Ох, как я это все сейчас уберу: ведь на каждом стикере располагается какая-нибудь важная информация. Пусть потом сам все ищет, если он такой скрытный. Я неспешно стала сгребать бумаги в верхний ящик стола... и тут вдруг мне на глаза попалась какой-то странный рисунок, вроде бы многолучевая звезда с таинственными знаками по центру.
Напоминало это творение иллюстрацию из какого-нибудь средневекового трактата, но только совершенно явно было нарисовано совсем недавно, на обороте какой-то нотной распечатки... и подписи внизу были сделаны корявым почерком Ольгерда. Первые две строчки были написаны на латыни, а остальные пять - по-чешски. На мой взгляд, это была полная чушь: какие-то амулеты, травы, Сатурн и черте чего еще... Однако меня это явление насторожило. Какая-то ерунда... Мой муж, которого я знаю за практичного современного человека, дирижер и музыкант, увлекается какой-то оккультной дрянью. Нет, в принципе у каждого человека может быть свое увлечение, в этом нет ничего плохого, но здесь явно что-то не так. Словно в подтверждение этой мысли мой взгляд случайно упал на пальто Ольгерда, которое почему-то не висело в прихожей, как должно было, а красиво раскинулось на кресле. Продолжая размышлять по поводу обнаруженной мной бумаги, я подняла пальто с кресла и тут же замерла, ощутив укол страха... На светлой ткани обивки пугающе четко рисовались какие-то странные предметы: разноцветные ограненные стекла разной формы, серебряные фигурки драконов, исписанные странными иероглифами мятые пожелтевшие листки... Нет, я ничего не понимаю... Самое грустное, что и не пойму: не спрашивать же об этом Прайда! Понятно, что раз он все это прятал, то знать об этих вещах мне не положено. Кажется, я влипла...
Естественно, про месть свою я тут же забыла и, кое-как восстановив давешний беспорядок, торопливо вышла из кабинета и погасила свет. Нет, похоже, я никогда уже не пойму, что происходит!...
Наша встреча затянулась до часу ночи. Да, похоже, наши клиенты умеют учиться на ошибках - во всяком случае, они точно разведали места, где можно раздобыть защитные амулеты. Мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем удалось обнаружить их убежище... вернее, одно из убежищ. Конечно, мне не на что жаловаться: сегодняшнюю встречу можно считать весьма удачной. Лукаш сообщил о ликвидации еще одной "точки", в которой находилось три оборотня и два "ясновидящих", а я, через полтора часа упорных трудов, нашел, наконец, целых десятерых врагов общества. При этом ощущение было такое, как будто я всю ночь разгружал вагоны; больше всего хотелось принять горизонтальное положения, но следовало еще как следует подумать, как объяснить свое отсутствие Арине. Мы редко собирались по ночам, но рано или поздно моя жена может серьезно заинтересоваться моим отсутствием, и тогда придется сочинять на ходу. В этом я не мастер, предпочитаю все продумывать заранее, так что, пожалуй, я попрошу Лукаша отогнать машину ко мне домой, а сам пройдусь пешком. В конце концов, идти не так уж далеко - наше секретное место находится точно под Новой Ратушей, а отсюда до Вышеграда не больше получаса скорым шагом, плюс минут пятнадцать до улицы На Бучанце... Торопиться мне некуда, все равно уже второй час.
Я попрощался с коллегами, застегнул плащ и вышел в тишину ночи. Воздух был сырым, но уже явственно благоухал приближающейся весной. Я улыбнулся; наконец-то отступит эта зимняя серость и снова станет тепло! Я уже собрался было пуститься в путь, как вдруг услышал знакомый развязный голос:
- Здорово, начальник.
- Здравствуйте, Кристоф, - холодно отозвался я. Парень подошел ко мне ближе; вид у него был не очень цветущий, но глаза искрились азартом, как будто он играл в рулетку, поставив на кон все деньги. - Что-то случилось? Мне казалось, я вам уже ничего не должен.
- Тебе правильно казалось, - он затянулся сигаретой и хмыкнул. - Но я подумал, что тебе снова может понадобиться помощь.
- С чего бы?
- Э-э, ты, видать, ничего не понимаешь в женщинах. Думаешь, раз женился на своей балеринке, так она будет тебе верна до скончания века?
