(письмо в редакцию журнала, датированное 1988 годом)
Зовут меня, уважаемые товарищи, Михаилом Чижом, а родился я четверть века назад в отдалённом степном совхозе. Родители мои (отец - агроном, мать - бухгалтер), люди вполне обеспеченные, смогли дать своему единственному сыну всё, что в их представлении требуется современному молодому человеку: приличное образование, машину, деньги, радужные виды на будущее... Вот только мне не удалось воспользоваться всем этим, даже института я не окончил, и с неполным высшим образованием получился из меня неполный же человек. Сознаю все свои ошибки и просчёты (и всегда сознавал), но ничего с собой поделать не могу (и никогда не мог), такой уж я несерьёзный, легкомысленный человек.
Да, беспрерывные кутежи и похождения мои сделали своё дело, и я вынужден был возвращаться домой с пустыми карманами и глухой каменной стеной - вместо светлой загоризонтной перспективы,- а радужные переливчатые ожидания мои оказались всего лишь бензиновым пятном на мокром асфальте. Но осталась у меня машина, почти новая "шестёрка",- моё главное (а по совместительству - и единственное) сокровище.
Что бы там ни говорили обо мне, а чувство стыда я не совсем ещё утратил, и мне было до ужаса неприятно возвращаться домой, к родителям, вот так, ни с чем,- позорить перед односельчанами и себя, и бедных, ни в чём не повинных "стариков".
И надо ж было такому случиться, что как раз в это невесёлое время познакомился я с одним чудаковатым человеком, который работает рядовым инженером и имеет одно необычное увлечение - строит так называемые самолёты-самоделки. К тому времени он уже создал три аппарата; два первых вышли комом, а третий (великое дело -три!) всё-таки полетел, причём летал, я вам скажу, очень даже неплохо. То была маленькая одноместно-одномоторная "деревяшка" с весьма привлекательной внешностью и, позволю себе повторение, отличными лётными качествами,- в этом я вскоре смог убедиться сам. Андрей Андреевич,- так зовут инженера, а самолёт назывался "Звенящее Крыло" (никак не пойму, что подразумевалось под этим странным именем),- так вот, Андреич взялся обучать меня лётному делу. Учеником я оказался способным, я ведь служил солдатом в ВВС и хоть сам не летал, но с какой стороны подойти к самолёту- знал,- и вскоре выделывал в небе на "Звенящем Крыле" кренделя не хуже, чем на танцплощадке в изрядном состоянии.
Андреич принадлежит к разряду людей, которые никогда не стоят на месте, для них, как для той молекулы (или бактерии, не помню), остановка значит смерть. Неудивительно поэтому, что он решил построить ещё один, четвёртый самолёт, побольше, посолиднее. Денег на такое дело требуется уйма, а у него и гроша ломаного за душой не было, и мы с ним скоро, без лишней тягомотины совершили взаимовыгодную сделку: я продал свою "жигу" и выкупил у Андреича его великолепную третью модель. Он был рад безмерно, ну а про себя и говорить не стану. Представляете, как смотрели на меня односельчане, когда я собрал свой собственный самолёт, прибывший в контейнере, и пролетелся пару раз над родным посёлком! Как на миллионера какого-нибудь, не иначе.
Да, я был счастлив безмерно! Но блаженство моё, увы, было недолгим...
. . . . . . . . .
В тот несчастный день я возвращался на "Крылышке" домой с полевого стана, где работал отец. Ничто не предвещало беды, погода стояла просто чудесная, в небе ни облачка, тёплый воздух застыл в сонной неге. Я не торопился и парил, наслаждаясь полётом, любуясь с птичьей высоты бескрайними степными просторами.
Ведя свой аэроплан над меженной речушкой, я, экс-студент-геолог, вспоминал от нечего делать, собирая по крохам, крупитчатые познания мои в сей шахтёрской науке,- они все никак не клеились, не стыковались друг с дружкой, подставляя соседке вместо полагающегося округлого бочка' остренький локоток, коварную ножку, а то и коленцем этак слегка, так что я не в состоянии был выстроить из строптивых терминов даже простейшего предложения, и все они, не обретая подходящей пары, так и оставались неприступными индивидуальностями, гордыми, но одинокими. Когда мне порядком надоела эта бестолковая словесная мозаика, я с облегчением отпустил взбунтовавшийся терминологический зверинец пастись на воле. Забавно было наблюдать, как длинношеий "флювиогляциальный", подтягиваясь на тонких и чуть кривоватых ногах, смешно вытягивает вверх округлую, щекастую, с маленькими тупыми рожками голову (буква "Ф"), сдёргивая беззубым губастым ртом сочные лопухи размашистого дерева "аллювии"; а вот шуршит в высокой траве в поисках мелкой добычи тамошний змеевидный хищник "марена", и, вспугнутые ею, суматошно хлопая пёстрыми крыльями, разлетаются в разные стороны остроклювые птички "суглинки".
