-Выглядит сильным, - произнес Толик после того, как несколько минут рассматривал пса.
-Да он в клочья порвет Данилова кобеля, - воскликнул я, потрепав пса за ухом, на что тот сразу оскалил зубы.
-Как думаешь, сколько мне ставить?
Собака принялась лаять, брызжа слюней и показывая свои острые клыки. Ее сальная шерсть от постоянных скитаний по улицам стала жесткой от городской грязи. Задняя лапа безутешно для хозяина подгибалась, и от этого псина ковыляла как подстреленная. Ее жуткие глаза метались из стороны в сторону, словно загнанные в клетку дикие птицы. Одно ухо было полностью оторвано, остались только небольшие ошметки, трепавшиеся при каждом дуновении ветерка. В общем, псина была не из лучших, хотя ее мощное жилистое тело говорило о том, что она может еще посостязаться.
-Пятихатку, - мгновенно ответил я, проводя рукой по растрепанным волосам.
-Я вот не пойму, это кобель?
Мы одновременно присели, чтобы рассмотреть прелести пса. Но там было столько шерсти, что разглядеть ничего не получилось.
-Хозяин сказал, что кобель. Хотя я думаю, что он сам толком не знает, - доставая сигареты, сказал я.
-Ага. Это он ему ухо порвал? - спросил Толик, потрогав болтающиеся остатки.
-Скорее всего. Этот гамадрил хренов и не то может.
-Как думаешь, много народу будет?
-А то. Эти уроды любят такие зрелища.
Собака снова залаяла, и ее лай гулко разнося по пустынным улицам, эхом пролетая по водосточным трубам. День был яркий и теплый, каждую минуту наполняясь новыми летними красками. Я стоял довольный своим недавним приобретением и уже грезил о выигрыше. О том как этот пес будет грызть глотку своему сопернику и как будет ошарашенно стоять Данила, по привычке засунув свои потные грязные руки в прохудившиеся карманы. Я представил его лицо, бледнеющее с каждой пролитой капелькой крови его псины. Как восторженно будут орать десятки глоток, перекрикивая проносившиеся электрички. Как, наконец, обнаглевший Данилов пес замертво повалиться на землю.
Данила очень гордился своей собакой, что и делал бы каждый, окажись он на его месте. Она была самой проворной, наверное, во всем мире. Гибкое тело, мгновенная реакция, резкие движения - все это сделало ее лучшей бойцовой псиной города. Уже не раз относили к сточной канаве обмякшие тела дворняг или даже домашних псов с кровавыми следами от ее зубов.
Но на этот раз этому псу предстояло встретиться с противником более достойным, чем те, что сейчас сгнивали в канаве. Вид, конечно, у моего героя был немного побитый, словно рассказывающий о вечных вечерах с тем пропойцей, но глаза выдавали его злую и сильную натуру, силу, с которой он обязательно вцепиться в глотку тому кобелю. В его глазах разгоралось пламя неистовой злобы, когда рука человека тянулась к нему, чтобы прикоснуться к его взлохмаченной шее. Он чуть не покусал Толика, когда тот пытался похлопать его по спине, и после этого я уже считал выигрышные деньги. Я купил настоящего зверя. "Черт меня дери, как мне повезло!" - думал я, жмурясь от радости и светящего в глаза солнца.
На пожухлых травинках когда-то зеленой поляны еще виднелись багровые пятна прошлой крови, попавшей туда, когда пьяные от бешенства псы рвали друг друга в клочья, сдирая кожу и прокусывая мясо. Нависшие над железнодорожным полотном изредка потрескивающие провода помнили гул восторженных воплей и рык усталых собак.
И на сей раз народу собралось предостаточно, как я и предсказывал. Безухий, как про себя называл его я, видно нервничала при виде такого большого скопления народа. Он, то садился, то вскакивал и пытался утянуть меня куда-то в сторону, и мне приходилось с силой дергать за поводок.
-Не боишься за свою шавку? - крикнул кто-то из собравшихся.
Я лишь сжал зубы и покосился на своего пса.
-Держи, держи этого ублюдка, - орали встревоженные ребята, наблюдая за вырывающимся пит-бультерьером Данилы.
"Ух и здоровая гадина", - думал я про себя, но по-прежнему не терял уверенности в своей победе.
Этот американский пит-бультерьер был белее свежевыпавшего снега. Его, казалось, красные глаза постоянно смотрели в одну точку, от чего по спине у меня бежал неприятный холодок. Его тончайшие ноги, словно японские палочки для слипшегося риса, переносили в прыжке его мускулистую тушу на несколько метров со скоростью молнии. И тупая уродливая морда. Таких морд еще никто не видывал.