- Почему-то меня не оставляет ощущение, что это не ваше дело, - ей Богу, этот парень начинал меня раздражать. Арина не давала мне поводов для подозрений, даже организованная мной слежка не дала никаких результатов, так что я вовсе не собирался снова общаться с Масариком-младшим. - Я бы не хотел, чтобы вы в это вмешивались.
- Слишком приятной была сумма, которую ты мне уплатил. Выражаясь короче, мне нужны деньги.
- И что? Извини, брат, у меня нет работы для тебя, - я сам не заметил, как, подражая ему, перешел на "ты". - Могу только посоветовать побеседовать на эту тему с Лукашем - он сможет пристроить тебя в одну из оперативных групп.
- Но ты все же имей в виду, что я всегда готов поработать как в прошлый раз, - словно не слышав моей последней фразы, сказал Кристоф. - Поверь, лучше меня с этим никто не справится.
- Учту.
Я счел разговор оконченным и двинулся прочь по Карловой площади. Ах да, я же хотел подумать, что утром сказать Арине... Если бы я не был точно уверен, что она не поймет, я бы обязательно ей все рассказал - меньше всего мне хотелось что-то скрывать от собственной жены. Как ни крути, а сейчас получалась двойная жизнь - она знала лишь одну ее сторону, ту, в которой я был музыкантом, дирижером, любящим ее человеком. Во второй же все обстояло иначе: я был обладателем сокрушительной магической силы, строго говоря, я не зависел амулетов и составлял их только для своих коллег, я руководил созданным мною же обществом, я избавлял людей от постоянный угрозы в лице нелюдей, не умеющих себя контролировать. Нормальному человеку трудно осознать, насколько остро стоит эта проблема, но я мне она знакома как никому больше - я видел, что случается с голодными оборотнями в полнолуние. Да и вообще, люди, обладающие какими-либо способностями, обычно воображают о себе невесть что и рвутся руководить всеми остальными, во всю применяя свои таланты. Концепция довольно жесткая, поэтому Арина не поймет... а к долгим объяснениям я готов не был.
Ольгерд уехал на репетицию, а я отправилась на прогулку в Малую Страну, несмотря на сырую и достаточно холодную погоду. В том, что мой муж скрывает от меня что-то важное, я убедилась окончательно: он явился домой в третьем часу, а за утренним кофе представил мне красочное, но совершенно неубедительное объяснение. Я не стала даже вслушиваться в его слова, потому что с самого начала этой блистательной речи поняла: правды в ней мало. Конечно, теперь мы были квиты - ведь и у меня имелась своя тайна, которая, правда, теперь не имела уже никакого значения. Положение дел требовало тщательного обдумывания, так что я, воспользовавшись своим выходным днем, решила подышать свежим воздухом, посетив Петринские сады.
К длительным прогулкам погода не располагала, так что уже через пару часов мне захотелось зайти куда-нибудь погреться. Внизу, чуть в стороне от старинной стены, разделяющей Петринские и Шенбрунские сады, желтела старая колокольня церкви Езулатко; ближайшее кафе находилось выше по улице Кармелитов, а руки мои уже безнадежно закоченели. Кроме того, возвращаться в людное место не хотелось - мне и так ехать домой на метро, так что, пожалуй, я загляну в церковь... Порой меня действительно одолевало страстное желание побыть наедине со своими мыслями перед изображением какого-нибудь святого, глядя на мерцающие в полумраке свечи. Мой отец часто водил меня в церковь - он очень любил церковное пение на православных богослужениях и звуки органа под сводами костела, так что относился к религии больше как к искусству. Я же любила тишину и спокойствие, которое всегда охватывало меня в старинных храмах... Что ж, сейчас мне как никогда нужно успокоиться!
Я осторожно села на краешек деревянной скамейки и задумчиво устремила взгляд на многочисленные зажженные свечи перед алтарем. Что же скрывает Ольгерд? С тем, что знала о нем я, никакие тайны не вязались, значит, было и еще что-то. Но что?! Что, черт возьми?! Хорошенькая у нас семья, ничего не скажешь: я вообще не хотела выходить за него замуж, но смирилась, как в романе, а теперь выясняется, что у моего мужа есть какая-то страшная тайна. Бред...