Да, лучше оставить в покое эту непокорную зоорлингвию, а подумать о чём-нибудь попроще. Ну, например, прикинуть на глаз ширину вьющейся под крылом почти совсем пересохшей речушки лет так с миллион тому назад. В те весьма отдалённые времена она вполне могла поспорить мощью даже с нынешней Волгой, а теперь - смех один, криптография какая-то: тоненькие излучинки, завороты, тупички с крохотными лужицами,- всё это смутно напоминает арабскую вязь, а дальше запросто можно разглядеть доисторическую клинопись и простейшие иероглифы, прерываемые то и дело лакунами сухого жёлтого песка.
Странное дело: рассматривая то, что написано или нарисовано, невольно оглядываешься в далёкое петроглифическое и пиктографическое прошлое, пробелы же, купюры или попросту замарки в тексте вызывают ассоциации современные, тутошние... А вот угадайте, что это за слово такое - "рознец"?
Так-то! Самолёты задом наперёд не летают, в ихней коробке передач задняя скорость отсутствует, как и у нашей планеты,- Земля не может раскрутиться назад, вернуть прошедшую свою молодость-Золотой век,- а то бы и дальше, в беззаботное динозавровое детство...
Впрочем, кто сказал, что это невозможно? Не спешите соглашаться, а прочтите-ка лучше мой рассказ.
До родимого посёлка оставалось не более десяти километров, когда я заметил появившийся справа, с восточной стороны, мощный пыльный вихрь. Он бежал с приличной скоростью наперерез мне, но меня это ничуть не беспокоило, поскольку подобные явления в нашей местности не редкость. Я был благодушно-спокоен, однако на прочую окружающую живность приближение внешне вполне безобидной "вертушки" подействовало шокирующе: со всей округи вдруг поднялись разнокалиберные пернатые и в панике разлетелись по сторонам, мгновенно растворившись в знойном воздухе полудня; толстые рыжие сурки, настороженно стоявшие истуканами на бугорках, повалились все разом, будто по команде, в свои норы; сайгаки дружною толпой шарахнулись в сторону, высоко подпрыгивая, как на батуте, на тонких ногах и выставив вперёд свои "двуствольные" носы.
Меня, конечно, заинтересовал виновник такого переполоха, но ничего странного или опасного я в нём пока не замечал, за исключением гигантских размеров и необычной "походки" - он двигался по
дуге, иногда довольно резко виляя в сторону. Решив познакомиться с ним покороче, я повёл "Звенящее Крыло" на сближение, поравнялся и далее летел рядом с гудящим пыльным зверем.
Это был столб густой вязкой пыли, более похожей на дым от горящей резины, тягучими языками поднимавшейся вверх,- там отдельные потоки смешивались, сливаясь в одно непроницаемое облако; сверху за ним тянулся широкий шлейф, сотканный из рассеившейся уже пыли и украшенный сухими веточками, шариками перекатиполя и прочим летающим мусором. Эта многотонная гудящая громадина вполне могла сойти за беспокойного змея-горынича, спешащего по своим драконьим делам.
Я недооценил опасность и подлетел к нему слишком близко, а такие шуточки, как известно, кончаются очень плохо, а именно следующим образом: смерч вдруг делает очередной рывок в сторону и проглатывает мой самолётик, как собака надоедливую муху; густая плотная пыль мгновенно ослепляет меня, запечатывает нос, в уши нестерќпимо давит низкий тяжёлый гул,- я ничего не слышу, кроме него, и ничего не вижу, а только чувствую, как мой самолёт сначала довольно резко подбрасывается вверх, затем, на максимуме, переносится чуть в сторону и далее медленно опускается...
