Первое, что она делает, когда возвращается домой, -- с удовольствием скидывает с уставших ног туфли. Потом с не меньшим удовольствием пропитывает кусочек ваты жидкостью со сладковатым запахом и стирает макияж, своё социальное лицо, сущее спасение от лица утреннего. Прикрикнув на кошку, путающуюся под ногами, она идёт на кухню и ставит чайник, после чего замечает мигающую лампочку автоответчика и прослушивает сообщения. Ничего интересного. Звонила соседка, чтобы предупредить, что с завтрашнего дня на неделю отключат горячую воду (чёрт, а она так хотела начать выходные с горячей ванны с ароматной пеной). Звонила старая, ещё школьная, подруга, чтобы предложить в субботу пойти в кино (надо сходить). А тот, чей голос она так давно и безуспешно хочет услышать, так и не звонил.
По телевизору какие-то неизвестные ей люди спорят о чём-то, непонятном и неизвестном ей. Наверное, это важно, раз это показывают по телевидению, но ей нет никакого дела до того, что они говорят. Всё это могло бы быть интересно ей только в том случае, если бы это говорил Он. Но Он о таких вещах не говорит. Хотя может быть, сейчас уже говорит. За время, прошедшее с их последней встречи, всё могло сильно измениться. В том числе и Он -- а кого она тогда так ждёт и, кажется (она уже ни в чём не уверена), любит? Нет, нет, нет, нельзя так думать. Она любит. Все признаки налицо. Всегда готова по первому зову отправиться за Ним на край света. Всегда ждёт, а не постучится ли Он сизым голубем в окно. Верит Ему во всём, на мир Его глазами смотрит. Вот и в расхваленном Им Саше, которого раньше иначе как алкоголиком и графоманом не называла, приглядевшись, обнаружила поэта милостью Божьей, никем не понятого и от этого пьющего. И его лучшего друга, вечного абитуриента Серёжу, непризнанного гения, позавчера в седьмой раз забравшего документы из приёмной комиссии, каждый год у себя селит, так как общежитие иногородним абитуриентам не предоставляется, и ни разу не задала мучивший её вопрос, как он собрался учиться в литинституте, если за сочинение ежегодно получает две двойки.
А Он, неблагодарный, в окно не стучится, в её истинно христианской готовности простить всё на свете не нуждается. Разве что иногда приходит, рассказывает про свои трудности, пьёт чай, потом смотрит так, что она забывает про все прошлые разочарования и твёрдые обещания себе разлюбить Его и перейти на положительных мужчин и теряет голову. Потом Он выбрасывает использованный презерватив, -- ей кажется, что и её тоже, одевается и отправляется в другую свою жизнь, а она остаётся здесь со всеми своими сложностями, трудностями и любовями. Его всё это интересует в последнюю очередь.
Выпив чай и вдоволь наплакавшись о своей тяжкой доле, она принимает душ и ложится спать, думая, что подарить младшей сестре на грядущее двадцатипятилетие и как отвечать многочисленным родственникам, которые соберутся на праздновании, почему у неё до сих пор нет мужа. Ведь нельзя им признаться, что всё ещё веришь в романтическую любовь. Не поймут и засмеют.