Я не прошу его. Он боится собственной гордости. Не заходит ко мне. Почти боится меня. Я не оглядываюсь. Иногда так хочется его убить... Не то, чтобы возможности не было... Просто оказалось, что живым он полезней, лучше. Но, оказывается, мне было бы нетрудно расстаться с ним вот так. Он мог бы быть мёртвым больше семи лет...
Я ни о чём его не прошу. Я не говорю "не заходи в мою комнату" и ничего в этом духе. Я не говорю. Не прошу. Но он боится меня и моих вещей. Почти никогда не касается их. Как будто они делают ему больно или что-то в вроде того. В такие моменты мне начинает казаться, что это меня давным-давно нет на свете, когда-то давно состоялись мои похороны, и поэтому ему больно натыкаться на мои вещи, но убрать он их тоже не может. Мазохизм. А всё остальное - моё воображение?
Или его.
Но я не подойду убедиться - чьё воображение извивается, создавая то, чего нет. Не то, чтобы мне было всё равно... Я никогда не подойду без дела, вот в чём беда, а это всё такая глупость...
Дверь в мою комнату всегда закрыта, если кроме меня в доме есть хоть кто-то. И если никого нет, она очень редко бывает открыта. Как будто барьер, чтобы не подпустить, не впустить... Он никогда даже не пытается войти. Не пытается говорить через дверь. И каждый раз я не знаю, кто кого потерял. Он меня - как только дверь в мою комнату перестала открываться, или я его - как только он оставил попытки приблизиться.
Мы всего лишь живём в одном доме.
Он не пытается войти. Я не прошу. Ни о чём. Мы почти не говорим. В доме почти постоянно висит эта долбаная тишина. Как меня всё это достало... Стоит вынырнуть из искуственных дел, стоит отвести глаза от экрана, стоит поднять глаза от книги, тишина сытой змеёй стекает на плечи и вдавливает, вдавливает. Потом наступает момент, когда всё равно уже - мёртв или жив, границы стираются и не имеют значения. Кажется, живёшь той же мёртвой жизнью, что и дом, и все мы трупы, но давно об этом забыли...
У меня в комнате холодно даже если на улице плюс тридцать. У меня всё время мёрзнут руки, иногда по ночам я сжигаю недельный запас свечей, как будто они действительно могут согреть комнату хоть чуть-чуть. Они и руки обжигают только на секунду. Он не спрашивает, почему свечи всегда так быстро исчезают. Я прохожу в темноте, всегда когда он спит, и забираю их. Мне было бы достаточно пройти дальше в темноту, на кухню, и включить газ - движение одной руки, совсем легко. Он бы умер. Или взять на кухне нож, фонари всегда высвечивают блики на лезвиях, самое светлое на кухне. Он не замечает, что обои пора сменить, они грязные. Он ничего не замечает. Мне наверное всё равно, я уже давно не ем на кухне. Редко ем дома, он всё время забывает взять продуктов.
Что-нибудь - и он был бы мёртв. Я могу часами сидеть перед дверью в своей комнате, ждать, слушать, что он делает. Он может пройти возле самой двери, но всё равно не зайдёт и не постучит. Ничего такого. Я не знаю, чего жду от него. Скорее всего, мне просто нечего больше ждать. Какое-то разнообразие. Жидкий парафин переполняет чашку и льётся на стол, фитили скоро утонут, и огонь наконец погаснет. Мне будет темно, но я не попытаюсь измениться и не встану включить свет.
Лучше бы он когда-то сорвался и убил меня...
Нет. Лучше мне было когда-то убить его.
У нас потрясающая семья. Он не убил меня, а я его. И не было даже того обещанного несчастного случая. Мне не пришлось отмывать его мозги со стен подъезда и не случилось найти его мёртвым где-то недалеко от нашей квартиры. Мне даже не случалось находить его с полным желудком таблеток или петлёй на шее. На его запястьях есть шрамы, но не мои, очень старые, я ни при чём. Из-за меня он не умрёт сам. Я не помогу. Я могу, но...
Он полезней живым. Мне хочется жить здесь...
Только всё меньше хочется жить...
Глупости. Сливаю парафин в пакет и бросаю в окно, свечки благодарно вспыхивают, обжигая неосторожные пальцы. Мне почти не больно, только на секунду отогреваются руки. Я не буду страдать мазохизмом. Пусть спит дальше. Пусть ему снится его личный ад или что там ему может сниться. Я лягу спать только утром, ночь - слишком моё время, чтобы тратить её на сон. К утру догорят последние свечи, и я отойду от двери. Она никогда не откроется... Мне кажется, никто никогда не откроет её кроме меня. Будто она заколдована...
Моё личное проклятье. Он этого даже не поймёт. Так же, как я никогда не пойму его кошмаров. И не попытаюсь понять. Мы только живём в одной квартире.