Этой ночью я не усну.И по моим венам уже струится всё блаженство первой бутылки с вином.Ещё три таких принцессы дожидаются своей очереди.Счастливое время неторопливых размышлений и созерцания.
Опьянение уже достаточное,чтобы захватить,но ещё далеко не достаточное чтобы подчинить меня своей прихотливой воле.Похоже на то,как проводишь рукой по бархату...
В эти сладкие,наполненные покоем и философией,часы,я достаю и кладу на столик перед собою три моих ножа.Все они бесславны.Как бесславен я.Наверное поэтому мы легко находим общий язык и мирно уживаемся друг с другом
Мой первый нож-это штык-нож.Самый тяжёлый и неуклюжий из трёх.У него суровая душа ветерана,так как он из партии оружия воевавшего в Афганистане.Когда-то он был прописан в оружейной комнате одной из воинских частей Ленинградской области и тогда у него был другой хозяин.Тот его хозяин был ошибкой,я это знаю точно:
Днём,я спал после суток в карауле,нас подняли на поиск беглеца.Поиски ничего не дали,сослуживца тогда мы так и не нашли,хотя прочесали весь лес по направлению к ж.д. станции.Зато я нашел этот нож,брезгливо выброшенный им в лесу недалеко от того КПП с наряда по которому он бежал.Бедная железка,зачем он так с тобой?Впрочем,если бы не так ты бы не делил со мной эту чудесную летнюю ночь.
Второй мой нож достался мне от деда.Это финка.Чья-то прихотливая и умелая рука произвела его на свет кустарным образом где-то в середине 20 века,нимало не задумываясь над последующей судьбой.Судя по хищности очертаний,мастер изначально не предназначал своё детище к мирному способу существования.Я это почувствовал сразу,как только,ещё ребёнком,увидел эту железку.
Что ж,я в полной мере оправдал его чаяния и дал разгуляться кровавой и анархичной душе этого ножа.Мы повидали с ним виды и порой я словно слышал злой хриплый хохот,которым он заливался,когда из моей ладони смотрел как расширяются глаза и вытягиваются лица,а безвольные руки сами отдают кошельки и всё,что можно продать.На нём есть кровь и он этим гордится,ёжится от удовольствия,вспоминая как дымилась она по его изящному острому телу.
И вот третий.Самый безродный,бедный и чистый.Его даже ножом назвать трудно,это лишь жалкий остаток от не менее жалкого кухонного приспособления для резки.Но он умеет делать то,чего напрочь лишены два других его собрата-он способен взывать к моему сердцу и зажигать в нём слабый колеблющийся язычок молитвы.
Он-монах.Я забрал его из монастыря,где оказался,лелея себя хрупкой надеждой исправить свой скользкий и мрачный жизненный путь.Сколько людей,ведомые как и я жаждой очищения держали его в своих руках...И может быть даже среди этих рук были святые руки!
Я не точу его никогда.И не режу им ничего.Он всегда лежит на моей иконной полке как напоминание и как укор,так как я взял его никого не спросив,своровал.
Но я знаю,он молится за меня.Молится прямо сейчас,когда я красными от вина глазами спокойно смотрю как духота июльской ночи за окном уничтожается ливнем.