В глубине бокового нефа едва слышно скрипнула дверь, дрогнуло пламя свечей... К главному алтарю вышел стройный светловолосый священник в старомодной черной сутане и принялся осторожно убирать догоревшие свечи. Вот он повернул голову, и я почувствовала, как сердце ушло в пятки. Я так много думала о нем, что не смогла бы его спутать ни с кем другим! Анджей... Что он здесь делает?! И почему в таком виде?! Получается, все, что он рассказывал мне в тот памятный вечер - ложь?! Он носит сутану, хозяйничает в церкви как свой - значит, на самом деле он священник?! Я зажмурилась и горестно вздохнула. В общем-то теперь понятно, почему он исчез. Вряд ли Бог прощает грех прелюбодеяния... Впрочем, думать, как лучше поступить, теперь было совершенно бесполезно - и так понятно, что я не способна на здравые решения - поэтому я встала, медленно приблизилась к Гимновскому и тихо позвала его по имени.
Он вздрогнул, обернулся. На миг его глаза расширились от удивления, он явно искал подобающие случаю слова, но в итоге ему удалось взять себя в руки - Анджей воровато оглянулся и поспешно отступил в тень:
- Идем!
- Куда?! - мой голос прозвучал невероятно громко, и под потолком заметалось испуганное эхо. - Что происходит?!
- Тише, тише, Ариша, не кричи! - лихорадочно зашептал художник. - Иди за мной, здесь не место для разговоров.
Ну что сказать? Любопытство и боль взяли верх - уж очень мне хотелось узнать, как на самом деле обстоят дела. Похоже, я вообще перестала понимать, что в этой жизни творится; материален и предельно ясен только театр, моя последняя благословенная связь с реальностью. Меня окружают конспираторы, я веду себя, как героиня мелодрамы, и кругом творится черт знает что! Это не говоря уже о том, что явление Анджея тут же сбило мое душевное равновесие. Естественно, теперь мое замужество казалось мне еще более нелепым и диким, чем месяц назад, когда я плакала на венчании и мы наслаждались красотами Италии... Прекрасно, что тут скажешь?
Гимновский отпер неприметную дверцу в конце узкого мрачного коридора и буквально втолкнул меня внутрь. Я оказалась в самой настоящей келье: с белеными гладкими стенами, предельно простой мебелью (шкаф, комод, стол, пара стульев и кровать) и традиционным большим распятием слева от окна, которое выходило во внутренний двор церкви. Пожалуй, единственным, что несколько не вязалось с окружающей обстановкой, были картины и мольберт, которые занимали почти все свободное от мебели пространство. Не скрою, увидеть на трех из этих картин себя мне было весьма лестно - судя по всему, Анджей использовал некоторые наброски, которые сделал осенью. На одной из картин я была изображена в роли феи Сирень, на второй я сидела на полу, завязывая ленты пуант (пожалуй, эта картина понравилась мне больше всего), а на третьей стояла на стене, окружавшей Вышеград, и задумчиво смотрела вдаль. Нельзя не признать, Гимновский действительно очень талантлив... Но это явно рок: меня окружают одаренные чудаки...
Эта мысль снова разбудила мое раздражение, и я сочла возможным завести разговор:
- Ты ничего не хочешь мне рассказать?
- Если бы ты знала... я не мог позвонить, и от этого... - сбивчиво начал он.
- Я знаю, что не мог. Хотелось бы еще услышать, почему, - уж не знаю, что было тому причиной, но с первой секунды моего пребывания в церкви у меня противно болела голова. Теперь, в келье, немного в стороне от алтаря, стало полегче, но состояние было отвратительное - в том числе и потому, что я положительно не знала, о чем с ним говорить. Ну расскажет он мне сейчас правду... Что это изменит?! Выражаясь банальным языком, он попросту опоздал.
- Это долгая история. И часть ее ты уже знаешь - ну, помнишь, я рассказывал про аварию? - Анджей казался таким потерянным, что мне тут же захотелось сменить гнев на милость, однако я только сухо кивнула в ответ. - А после этой аварии со мной начало происходить кое-что странное. Меня стали посещать какие-то странные обрывочные видения, что-то вроде вспышек... Иногда это какие-то мгновения прошлого, иногда я вижу людей, с которыми мне только предстоит встретиться (не поверишь, каждый раз так и происходит!), иногда какие-то события... Важно то, что вся эта ерунда носит беспорядочный, хаотичный характер, эти "видения" ни от чего не зависят и приходят сами по себе. Кроме того, кое-кто считает, что... - он запнулся, немного помолчал и тихо продолжил. - Словом, про пансион я рассказал не все. Как ты догадываешься, у меня там была масса врагов - к ним относились родительские любимчики, которые всячески издевались надо мной и норовили лишний раз напомнить, что моя семья понятие весьма относительное. Я был изгоем, и, естественно, я искренне желал, чтобы с этими сытыми богачами что-нибудь случилось. Конечно, это все была юношеская горячность, в том возрасте цвета и краски всегда кажутся гуще и темнее, чем они есть, но... В последний год моей учебы мой главный враг упал с крыши, где они с друзьями тайком курили, и разбился насмерть. Вскоре погиб еще один мальчик - любитель подставить меня перед учителями, он попал под машину... Кое-кому пришла в голову мысль, что в этом виноват я.
