'Предрассветной, а также детям, погибшим при строительстве водонапорной башни до небес, посвящается'
Но сладкий сон - особенно жесток:
Чем слаще он, тем горше пробужденье.
Дж. Байрон
*
Первый же гудок прервался на половине. Послышался скрежет снимаемой трубки, а вслед за ним испуганный голос Максика:
- Вить, я не пойду.
- Доброе утро для начала, - вздохнул Витька.
- Доброе утро, я не пойду.
- Я так и знал.
- Почему знал?
- Потому. Ты всегда так делаешь: сначала обещаешь, а потом раз и всё.
- Просто я подумал, - шепот Максика был едва различим. Витька покрепче прижал трубку к уху.
- Просто я подумал, а что если мама проснется, а меня нет?
- Ты что, не отпросился?
- Ну, я хотел, а потом... Нет. Забыл.
- Жопа ты, Максик.
Витька отбросил трубку и опустил голову на подушку. Будильник показывал четыре часа утра. Воскресенье. Это был последний день лета. Все, приехали - завтра в школу. А хотелось ведь по-особому. Всю неделю договаривались с этой жопой. Как с человеком ведь с ним... эх. Обидно. Последний ведь день. Последний.
Впрочем, что это он? Будто погулять по утреннему микрорайону нельзя и одному. Будто свет клином сошелся на жопе этой. Максик, мамина собачонка. Витя представил, что его друг - дрессированная болонка с повязанным на шее бантом.
Песик жалобно скулит, приплясывая на задних лапках перед своей мамашей. Он маленький, едва достает ей до колена. На нем очки и шорты на лямках. Выпученные от страха глаза неотрывно глядят на тапочек, что мать держит в руке. Максик получит по заднице, как только перестанет плясать. Пляши, мамина собачонка, пляши.
Как оделся, сам не заметил, босые ноги прошлепали в коридор. Нужно тише, чтобы не разбудить родителей, а то будут ворчать весь день: 'Это у тебя каникулы три месяца, а у нас единственный выходной - и в тот не дашь выспаться'. Так было две недели назад, когда собирались на рыбалку. Собирались они с Максиком, а пошел он один. Максик -мамина собачонка - ему не разрешили.
Дверь прикрыл аккуратно, проверил, захлопнулась ли. Дурацкий замок. Сделал пару шагов вниз по лестнице. Подумал. Вернулся, проверил еще раз. Если папа проснется и обнаружит что, дверь открыта, Витьке несдобровать. Нет. Все в порядке.
В подъезде тишина гробовая. Только слышно, как счетчики гудят в щите. Спят. Все спят. Витька остановился посреди лестничного пролета и провел рукой по зеленой стене. Наверное, за ней тоже сейчас кто-то спал, мирно сопел, укрывшись одеялом, даже не подозревая, что здесь стоит Витя и таращится на него сквозь метр бетона. В животе защекотало - это странное чувство, когда наблюдаешь за кем-то. Ты их видишь, а они тебя нет. Даже не подозревают. Спят. На этом дело не стало: воображение мгновенно сделало прозрачным весь дом. Теперь пятиэтажка была похожа на декоративный муравейник, что продавали в зоомагазине в паре кварталов отсюда. Люди в стеклянных коробках рядами, друг у дружки над головой. Спящие муравьишки. Но все это только фантазии. Перед ним все та же непроницаемая зеленая стена, а на ней черным маркером выведено аккуратно: 'хуй'.
На улице туман - это видно из окна в подъезде. Темная листва проглядывает из молочной дымки, едва касаясь стекла. Витя привстал на цыпочки, положив подбородок на высоченный подоконник. Даже детской площадки не разглядеть. Подтянулся на носочках еще немного: сквозь белую пелену видна пустая лавочка у подъезда и урна, похожая на дроида из Звездных Войн. Никого.
Преодолев еще несколько этажей, Витька замер перед дверью Максика. Постоял, подумал немного, взвесив все за и против, а потом со всей силы лягнул косяк, так, что деревянная дверь ходуном заходила. Беги открывать, собачонка! Витька, хихикая, бросился вниз по лестнице, чувствуя себя отмщенным. Только внизу остановился, прислушался. Тишина.
О том, что забыл ключи, вспомнил уже на крыльце. Домофон закрылся, намертво прижав к магниту стальную дверь. Витька в сердцах хлопнул по ней ладонью. Делать нечего. Гулять ему, видимо, придется долго. В выходные родители раньше десяти не просыпались.
