Он шёл быстро, словно куда-то торопясь, но ничего вокруг не видел и не слышал, он бессмысленно переставлял ноги, глядя вниз и не замечая дороги. Дрожащая серая пелена заволакивала глаза, в ушах шипела бесконечная пустота, он воспринимал лишь отдельные резкие звуки, как то: внезапный визг автомобильных тормозов, возмущённые крики горластого шофёра,- но всё это будто выплывало откуда-то из глубин его размякшего сознания, а не извне, ибо внешний мир для него больше не существовал. Всё умерло вместе с ней...
Когда умирает красота, жизнь теряет смысл, а бессмысленная жизнь это уже даже не существование. Это - тень, оставшаяся без своего предмета; это - облако без капли влаги; это - человек, лишённый сердца; это - всего лишь инерция былого движения, спотыкающееся прерывистое пение, затухающая неясная мелодия.
Когда смерть настигает любовь, остаётся только ждать последнего часа, поскольку полная и окончательная остановка всего, пока ещё движущегося и существующего, становится лишь делом времени.
Звуковая зыбь исчезла, и воздух стал тих и неподвижен. Он смутно ощущал, как ноги его то и дело цепляются за торчащие из земли, застывшие в своём монументальном спокойствии корни деревьев; тёрлись, словно ласковые кошки, по щекам колючие еловые лапки; иногда на пути вырастали вдруг из размытого серовато-белёсого киселя толстые стволы вековых сосен.
Он чувствовал, как мышцы его постепенно сжимаются и высыхают, отмирая и дервенея; сердце судорожно сжимается, отдаваясь болезненными толчками в свинцовой голове, и проваливается на секунду в чёрную бездну, оставляя холодную пустоту в груди, затем вновь с мучительным усилием возвращается для одного лишь удара; пальцы онемели, холод бесчувствия заволок кисти рук и уверенно пополз дальше, к локтям; ноги едва сгибались в коленях, превращаясь в тяжёлые твёрдые протезы, сделанные из того же материала, что и древние корни, присыпанные опавшей хвоей.
Почему этот мир устроен так, что уходят из жизни самые близкие, единственно любимые? Зачем нужны глаза, если они никогда уже не увидят её нежные алые губы? Какая польза от ушей, не слышащих её звонкого смеха? Что делать рукам, не способным прикоснуться к сияющему шёлку её волос? Зачем вхолостую стучит сердце, не ощущающее ответного биения?
Зачем жить, если умерла она?.. Она - красота... Она - любовь...
. . . . . . . . .
Он не знал, долго ли шёл, ибо время остановилось для него навсегда, издав жалкое шипение, как пробитый воздушный шарик выпускает на ветер всё своё содержимое,- там, где ещё совсем недавно качались бронзовым маятником полновесные мгновения, осталось жалкое, постыдное зрелище вывернутой наизнанку пустоты.
Он почти полностью утратил способность что-либо чувствовать, когда ощутил обжигающий холод, сковавший ступни. Мороз острой молнией пронзил его снизу-вверх, покрыл искристым инеем каждую клетку его тела, сердце провалилось, бесследно исчезнув в заиндевелой полынье забвения, унеся с собою тяжесть и боль.
Взглянув вниз, он увидел, что стоит в мелком неторопливом ручейке с прозрачной водой и чёрным каменистым дном. Выйдя на другой берег, присел над ручьём и умыл лицо прохладной чистой водой, осмотрелся вокруг.
Тёмный хвойный лес остался на том берегу, а здесь, где он сидел, сияла сочным изумрудом свежей травы большая светлая поляна, усеянная нежными белыми цветами. Вдоль ручья шли, постепенно расширяясь, густые заросли кустарника, потом осины и дубы вперемежку окаймляли поляну с обеих сторон, а на противоположной стороне красовались стройные берёзы, посаженные ровными рядами,- линии сходились, и он не видел, что было там, за ними, но одно междурядье, как раз напротив него, просматривалось далеко вглубь, и там он мог различить пока лишь смесь зелени листвы, белизны стволов и пробивающихся сквозь густые кроны ярких солнечных лучей. Он знал, что ему нужно идти этой дорогой, и его охватило волнение при мысли о том, что именно ждёт его там, вдали, за искусной берёзовой базиликой, захотелось сейчас же отправиться в путь, но он решил не торопиться, ибо понимал, что теперь спешить ему попросту незачем.
Странное было ощущение - как будто из тёмного погреба вышел на дневной свет и никак не можешь привыкнуть к яркому свету, хоть и видишь всё в мельчайших подробностях,- так и он не в состоянии был осмыслить сразу всё то, что раньше казалось неясным и запутанным, а теперь, словно озарённое солнцем, вдруг оказалось до удивления простым и понятным. Ему показались смешными недавние его переживания и он только удивлялся, как это он не понимал раньше того, что на поверку оказалось до боли очевидным... Как глупо было думать, что красота может умереть!