Я ощутил сильнейший удар снизу и потерял сознание под аккомпанимент разлетающегося в щепки "Звенящего Крыла". Ужасный гул, сдавивший меня, прорвался, влился и заполнил всё моё тело - от головы до пят,- и больше я ничего не чувствовал.
Очнувшись и с трудом приоткрыв глаза, терзаемые тончайшими иголками ненавистной пыли, я обнаружил себя лежащим на узкой жёсткой кушетке в небольшой комнатёнке вроде вагонного купе с зелёными стенами и белым светящимся потолком. Голову мою холодила влажная матерчатая салфетка. Превозмогая тупую боль в затылке - да и во всём остальном теле (я пока ещё не был совершенно уверен в том, что эти руки и ноги - мои родимые, а не заимствованные у кого-то на время, напрокат, чтобы показаться на люди в полном комплекте),- я сел, опустив ноги на клетчатый, как шахматная доска, жёлто-коричневый линолеумный пол, осмотрелся, протирая глаза упомянутой салфеткой. Пол слегка вибрировал, и я сразу понял, что нахожусь на борту некоего летательного аппарата; слева в стене дверь, справа большой овальный иллюминатор с безлунной звёздной ночью за толстым стеклом, под ним маленький откидной столик, а ещё под ним - белый пластмассовый табурет.
Дверь бесшумно отворилась, и в купе вошёл, держа в руке чайный поднос (жест профессионального кельнера), коренастый средних лет мужчина, одетый в белый комбинезон с "молниями" на пустых карманах. Вошедший приветливо кивнул, прошёл к столику, поставил на него поднос и, дружески улыбаясь, подал мне руку.
- Игорь,- представился он.- Кондратенко Игорь, второй пилот.
Я, не вставая с кушетки, пожал его крепкую руку и назвал своё имя.
- Первый пилот,- добавил я.- Теперь, правда, уже бывший.
Мой гость (или, точнее, хозяин) усмехнулся понимающе, налил кофе в две чашки и одну подал мне.
Напиток оказался просто замечательным, и, отпив немного, я почувствовал себя гораздо лучше, боль утихла, мысли прояснились, дышать стало легче, и лишь в носу сохранялось принеприятнейшее пеклеванное ощущение. Тогда я, недолго думая, высморкался в ту самую салфетку, сунул её в карман и спросил озадаченно:
- Как я оказался здесь?- я обвёл комнату взглядом.- Эта пыль...
- Да, мы немного напылили,- улыбнулся он виновато.- Но, поверь мне, не из злого умысла. Всё, случившееся сегодня - чистая случайность. Мы вовсе не хотели разбить твой самолёт, мы даже не видели его, как не видел и ты нас.
- Значит,- догадался я,- вы летели внутри вихря.
- Точно,- подтвердил он,- Более того, это мы его и подняли. А ты упал на нас,- он указал пальцем в светящийся потолок,- и зацепился за "гнездо" "Жаворонка",- и видя, что я совершенно ничего не понял, он терпеливо пояснил:- Наш корабль может летать по нескольку месяцев без посадки, а в его чреве имеется специальный ангар с небольшим аппаратом на подъёмной площадке, он называется "Жаворонком", и мы иногда вылетаем на нём, когда это бывает необходимо. В момент давешнего нашего столкновения "Жаворонок" как раз был в отлучке, стартовая площадка ("гнездо") осталась, естественно, в верхнем положении, с неё-то мы тебя и сняли... К сожалению, от твоего самолёта остались лишь мелкие обломки, мы их сбросили на землю... Как его звали?- спросил он, я назвал с болью в сердце имя моего покойного самолётика, и мы замолчали, поминально вздохнув.
Я, будучи накоротке знаком с авиацией, выделил для себя из его рассказа самую поразительную фразу - о месяцах беспосадочного полёта.
- Слушай, что это за самолёт такой?- спросил я.- Никогда не слыхал о подобных вещах.
- Естественно,- бесхитростно согласился Игорь.- Ты и не мог о нём слышать. И никто на всей Земле не знает о нас.