-Э, а это хоть кобель? - спросил подошедший парень и причмокнул, будто смотрел на прелестную девушку, а не на дворовую псину.
Пес тут же клацнул острыми клыками так, что парень в страхе отшатнулся. Толик засмеялся.
-Ты не переживай пупсик, - сказал он. - Твою радость он бы откусил в два счета.
-Ну что, приступим? - спросил кто-то.
-Ага, пора бы уже.
-А хрен ли мы вообще стояли так долго.
-Подведите их.
Я покрепче схватил поводок и повел пса вперед. Данила шагал навстречу, молчаливый, как всегда. Когда их собаки сблизились, я почувствовал, как отвратно пахнут его потеющие руки.
-Давай, отстегивай, не тяни.
Я сосчитал всего лишь три пальца на левой руке того забулдыги, у которого я впоследствии купил собаку. Тот, в приподнятом настроении и с залитыми глазами, держался своими оставшимися крючковатыми пальцами за перила, чтобы не скатится с лестницы, а два обрубка тут же бросались в глаза.
-Это псина все вшивая, - потом сказал он, показывая мне свою инвалидную клешню. - Злая сука. Хотя нет, кобель это. Наверняка, кобель. Но сука та еще. Всех псов во дворе погрыз. Застрелю скоро.
И тут я понял, что больше в жизни шанса такого не представиться.
-Отпускай, мля.
Собаки ринулись друг на друга.
Клочья травы полетели в разные стороны. Открывались пасти и визжали от удовольствия. Грызня, травля и прочее небесное наполнили воздух металлическим привкусом. Решалась судьба каждого; потухнет ли свет в его очах или продолжит весело поигрывать в сетчатке. Какая псина подохнет быстрее; возложит себя на алтарь, так сказать.
Безухий грызся на славу, как отметил Толик. Оправдал все надежды. Он умело уворачивался от слепящих клыков пит-бультерьера. Когда тот пытался вцепиться ему в шею, отталкивал его лапами и шел в контратаку. Ему даже удалось повалить запыхавшегося к тому моменту времени пса и искусать его злобную морду до крови. Тот хотел было клацнуть соперника по уху, только уха как такового не было, и лишь щелкнули клыки, отчетливо прозвучав среди улюлюканья толпы.
"Надо ему и второе потом отрезать, раз такое дело", - думал я.
Но вот появилась кровь и у дворняги. Она ровно стекала по телу и падала на траву, орошая тем самым боевую поляну. Несколько раз проплыли гудевшие электрички, и крови стало все больше. Половина кожи у пит-бультерьера будто была полностью содрана, а у безухового свисала клочьями. Орали все громче.
Интересно и жутко, а жутко значит вдвойне интересно. Данила стоял по-прежнему молча, спрятав руки в карманы брюк. "Потеют они у тебя, сволочь", - наблюдал за ним Толик и принимался тоже выкрикивать что-то невразумительное, словно подбадривая пса, которому откровенно было начхать.
И тут молниеносным движением поганый пит-бультерьер вцепился в шею заскулившей дворняге. Брызнула кровь, как брызнул бы кисловатый сок из надкусанного яблока. Зрители разом замолчали. Загудели провода.
Загнанный в ловушку пес пытался завыть, но выдавился лишь хрип бессилия. Пит-бультерьер трясся от волнения, не ослабляя хватки. Выходивший воздух из его широких ноздрей сдувал с земли опавшие листья, которые потом подхватываемые ветром неслись вдоль железной дороги.
-Вот те на, - сказал кто-то.
-Да тут победа, давайте разнимать их, - сказал Толик.
Все молчали. Кхы-кхы, хрипела дворняга.
-Черт возьми, разнимем их, - прикрикнул Толик, приближаясь к псам.
-Только дернись, - прорычал кто-то.
Кхы-кхы-кхы. Было слышно, как ржавеют рельсы. Как стучат колесами товарники, набитые цементом и углем. Кхы-кхы-кхы. Чесали затылки, шмыгали носами и краснели от этих звуков. Кхы-кхы-кхы-кхы.
Наконец, собака прилегла, и перестали бегать ее проворные глазки.
Собрали деньги, пожали руки, посмеялись над язвительной шуткой, проводили глазами очередную электричку и стали расходиться.
-Деньги жалко, - сказал я, проходящему Толику. - Тот забулдыга пропил их пади, сволочь.