- Каким это образом?!
- Я ведь желал им смерти! Эти люди решили, что мои желания подобного рода материальны. Они мало что знают о моем ясновидении, они знают лишь, что оно есть. И поэтому уже одиннадцать лет мне нет от них покоя и спасения.
Больше всего мне хотелось спросить, в какой книжке он это прочитал и почему считает себя в праве так бесцеремонно мне врать, но выражение лица художника ясно говорило о том, что он не придумывает и не лжет. А если он не лжет, то этот мир совсем не такой, каким я представляла его все свои 24 года...
- И кто эти люди? - после паузы спросила я. - Ты их знаешь?
- Главных, конечно, нет. А вот шестерки, которые за мной охотятся, мне прекрасно известны - к большому счастью, у них есть одно слабое место. Они не могут войти в церковь.
- Это еще почему?!
- Потому что они - оборотни.
Повисла нехорошая пауза. Оборотни?! Он что, меня совсем за идиотку считает?! Может, ему все это приснилось?! Но тогда это чертовски навязчивый сон - ведь Анджей утверждает, что они охотятся за ним уже одиннадцать лет.
- Ты не веришь мне, - грустно констатировал он. - И я это понимаю. Любой нормальный человек, наверное, отнесся бы к моим словам так же. Я знаю, как выглядело мое поведение со стороны: тебе казалось, что я исчез, получив свое, что я повел себя как неблагодарная сволочь, получив деньги за картину, над которой мы вместе работали... Но я не мог так рисковать. Если бы они узнали, что я... и ты...
- Не знаю, что я могу на это сказать, - перебила я. - Ты прав, я действительно ужасно на тебя злилась. Из-за твоего исчезновения я сделала самую большую ошибку в своей жизни, и я не представляю себе, как можно ее исправить. Но... наверное, еще пару дней назад я бы ни за что не поверила, рассмеялась тебе в лицо, сказала бы, что ты сошел с ума. Вчера я поняла, что в этой жизни, оказывается, гораздо больше тайн, чем я могла себе представить.
Пока она говорила, я смотрел на нее как завороженный. В прошедшие три месяца я часто думал о ней, меня не оставляло желание рисовать ее и хотя бы таким образом быть к ней ближе. Мои расчеты оказались верны - в церкви меня никто не трогал, патер Густав был весьма доволен моей работой, и потому послушно закрывал глаза на многие вещи, даже делал вид, что не видит, как я курю за церковью. Они, похоже, тоже еще не разведали, где я; я ужасно боялся, что они отыщут какой-нибудь амулет, который сгладит действие крестов и позволит им достать меня даже под распятием, но время шло, а они не появлялись. Целые дни я проводил наедине сам с собой, бесконечно гоняя грустные мысли. Я скучал по Арине, я даже не думал, что смогу увидеть ее снова...
И вот она сама пришла сюда. Случайно. Но именно такая случайность познакомила нас тем погожим сентябрьским днем!... Это настоящее чудо, хотя девушка выглядела совсем не так, как раньше. Она словно стала взрослее, между тонких бровей залегла едва заметная складка, под бездонными глазами появились легкие тени... Свои темные волосы она заплела в две косы, которые еще больше подчеркивали бледность ее личика. Боже, неужели я доставил этой женщине столько страданий? Сам себе противен, честное слово... И, конечно, теперь я получаю по заслугам: на ее правой руке ярким золотым пятном выделалось обручальное кольцо. Это, похоже, и есть ее "непростительная ошибка". И винить мне в этом некого, кроме самого себя.
- Какие тайны ты имеешь в виду? - тихо спросил я. - Что-то случилось?