Я молчал, заинтригованный столь категоричным заявлением, а он продолжил доверительным тоном:
- Видишь ли, я понимаю, что ты ждёшь от меня объяснения сегодняшних происшествий, но дело в том, что ситуация отнюдь не так проста, как это может показаться на первый взгляд, и в двух словах её не растолкуешь. Хотя, конечно, я мог бы скрыть от тебя правду, сказав, что мы - простые, обычные люди, рядовые твои современники. Но мне очень не хочется обманывать тебя... А с другой стороны, я очень опасаюсь, что эта самая истина покажется тебе до того необычной и неправдоподобной, что ты попросту не поверишь в неё, сочтя меня в лучшем случае фантазёром.
Я поспешил успокоить заметно приунывшего от таких грустных предположений собеседника:
- После сегодняшних моих потрясений (и сотрясений) ничто уже не может показаться мне слишком уж невероятным. Я запросто поверю в то, что ты - инопланетянин, и я сижу в летающей тарелке. Вполне возможно также, что ты - апостол Пётр - и я околачиваюсь в преддверии рая, а ты меня туда не пускаешь. А может быть, всё это просто снится мне...
- Нет,- усмехнувшись, покачал Игорь головой,- с трёх раз не угадал, но ненамного ошибся. А суть-то заключается в том, что мы - путешественники во времени, прибывшие в ваш увядающий двадцатый век из две тысячи сто двадцать седьмого года. А это,- он обвёл взглядом мягкую зелень стен,- наша машина времени. Вернее, сам по себе это обычный в наше время самолёт, а непосредственно машина представляет из себя сравнительно небольшую установку и помещается в специальном отсеке в хвостовой части корабля,- и указал большим пальцем правой . руки на стену у себя за спиной.
Стоит ли говорить, какое впечатление произвела на меня эта новость. Согласитесь, трудно поверить в такие чудеса.
Но я смотрел на его серьёзное, сосредоточенное лицо, и недоверие моё потихоньку рассеивалось. А что, в самом деле, всякое может быть. В конце концов, глупо не верить в реальность машины времени, если допускаешь существование НЛО или загробной жизни с вещими сновидениями...
- Конечно, в это трудно поверить неподготовленному человеку, - продолжил он, заметив, что я понемногу прихожу в себя.- Но ведь, если вдуматься хорошенько, ничего невозможного в мире нет. По крайней мере для наших современников странствия во времени - хоть и новое,- но вполне понятное и легко объяснимое явление. Кстати, первые опыты в этой области были проведены ещё в середине вашего века, только в те годы на них висел сургуч секретности, и простые люди жили в неведении о проводимых за высокими заборами экспериментах. Так что я и не рассчитывал, что ты мне так сразу и поверишь. Но представь себе, к примеру, реакцию какого-нибудь средневекового олуха, вдруг увидевшего телевизор, автомобиль или - упаси боже! - самолёт. Он ведь просто не поверит в реальность происходящего, хотя для нас все эти вещи привычны и просто обыденны.
Когда-то люди мечтали полететь на Луну - и слетали; мечтали побывать на Марсе - и гуляют там запросто... ах, да,- спохватился он,- в ваше время этого ещё не было. Ну, да всё равно, нет на свете ничего фантастического, что не стало бы рано или поздно реальным. Так и с машиной времени. Для тебя это чудо, а для нас повседневная рутинная работа. Правда, я лично к ней прямого отношения не имею, я всего лишь пилотирую этот корабль, выбранный для её испытаний.
Кстати, насколько я знаю, во всех книжонках всякие оболтусы запускают свои машины времени в каких-нибудь сарайчиках, то есть когда они стоят на земле, но ведь это абсурд! Сам подумай, ты, сидя в каком-нибудь домишке, переносишься на много лет назад, а что на этом месте творится в тот самый конкретный момент - не знаешь,- а вдруг там война вовсю бушует, или какой другой катаклизм имеет место, или просто глухая стена крепостная стоит - и ты окажешься замурованным заживо...
Потому-то в действительности машину включают только на борту летательного аппарата, поднявшегося на предельную высоту и зависшего на одном месте. И учти, что путешествовать можно только назад, в прошлое, ибо будущее время существует только в грамматике и в нашем воображении.
К слову, нашему кораблю дали прозвище "Чеширский Кот", потому что при первых, пробных запусках машины из поля зрения наблюдателей исчезала хвостовая часть, оставляя лишь его "голову".
