Аннотация: Говорят, что о войне все сказано... о других это было... два мои деда остались на войне, пропали без вести... могила неизвестного солдата... ПРАВИТЬ НЕ БУДУ!
ВЕЛИКАЯ ВОЙНА ГЛАЗАМИ ПРЕДКОВ
Память. Вечная память героям войны. Сколько мальчишек и девчонок она унесла, тех, у кого и потомков не осталось... Дедушка Тимофей - огромный, сильный кузнец, а ещё охотник-любитель... Маме было всего четыре года, когда его взяли на фронт. В памяти только одно: сразу после еды он вытирает руки о брюки, или стряхивает с них крошки. Маленькая дочка тут как тут:
- Люба папе ручки!- тянется к нему ручонками, сама вся сияет.
Как можно отказать любимой дочери? Отец подхватывает её огромными руками, она хохочет, обнимаются. Он усаживает девочку на колени, что-то ей рассказывает. Ушел добровольцем на фронт... Пропал без вести под Москвой... осталась пожелтевшая фотография, где он снят с женой и дочкой.
Дедушка Иван - скромный сельский учитель... пропал без вести под Сталинградом. Две осиротевшие семьи, где мальчики-подростки враз стали мужчинами.
Дядя Коля - старший брат матери моего отца. Вернулся с войны калекой, но живым. Это его рассказы о той страшной войне.
ОКОПНАЯ ЖИЗНЬ
Какая она была война? Командиры наметят цели, а солдату главное - окоп вырыть, да винтовку правильно держать, каской голову прикрыть и ложку с кружкой не потерять. Во время атак обо всех страхах забываешь, иначе командир по головке не погладит. Тут пушки палят свои и немецкие, мы прицельный огонь ведем, если немец голову высунет. А когда передышка наступает, сначала к кухне бежим поесть. Разговоры все к вечеру начинаются, тут и письма домой пишем, о жизни беседуем. Война-то она любому солдату в тягость, лишения всякие, особо тяжело курящим, когда табак кончается.
Вылетело из моей памяти слово, с которого обмен начинался. Только иногда оживали окопы с двух сторон: то простые солдаты перебрасывались сувенирами. С нашей стороны бросали спирт и самогонку. Ещё не известно, что крепче бывало, горилку её тоже хорошо гнали, крепость у ней была - будь здоров! А немец, известное дело: табак, шоколад, гармошки.
Это ведь Гитлер и его генералы войну затеяли, а рядовой солдат команду выполняет, злобы и ненависти в нем нету такой. Вот потому и обменивались иногда сувенирами на память. А после снова стреляли друг дружку. Такая она война. Говорили, что иногда от немцев и гранаты получали в качестве сувенира посмертного. Но у нас всегда честно было, ничего дурного нельзя сказать.
КУРСКАЯ ДУГА
Самый серьезный бой он под Курском был, нам поставили задачей взять одну высоту. Из самой Ставки Приказ пришел! Вот командир и шлет нас в лоб, как приказано. А немец, тот словно косой всех кладет из пулемета, пристрелялся, гад! Ну, как высоту-то брали: поднесут юнцам безусым, восемнадцатилетним по сто грамм чистого спирта. А они же тогда спиртное первый раз и пробовали. Хмель - в голову, страх - долой.
- В бой за Родину! За Сталина! Урррааааааааа!!! - бегут мальчишки.
А немец их кладет всех, так аккуратно ряд за рядом... сколько тех атак было и не вспомнить. Только полегли все до одного... совсем ведь дети были! Девчонки-то не каждого ждали...
Не выдержал молоденький лейтенант: убил командира, а опытных добровольцев послал в обход. Сам ложную атаку скомандовал, чтоб фашиста отвлечь, но до пристреленного места не доходили.
Взяли ведь ту высоту! Взяли! Те десять добровольцев-то с тылу зашли, нашли проход скрытый, ну и пристрелили немцев. Там их пятеро всего и было: пулеметчик-ас, да четверо боеприпасы подносили. Вот ведь как обидно-то было! Сколько люду зря поничтожили! Роты три - четыре полегли на той высоте. А лейтенанту ничего не было, потому, как победителями вышли.
ПОГУЛЯЛ СОЛДАТ
Случилось это уже в Белоруссии. В ту пору каждая деревня по несколько раз переходила из рук в руки. Такие ожесточенные бои шли. Немцу вместо блиц-крика пинков надавали, да гнать стали в сторону дома. А нам тоже хотелось быстрее от врага землю родную очистить, да домой вернуться к мирной жизни. Устали от войны и окопной жизни.
Остановились мы в одной деревеньке, а там немцы все подчистили: ни еды, ни отдыха путного. Одни дряхлые старики в том селе и остались. Надо сказать, что перед этим мы богатое село покинули, в котором и еда, и горилка, да и девки были. Вот с двумя такими же бравыми ребятами отправился я в самоволку. Нет, сходил-то я удачно, даже с собой нес ценную горилку и цыпленка жареного командиру. Иду довольный, как вдруг:
- Хенде Хох!
Окружили меня немцы, один я возвращался, не помню почему разошлись мы с ребятами. Обидно мне было ужасно: так по-глупому попался.
- Все, смерть твоя пришла, отвоевался, - думаю так, а самому до того жить хочется.
Привели меня к офицеру, тот допрашивать начал через переводчика: какая часть, куда шел и все в таком духе. Часть свою я назвал, а то они сами не знают, какие у нас части тут стоят! Посмотрел на меня тот офицер внимательно, да и говорит:
- Жалко мне тебя солдат убивать, а живым отпускать, так ты опять стрелять начнешь?
- А как же иначе-то? Командир прикажет, так выполнять приказы надобно, - отвечаю.
- Вижу, что правша ты, отпустим тебя, но воевать больше, винтовку держать в руках не сможешь, - высказал мне немец.
Что за приказ он отдал, того я не понял. Только вывели меня немцы за околицу села. Там взял один из них правую руку и прострелил мне сухожилия в запястье. От боли аж в глазах потемнело. Пока проморгался, так немцев и след простыл. Достал я пакет с бинтами, да перевязал руку, как сумел. А дальше пошел вперед, куда же солдату деваться?
Оружие мне оставили, только патроны вынули. Вот в таком виде, с простреленной рукой и пришел я в часть.
Тут меня сначала в санчасть направили на перевязку, а потом наши чекисты за меня взялись. Руке-то моей дали зажить, так чекисты пальцы пытались распрямить, все доказывали, что я симулирую. Боли-то было побольше, чем от немцев, натерпелся я и страху повидал. Видать, бог ко мне милостив был, начальство сменилось, а меня домой отправили, комиссовали. Повезло, ох повезло, ведь не сидел нисколько, а других-то сразу под трибунал и расстрел.
Много времени прошло с той поры, показывали по телевизору фильм "Батальоны просят огня". Некурящий старик смотрел его не отрываясь, только глотал вперемешку валидол и нитроглицерин, да за сердце хватался. Иногда скупая слеза прорывалась, невзирая на стиснутые зубы, да текла по щеке.
- Правду показали, почти без прикрас. Вот так и бросали своих, хотя можно было спасти. Да на пушки немецкие в упор посылали, на верную смерть, - только и сказал старый солдат.