- Да... не знаю... Словом, со стороны это выглядит так же фантастично как твой рассказ, - она помолчала и продолжила. - В ноябре ни с того ни с сего я стала как-то меняться. Я еле встаю утром, с трудом засыпаю в середине ночи, и вижу странные, одинаковые сны. В них я брожу ночью по городу, никого не боясь, лишь вслушиваясь в тишину. Тишину нарушает волчий вой - такой протяжный и тоскливый, что хочется плакать. И желтые глаза во тьме... Звериные, желтые глаза.
- Это все? - я похолодел. То, что она описывала, значило, что она тоже... Но этого не может быть, ведь она вошла в церковь!
- Я не могу носить серебряные украшения...
- Тебя... в церкви не мутит? Голова не болит? - пересиливая свой страх, осведомился я.
- Голова болит... Ты знаешь, что все это значит?
- Я очень хочу ошибаться, но... Все это значит, что мне не удастся долго скрываться в церкви. Они смогут достать меня и тут, если среди них есть хотя бы трое таких же, как ты.
- Что ты хочешь этим сказать?!
- Ты сама оборотень, Арина, - с трудом выговорил я. Заметив, как расширились от ужаса ее зрачки, я поспешил ее успокоить. - Нет-нет, это не значит, что ты будешь обращаться в зверя, не значит, что будешь зависеть от полнолуния... Это просто... ну, как мутация. Такие оборотни отличаются от людей только обостренным слухом и обонянием, а так же невероятной физической силой. Мне остается только надеяться, что они не узнают об этой мутации...
- Что ты собираешься делать? - вдруг перебила она. - Ты не сможешь вечно бегать от них, Анджей! Рано или поздно они заставят тебя выйти из убежища, и что тогда?...
- Я не знаю, - скорбно вздохнул я. - Однажды я уже попадался им в лапы и пытался объяснить, что они ошибаются относительно моих способностей. Однако они решили, что я просто не хочу сотрудничать... Я не помню, как мне удалось сбежать. С тех пор мне удавалось на шаг опережать их, и до прошлой осени я почти четыре года жил спокойно. Я не знаю, что здесь можно сделать.
- Разве нет тех, кто смог бы тебе помочь? - наивно поинтересовалась балерина. - Если ты говоришь правду, и всякие оборотни реальны, так почему среди всей этой нечисти не может быть кого-нибудь сочувствующего?!
- Ты даже не представляешь себе, какие они, - покачал головой я. - Среди них нет сочувствующих, и мой дар мог бы весьма пригодиться всем. Если бы он действительно был таким, каким они его представляют.
Часы на колокольне пробили четыре. Арина помолчала еще несколько секунд, после чего решительно поднялась и сказала:
- Мне пора. Скоро вернется мой муж, его наверняка заинтересует, куда я подевалась.
Слово "муж" больно резануло по нервам, но от комментариев я воздержался - лишь взял девушку за руку и прошептал:
- Я... я был очень рад снова видеть тебя.
Она коротко взглянула мне в глаза и улыбнулась:
- Я тоже. Но сейчас мне надо идти... я...
Договорить я ей не дал - резко притянул к себе и накрыл ее губы своими. Один Бог знает, как я ждал этого момента! Как бы я хотел больше никогда не прятаться и ничего не бояться, но я правда не представляю себе, как все это закончить. Как навсегда забыть о преследователях и снова втянуться в нормальную жизнь, где я смогу любить...
8. Предатель
Арина уже давно спала, а я почему-то все никак не мог уснуть. Даже книжка не могла оказать должного снотворного эффекта, поэтому я тихонько проскользнул в гостиную, включил телевизор и притянул к себе тяжелую стеклянную пепельницу. Плазменный экран показал мне какой-то банальный боевик, и я очень надеялся, что нудный сюжет скоро сморит меня, и я спокойно просплю до утра, пока меня не разбудит будильник. Не успел я выкурить сигарету, как на столике рядом с диваном завибрировал мой телефон. Любопытно, кому я понадобился в такое время? Если Лукаш опять вызовет меня на заседание, я рискую серьезно поссориться с женой - прошлому моему оправданию она явно не верила и была полна решимости докопаться до правды.
Номер был незнакомый, и я довольно нелюбезно буркнул в трубку:
- Слушаю.
- Начальник! - ответил мне знакомый наглый голос. - Есть для тебя информация!
- Какая еще информация?! Ты забыл, что я говорил: я не нуждаюсь в твоих услугах!