- Естественно,- вернулся он к основной теме,- любой нормальный человек мечтает встретить гостя из будущего и о многом его расспросить... Я и сам с удовольствием поделился бы с тобой кое-какой информацией, относящейся к тому периоду, который для тебя - туманное будущее, а для меня - окаменелое прошлое. Но поступить так я не могу ни в коем случае, поскольку с этим взрывоопасным материалом, в просторечии именуемом временем, следует обращаться очень осторожно. Чтобы пояснить это, должен рассказать тебе один случай, свидетелем - и участником - коего довелось мне быть...
. . . . . . . . .
- Итак,- начал Игорь свой рассказ,- как я уже говорил, для первого испытательного полёта в прошлое был выбран наш борт. В бригаду, кроме экипажа самолёта, вошли, естественно, операторы машины. Их было двое: Игорь Николаевич Красовский, классический старенький интеллигент, увенчанный всеми возможными титулами Сон, к слову, и был главным создателем машины), и его ассистент Владимир Тишкович, молодой сравнительно учёный, которому сам Игорь Николаевич предрекал великое будущее; лично я его считаю, в отличие от вежливого и общительного профессора, просто язвительным, не в меру гордым субъектом..
Игорь Николаевич сам выбрал цель пробного полёта - конец девятнадцатого века. Позже я узнал, что выбор времени не был случайным: в это самое время жил, оказывается, некий тип, который ухитрился - эка бестия!- нанести колоссальный ущерб нашей стране. Вот профессор, понимавший, что первый рейс вполне может, по причине весьма преклонного возраста, стать для него и последним, решил воспользоваться такой возможностью для того, чтобы убить того зловредного типа в самом начале его пагубной карьеры, устранив тем самым трагические последствия его будущей деятельности. Профессор отлично понимал всю абсурдность этой заведомо невыполнимой затеи, но не мог упустить - пусть мизерный - но всё-таки шанс. Он, за всю свою долгую жизнь и мухи не обидевший, собирался на старости лет порешить какого-то мужика! Я б в это никогда не поверил, если бы сам не увидел... Он даже раздобыл где-то для этого дела допотопный револьвер.
Достигнув конца девятнадцатого века, цели нашего путешествия, мы, по указанию профессора, зависли над сибирской тайгой, и Игорь Николаевич попросил меня свозить его на "Жаворонке", как он сказал, в разведку.
С чистым сердцем, ничего не подозревая об истинных его намерениях, я посадил "Жаворонка" на указанной профессором широкой поляне неподалёку от маленькой захудалой деревушки.
Сойдя на землю, старик обратился ко мне с непонятной и пространной речью. Прежде всего попросил не перебивать, а потом приступил к делу. Он говорил, что, находясь в здравом уме и трезвом рассудке, полностью сознаёт бессмысленность своей затеи (какой именно - не сказал), отдаёт себе отчёт в её преступности, однако не может упустить такой случай. Он, дескать, достаточно уже пожил на свете, многое сделал для своей страны и теперь с чистой совестью может отправиться на покой, какой именно - пенсия или смерть - всё равно. Но вот что ему не безразлично, так это судьба родины. Русский народ слишком большую цену заплатил за безумные выкрутасы этого пакостника, великие патриоты (профессор назвал три имени, но я их не запомнил) уничтожили его, отправив беса назад, в преисподнюю, но было уже непоправимо поздно, а теперь у него, профессора, появилась возможность заблаговременно устранить вредителя - и он воспользуется таким случаем, чего бы это ни стоило. Конечно, он прекрасно понимает, что это даже теоретически невозможно, а на практике он и подавно ничего не сможет сделать, но попытаться всё-таки должен, к этому обязывает долг гражданина. А смерть его, глубокого старца, не страшит... Он приказал мне ждать его не более часа и попросил никому не рассказывать о случившемся и должном произойти, кроме, пожалуй, его ученика, Тишковича.
Я слушал его, ничего не понимая, да в его планы и не входила детальная моя информированность, ведь в этом случае я наверняка попытался бы остановить его, а ему это, понятно, не было нужно. Он душевно попрощался со мной и решительно зашагал в сторону деревни. Я сидел в кабине, озадаченный, не зная, что делать дальше, он же, пройдя метров сорок, вдруг остановился, схватился рукой за левый бок, взглянул в голубое сибирское небо и упал навзничь... Когда я подбежал к нему, профессор был уже мёртв, а из внутреннего кармана его пиджака вывалился револьвер.
