в гостях на Поклонногорской улице

из промерзшей земли ввысь до неба растут города,
соляные столбы телеграфа, дороги; бегут провода.
глянец памяти - лба и катка - от зазубрин коньков - 
весь в царапинах - наших деньков, 
дорогих двойников,
дневников.
 
больше нет стадионов, простуд и разбитой скулы,
купола не видны из оврага - не слышны похвалы.
а зато ! посмотри ! посмотри ! всё стекло и бетон !
с колоколен тех церковок льется малиновый звон.

ты распахнут, разут, с неба льется в глаза синева,
рождество не придет, но все так же желанна халва.
ты раздерган, растаскан, растерзан, рассмотрен, раскрыт,
на тебе три печати и даже на жительство вид. 
витражи изо льда на стекле, и бутыль на столе.
только вьюга - снаружи. и два силуэта - во мгле.
это северный ветер глумливо смеется в лицо,
это я поминаю цитатами всех мертвецов.
города, рукава, рукавицы, обрывки. обряд
этот страшен - с каждой рюмкой длиннее их ряд.

это падает снег, это так, это просто болит голова, 
это я в новостройках забыла простые слова.
и не нужен пустырник, а разве что - болиголов.
современник удачлив, надёжен и бритоголов.
появились площадки, где были всегда пустыри.
это режутся зубы, это рыбьи во льду пузыри, 
это сладостный зуд, это что-то несут, посмотри !
рафинад прогрызут, снег растопят, реви не реви.
для других, не для нас будет голод и холода,
из промерзшей земли ввысь до неба растут города.
это лучшие годы и лучшие дети идут в свой барак
под напев заводского гудка просыпаясь, свой делают брак.

допиваю полынь за двоих, ты докуривай хаш, 
мне соседка сказала, что злой у меня карандаш,
что ж, найди мне поглубже и почерней полынью - 
я не прыгну, но плюну - и каблуком проломлю.
это пар изо рта, это дура губа, это семеро ждут.
это я свой платок так давно уже скомкала в жгут.
и спешить стало некуда - больше уже не спешу.
мне осталось одно: мимо стройки пройти к гаражу,
и допить эту горечь до дна и просить, чтоб еще,
и глядеться бессмысленно в черные окна трущоб.