- Это ты так думаешь, - не смутился Кристоф. - Поверь, я не стал бы тебя дергать просто так. Когда ты сможешь со мной встретиться? Мамой клянусь, ты хорошо заплатишь за эти фотографии.
Слово "фотографии" меня напрягло: с этого типа станется и компромат на меня состряпать. Это было бы очень некстати - шумиха, поднявшаяся после новогоднего концерта и моей свадьбы, еще не улеглась, меня постоянно приглашали на "единственный концерт в стране, дирижирует знаменитый маэстро" и все время осаждали журналисты - так что позволить так легко очернить себя я просто не мог. Выдохнув дым, я ровно выговорил:
- Хорошо. Кафе "Старбакс" на Вацлавской площади, десять утра. Не опаздывай - у меня будет ровно полчаса.
- Договорились. Готовь бабки, приятель!
Едва справившись с желанием послать его в грубой форме, я промолчал. Да, похоже, зря я в свое время не послушался Лукаша и выложил его братцу такую значительную сумму. Парень способен спустить и десятку за одну ночь, Лукаш предупреждал, что он наркоман, так что... Эх, да что говорить, если его информация действительно чего-то стоит, я готов за нее заплатить при условии, что Кристоф не будет мне надоедать.
...Я приехал на место встречи на десять минут раньше, сел за столик в самом углу, заказал имбирное латте. Народу в кафе было немного - все толпились у стойки, покупая кофе на вынос - так что наш разговор, каким бы он ни был, вряд ли кого-нибудь заинтересует. Ровно в назначенное время в кафе появился Кристоф. Он без предисловий плюхнулся на диван рядом со мной и достал из кармана плоский фотоаппарат:
- На, любуйся на свою благоверную.
- Сам не понимаю, почему я вообще с тобой разговариваю, - заметил я. - Ты, не получив никаких указаний и разрешений, позволяешь себе следить за моей женой. Что за?...
- Виной всему мой безграничный альтруизм, - перебил Масарик, закуривая. - Он у меня особенно обостряется, когда нужны деньги, так что... Впрочем, цену назначать тебе. Смотри!
Я опустил глаза и принялся просматривать фотографии. Арина заходит в церковь Езулатко, два дня назад (об этом красноречиво говорит надпись внизу экранчика). Арина сидит на церковной скамье, задумчиво глядя на распятие над алтарем... Черт, ничего не понимаю - что в этом такого?! Я знаю ее пристрастие к церквям, еще в Италии она посчитала своим долгом затащить меня во все старинные капеллы Флоренции и Венеции, так какого... И тут я почувствовал, как мое возмущение медленно испаряется, уступая место ревности и раздражению: на фотографии появился еще один тип, высокий и белобрысый, в сутане. Следующий кадр - Арина и этот тип исчезают за маленькой дверкой в глубине бокового нефа. И финал - Арина выходит оттуда одна, но больше, чем через час.
Не могу сказать, что я что-то понял, скорее, ощутил на подсознательном уровне. Масарик гадостно улыбнулся и поинтересовался:
- Доволен?
- Я ничего не понял, - признался я, возвращая ему фотоаппарат. - Кто этот парень? Что они?...
- А теперь самое интересное. Этого парня я знаю, и он совсем не тот, за кого себя выдает. Это художник Анджей Гимновский, человек скрытный, странный и с темным прошлым. За ним кое-кто охотится... Этому кое-кому известно, что у нашего друга есть некие способности...
- Какие?!
- Ясновидение и умение убивать мыслью.
- Допустим, - мне едва удалось прикурить - я так разволновался, что руки у меня тряслись, как у алкоголика. - И кого же он интересует?
- Вице-президента Чешского Банка, приятель. Ян Калих - знаешь такого?
- Разумеется.
- Ты же знаешь, он ему подобных использует. Под ним целая лаборатория, где один чокнутый доктор мешает микстурку, позволяющую сдерживать способности. За Гимновским охотится целая компания оборотней - парень хитер как черт, так что его можно взять только силой.
- И что мешало?!
- Тебе стыдно задавать такие вопросы, - он снова мерзостно ухмыльнулся. - Мешали церкви. Они же не могут зайти в церковь, а Гимновский постоянно отирается рядом с крестами. Считает, поди, что нашел себе идеальное убежище...