Наш доктор, осмотрев доставленное мною на борт тело бедного Игоря Николаевича, заключил, что умер он от сердечного приступа. Может быть, так оно и было...
Позже я отвёл Тишковича в укромный уголок, рассказал о последних минутах профессора и показал пистолет. Он долго ругался, чуть не плача от обиды, жалея покойного учителя, назвал и фамилию того паскудника, которого хотел убить профессор - Распутин,- забрал револьвер и попросил никому больше не рассказывать об этом случае, а потом разъяснил мне суть дела.
Оказывается, время и история - категории далеко не равнозначные. Время можно изменять, удлинять и укорачивать, путешествовать в нём. История же в этом смысле неприкосновенна, никто не в силах, забравшись в прошлое, изменить прошедшее, предотвратить состоявшиеся уже события или внести в их ход хотя бы малейшие коррективы. И любые поползновения в этом направлении кончаются плачевно, а, смельчаков ждёт неминуемая гибель. Б истории человечества наличествует множество непонятностей, которые легко объясняются вмешательством визитёров из далёкого будущего. К их числу наверняка относятся и всевозможные предсказания, поражающие своей точностью, что ясно указывает на истинное их происхождение. Но, заметь, даже такие осторожные попытки людей из будущего повлиять на ход событий оказываются тщетными. Пророк говорит - и говорит правду,- а ему никто не верит. Помнишь историю Кассандры? Вот такие-то дела.
. . . . . . . . .
Рассказчик умолк на минуту, вспоминая, наверно, покойного профессора, а потом вновь обратился ко мне:
- Теперь ты понимаешь, почему я не могу рассказать тебе о будущем?.. Ну представь себе, что я выдал тебе какие-нибудь важные сведения, например, каким образом можно бороться с неизлечимыми в ваше время болезнями (у нас-то таковых нет, но не в этом дело}... Естественно, если ты узнаешь способ излечения, скажем, от рака, то тут же, несомненно, предложишь этот метод своим современникам, из самых благородных побуждений. Но я ведь точно знаю, что это открытие было сделано не в ваше время и даже не в нашей стране, так что мне изначально известно, что все попытки открыть людям твои знания окажутся тщетными. Теперь подумай - почему? Я очень сомневаюсь в том, что учёные медики не прислушаются к полезным советам. Значит, остаётся одно: ты просто не успеешь ничего никому посоветовать. История поступит с тобой так же безжалостно, как и с несчастным профессором,- Игорь замолчал, и я сидел рядом с ним как на собственных поминках.
- Знаешь, меня очень беспокоит Тишкович,- задумчиво проговорил он после полагающегося минутного молчания.- Почему он не выбросил пистолет, а оставил его себе? И не отправился сразу домой, а новую остановку назначил в ваше время... Уж не решил ли и он укокошить какого-нибудь пакостника? Ты не догадываешься случайно, кого именно мог он выбрать?
Я отрицательно покачал головой, перебирая в уме претендентов, а он взглянул в иллюминатор и воскликнул обрадованно:
- Кажется, твой посёлок!- и указал пальцем в ночную даль.
Я увидел за толстым стеклянным овалом лишь небогатую россыпь беспорядочных тусклых огней в кромешной тьме. Поняв, что я не могу узнать родимое селеньице в таком ракурсе, Игорь добавил:
-По крайней мере мы встретились с тобой здесь, неподалёку... Ну что ж,- сказал он, поднимаясь,- сейчас доставлю тебя на "Жаворонке" к самому твоему порогу. Извини, что не приглашаю с собой, но, думаю, ты и сам не захочешь этого, ибо обратный билет, как понимаешь, не гарантирован...
Мы вышли из купе. Пройдя по длинному узкому коридору со светящимся голубым потолком, вошли в небольшой ангар со стоявшим там на подъёмной трапеции пресловутым "Жаворонком".
- Вот,- Игорь похлопал ладонью по слегка погнутому пилону, к которому крепился аппарат,- с него мы тебя и сняли.
Мы сели в маленькую уютную кабинку, он нажал на какую-то кнопку на панели, внизу что-то зажужжало, потолок над нами раздвинулся, открывая чёрное звёздное небо, и мы плавно поехали вверх. Жужжание стихло, и мы остановились, сидя в "Жаворонке" верхом на "Чеширском Коте". Наверно, Игорь специально включил в кабине яркое освещение, но я всё же смог рассмотреть "Кота",- это был толстый самолётище со свёрнутыми в два гигантских кольца крыльями, внутри которых вращались громадные винты, причём эти необычные "лопухи"-крылья поворачивались так, что "Чешик" мог летать и как самолёт, и как вертолёт. Кстати, по такому же принципу был сделан и "Жаворонок".