До чего же, однако, здесь холодно. Витька поежился, спрятав в рукава пальцы. Хорошо, хоть додумался куртку одеть. Куда бы пойти для начала? Из-за забытых ключей времени у него был вагон. Может на водонапорную? Он развернулся на пятке, намереваясь разом перемахнуть через все четыре ступеньки крыльца. Прыжок. Приземлившись на носочки, мальчик потерял равновесие и рухнул на колени, едва не клюнув носом асфальт. В последний момент успел выставить ладони. Больно, однако. Это, наверное, за то, что Максикову дверь пнул. Хорошо, хоть на улице ни души, и никто не видит его...
- Ну, ты даёв.
Услышав знакомый голос, Витька вскочил и замер, вытянувшись по струнке смирно, словно в задницу лом вогнали. Нет, это точно она. Этот голос ни с чем не спутать. Он медленно развернулся вокруг своей оси, переминаясь с ноги на ногу - точь-в-точь заводной пингвин из отдела игрушек.
Перед ним на лавочке сидела Таня из восьмого класса. И когда только она успела здесь появиться? Черные волосы собранны в высокий хвост, прямая челка закрывает брови. Такие челки в детских книжках рисуют у пони. Вздернутый носик с россыпью темных веснушек, широкие скулы и большие карие глаза, густо подведенные карандашом.
Таня из восьмого класса, соседка по лестничной клетке, любовь всей жизни шестиклассника Вити. Таинственная, взрослая, недосягаемая. Он мог бы стоять так и бесконечно подбирать для нее эпитеты, вот только нужно было что-то сказать. Сказать хоть что-то.
- Доброе утро, - это прозвучало жалобно. Можно было подумать, что Витька просит прощения.
- Добвое, - подтвердила Таня, мотнув головой. Вместо буквы 'р' она говорила 'в', вместо 'ж' и 'ш' - тоже. У Вити от этого челюсть сводило. Голос девочки был похож на шелест листвы, он так приятно щекотал в ушах, что Витя, слыша Таню на переменах в школе, жмурился от удовольствия, будто мартовский кот на солнышке.
- А ты почему не спив? Вано ведь так, - Таня внимательно поглядела на его перепачканные коленки. - Больно?
- Не, - соврал Витя. - Нисколечко.
Какая там боль? Он и думать об этом забыл. Ноги его сейчас были ватными, а сердце так бешено колотилось, что мальчик каждый его удар чувствовал кадыком. Тук-тук, тук-тук - клокотало в горле. Таня никогда с ним вот так вот запросто не разговаривала. Пару раз просила отнести в учительскую журнал, не более. Ну, конечно, здоровалась при встрече. Это неизменное ее 'пвивет', от которого внутри все переворачивается.
Однажды, еще весной, отпросившись в туалет, Витька проходил мимо кабинета математики, где у восьмого 'В' шел урок геометрии. Таня отвечала у доски. Витя замер на месте, услышав ее голос:
- Так как ABCD паваллеллогвам, то угол А вавен углу С, а угол В вавен углу D - это свойство паваллеллогвама. Вассмотвим твеугольник...
Витя прислонился лбом к косяку и закрыл глаза, стараясь не упустить ни единой нотки этой мелодии.
- Твеугольник ABC...
- Ве-ве-ве, - передразнил ее чей-то гнусавый голос.
Витя открыл глаза. Кулаки его сжались сами собой. Он уже представлял, как врывается в кабинет и выбивает нахалу все зубы. Ставит его на колени перед Таней, взяв за загривок, и заставляет просить прощения. Да, вот так... Что ты там мямлишь? Мы не слышим! А ну-ка, проси прощения! Громче!
- Петров, сиди молча, пока за дверью не оказался, - за Таню вступился учитель. - Дефект речи не так страшен, как дефект мозгов.
Восьмой 'В' дружно заржал.
Витя тогда простоял у двери до самого конца, пока Таню не посадили на место...
- Ты о чем вазмывляеф там, м? Иди-ка сюда, васполагайся, - она немного подвинулась, хотя на лавочке и без того было полно места. - Так куда ты собвался в такую вань?
- Я просто решил погулять, - он опустил глаза, боясь взглянуть на нее лишний раз. - Завтра в школу ведь, теперь не погуляешь особо.