Я отставил в сторону опустевший стакан и задумался. Информация не укладывалась в голове... В конце концов, то, что Арина была в этой церкви больше часа, не доказывает, что у нее что-то... Нет, я ничего не понимаю в этой жизни, я на голом месте уверен, что моя жена что-то скрывает. Но что?! И зачем?! Ну не разговаривать же с ней на эту тему - сразу начнется скандал, ведь она не простит мне слежки!...
- С чего ты взял, что это что-то значит? - спросил я.
- Ну что ты как маленький, ей Богу! - рассмеялся Кристоф. - Это точно значит, брат. Они явно виделись не в первый раз.
- А откуда ты знаешь про Калиха? Ты и на него поработать умудрился?
- Нет. Один из его шестерок толкает мне траву. Разговорчивый ужасно, готов выдать все тайны, особенно если приплатишь сверх баксов сто... Э... кстати о деньгах. Как оцениваешь информацию, а?
- Чеком, - осипшим голосом ответил я, доставая чековую книжку. Даже не задумываясь, я четко вывел прописью "Десять тысяч евро" и передал бумагу Кристофу. - Прав был один мой друг, говоря, что есть вещи, которых лучше не знать. Тебе поручение.
- Слушай, даже я понимаю, что за такие деньги я должен еще что-то сделать плюс к фоткам, - доверительно сообщил он. - Внимаю.
- Следи за ней. Как только она снова пойдет в эту церковь, дай мне знать - думаю, пора прояснить все темные пятна в биографии этого молодого человека.
- Сделаем, - Масарик поднялся и шутливо козырнул мне. - Она сегодня дома?
- До четырех, вечером у нее спектакль.
- Чудно. До связи!
Я медленно вышел из кафе в прохладу мартовского утра. Произошедшее я осознал, лишь сев в машину. Ярость закипела во мне, очень захотелось последовать примеру средневековых колдунов и сжечь весь город к чертовой матери. Я ведь любил эту девчонку, эту балерину, а она предала меня! Масарик прав: не важно, что она там делала, в этой церкви, важно, что замужние дамы не говорят по два часа с незнакомыми молодыми священниками наедине! Да еще и тайком от мужей... Ну ничего, я смогу вернуть Арину, а с этим молодчиком я посчитаюсь - благо, у меня есть огромное количество полезных связей.
Пожалуй, хозяин внушительного дома на улице Коперника всеми силами старался поразить меня своей значимостью - дверь мне открыл чопорный слуга, который долго и нудно расспрашивал меня, кто я и зачем пожаловал. Когда я почувствовал, что мое терпение иссякает, лакей сдался и словно нехотя повел меня вглубь довольно мрачного, темного особняка. Хозяин дома явно делал попытки сделать из своего обиталища подобие средневекового замка: со всех стен на меня смотрели портреты весьма сердитых мужчин и женщин, над дверями можно было видеть оленьи рога самых разных размеров, почти в каждой комнате располагался камин... Хозяин встретил меня в своем кабинете - столь же мрачном, как и все прочие комнаты. Эффект усиливали два тяжелых викторианских кресла, секретер с перламутровой инкрустацией, пушистый, явно раритетный ковер на полу, развешанное по стенам оружие и великолепная белая борзая, дремавшая у камина. Собака приветствовала меня кротким взглядом, а из-за стола мне навстречу поднялся высокий, худой человек в дорогой полосатой тройке и произнес:
- Добрый день. Присаживайтесь. Желаете чего-нибудь выпить?
- Нет, спасибо, я за рулем, - я с опаской сел в невероятно удобное кресло и сказал. - Разрешите представиться...
- Не стоит, - мой собеседник сделал едва уловимый жест изящными пальцами. - Вас знает весь мир, маэстро Прайд. Мне очень льстит, что вы лично решили посетить мое скромное жилище. Полагаю, мне нет нужды представляться?
- Разумеется, пан Калих.
- Горю от нетерпения узнать, что же привело вас ко мне. Учитывая наши... скажем так, разнящиеся взгляды на некоторые вещи, я не ожидал, что вы снизойдете до беседы. Итак?...
- Взгляды мои не изменились, но сейчас я хочу немного помочь вам... Не возражаете? - под согласный кивок Яна я закурил и неторопливо продолжил. - Мне стало известно, что вы много лет охотитесь за одним человеком. Это так?
Калих долго раздумывал, стоит ли выдавать мне эту тайну, но все же выговорил:
- Да.
- Прекрасно. Я знаю, где он.