Игорь включил двигатель, "Жаворонок" медленно оторвался от "Кота" и понёс меня домой.
От всего пережитого за этот насыщенный событиями день я туговато соображал, поэтому и не придумал на прощание более оригинального вопроса, чем:
- А всё-таки, существуют ли НЛО и загробная жизнь? Он улыбнулся моей отсталости:
- Да, конечно.
"Жаворонок" мягко приземлился невдалеке от посёлка (теперь-то я узнал свой совхоз), и мы тепло, дружески попрощались. Я пообещал, что никому не расскажу о случившемся со мной необычайном приключении (мне было легко давать такое обещание, ибо я прекрасно понимал, что всё равно никто мне не поверит), а Игорь дал слово, что при первой же возможности вновь навестит меня и расскажет ещё что-нибудь интересное.
. . . . . . . . .
С тех пор минул год. За это время острота впечатлений заметно притупилась, и родились взамен сомнения: а не обманул ли меня "чеширский" второй пилот? Уж больно всё это странно - месяцы автономного полёта, машина времени, профессор с пистолетом за пазухой...
И подозрения мои, кажется, подтвердились. Не так давно услышал я по "Голосу Америки", что в Советском Союзе проводятся испытания некоего сверхсамолёта, оснащённого чуть ли не атомными двигателями и способного поэтому летать подолгу без посадки и дозаправки и практически невидимого не только для радаров, но даже визуально... Как сообщалось, русские собираются использовать этого "невидимку" в разведывательных целях, а также как супероружие, вызывающее циклоны и ураганы. Ещё говорилось, что испытания проводятся в глухой казахстанской степи (это - о наших местах).
Теперь мне всё стало ясно! Эти разгильдяи, нечаянно сбив моё "Крылышко", решили одурачить меня, как последнего идиота, чтобы я ненароком не выдал кому-нибудь государственной тайны. Для этого и была придумана сказка про машину времени... Даже обет молчания вытянули, паразиты!
Но ведь я давал обещание гостю из будущего, а не нашему современному "летуну", так что с чистой совестью слагаю с себя все обязательства.
Безусловно, они могли и просто вышвырнуть меня вместе с обломками "Звенящего Крыла", но это было бы просто бесчеловечно, а наши люди на подобные поступки неспособны!
Так что, конечно, спасибо им за заботу, но всё же обидно как-то. Ведь из-за их дурацких экспериментов я лишился своего самолёта, и они могли бы, раз уж хватило денег на такого здоровущего "Кота", выплатить мне хоть маленькую какую-нибудь компенсацию - уж во всяком случае не больше стоимости одного "кошачьего" колеса. А так, обманули - и всё. Обидно, товарищи...
Надеюсь, что прочтёт эту печальную историю кто-нибудь из высших командиров ВВС и восстановит справедливость. Нехорошо ведь так жестоко поступать со своим гвардии рядовым запаса.
Хотя, с другой стороны, у меня нет пока твёрдой уверенности в том, что всё было так, а не иначе, и я всё ещё верю, что мой рассказ, напечатанный в солидном журнале, доживёт до 2127-го года и попадёт на глаза Игорю Кондратенко, второму пилоту "Чеширского Кота", и он, прочитав эту грустную повесть, навестит меня вскоре, чтобы развеять окончательно мои сомнения...
Но даже если всего этого не произойдёт - ничего страшного,-хоть опубликуют мою писанину, и то хорошо. Я не ищу писательской славы, не волнует мою душу лавровый аромат, не в этом дело. Главное для меня сейчас - деньги.
Недавно побывал я в своей alma mater , восстановился на учёбу на заочном отделении, повидал и Андреича. Он уже облетал свою четвёртую модель, "Серебряную Звезду", и собирается строить пятую. Ну а с финансами у него, как всегда, напряженка, и мы с ним уже договорились, что он продаст мне по сходной цене свою прелестную "Звёздочку"... Так что гонорар за этот рассказ будет для меня, уважаемые товарищи, как раз кстати.