Витя почувствовал на себе пристальный взгляд.
- А ты зачем здесь?
- А за мной пвиехать долфны.
- Понятно, а кто?
- Да там, - девочка махнула рукой.
- И давно ты тут? - голос Вити предательски дрожал.
- Минут двадцать.
- А я не видел.
Она снова внимательно на него смотрела. В этот раз Витя продержался пару секунд, прежде чем опустить глаза.
- Не видел?
- Нет. Из окошка смотрел когда спускался, здесь не было никого.
- Вот как?
- Угу.
Только сейчас Витя заметил, что на ее ногах тапочки. Она в них собралась ехать? Странно как-то. Да и одета Таня по-домашнему, никак не для поездки: лосины в красно-белую полоску, видавшая виды серая майка с надписью 'GYM' - слишком большая, наверняка Таниного отца, он у нее по вечерам ходит на тренировки по пауэрлифтингу в местный спортклуб.
- Тебе не холодно?
- Нет.
- Не ври, - с нарочитой серьезностью в голосе пробурчал Витя, нахлобучивая ей на плечи свою ветровку. - Застудишь себе все.
- Спасибо, - девочка коснулась его ладони. Ее пальцы были как лед.
- Ты собралась в тапочках ехать?
- А, - Таня махнула рукой. - Это не вафно. Не спвафывай.
- Хорошо.
Что это он, и, правда, прицепился? Таня сидела рядом с ним, в его куртке, и здесь не было никого, кроме них. Лучше и придумать нельзя. Не хватало теперь все испортить своими расспросами. Нет, показаться занудой Витька никак не хотел.
- Тань,
-М?
- Ты ведь в первую смену теперь?
- В певую.
- А давай завтра в школу вместе пойдем?
- Не выйдет.
Внутри все оборвалось. Рухнуло, разбившись вдребезги о твердое дно. А он-то на что наделся? Думал, восьмиклассница разрешит ему провожать себя в школу? Вот дурак. Витя залился краской. Теперь лучше уйти:
- Я это... пойду, пожалуй...
- Стой! - Таня вдруг взяла его за руку. - Вить, я тебе что, нвавлюсь?
Он кивнул. Сердце бешено колотилось, словно раненная птица металась внутри грудной клетки, садня по ребрам перебитыми крыльями.
- Таня, я...
Таня ухватилась за его локоть ледяными ладошками, привстала немного и поцеловала Витину щеку. Губы девочки были холодными.
- Молчи...
И все вдруг застыло, оцепенело. Тишина. Она стала мертвой и перестала звенеть. Где-то в тумане скрипнули невидимые качели. Витя боялся теперь шелохнуться, чувствуя ее голову на своем плече. Больше всего на свете он хотел сейчас, чтоб это мгновение не кончалось. Никогда.
Много ли времени просидели они так - мальчик не знал. Даже предположить не мог. Когда из тумана, будто из ниоткуда, бесшумно выкатил серый уазик, встав перед ним на обочине, Витя подумал, что это ему кажется. Как то нереально выглядела машина. Потусторонне. Человек в синей спецовке, опустив стекло, что-то спросил у Вити, но голос его прозвучал глухо, словно водитель находился за бетонной стеной.
- Эй, парень! Слышишь, нет? Ты здесь живешь, спрашиваю? - разобрал, наконец, Витя, вопрос, повторенный в пятый или шестой раз.
- Да, - ответил Витя, не узнав собственного голоса.
- Сорок седьмая квартира в этом подъезде?
- Тань, это ведь твоя квартира...- мальчик повернул голову, ему казалось, что он все еще чувствует ее холодную руку на своей груди...
...Рядом никого не было. Он попытался встать, но перед глазами все поплыло, онемевшее тело бессильно рухнуло со скамейки.
Словно это и не его тело.
- Эй, малой, да ты чего? - человек в спецовке выскочил из машины и, схватив Витьку подмышки, попытался усадить обратно на лавку. - Да ты ж окоченел, дурила! Всю ночь здесь торчал что ли?
Витя вдохнул, легкие отозвались резкой болью. Как же давно он не дышал? Минуту? Десять? Час? О, господи...Таня...
Рядом лежала куртка.
Витя посмотрел на голубое от щетины лицо человека в спецовке, на его машину...
На боку уазика было написано: 'Морг ОКБН 1 г. Екатеринбург'.