История сохранила для нас образ прекраснейшей из женщин - Мнесарет, дочери Эпикла, по прозвищу Фрина.
Она родилась в Феспии, в 4 веке до нашей эры и живёт до сих пор в произведениях великих мастеров. Не удивительно, что и ваш покорный слуга решил переложить одну из историй, имевшей место в, обильной приключениями, жизни знаменитой гетеры, на новый лад.
Надеюсь, Фрина не рассердится, красавицы всегда были благосклонны ко мне.
СМЕЮЩИЙСЯ ЭРОТ
Прежний хозяин мастерской называл её Муза, рассчитывая, видимо, что нежная, золотистая от природы, кожа модели, небольшая грудь, плоский живот и мягкие рыжеватые завитки под ним подвигнут его на свершения неподвластные времени. Однако, за те полтора года, что он владел мастерской и Музой, ни одно, сколько-нибудь заметное, творение не вышло из-под его, до того весьма бойкой, кисти.
Сатир, как окрестили маэстро коллеги, дал ей новое имя - Фрина или сокращённо - Фри, коль скоро стал третьим владельцем мансарды.
Живописец рьяно взялся за дело, сразу раздев Фрину с честным намерением запечатлеть на холсте обласканные солнцем плечи модели и прохладную округлость её зада, едва уловимый чувственный аромат женской плоти, и сладкий дурман духов, но работа не пошла...
Несколько раз в течении месяца Сатир возобновлял попытки, но не сделал и пары набросков. Зато они с Фриной посетили множество магазинов модной женской одежды. Хорошо ещё служение прекрасному не являлось для Сатира единственным источником доходов. Покойная тётка художника, довольно обеспеченная старушка, позаботилась о племяннике. И, тем не менее, Сатир с плохо скрытой завистью начал посматривать на собратьев по цеху, специализирующихся на ландшафтной живописи.
Старые, написанные ранее, картины Сатира никто не покупал и может, поэтому художник любил повторять, что скорее расстался бы с жизнью, чем со своими произведениями.
Венцом творения мастера было полотно "Смеющийся Эрот", выполненное в манере вызывающей в памяти образы толстух в чепчиках и полосатых чулках...
Искусствоведы отмахивались от Сатира, но Фрина не общалась с ними, равно и живопись барокко оставалась для неё столь же туманна как узкие каналы Амстердама.
Она, затаив дыхание, внимала откровениям подвыпившего мастера, свято веря, что через каких-нибудь сорок лет, а как знать, возможно и раньше, развешанные по стенам работы, прославят его - Сатира имя, на весь мир. К тому же, художник обычно апеллировал к Ван Гогу, который хотя и не бывал в мастерской, но многозначительно подъятый кверху палец Сатира вызывал в красавице благоговейный трепет при одной мысли о таком визите.
Прошло полгода. Каждый вечер Сатир давал себе слово приступить к задуманной композиции. Ежедневно обнаженная Фрина, томно развалясь на диване, изображала спящую Афродиту. Маэстро поправлял рассыпавшиеся светлые пряди, льняную, имитирующую песок Кипра, драпировку. Заботливо укладывал маленькую ручку скромницы так, чтобы пальцы не заслоняли дивного, как сказал бы Апулей, признака женственности. Следил...
Ах! До чего же хороша Фрина, но...
Скоро маэстро стал замечать, что работа над картиной уже не приносит ему прежней радости, да при этом ни на шаг не продвигается вперёд. Красота Фрины тоже как будто начала вызывать лёгкое раздражение художника, когда уставший, он собирал разбросанные по мастерской кисти и краски.
Лишь Эрот на стене веселился от всего сердца, закатываясь беззвучным смехом.
В конце концов, художник решил избавиться от мансарды, благо нашёлся покупатель. Ударили по рукам, маэстро получил задаток.
Сатир не стал до срока посвящать Фрину в свои планы, отчасти потому, что новый владелец мастерской был модельер, отчасти из собственных интересов - красавица имела странную привычку при всяком удобном и не очень случае, выпрашивать подарки. Только накануне вечером, в то время как он пытался постичь самую суть модели, Фрина потребовала картину. Что делать? Маэстро предложил ей любую, на выбор, чем поставил меркантильную, но не обладающую тонким вкусом красавицу в весьма сложное положение.
Всё утро Фрина, наморщив лоб, шагала по мастерской. В её хорошенькой головке происходила напряженная работа. Красавице необходимо было угадать, какому, именно, полотну, уготована участь первым, прославить гений автора. Она рискнула даже обратиться за помощью к Сатиру, но маэстро разразился коротенькой, он торопился на важную встречу, речью о равнозначности всех творений для художника, поскольку они, творения - суть дети и оттого сама идея выбора, представлялась-де ему кощунственной.
Затем, приведя себя в порядок, надев свежее бельё и брызнув в бороду кёльнской водой, Сатир отправился в ресторан. Отделавшись от мансарды, он пребывал в состоянии некоторой эйфории. Душе хотелось праздника.
Рядом, за соседним столиком, сидели дамы. Одна из них, брюнетка в открытом вишнёвом платье, подарила художника взглядом, заставившим его самодовольно покрутить ус. Сатир лишь искал повода подойти и дождался. Держа голову немного набок и вскинув, с вальяжной улыбкой, бровь, он уже намеревался представиться, но тут затренькал звонок. Проворчав что-то, художник неторопливо прижал мобильник, к заросшему седыми волосами, уху.
- Пожар! Горит мастерская! Папочка, что делать?! - истошно визжала в трубку Фрина.