- Неужели? - подозрительно нахмурился Ян. - Мои люди потеряли его след еще в ноябре, так как же вам удалось...
- Детали этого дела вас интересовать не должны. Итак, как я уже сказал, где этот тип, мне известно. Больше того, поскольку ваши "люди", - я не упустил случая ехидно выделить это слово, - не могут войти в церковь и даже приблизиться к ней, я могу предоставить в ваше распоряжение одну из своих оперативных групп. Вы забираете этого парня себе, и мы расстаемся. Как вам план?
- Отменный. Только у меня вопрос: с чего вдруг вами овладело такое желание меня облагодетельствовать? - Калих неторопливо закурил сигару и продолжил. - Вы же понимаете, учитывая все те же пресловутые разногласия, я не могу так просто верить вам. Откуда мне знать, зачем вы хотите заключить этот договор?
- У вас есть все основания мне не верить. Однако цель всего этого мероприятия настолько прозаична, что я прямо не решаюсь вам ее сообщить. Видимо, если мы хотим понять друг друга, придется во всем сознаться.
Я замолчал. Непросто было выдать такую информацию врагу - вот еще, чего доброго начнет зубоскалить и язвить! - но и его недоверие я прекрасно понимал. Сомневаюсь, что легко смог бы принять на веру такую историю, звучи она из его уст. Калих меня не торопил - только задумчиво созерцал старинный гобелен, висевший на противоположной стене. Через несколько минут я все же решился и тихо сказал:
- Этот ваш "самородок", пан Калих, весьма серьезно вторгся в мою жизнь: есть подозрение, что он связан с моей женой.
- О, ну тогда помочь вам - мой святой долг, - он театрально прижал руку к сердцу. - Вы умный человек, так что я уверен, вы бы не стали выдумывать такую наивную ложь. Я верю вам. Но все-таки, не может быть, чтобы вы ничего не просили взамен! Я достаточно долго живу на свете, чтобы знать: все в этом мире покупается. Я мог бы перечислить на ваш счет...
- На мой не надо, у меня он и так в порядке, - перебил я. - Я не настолько коварен, чтобы просить вас перевести деньги на счет "Полной луны", так что обойдемся без денег. Не надо опошлять мой искренний душевный порыв.
- Не надо так не надо, - кивнул Ян. - Ну, я слушаю: каков ваш план?
Я глубоко вздохнул. Все детали операции я продумал еще по дороге сюда, так что дело оставалось за малым. Я не колебался ни минуты, прежде чем заговорить снова...
Сначала я даже не поняла, что происходит. Перед глазами все еще неслись красочные картинки давешнего яркого, но бессмысленного сна, а в ушах настойчиво звучала уже давно переставшая быть любимой мелодия. Воистину, самый легкий способ сделать любимую мелодию ненавистной - поставить ее на будильник!... Я нехотя разлепила веки и глянула на часы. Похоже, книжка меня все-таки усыпила - стрелки показывали пять часов вечера. Более бездарного способа провести выходной человечество еще не придумало: надо было встать в одиннадцать для того, чтобы, взяв в руки книжку, уснуть над ней еще на два часа и тем самым добавить последний штрих в картину своего отвратительного состояния. И, кстати говоря, продолжающая настойчиво лезть в уши мелодия была вовсе не будильником (правильно, с чего бы ему звонить вечером?), а самым обычным рингтоном. Выругавшись, я взяла телефон. Номер был незнакомым, и, нажимая зеленую кнопку, я уже приготовилась высказаться, но слова замерли у меня на языке, когда я услышала:
- Ариша, мне срочно нужна твоя помощь.
- А-анджей? - запнувшись, неуверенно выговорила я - скорее от удивления, чем от сомнения. Вопрос был глупым - конечно, это был он! Голос того, о ком так много думаешь, перепутать невозможно... особенно когда он звучит так тревожно. - Что случилось?!
- Слушай меня. Пожалуйста, приходи! Как можно скорее, мне правда очень нужна помощь...
- Что происходит?! - я почувствовала, как мне передается его настроение. Наверняка случилось что-то серьезное, раз он решился позвонить - ведь во время нашей встречи неделю назад он говорил, что не может... В чем же дело?!
- Не телефонный разговор. Пожалуйста, приходи, - в его голосе проскользнули умоляющие нотки. - И еще - принеси амоксициллин в ампулах и кетонал. Прошу.