Ведь вся эта живая зелень, окружающая его сейчас, каждую осень желтеет и опадает наземь сухим сором, оставляя голые, безжизненные скелеты деревьев, и кажется, что всё погибло, всё кончено и ничто уже не вернётся вновь. Но это ведь отнюдь не смерть, а всего лишь глубокий, тихий сон, недолгий перерыв, отдых, после которого природа просыпается, и красота воскресает, возвращается, расписывая мир безумными, невиданными красками. Как и красота, любовь бессмертна,- даже под толстым слоем стылого снега она не умирает, и заморозить её не могут никакие морозы и ветра. Она первая пробуждается весной и, вместе с подснежниками пробивая мёртвую броню снега, устремляется к солнечному свету и теплу, призывая к жизни всё вокруг.
И словно для того, чтобы окончательно убедить в этом самого себя, он произнёс негромко:
- Красота не умирает.
- Умирает,- послышался рядом тихий девичий голос. Он резко встал, оглянулся вокруг.
- Кто здесь?- спросил изумлённо.
- Здесь,- был печальный ответ.
Он вглядывался в окружающую его яркую зелень, пытаясь увидеть свою неожиданную собеседницу, но скоро понял, что старания эти бесполезны.
- Эхо?- спросил он тихо.
- Эхо,- вздохнула нимфа.
Он стоял, взволнованный, не зная, что сказать, и слышал отчётливо лёгкое дыхание рядом. Взгляд его упал на спокойную гладь ручья с вензелем упавшего в воду листа, на зелёные ветви деревьев и белые невесомые облака в синем небе, и в нём стало крепнуть, заполняя всё его существо, то чувство уверенности, что посетило его только что - уверенности в том, что ему известно ИСТИНА!
Переборов волнение, он почти вскричал:
- Неужели ты не видишь, нимфа, что любовь бессмертна?!
- Смертна,- печально возразила Эхо.
- Нет!- в запальчивости воскликнул он.- И Нарцисс не умер!
- Умер.
- Это не правда!- возмутился он.
- Правда,- едва не плача прошептала нимфа.
Он замолчал, совершенно сбитый с толку, ибо трудно говорить, когда тебя ежесекундно перебивают, даже если твоя собеседница-нимфа. К тому же ему было стыдно за то, что он довёл до слёз бедное создание.
После недолгого раздумья он заговорил быстро, громко и уверенно:
- Не грусти напрасно, нимфа, никто ведь не видел его мёртвым.
- Мёртвым?- переспросила она озадаченно.
- Никто?- настаивал он.
- Никто,- согласилась Эхо.
- Вот именно! На самом деле Нарцисс жив. Он ушёл в чащу и укрылся там. Его мучает раскаяние, он жалеет о том, что так жестоко поступил с тобой, отвергнув твою любовь. Он любит тебя, но сам не смеет выйти к тебе, он ждёт, как ждёт каждый влюблённый. Ты простишь его, вы встретитесь и будете счастливы вдвоём. Верь мне, Эхо, я знаю!..
Вдруг налетевший порыв тёплого влажного ветра заглушил ответ нимфы, зашуршал листвой, прошёлся мелкой радостной рябью по спящему ручейку - и тот оживился, весело побежал, громко зажурчал по камням,- и Эхо ответила ему счастливым звонким смехом. А ветер в радостном возбуждении кружил по поляне, и молодые деревца и кусты дружно танцевали, размахивая нежными гибкими ветвями, кивая кудрявыми головками, а старые деревья поглядывали свысока на озорную молодежь и укоризненно покачивали одряхлевшими руками. Пёстрые бабочки взлетали с земли, кружились в праздничном хороводе, он отчётливо слышал шаги танцующих маленьких ножек, шелест лёгких одежд. Вот сорванный ветром зелёный лист коснулся его щеки - и он ощутил тёплый поцелуй бархатных губ.
Вдохнув полной грудью сладкий, ароматный воздух, громко, что было силы крикнул в небо:
- Любовь бессмертна!- и прислушался...
Ветер с удвоенным рвением закружил весёлый пёстрый хоровод; с чистым, звонким девичьим смехом спорил радостный разноголосый птичий хор, слетевшийся сюда, наверно, со всего светлого леса.
Он улыбнулся чуть рассеянно, сказал негромко, но уверенно:
- Красота не умирает,- и не спеша пошёл через поляну к своей берёзовой дороге.